Фрилансер

Теперь уж Джонни раскроет людям глаза. Ведь он знает про них все.

Мир совершенен, а мы – подобие мира, только не задумываемся об этом.

***

Удачливые – те, кто в выигрыше всегда. Люди, в массе своей неудачливы. Они проигрывают даже в беспроигрышные лотереи. Удачники и неудачники ходят по одним улицам, пьют на брудершафт, но их сущности на разных орбитах.

Здороваясь за руку, они не соприкасаются никогда.

Переход с одной орбиты на другую не в их власти.

Джонни думал о себе так: он не неудачник и не везунчик. Твердая середина.

Скорее всего он выбран потому, что не отягощён притяжением, его ничего не связывает с прошлым и ничто не утягивает назад.

***

Прошлого для Джонни нет.

Все, что вчера – было не с ним. Вчерашний день стоит одного: забвения. Джонни живет настоящим и будущим. Он дал слово, что вчерашнего дня в его жизни не будет никогда!

И её, свою маму, он не будет вспоминать никогда.

Она требовала клятвы: «Я никогда не буду вспоминать тебя, мама».

Джонни отказывался.

Она закричала на него, первый раз в жизни.

И Джонни разревелся, впервые в жизни.

– Джонник, любимый мой! Запомни, позади нет ничего. И никого. Позади лишь наше воображение. Забудь то, что было вчера. Не вспоминай вчерашний день никогда. Ты – владелец одной единственной жизни. Жизнь эта здесь, сейчас, в данный момент и завтра. Но, только не вчера. Джонни! Я кому сказала!! Утри же свои сопли!!!

Слезы затекают в рот. Ему стыдно перед мамой, но слезы текут сами, будто назло, и не останавливаются.

– Прекрати!!! Смотри на меня! Успокойся… Ну… Слушай, а тебе идет, когда глаза мокрые. Каменное сердце растопишь, хитрюша.

Джонни хмыкнул, принялся слезы вытирать, но лишь размазал.

– Успокоился? Ну, и славно. А теперь повторяй за мной: Я никогда не буду вспоминать тебя, мама.

– Я никогда…

– Короче паузу, Джонни! Сначала. Начал.

– Я никогда… не буду… вспоминать тебя … мама…

– Смог же. Это надо отметить. Наливай.

И новая волна. Лицо в ладони, локти в стол. Слезы стекают по запястьям, оставляя блестящие полоски. Глотая слезы, он выдыхает:

– Что ты со мной… делаешь, мама! Зачем тебе это.

– Не выбешивай меня! Утрись же!!! Ну, ты и плакса, Джонник.

Она подошла сзади, погладила вздрагивающие плечи сына, поцеловала их.

***

Джонни даже дернулся, услышав за спиной, ну, от неожиданности:

– Пятьсот по сто не разменяете?

О, воротничок! Наваждение, опять она. Хотя… У воротничка наверняка есть Душа, а Джонни теперь специалист по выковыриванию Душ из тел. Даже из такого сморщенного можно попробовать.

– Не против, если я вас сниму.

– В каком смысле.

– Для журнала. Я фотограф. Приходите на съемки.

– Куда.

– Ко мне домой.

– А удобно.

– Приходите, заодно пятьсот по сто разменяю.

Старуха застигнута врасплох. Но, как материальна её мысль! Стоило отметить парня, мысль взяла быка за рога и материализовалась, познакомила. Мало того. Мысль вошла во вкус и стала материализовывать желания невысказанные: парень пригласил её в свой дом. Пригласил поучаствовать в фотосессии, покорившись её лицом, не иначе. Он ведь первую встречную не пригласил. А первых встречных первой молодости навстречу пруд пруди. Она же молодости не первой. Какова интрига! Та ещё интрига, с сюрпризиком.

Воротничок, естественно, согласилась. Для экстренного выхода у неё припасены чистые кружева. И серебряная заколка в голову. Та, в которой её прабабка щеголяла на балах в Наркомпросе.

Элегантным движением пригладила идеально уложенные волосы, пожала протянутую руку.

– Джонни? – Какое учтивое рукопожатие, сильное, но щадящее. А каковы нездешние глаза! Оно и понятно, Джонни, иностранные корни. – А я Татьяна. Просто и по-русски. Но, все зовут меня по отчеству.

– Как называть вас мне.

– По отчеству.

– И как?

– Ярославна.

***

Джонни собирает Души как Чичиков. Но, Джонни не Чичиков, его Души живы. Даже слишком. То одна позвонит, то другая, ждут журнальный разворот. Лиза приходит без звонка телефонного. Джонни узнает её по звонку дверному. Лиза с порога бросается Джонни за шею, прикусывает его губу своими, поднимает ноги и висит. Она легкая, такая пушинка отчаянная. Лиза опускает ноги и утягивает Джонни в комнату. Она говорит о своих желаниях, она ведь уже взрослая.

– Ты ещё маленькая.

– Но, у меня есть паспорт!

– Когда исполнится восемнадцать…

– И ты будешь спать со старухой?

– С такой, как ты – буду.

– Ну, Джонни!

Лиза поглощает чипсы с паприкой. Капа обожает чипсы с уткой. Джонни поясняет: если Черепашка не откажется от чипсов, к сорока годам превратиться в Бегемотика. От цифры сорок, Лиза заливается хохотом, а Капа лает. Черепашка упряма как слоненок, хочет, чтоб Джонни и её научил ловить Души.

***

Вода везде найдет дырочку. Слухи тоже.

Главный редактор «Мегаполиса» лысеющий Влад Перепёлкин стал улавливать слухи. Кто-то пронюхал, что Джонни готовит для «Мегаполиса» репортаж нереальной силищи. И что Джонни пророчат победу в фотоконкурсе.

Влад успешный рекламный агент в прошлом. Работает языком, как Д`Артаньян шпагой. Рвется в бой с противником. Разведёт самого противного. Распотрошит любой бюджет. Таранище невиданной силы, вот кто такой Влад.

Талант рекламного агента – дар редкий. Как и любой дар.

В настоящем рекламщике должны присутствовать нравственность и её отсутствие. Совет Станиславского про жизнь в предлагаемых обстоятельствах более важен человеку, продающему рекламу, чем актёру. Хорошему актёру помощь не нужна, плохого актёра Станиславский не вытянет.

Продавец же рекламы без Станиславского, что конь стреноженный.

Ему, как никакому актеру нужна вера в то, чего нет.

Плохому актёру много систем в помощь: Брехт, Брук, Стрелер. У рекламного же агента один Станиславский в кукише. Если бы рекламным агентам, как артистам, давали звания, Перепелкин бы получил звание народного рекламщика России.

Разумеется, Влада руководство отмечало. И поднимало. Всё выше и выше и выше стремило полёт его, птицы. Путь от уличного раздолбая до руководителя рекламного отдела оказался самым долгим – восемь лет. Дальше понеслось. Отсидев чуть на табурете руководителя рекламного отдела, пересел на стул заместителя главного редактора по маркетингу, откуда и перебрался в кресло главного редактора «Мегаполиса». «Это начало, для взлета», – бросил мимолетом хозяин издательского Дома, подписывая назначение. Уже лечу, подумал Влад.

Перепелкин с ходу принялся укреплять позиции, подтягивать лучших.

И сделал Джонни предложение, от которого тот не смог отказаться: фоторепортаж «Лица мегаполиса». Нашел для Джонни внебюджетное финансирование. Джонни засиял от удивления, когда Влад озвучил гонорар.

Надо выяснить, кто проболтался про фоторепортаж. Ну, если сам Джонни! Или его лучшая подруга Кэрол. Позвонил, но Джонни оборвал Влада, сказал «занят» и положил трубку.

Воспользовавшись звонком, Лиза попыталась расстегнуть ремень на джинсах Джонни. Она смотрела на Джонни в упор и хитренько улыбалась.

Джонни сбросил звонок и перехватил её руку.

– Хочешь, чтобы меня посадили за совращение малолетней?

– Если тебя посадят, я повешусь.

– Спасибо.

– Только никто не узнает. Мы же никому не скажем.

Джонни оттянул руку Лизы от ремня, поднес к своему лицу и поцеловал.

– Всему своё время, Черепашка. Не обижайся.

Лиза вздохнула, свернулась кошкой у Джонни на коленях, просунула руки под его майку, обвила спину, прижалась головой к его груди.

– Хорошо. Буду ждать.

– Лиза, я старше тебя.

– Комплексуешь?

– У меня вообще нет комплексов. Или я о них не знаю.

Лиза отразила выпад нападением:

– Запомни: это ты ещё маленький. Видите ли, он со мной не спит, потому что его посадят. Это меня посадят за совращение тебя, малолетки! Понял?

Руки Лизы выскользнули из-под майки, поползли вверх и сплелись вокруг его шеи морским узлом практически.

***

Влюбленная Лиза отличается от невлюбленной особой прилежностью.

– Хочешь получить две золотые медали?

Родители считают, дочь и без медалей хороша. Но, не настаивают. Лиза мечтает стать грумером. Беспроблемная девочка. Одиннадцатый год взрослеет за учебниками. Математика – 5. Физика – 5. Литература – 5. Английский – 5. Зачем грумеру столько раз по 5. С таким аттестатом могла бы на авиаконструктора пойти или на архитектора.

– Лишь бы в девах не засиделась, – вздыхает мама вслух, но тихо, что бы слышал только папа.

Лиза что ни час за учебниками. Даже летом. Готовится к сентябрю. Или с Капой, во дворе гуляет. Дочь влюбилась, а родители не замечают. У других бы ещё один глаз открылся, родительское чутье возобладало, а эти не секут.

– Мам, пап, я в кино, буду поздно, не волнуйтесь.

– А как же основы экономики, правоведение…

Родители напоминают Лизе, что помнят про свой долг: родил – выучи, но, Лиза себе на уме, убежала. На этот раз и правда, в кино с подружками.

***

Ярославна не поинтересовалась, в какую фотосессию приглашена. Вдруг, Джонни предложит раздеться. Не поинтересовалась, испугавшись, что вдруг не предложит. Если тема геронтофилическая, Ярославна откажется сразу.

Если «ню», она «за».

Бледность кожи освежила румянами.

На случай, если он будет освежевать её одежду, надраила кремами тело.

Самая элегантная ее сумочка от Луи Виттона. Очень вместительная. Ярославна давно не выходила в свет. Свет коварен. Ярославна по своему лицу знает, в возрасте свет не друг, враг. От света можно ожидать любой подлости. А потому: губная помада, румяна, антистатик, салфетки… Ярославна ходит по дому, набирает женские необходимости и нервничает как институтка.

Ну, всё!

Она готова к поединку с молодостью.

Пошла побеждать.

Душа Ярославны трепещет. Тело дрожит. Пальцы рук наигрывают «Хорошо темперированный клавир» в неведомом Баху темпе и без клавесина. На исполнение двенадцати прелюдий и одной фуги уходит минуты три. Только бы не Паркинсон, молится Ярославна, ведь жизнь её только начинается. У Ярославны ни подружек настоящих, ни родственников стоящих. Джонни она заслужила, решила Ярославна. Они станут друзьями. Она станет его частой гостьей, живут-то в одном дворе. И Джонни начнёт к ней захаживать. Ярославна помнит толк в любви и знает толк в крепленых винах.

– Ла-ла-лай-ла, – успокаивала себя Ярославна, набирая код его подъезда и напевая. Ей сейчас двадцать пять, если не смотреться в зеркало.

А вдруг Джонни женат. Эту мысль Ярославна не рассматривает, ведь тогда раздеваться наверняка не предложат. Но, мысль атакует, и Ярославна вынуждена держать оборону. Такой красавчик не может быть женат, есть же справедливость на свете, у кнопки лифта думает она все-таки. Двери разъезжаются от нервного касания старческого пальца. Лифт приглашает Ярославну в себя.

На пути Ярославны ещё одно препятствие – кнопка дверного звонка.

Страшно. Трепетно. Страшно трепетно.

Если Джонни женат, то на уродице. Закон жизни. Муж красавец, жена урод. Или наоборот. Ну, я-то не красавица, вспоминает Ярославна в кассу, всё сходится. И она давит на кнопку.

А!!!!! Палец отскакивает как ужаленный. Или ошпаренный.

Платье прилипло к дряблым ягодицам, выставив напоказ все её непрелести. Скорее. Скорей! Пока не слышно шагов за дверью, Ярославна срывает навесной луивиттоновский замок, выхватывает из сумочной пасти антистатик, прыжком расставляет ноги, задирает юбку и распыляет там из баллончика.

Запах ранней весны вырывается из-под юбки на лестничную клетку.

А именно – запах первых ландышей, нежных и ароматных колоколец.

Дверь распахивается неожиданно. На пороге Джонни.

Перед порогом Ярославна в раскоряку. Смущена лишь мгновенье. Неспешно высвобождает руку из-под низа и представляет аэрозоль:

– Настоящую женщину, Джонни вы всегда определите по этому пузырьку. Помните, как в рекламе: «Носи антистатик, если ты романтик». Вот я и ношу. Я же романтик!

Ярославна придумала эту глупость в момент. Острый ум помог. Как она выкрутилась про рекламу, а? Вот у кого надо учиться – у Ярославны.

– Ландыш, – Джонни крутит баллончик, читает вслух. – Освежитель воздуха для туалета. Нейтрализует неприятные запахи.

Черт!!! Сослепу флаконы перепутала!

Но, и Джонни хорош. Нет, перевести тему, а он будто смеётся над старой:

– Запахи нейтрализованы. Вы готовы?

– Да, – красная рак-Ярославна смотрит в пол, упуская время для смотрения в лицо Джонни и любования им.

– Тогда, проходите.

Ярославна заходит в квартиру, осматривается. Запах ландыша следует за ней ручным пингвином. Квартира проникается туалетным ветерком. Ландышем теперь дует из каждого угла, будто в каждом углу напукали и задрапировали ароматом весны.

Вот диван, единственное место в квартире, которое может быть спальным.

– Вы спите здесь, Джонни?

– Да.

– Ну-ну…

А это шкаф. Наверное, тут вся его одежда. Не густо, в такой шкаф много не напихаешь, решает Ярославна, но не уточняет. А Джонни будто считывает её мысли и отвечает сам:

– У меня мало одежды. Ношу сезон, выкидываю, покупаю новую.

Чай готов. Дома Ярославна пьёт чай с кусковым сахаром, вприкуску. Но у Джонни пользует сахар-песок. Чтобы не напоминало пьесу Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын», а то Джонни высчитает, сколько ей лет на самом деле.

Чем вы можете быть полезна? Откровенностью. Я буду подбрасывать темы, а вы развивайте их, размышляйте, сама с собой. Меня здесь нет. Расскажите, что вас мучает, не дает покоя, преследует ночными кошмарами.

Ярославна садится куда велят:

– Начать с бомбежки Киева или сразу с послевоенного голода.

– Начните со своих страхов, фобий.

– Ну, с хобби, так с хобби.

– Ни с хобби, а с фобий.

– Ну, с фобий, так с фобий.

Чтобы не провоцировать расчеты, Ярославна не привязывает рассказы к датам. Сбивает Джонни со следа, мешая столетия, как краплёные карты.

Ее первая история о рождении первой фобии.

– Пятый класс. Пишем диктант о Сталине. «Иосиф Виссарионович пробирался из Туруханской ссылки по тайге». В слове «пробирался» я пропустила букву «р». Получилось – «побирался». Что они устроили! Вывели перед всей школой, сорвали пионерский галстук, назвали троцкисткой, и я упала в обморок. Думала, расстреляют. Образовалась фобия. С тех пор боюсь выстрелов. Даже холостых.

Передергивает карты. Переброс темы:

– Я знаете ли вы, Джонни, какого современной женщине на шпильках? Гуляю вчера вечером по центру и боюсь, шпилька застрянет в стыке тротуарной плитки. Можно так навернуться, костей не досчитаешь. Фобия на щели! Что ваши подружки говорят о новом уличном покрытии?

– Ничего не говорят, они в кроссовках ходят.

– Я тоже ношу кроссовки. Но, на свидания бегаю на шпильках. Походка от бедра – сила женщины, вам ли не знать, Джонни.

Несет околесицу. Жаль. Долго живущий человек, волей-неволей пережил многое. Старуха неинтересна. Джонни сам виноват, должен вытащить на свет её Душу, но как. И Джонни нестерпимо захотелось увидеть Лизу, сейчас, здесь, рядом, почувствовать молодое тепло ее воздушных рук. Видеть ее искрящиеся глазищи. Спокойно! Старуха – это работа.

– Вам когда-либо ставили ошибочный диагноз, Ярославна.

Воротничок задумалась. Пошла линия. Одна морщинка, другая. Хорошо!

– Просьба. Снимите воротничок.

– Сейчас отстегну.

Ярославна закидывает руку на спину, но не может нащупать пуговичку. Джонни обошел тело, справился с пуговицей, вернулся вперед. И передние она не может отстегнуть. Для удобства Джонни опустился перед Ярославной на колени, протянул к воротничку руки. Одна пуговица, другая.

Встретились глазами, он улыбнулся.

Будь у Ярославны револьвер, она бы завизжала: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» и застрелилась. Она видит у самого лица своего его сильные, острожные руки с выгоревшими на солнце волосками, искренне заботливое лицо, пробирающие до поджилок, невероятного цвета глаза. И солнечные лучи, бьющие сквозь его упрямые волосы…

Отстегнув воротник, Джонни потянулся к верхней пуговице её платья.

– Не против?

«Начинается», – затрепетала Ярославна.

Расстегивая верхнюю пуговицу, он тронул теплыми своими пальцами её шею. Кожа Ярославны отстрелила крупными мурашками. Следующая пуговица. Его пальцы коснулись её груди, мурашки взлетели до плеч, вздыбив старческую кожу. Третья пуговица.

Ниже Джонни, ниже, прошу тебя!!!

Джонни отогнул вороник, открыл шею и немного грудь.

– Уже лучше.

– Моя кожа не так молода, как бы хотелось вам, Джонни, – кокетничает Ярославна.

– И прическа ваша мне не нравится.

– Смелее. Отдаюсь в ваши руки. Делайте со мной всё!

Джонни вытянул из её волос историческую заколку, повертел в руках, хмыкнул, отбросил на стол. Вспучил истонченные пряди, уложил заново. Ярославна сидит, ни жива – ни мертва, Джонни вдувает в её тело жизнь, выдутую ранее и давно. Ярославне счастливо. Она трепещет от его молодильных прикосновений, и, желая скрыть волнение, начинает строить смешные рожицы.

– Сидите смирно! – Джонни отвечает улыбкой на её уродливые гримасы.

Закончив с прической, он отворачивается к камере. Ярославна быстро, пока не видит Джонни, взлохмачивает волосы, а лицо её принимает серьезное выражение.

Джонни смотрит на Ярославну через камеру, выглядывает поверх, не может сдержать новой улыбки. Ярославна впивает в улыбку Джонни женский взгляд, и её голова начинает кружиться. Ярославна понимает, что теряет сознание…

… держаться. Только не опозориться, не выпасть с досады в осадок. А досада огромная, шире Суэцкого канала. Каньоном длиною в жизнь, меж ними пролегли десятилетия. Ярославна остается на стуле, но, боже, какими усилиями!

Вернув волосы в исходное, Джонни возвращается к камере.

– Осовременил?

– Привел в соответствие.

Пока приводил в соответствие, лицо Ярославны покрыла испарина. Надо бы промокнуть. Где-ж салфетки… На кухне. Джонни, подождите. Подайте мой ридикюль. Ха! Повод обратить его внимание на её отменный вкус: Луи Виттон, на минуточку! При этом Ярославна слегка кривит рот. Так усмехаются молодые, видела в молодежном сериале. Затем репетировала перед зеркалом.

Не отрывая прищуренных глаз от его лица, она лезет в Виттон, нащупывает салфетки и выкидывает перед Джонни пачку. Ну, как? У настоящей женщины все с собой, дружок.

Джонни берет упаковку, читает вслух:

– Урологические прокладки. Защищают от протеканий, нейтрализуют запах, предотвращают рост бактерий.…

Черт!!! Черт!!! Черт!!! Перепутала сослепу.

От ярости, она готова изодрать прокладки в мелкодисперсную пыль! Лицо покрывают красные пятна. Соберись, дура! приказывает она себе. И всё переведи в шутку.

– Подарок для вашей девушки или для жены, Джонни. У меня-то всё нормально, но вдруг ей понадобится.

Сумасшедшая баба. Джонни сует прокладки обратно в саквояж и идет на кухню за тряпкой. Лицо промокнуто. Камера готова. Можно начинать.

Как бы в проброс, Ярославна, делает лицо загадочным. Репетировала перед зеркалом. Поставила перед собой зеркало и портрет Джоконды. Копировала, пока не добилась сходства.

В молодости она мастерски повторяла артисток. И всё ей сходило с рук, даже помогало невероятно как. Опростоволосилась лишь дважды. Первый раз, когда вместо Терье Луйк получилась Дзидра Ритенбергс. И второй раз, когда делала Эве Киви, а вышла Байба Индриксоне.

Для Джонни она выбрала Джоконду, хотя сперва хотела Мишель Мерьсе.

Итак, Джоконда.

Я готова.

– Как часто вы делали аборты?

– Джонни!!! Извини…, – перешла на «ты», ошарашенная Ярославна, забыв про Джоконду. – У меня двое детей. И три аборта. Нет, пять. А что?

– Где ваши дети?

– Птенцы по гнездам.

– Ярославна, пожалуйста, отвечайте полным ответом.

Дети… Отношения не сложились. Общения нет. И интереса нет.

– Рассказывать нечего. А где твои родители?

– Спрашиваю я. О чем вы жалеете?

О чем жалеет… Джоконда. О том, что опередила Джонни на целую жизнь.

А дети… Их двое: сын и дочь. Игорь и Лия. Дочь замужем за полковником. Прежде, чем стать полковником, он был капитаном, возлюбленным Ярославны. Капитан получил отставку у Ярославны и, получив майора, женился на Лии. Ярославна имела молодого. Лия поимела старого.

Дочь долго не подозревала о страсти, кипевшей между матерью и мужем. И, лишь родив от майора сына, узнала, что чуть не получила от того же майора брата. Это про аборт. Лия не простила Ярославне вторичку. А виновата мать!

Игорь ботаник, продолжает свой рассказ Ярославна, специалист по крестоцветным. Крестоцветные его интересуют, а мать нет.

Игорь с рождения был кротким ребёнком. С первого по девятый класс сидел за одной партой со своим лучшим другом, Львом. Имя опасное, но характер добрейший. У Льва с рождения одна нога получилась короче другой и с вывертом. Но, Лев не хотел идти на поводу у своего уродства и старался ни в чем не отставать от одноклассников: ходил с ними в кино. Дети же злые как белки. Причем, многие из них остаются злыми вплоть до вручения аттестата зрелости. Это потом часть добреет. Кого жизнь правит, кого могила. И самые близкие друзья Льва, ну, потому что злые, придумали для него специальную игру «Олег Попов». Знаменитый клоун Олег Попов многие свои трюки выполнял, балансируя на натянутой проволоке. Вот и лучшие друзья Льва, его одноклассники, всего человек двенадцать, придумали натянуть канат.

Один друг забрался на одно дерево, другой на другое. Натянули между деревьями буксировочный трос и говорят: «Давай, Лев, пройдись». Лев хотел убежать, но, во-первых, с кривой ногой далеко не убежишь, во-вторых, самые близкие его друзья стояли близко, отрезая путь к бегству, дальние друзья подстраховывали подальше. Одноклассники приволокли тяжеленые козлы – две штуки, поставили на козлы высоченные стремянки – две штуки и начали поднимать упирающегося Льва на дерево. Даже руки за спиной скрутили, чтобы не упирался. Намучились с ним страшно, стремянки-то шатаются, и говорят: «А теперь Левушка, покажи нам "Олега Попова".

Так Лев оказался в кроне тополя. В западне, можно сказать.

Глянул из кроны вниз – матери божья! – земля-то где? Ни тебе козлов, ни стремянок, друзья мигом разобрали подъемник, один ствол остался, вниз упирается. Но, вниз дороги нет, только вперед.

Лев никогда не ходил по проволоке. Даже не тренировался никогда, он же не в артисты цирка собирался, а на льнокомбинат, лён отбраковывать. Хотел стать отбраковщиком льняного стебля, повреждённого долгоносиком. Но, ситуация безвыходная. Здоровой ногой Лев нащупал буксировочный трос, натянутый что тетива лука, и шагнул.

Страх творит чудеса.

Один шаг, другой… Льву показалось, что его недоразвитая и скрюченная нога выросла и распрямилась.

Ещё шаг, ещё.

Самые близкие, самые лучшие и самые верные друзья Льва затаив дыхание наблюдали за ним, боясь шелохнуться. Многие молились.

Ещё шаг, ещё.

Такой свободы Лев не ощущал никогда в жизни!

И ветер Льву в помощь. Ветер сдувал со лба девятиклашки непослушные пряди, чтобы те не мешали смотреть вперёд. Но, ещё большую свободу Лев ощутил, когда, оступившись, полетел вниз и вплоть до момента перелома позвоночника.

Лучшие друзья не оставили Льва в беде. Ни один из его верных товарищей не оставил. Подростки организовали круглосуточный волонтерский пост у постели травмированного. Кстати, во время ночных дежурств, многие стали добрыми, не дожидаясь вручения аттестата.

Среди волонтеров оказался и сын Ярославны, Игорь.

Ярославна, будучи заботливой матерью, варила суп, пекла угощения и носила на пост подкармливать сына на дежурстве. А дежурили-то по двое. Подкармливала и второго. И доподкармливалась.

Второго мальчика звали Альберт. Рослый пацан, велогонщик, любитель плавания и выпить, выглядел старше своих лет. Ярославна даже подумала, что Альберт учится в десятом классе, а не в девятом. И Ярославна с собой не совладала. И Альберт тоже.

Игорь сначала долго не понимал, с чего это вдруг Альберт зачастил в гости. Вроде и Лев умер и пост снят… А Альберт ходит по часам, как на новый пост. То конфеты принесет, то открытку с восьмым мартом. И все матери. А в семье ж не только мать, ещё отец, сам Игорь и Лия. Но, все матери, Лии хоть бы хны, как говорится. (Лия рано начала красить волосы).

Через полгода Альберт уезжал на длительные сборы по велогонкам.

Идиот, не придумал ничего лучшего, как просить у мужа Ярославны – отца Игоря и Лии – руки Ярославны. А от самой Ярославны Альберт потребовал клятву, что она будет ему верна, пока сборы не кончатся.