Не пора ли мне уходить?

Он шел домой, и снова рой прежних мыслей прямо-таки вломился ему в голову, ворвался без спроса. А все-таки хорошо уйти вот так, трудясь для своей родины, для победы. В чем-то эта Лариса уподобилась нашим воинам, ведь так получается. И уж как минимум, год-другой не валялась на одре, и срок ее полной нетрудоспособности не был слишком велик. Страшна не смерть, страшно умирание, вот этот противный период паразитарного угасания, когда ничего не можешь, когда вынужден привлекать к себе внимание, когда надо бы лечить не тебя и помогать не тебе. Может, мне Господь сократит те дни? Ради каких избранных сократит? Нет больше проблем стране, только вот с таким обрубком человека, как я, возиться…

Как они умирали

За обедом Александр Дмитриевич сказал жене:

– Я был уверен, что всех вас переживу, но, видно, ошибся. В общем, ты запомнила: хоронить меня там, на деревенском кладбище. Не вздумай выписывать дорогой гроб, по минимуму, вообще, социальный возьми в тряпочках. И никаких камней там не вздумай громоздить. Только железный крест, ну ты помнишь, – стоит за сараем.

Этот крест сам Саша пару лет назад увидел на кладбищенской свалке. По-видимому, изначально поставленный при похоронах, крест был просто заменен на памятник. Табличка была аккуратно откручена и снята. А крест на вид был совсем новеньким. Саше стало неловко видеть крест на помойке. Какой ни есть, но это все-таки крест. Саша вытащил его и принес на дачу. Лишь потом сообразил, что остается всего лишь только поменять табличку – и памятник себе самому уже готов!

Маша понимающе молчала. Саша добавил:

– И все, что там от моего похоронного вклада останется – на детей. Ну, то есть, на больных детей, свои сами справятся. При жизни не успел, – так хоть сейчас. А если война еще не кончится, значит, в ОНФ. И даже покрывала церковного не ищи. Возьми просто у Любы спанбонд, метра два с рулона смотай…

– Слушай, Саш, – грустно улыбнулась Маша, – ты бы сам себя и в могиле б закопал, тебе бы волю дать! То есть, лопату да силы. Ну, так же тоже нельзя. Не переживай, похоронят тебя, на лавке не оставят. Другие тоже позаботиться должны.

– Не надо, по крайней мере, тратить деньги на вздор, – отрубил Александр. – Не надо. Меньше места надо самому занимать в жизни вообще. Особенно, когда страна в огне.

– Ну, ты прямо, как мама.

– Да, Маша, как мама. Она меня бы сейчас одобрила. Она и о себе завещала то же самое. Ей-то ведь особого камня не ставили.

Так и было. Маму хоронили в родовой могиле на одном из московских кладбищ На общем памятнике просто дописали новое имя.

Про покрывало Саша, как говорится, просто сболтнул. Но когда вспомнил о новопреставленной бабушке, этот образ ему самому перестал казаться вздорным. На могиле летчика пропеллер не воспринимается вздором. Так и здесь было нечто подобное.

Прослушали последние известия, новости с фронта о занятых более выгодных позициях. Фронт пока стоит практически на месте. И у нас все пойдет по обычному распорядку. Саша завалился пораньше, пока чувствовалась усталость. Предчувствие не обмануло его: проснулся в серых сумерках белой ночи. Взял карандашик и отполз к столу, включив лампу. На бумагу ложились такие стихи:

Ухожу, не дождавшись победы,Светлым утром июньского дня,К вам, прошедшим военные беды,Кто не вышел живым из огня.Свою первую ризу крещеньяВ белизне сохранить не смогла.Вдруг, как скорбное всем посещенье,К нам внезапно вломилась война.Вам, бойцы, словно собственным детям,Я пыталась по силам помочьИ плела маскировочны сети,Но мне вызов пришел в эту ночь.На земле мы не встретим победу,Но на пир мы уходим иной,Только мне бы одеться к обеду,Пред Царем не остаться нагой.Мой духовный хитон изорвалсяИ с годами совсем обветшал,Только там, на кушетке осталсяМаскировочный тот матеръял.Так пускай же хоть этим спанбондомСам Спаситель оденет меня.Ухожу, раз Ему так угодно,Светлым утром июньского дня.

Рассвет только разгорался, как он снова лег в постель. Сон не шел, в голову лезли воспоминания.

Двадцать лет назад ушла крестная. Казалось, сам Господь отметил ее легкой кончиной. Всю жизнь она была верна Ему, не бросала церковь. В гражданском браке, не венчанном, жить не согласилась, замуж так и не вышла. Прошла все годы гонений, будучи певчей в храме до самой старости. Много переписывала от руки нот и книг, распространявшихся в самиздате. Давала людям, как могла проповедовала сама. Привела к вере и самого Сашу, тогда еще советского студента. До последнего дня была на ногах. Накануне пригласила маму, угостила чаем, почитали вместе акафист Успению. На следующий день просто почувствовала себя плохо, легла и за час отошла в вечность.

«Да, – думал Саша, – с такой жизнью такая и смерть, не смерть, а кончина. Только переход в иное состояние. Мне вряд ли так разрешат».

Вспомнил он и кончину обеих бабушек, которые верующими не были. То есть, это мягко сказано: они были жестко против Бога и церкви. Их последние дни были ужасными, и вспоминать не хотелось.

Саша продолжал перебирать в памяти старших, и как-то не мог остановиться. Оказалось, что проводил он в вечность множество знакомых, толстый заупокойный помянник, побывал на похоронах нескольких десятков человек, а вот собственно момента смерти так ни разу в жизни и не увидел. Да и слава Богу! Были среди них и верующие, вполне достойные по жизни люди, которые тоже умирали тяжело. Провести линейную зависимость между благочестием и обстоятельствами перехода не получалось. Что же именно ждет меня?

Впрочем, вскоре он прервал свои тягостные мысли подъемом, встал на молитву, перекусил и пошел на работу. А листочек стихов своих тихо положил на то же блюдо с конфетами.

Праздничный концерт

А через пару дней пришел праздник 12 июня. История и повод установления этого дня не радуют ни одного из российских патриотов, но Александр Дмитриевич раз навсегда решил праздновать день рождения первого российского Государя-Императора. Так и поздравлял всех в этот день. А недоумевавших спрашивал, в честь кого построен Исаакиевский собор в Петербурге, справляющий сегодня престольный праздник. Потихонечку добирался до Петра I.

Наши работницы-волонтерки праздники любили, они вообще были по жизни оптимистками. И поляну, конечно, накрывали. Так было и в этот раз. Да еще и с московской щедростью, насколько позволяли условия зала. Впрочем, как-то так всегда получалось, что и вилок, и табуреток всем хватало.

Рабочий день был объявлен сокращенным, и где-то с четырех началась нарезка сыров и колбас, заправка салатов человек на тридцать. Натурально, Саше с Мишей вручили штопор и бутылки, все как положено.

Не поймешь откуда взявши, на каком-то яшцке поставили ноутбук, колонки, завели военные песни. Первую рюмочку опрокинули за победу. После второй уже и сами начали петь караоке. А потом на серединку вышла Люба и попросила у всех минутку внимания. Возле ящика и колонок встала одна из работниц, Валя и взяла в руки микрофон. Стесняющимся тоном она попросила:

– Эту песню вы, конечно, знаете, но не торопитесь подпевать, послушайте. Там немного про нас.

Заиграла всем известная музыка Окуджавы про десантный батальон, а Валя запела, начав не спеша:

Лишь птицы запоют,Как женщины встают,И вот для армии родной даешь бесплатный труд.Ждет избавления планета,А над Россией снова дым,И снова нам нужна одна победа,Мы за нее все наши силы отдадим.

Повторив строчку, она спела и припев:

Пускай огонь нежданныйГосподь прочь отведет,А ты, соколик наш вернись желанный,Жена, и мать, и дочка тоже тебя ждет.

Все прямо-таки присели от неожиданности, а Валя продолжала, прибавив ритм, темп и громкость:

Они не просто ждут,Укрытия плетут,И за укрытием таким враги вас не найдут.Покрой же Господи за этоТого, кто нас закрыл собой,И снова нам нужна одна победа,Но не такою только страшною ценой,Но не такой, как прежде, страшною ценой.

«Да, – подумал Саша, – они ведь действительно сокращают цену нашей победы». А Валя продолжала:

Мы танк укрыли ваш,Укроем и блиндаж,И скроется от вражьих глаз и взвод, и экипаж.Не пожалеем сил на это,Хотя порой едва скрипим,Но все же нам нужна одна победа,В конце концов, и за ценой не постоим.

Саша вспомнил почившую Ларису и проглотил комок. А пока Валя допевала припев, сзади вдруг появилась Арина, одетая в только что сплетенную накидку «лешего», перехватила микрофон и докончила:

Костюм такой сошью,Чтоб скрыл тебя в бою,Ведь ты закрыл меня собой, спасая жизнь мою,А ты вернешься до рассвета,Живым вернешься, мой герой,Но прежде нам нужна твоя победа,Одна на всех и на двоих для нас с тобой.

Нет нужды описывать бурю аплодисментов. Девушек обнимали и целовали, а также бывших здесь солдатских жен и сестер, в сторону которых Саша и взглянуть боялся. Фотографировались, каждая просилась примерить «костюм лешего», чтобы сделать фото на память. А Люба улыбалась в дверном проеме, чувствуя, что номер, очевидно, продуманный ею, вполне удался.

Потом снова присели за стол и пригласили Александра Дмитриевича сказать третий тост. На минутку он собрался с мыслями и вывалил то, что прямо сейчас было у него на сердце, отчасти и плод ночных своих раздумий о кончине, доброй и не очень.

– Сестрицы, – начал он, – для начала я хочу поздравить вас с тем, что, скорее всего, в вашей жизни будет. У вас будет добрая старость, мир и покой с головой. Вам не будут мерещиться цыгане, роющиеся по квартире, вам не станет казаться, что кто-то ворует ваши деньги, – он широко улыбнулся: да и денег этих у вас особых-то, наверное, не будет, все переправите в банк Небесный. Мне кажется, что такие милости, как добрая старость и относительно не страшный переход, вы уже заработали здесь. Но это не все. Я надеюсь, кончится война, вы все ее благополучно переживете, дождетесь победы, но и тогда сердец не остудите. Именно теперь мы с вами вместе поняли одну простую истину: война это не столько про насилие и убийство, сколько про помощь и милосердие. Это наполовину про смерть, но на другую половину про спасение от смерти. И мы как раз на этой второй половине. Мы не защитники отечества, но, так сказать, по-футбольному: полузащитники. Вот ради чего нам послано это отвратительное испытание, которое всем нам ненавистно, но которое надо достойно дотянуть до победы. Из войны мы выйдем совсем не такими, какими входили в нее. Дарить себя и разделять чужую боль – вот дело Христово, которое Он исполнил в совершенстве, а мы – не в совершенстве. Те из вас, кто еще не успел этого понять, увидьте и протяните руку. Евангелие совсем недалеко от ваших сердец, вы там уже наполовину. Ну, а те, кто с Господом Иисусом уже целиком, те тоже не рассыплются, уже не смогут начать жить по-мирски, как все «нормальные», которые вообще никак не тут. Познав эту евангельскую тропу – дела милосердия, вы их не бросите и после войны. Вот собственно, за что и предлагаю тост.