Я вернусь

Олимпия задумалась, опустила глаза. Пальцем на столе она чертила невидимые узоры.

– Здесь ведь лучшие из лучших, ты это знаешь? Все хорошее что есть на Земле, всех, кому там слишком тесно, посылают сюда, к нам. У меня часто бывает, что я читаю новости, об ужасах, которые творят там, внизу. И просто не могу поверить, что существуют такие люди. Потому что здесь, я не встречала никого, кто не был бы прекрасным человеком. Конечно, – она лукаво улыбнулась Юре, подняв уголки губ, но не показывая зубов, – в последнее время стандарты сильно упали, пущают кого попало.

Она вдруг встала.

– Пошли, покажу тебе кое-что.

– Что?

– Проще показать. Вставай, давай.

Нетерпеливо постукивая пальцами по спинке кресла, Олимпия ждала в проходе, пока Юра не выберется из-за стола. Стоило ему выпрямиться, как она схватила его за руку и властно повлекла за собой. Он мог бы даже не перебирать ногами, девушка все равно, наверное, тянула бы его как буксир. Мелькали мимо редкие люди, двери, все те же панели и огни.

“Что-то мне это напоминает. Ах да…

Одни на целом свете, ты была

Смелей и легче птичьего крыла

По лестнице, как головокруженье,

Через ступень сбегала и вела

Сквозь влажную сирень в свои владенья

С той стороны зеркального стекла.”

Ее владенья. Другая мысль уцепилась за прошлую, пробежалась по цепи свежих воспоминаний.

– Я слышал тебя называют королевой.

Мгновенно, ее рука отпустила его руку. Она развернулась в воздухе, проплыла несколько шагов спиной вперед, с грацией танцовщицы опустилась на вытянутые носки и, наконец, плавно опустила стопы на пол. От изящества этого движения сердце у Юры заныло и, кажется, пропустило пару ударов. А потом еще пару, из-за негодования которым горело ее лицо. Перед ним стояла богиня справедливого возмездия, полтора метра чистой ярости.

– Кто… сказал… От кого… слышал… – прошипела она. – Нашим высочайшим повелением было, величать нас не иначе как Божественной Императрицей.

И тут же лицо сгладилось, молнии в глазах сменились веселыми бесенятами, а уголки губ снова приподнялись в заговорщической улыбке. В каком-то смысле, это было страшнее, чем если бы она действительно разозлилась.

– Кстати, ты вот говорил, что хочешь космосом пропитаться. Так я могу организовать. Тут шлюз недалеко, выйдешь в космическое пространство, как Леонов. Но без скафандра, для полноты ощущений. Пойдет?

– Буду вынужден отказаться, ваше божественное величество.

– Дай мне знать, если передумаешь. – Олимпия двинулась дальше, как была, спиной вперед. Юра последовал. – Но это правда, меня действительно так называют, иногда. Я же тут в достаточно странном положении. Какой-то официальной позиции у меня нет. Пока. Но у меня есть двадцать лет опыта на орбите. Я единственная, кто живет здесь постоянно. И даже если эту станцию я знаю хуже, чем свою родную, я все равно знаю ее лучше, чем те, кто до этого видел ее только на чертежах. Лет с пятнадцати я знала как починить любую систему, которую в принципе можно починить. И я лицо современной космической программы. Так что у меня есть некоторый, – она сделала неопределенной движение рукой в воздухе, – неофициальный авторитет. Которым я не пользуюсь, потому что времени нет. Я обычно нужна в трех местах одновременно. Много в последнее время каких-то странных поломок…

Фраза повисла в воздухе. В ней звучало смутное беспокойство. Юра подождал, станет ли она продолжать, но Олимпия впала в задумчивость.

– А я-то думал по праву рождения ты владеешь всем, что выше стратосферы.

Девушка повела плечами, будто сбрасывая какой-то груз и вернулась в реальность.

– Ну это само собой разумеется. Кстати, мы на месте. Observation deck. Забыла, как это правильно по-русски.

Юрино знание русского тоже не сразу подобрало подходящий вариант.

– Эээ, смотровая площадка?

– Как скажешь.

Вместе они вошли. Это была небольшая круглая кабина, в стену которой был врезан большой круглый иллюминатор, окруженный трапециями нескольких иллюминаторов поменьше. В целом конструкция походила на старое чердачное окно. Олимпия подошла, полуоперлась-полулегла на него. Полуобернувшись, жестом пригласила Юру встать рядом. Он только мельком взглянул на неспешно поворачивающуюся под ними Землю, подернутую сероватой ватной пеленой облаков. А потом все не мог оторвать глаз от тонких черт ее лица, облитого бледно-голубым светом, переполненного невероятной нежностью. Нежностью к этому глупому голубому мячику.

– На первой станции был почти такой же модуль.

– Тоскуешь по дому? – Юра внутренне поморщился, сразу же после того как сказал это. Участливость прозвучала фальшиво, почти саркастично. Но Олимпия этого даже не заметила. Она покачала головой.

– Я слишком хорошо помню, насколько там было тесно. Тоскую по людям. По времени. Это тяжелее всего. Они все уходят, а я остаюсь.

Тишина сомкнулась над ними. Но это было уже не молчание неловкости. Просто слова сейчас были не нужны. Он любовался ею, слушая её дыхание. Она смотрела на Землю. Земля смотрела на них обоих. А время шло.

Но вот к шелесту систем жизнеобеспечения, к волнам ее выдохов присоединился новый звук. Олимпия мурлыкала смутно знакомую, ускользающую мелодию. Юра открыл было рот, чтобы спросить что она напевает, но мелодия набрала силу, обросла словами:

– Крутится-вертится шар голубой, крутится-вертится над головой.

Он так и остался с открытым ртом. Девушка же продолжала:

– Крутится-вертится, хочет упасть, кавалер барышню хочет украсть.

Грудным звуком мимо прошел проигрыш, тогда и Юра подхватил:

– Где эта улица, где этот дом, где эта барышня, что я влюблен. Вот эта улица, вот этот дом, вот эта барышня, что я влюблен.

Олимпия тихо, переливисто засмеялась. Лицо ее стало светлее.

– Отец любил напевать ее в Куполе.

Отец. Не дядя, а именно отец. Хотя, может этого ничего и не значило. А если подумать, то это в любом случае ничего не значило, маленькая, ничего не меняющая разгадка для для мыльной оперы двадцатилетней давности. Был ее отец русскими, или не был – какая, по сути, разница?

– Кстати, – продолжила Олимпия, – тебе не кажется, что ты немного торопишь события?

– В смысле? – Юра даже слегка опешил. За всю жизнь его еще не разу не обвиняли в том, что он кого-то торопит или сам куда-то торопится. Скорее наоборот.

– Мы только познакомились, а ты уже говоришь что влюблен. Даже поешь об этом. – и снова она состроила рожицу хитрого чертенка.

Что ответить, что же ответить на такое? Каждая наносекунда промедления приближала его к моменту, когда просто отшутится не удастся. А отшучиваться совсем не хотелось. Её пристальный, ясный, наглый взгляд. Она все понимала. Известный художник. Зеркало поколения. Конечно, критик назвавший его зеркалом поколения, не имел это в виду как комплимент, но все равно звучало неплохо. Взрослый, суровый мужик, в конце концов! И как щенок… С первого, прости господи, взгляда…

– Ты надолго здесь? – она пришла ему на выручку.

– У меня пропуск на две недели. Но я точно не знаю.

– Ладно, я задам вопрос по-другому. У тебя есть какие-то неотложные дела на поверхности?

Никаких абсолютно. Для личности его калибра, неотложных дел не существовало в принципе. Зато дел, которые он все откладывал, хотя и понимал, что не стоит – тьма неисчислимая.

– Дай подумаю. Скорее нет. Работать я могу и здесь, тут даже лучше получится.

– Тогда я неофициально рекомендую администрации, чтобы пропуск тебе продлили на месяц. Для начала. А теперь, как ни печально, нам пора расставаться. Дела. Завтра увидимся.

– Пока.

Она порхнула к нему, обняла, и молодой ланью полетела в сторону открытой двери. Но в проходе задержалась, обернулась.

– Кира сам найдешь?

– Я могу найти даже черную кошку в темной комнате.

Пройдя третий раз мимо запомнившегося огнетушителя рядом со знаком DH-02, Юра понял, что заблудился. Станция явно не была рассчитана на то, чтобы упростить навигацию посторонним. В ее коридорах царила безликая утилитарность, редкие таблички – написаны непонятными для непосвященных сокращениями. И, как назло, под вечер сектор опустел, спросить не у кого.

Зато было время подумать, о том, что произошло. Хотя, если поразмыслить, не произошло ничего. Поговорил с красивой, интересной девушкой, и только. Да и поговорил-то недолго. И завтра с ней поговорит. И еще много раз с ней поговорит, за полтора месяца-то. Только вот, почему-то, все никак не мог согнать совершенно идиотскую улыбку с лица.

Лязгнуло неподалеку железо открывшейся и закрывшейся двери. В гулком пространстве послышались редкие телеграфные точки шагов. Кто-то идет. У кого-то можно спросить дорогу.

Навстречу ему шла женщина – знакомое лицо, знакомая строгость. Та самая, с которой он, не так давно, ехал в лифте.

– Я извиняюсь, не подскажете, как попасть отсюда в столовую?

Женщина посмотрела на него непонимающе. Юра повторил вопрос по-английски. Она нахмурилась. Указала на дверь справа от них.

– А. – И не нашелся что еще сказать. Женщина посмотрела осуждающе, и прошла мимо.

Так, Кир говорил, что будет неподалеку. Попробуем соседнюю дверь, вот эту, с табличкой RR-02.

В комнате для отдыха было не так уж много вещей, предназначенных именно для отдыха. Скорее наоборот, она была заполнена тренажерами, стоящими лицом к мертвому сейчас зеркально-черному экрану на стене. Опираясь на сиденье велотренажера, стоял Кир, повесив голову, задумчиво сверля взглядом пол. В руке у него была белая пластиковая фляга, на дне которой перекатывалась узкая полоска темной жидкости.

– Кир… – позвал его Юра.

Тот встрепенулся, обернулся к вошедшему. По бессмысленному блеску в глазах, по разболтанному движению головы, по окружающему его облаку спиртовых паров, с ноткой жженого сахара, было ясно, что он пьян. Причем, тем самым ромом, что они пили перед подъемом. Точнее Юра пил, а он, видно, переливал незаметно в флягу. Когда только успевал. Правда, художник тогда был полностью поглощен предстоящим подъемом, так что не заметил бы и прошедшего мимо карнавала, не то что скрытной запасливости алкоголика. Заодно и объяснилась Кирова твердая походка там на пляже. Правда все равно не совсем понятно зачем ему это все понадобилось, сам себе не мог купить? Зачем было Юру подпаивать? Только, чтобы выпить за чужой счет? Платят им тут мало, что ли?

– Правила нарушаешь?

– Правила, молодой человек, созданы для того, чтобы их нарушать.

– Дальше что, будешь курить в открытое окошко?

– Пробовал. В вакууме затянуться нельзя.

Юра встал напротив, тоже оперся на какую-то машину.

– Юр, а тебе не кажется что все это зря?

– Что именно?

– Вот это. – Кир широко взмахнул рукой. – Лифт, станция, космос.

– Нет.

– А мне иногда кажется. Мы еще столько всего на Земле не решили. И вот снова, идем покорять дальние рубежи, вместо того, чтобы навести порядок в старых. И потащим все беды за собой. Это просто попытка к бегству. Шаг влево, шаг вправо, расстрел. Но от себя-то не убежишь.

– Я как раз думал об этом, пока мы поднимались. Нет, Кир. Не зря. Это все дает человечеству мечту о завтрашнем дне. Мы почти сотню лет жили без такой мечты, с тех пор как прошлая космическая эра зашла в тупик. Сто лет назад каждый комсомолец знал, именно знал, без всяких сомнений, что если уж не он сам, так его дети будут бороздить просторы вселенной. А последние пятьдесят лет? Максимум, что мог думать о будущем обыватель – что он будет жить, пока не помрет. А мечтать – только о том, что телефоны станут круче, и может удасться совсем отключиться от реальности, уйти в виртуальный мир. Это же были новые темные века. Только в средневековье можно было, хотя бы, ждать неизбежного второго пришествия, апокалипсиса. А в наш век, даже помечтать о конце как-то не выходило. Неоткуда было ему явится. Вот и оставалось ковылять в серое, скучное будущее, в котором ни хорошего, ни плохого.

– Раньше было лучше. Старая песня.

– Ты меня не слушаешь, я тебе как раз о том, что сейчас лучше, чем было еще недавно. И да, песня старая, но хорошая. Да, было лучше. Знаешь, почему? Потому что раньше была планка. Культурная, духовная, были какие-то стандарты. Была церковь, которой стыдно было бы перед Богом упасть лицом в грязь, поэтому они строили соборы, расписывали их фресками и пели в них невероятной красоты гимны. Была аристократия, которой нужно было отделить себя чем-то от смердов и чем-то убить время. И она строила прекрасные замки и дворцы, писала великие романы и поэмы. Потом церковь и аристократия измельчали, выродились, вымерли. Но им на смену пришел прогресс, пришли идея и идеология. И в них тоже верили, и они тоже не давали человечеству совсем опуститься. Верили, что если уж не светом далеких звезд, так вспышками ядерных взрывов, но грядущее все-таки будем ярким. Но ничего не случилось. Космические программы почти свернули, большой войны избежали, прогресс замедлился, идеи и идеалы потускнели. Никто не стремился через тернии к звездам, никто на них даже из канавы не смотрел. И остался только скучный, серый, маленький человек, под стать времени. Обыватель-потребитель. Которому ничего не нужно, кроме полного корыта и теплого места в свинарнике. Идеальный гражданин. И вот скажи, дорогой друг, много ли проблем может решить такой человек? Я даже не говорю о проблемах мировых. Я имею в виду, может ли он, хотя бы, со своими собственными бедами справиться? Нет, куда ему. Для этого пришлось бы с дивана встать. И вот, когда забрезжил наконец новый рассвет, что ты говоришь? “А не зря ли это?”! Нееет, Кирюша, не зря. У нас теперь есть новая планка. Очень высокая, тридцать пять тысяч километров. У нас снова есть светлое завтра.

Юра остановился. В горле у него пересохло. Он вдохнул, выдохнул, и добавил тише:

– И это завтра принадлежит ей.

Ему казалось, он снова чувствует в груди знакомый, почти угасший было, но теперь разгоревшийся с новой силой огонь.

– Гладко стелешь. Как по писаному.

– Так это и есть по писаному. – Юрчик усмехнулся. – Я что-то похожее в заявке на пропуск писал.

– Ладно, писатель, пошли, проведу тебя в твои апартаменты.

Кир выпрямился, покачнулся, поймал баланс. Допил ром из фляги, бросил, пустую, в воронку отходоприемника. Не попал. Та глухо стукнулась о стену, и медленно опустилась на пол.

Сон не шел. Юра лежал в темноте, иногда забываясь ненадолго. Мелькали перед глазами обрывки сонного полубреда, а потом снова с ясностью вспоминалось, кто он и где. Бессвязно роились в голове мысли. Ему всегда трудно бывало засыпать на новом месте. А тут еще эта полувесомость. Ремни удерживающие его на кровати. Послеалкогольная сухость во рту. Он пил воду из бутылки, стоящей в подставке у изголовья, но теперь ему захотелось в туалет. Отстегнувшись, Юра встал. Кир рассказал ему, где найти гальюн. Не в каюте, освоение космоса не достигло еще высот, позволяющих такую роскошь, как персональная уборная. Где-то в коридоре. Найти должно быть просто, уж пометка WC – точно международный стандарт. Если только создатели станции и с этим чего-то не намудрили.

Щурясь даже от неяркого света – он уже заметил что на станции яркого света нигде и не было, хотя на виденных им фото, ее интерьеры всегда радостно сияли – Юра вышел. Новообретенная способность передвигаться в условиях недогравитации срабатывала только через шаг, так что он шел нетвердо, то скользя, то подпрыгивая. За изгибом коридора, он увидел согнутую человеческую фигуру. Кто-то стоял на коленях рядом со снятой со стены панелью и светил фонариком на открывшиеся внутренности станции. Кир. Что он тут делает в такой час?

– Эй. – окликнул его Юра.

– Эй. – эхом отозвался тот и обернулся.

– Что делаешь?

– Ребята из инженерного попросили подсобить. Опять барахлит что-то в системе, пытаюсь выяснить – что.

– Не подскажешь, снова, где тут туалет?

– Там. – Кир ткнул большим пальцем себе за спину и снова углубился в созерцание магистрали трубок и проводов.

– Спасибо.

Когда Юра, закончив свои дела, возвращался, в коридоре было уже пусто, а панель стояла на своем месте. Что-то в этой встрече его смутно беспокоило. Он отмахнулся от этого чувства и провалилася, наконец, в настоящий сон.

Кто-то тряхнул его за плечо. Грубо, настойчиво. Юра выдернул плечо из чьей-то руки и открыл глаза. Над ним возвышались два квадратных парня в темно-серой форме станционной полиции, с дубинками на поясе. Два гранитных подбородка над нагрудными бронепластинами. Это не предвещало ничего хорошего.

– Пройдемте.

Когда он поднялся, они аккуратно, но все же болезненно, заломили ему руки за спину и надели пластиковые наручники, похожие на хомут для проводов.

– Это для вашей же безопасности. – пояснил один из них.

В голове мелькнули подходящие ситуации клише: “Что происходит? По какому праву меня задерживают?! Это какое-то недоразумение! Я буду жаловаться!”. Но Юра молчал. Толку объяснять что-то держимордам? У них приказ, и они его выполнят. Доставят к начальству. Там уже можно будет и выяснять, в чем его обвиняют. Явно в чем-то серьезном. Убили, что ли, кого-то, и подумали на него? По спине вдруг пробежал холодок. А что если её убили? Да нет, не может быть. Что они так медленно идут? Скорее, скорее, ему нужно знать.

Даже со связанными руками, он мог бы сопротивляться. Один хороший толчок отправил бы в воздух всех троих. Может даже удалось бы вывернутся, а там и сбежать. Их броники выглядели достаточно неповоротливо, глядишь, смог бы их сбросить с хвоста. Ну да, а потом что? Куда он денется с подводной лодки? Да и не нарушал же ничего. Выясним, отпустят. Только что же они так медленно…

Дверь с табличкой SP-01. “Space Police”? Юру втолкнули в помещение поста охраны. Стол, два стула, друг напротив друга. Кроме них – пока никого. Охранники усадили его на один из стульев и стали по обе стороны. Минуты шли. Кисти рук, стянутых наручниками, начинали неметь.

Снаружи послышался шум голосов. Дверь распахнулась, в комнату вошли четверо. Двое рядовых полицейских, судя по форме, и двое постарше, одетые в легкие комбинезоны, но с официального вида нашивками и казенными лицами. Вот и офицеры охраны. Один из них, похожий на бульдога, сел напротив Юры, положил на стол планшет. Другой поискал глазами где сесть, не нашел ничего подходящего, поэтому встал слева от первого.

– Меня зовут Олег Борисович, я майор полиции станции. Мы зададим вам несколько вопросов. Вам понятно? – сказал бульдог.

– Да. – ответил Юра сухо.

– Отлично. Где вы были прошлой ночью?

– У себя в каюте.

– Всю ночь? Никуда не отлучались?

– Вышел в туалет, около трех часов ночи.

– Вас кто-нибудь видел в это время?

– Кир, мой сопровождающий.

Майор смотрел что-то в планшете. Пауза затягивалась.

– Вы можете сказать в чем меня обвиняют? Что случилось?

Не обращая внимания на вопрос, Олег Борисович продолжал читать. Потом вздохнул, положил планшет обратно на стол и сказал:

– Вчера ночью произошел саботаж систем жизнеобеспечения станции. Инженеры проследили источник проблемы и нашли его рядом с вашей каютой. Неполадку устранили быстро. Но, во избежание повторения подобных инцидентов, было принято решение вас арестовать. Вас отправят на поверхность вечерней гондолой. На Земле вас задержат, до тех пор, пока не завершится расследование.

– Но почему меня подозревают? Почему не Кира, который тоже там был? Погодите, я ведь видел как он копался в проводах, он-то вам и нужен.

– Кирилл Голованов – проверенный человек, три года на орбите. Вы же – человек посторонний. За него говорит послужной список. Но даже если не обращать внимание на заслуги, остается ваше слово против его слова.

“Ваше слово против его слова.” Кир. Тварь. Выходит это он на Юру и донес. Да и подпоил, наверное, не просто так, издалека планировал. Мол вот, художник, нервная личность, да еще и пьет, гражданин ненадежный, взгляды у него известно, что неправильные, обязательно чего-нибудь замышляет.

– Мы еще немного с вами поговорим до отправления. Формально вам пока никаких обвинений не предъявляют. Но будет проще, если сами признаетесь. Далее, очевидно что вы, человек без технического образования, вряд ли могли сами нанести системам подобный урон, да и чертежи модулей строжайше секретны. Значит у вас был сообщник, вы несомненно сотрудничаете с какой-то террористической организацией, которая вас подготовила. Если у вас есть сообщник здесь, на станции, об это тоже лучше сказать сразу.

Хорошенечко же ему не предъявляют. Майор, небось, уже думает куда ему новые звездочки пришивать, конечно, раскрыл целую террористическую ячейку.

Дверь загрохотала. Кто-то барабанил в нее изо всех сил кулаками. Собравшиеся посмотрели на Олега Борисовича, ожидая указаний.

– Никого не пускать.

Стук затих на пару секунд. И следом дверь громыхнула всей плоскостью, будто кто-то бросился на нее телом после хорошего разгона. Снова лакуна. Ее сменил тихий, копошащийся скрип и полязгивание. Присутствующие смотрели на дверь неотрывно, ожидая, что будет дальше. Опять все затихло.

Дверь распахнулся, громыхнула о стену и в каюту ворвался рыжий вихрь. Богиня справедливого возмездия. Полтора метра чистой ярости.

Майор встал ей навстречу.

– Олимпия, я попрошу вас покинуть помещение, здесь проходит важн…

– Господи, какие же вы идиоты! – Она только после пары судорожных вдохов смогла заговорить. – А вы не подумали…

– Уведите ее!

– А ВЫ НЕ ПОДУМАЛИ, – продолжила она повышая голос почти до рыка. Ни один их охранников не двинулся с места. – что саботаж начался задолго до того как он прибыл? Целый месяц у нас постоянные поломки, все в ключевых системах, все подозрительные. О ЧЕМ Я ВАМ ТЫСЯЧУ РАЗ ГОВОРИЛА! Вы игнорировали. А сегодня, вот, решили кого-то взять. Кто вам подал такую идею? Кто?

– Я не могу разгла…

– Голованов, я права?

По лицу Олега Борисовича было видно, что она попала в точку. Девушка ткнула ему в грудь планшет который был у нее в руках.

– Вот, почитайте. Интересное совпадение, не правда ли? Сам сломал, сам донес. А вы ему и поверили, и отпустили его, вместо того чтобы взять уж хотя бы обоих. – что бы ни было написано на экране планшета, майора это поразило как громом. Олимпия не унималась. – Вы знаете, где сейчас Голованов? Чем сейчас занят? Может он уже разбирает центральный очиститель, пока вы играете в допрос.

– Мы можем выяснить…

– Можете. И выясните. Прямо сейчас. Ну, чего встали? ББЫЫСТРА двинули отсюда!

Камера опустела. Один полицейский задержался было, чтобы не оставлять подозреваемого одного, но девушка полоснула его огненным взглядом и он тоже вылетел пулей. В ней остались только она и Юра. Олимия достала из кармана короткий складной нож, зашла к нему за спину. Щелкнул разрезанный пластик. Юра расправил ноющие плечи, поработал пальцами, пока в них не начало невыносимо колоть. Она же, тем временем, боком присев на стул, вполголоса, сквозь зубы, на двух языках выражалась таким вернакуляром, что покраснел бы и матрос. Излив до конца неразборчивое негодование, она вздохнула спокойней.

– Как ты узнала что я здесь?

– Я знаю все, что происходит на Колесе. Такова уж моя королевская обязанность. Благодарность можешь потом выразить шоколадом, вареньем или носками. – Вверх взлетети уголки губ.

– Ладно. – Через секунду до него дошла странность сказанного. – Носками?

– С лисичками. Или енотами. Вообще с любыми животными.

Юра задумался. Наклонился, заглянул под стол. Действительно, на ней сейчас не было ботинок. Только носки. Зеленые. С рыжими пышнохвостыми белками. Он выпрямился.

– А насчет Кира?

– Хотела бы я сказать, что давно его подозревала, но… – она сделала жест рукой, будто отмахиваясь от чего-то. – Мне вообще не хотелось верить в саботаж. Но когда услышала, что снова поломка, что тебя увела охрана… Будто что-то щелкнуло. Тебя же тут никто не знает, кроме меня и Кира. А я на тебя не доносила, и Борисычу воображения бы не хватило, тебя забрать по собственной инициативе. Тогда я и сравнила две базы данных, инженерную и, эээ, human resources. Все поломки происходили только когда Голованов был на орбите, кроме нескольких, но эти просто не сразу обнаружились. Вот так.

– Я только одного не пойму. Сколько у тебя времени ушло, чтобы его раскрыть? Двадцать минут? Не мог же он всерьез рассчитывать, что сможет на меня все свалить, когда я только вчера прибыл?

Олимпия пожала плечами.

– Не логично, согласна. Но логичный человек не стал бы пилить ветку на которой сидит. Разве что… – она нахмурилась. – Разве что он просто хотел отвлечь охрану. Собрать всех в одном месте.

На её лице проступило испуганное озарение.