скачать книгу бесплатно
Друганы. Рассказы
Юрий Сыров
Эта книга о мальчишеской жизни в средневолжской деревне. О тёплом, радостном, счастливом детстве. Для тех, кто помнит вкус и аромат хрустящей, белой от золы, с чёрными пятнышками впёкшихся угольков, корочки подового хлеба. Для тех, кто, продрогнув, влетал в сени, где бабушка сметала с него веником снег. Вбежав в дом, сдирал с себя обледеневшую одежду, прыгал на печь. Для тех, у кого самый дорогой человек детства – бабушка. Воспоминание о которой вызывает приятное томление в груди, грусть и слёзы.
Друганы
Рассказы
Юрий Сыров
© Юрий Сыров, 2021
ISBN 978-5-4493-2744-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Сыров Юрий Александрович.
Родился в 1955 году в МАССР село Береговые Сыреси, где прошли детство и юность. С двадцати лет живет в Сибири (г. Зеленогорск Красноярского края).
Вдохновением для написания рассказов служат вроде бы обычные, но так редко встречающиеся каждому из нас удивительные люди. Их удивительность – в прорывающейся сквозь привычные человеческие слабости и недостатки душевной красоте и доброте.
Член РСП. Дипломант литературных конкурсов.
Бабушка
Я просыпаюсь и сквозь ещё не открытые веки вижу яркие язычки, пляшущие в печке. По лицу растекается нежная теплота, в носу и глазах легонько пощипывает дымок. Заворожённо смотрю на пляшущий огонь, который то и дело прикрывает своим широким телом мелькающая перед печкой бабушка. Она, улыбаясь, поворачивает ко мне голову, говорит вполголоса, сильно налегая на звук «о»:
– Встал? Ну, айда блинчиков-то. Пока горяченьки.
Сладко потянувшись и зевнув хлопаю ладошкой по кровати. Бабушка понимающе усмехается и ставит мне на кровать тарелку. Кладёт на неё горячие, ароматные, пышные блины, куриным пёрышком густо размазывая по ним растопленное масло. А я с надеждой смотрю на низ входной двери: если там иней – то мороз сильный, а мороз сильный – в школу не идти. Сердце переполняет счастье – там лёд! Дверь, взвизгнув, открывается. Впустив перед собой белое морозное облако и запах табака входит отец. Он смотрел корову, которая вот-вот должна отелиться.
– Ну? – строго спрашивает бабушка, скрестив руки сверху на своём высоком, прикрытым цветастым запоном (фартуком) животе.
– Ну, чё ну? – ворчит отец, стаскивая с ног валенки, – лежит, серку жуёт. И не собиратся вовсе.
Бабушка, сокрушённо вздохнув, вытирает руки краем запона и подаёт мне очередной блин.
– Мам! Опять в кровати кормишь! – укоряет отец.
– Нетрог (пускай) понежится маненько, – машет на него рукой бабушка, – не увидишь, как вымахат, улетит из домУ-то… – и смахивает кончиком полушалка набежавшую слезу.
– Пап! Чё, морозно? – спрашиваю, с надеждой, смачно причмокивая.
– Да не шибко, – огорчает отец, уходя в переднюю.
Смотрю на ласково тикающие бабушкины ходики – семь часов.
– Мам-стара, радиву включай! – кричу бабушке в надежде услышать хрипловатый, с мордовским акцентом, мужской голос: «Внимание, внимание! Говорит радиВВоузел. Сегодня, в связи с низкой температуРРой, отменяются занятия с первого по восьмой. КлассоВВ. ПоВВторяю…»
– Дак радиво-то уж сколь дён не работат? Чай, изломалось.
Вскакиваю, как ошпаренный, с кровати. Натягиваю штаны, прыгаю босыми ногами в валенки, лезу на печку за телогрейкой.
– А батюшки! Куды ты? – вскидывает руки бабушка.
– На двор!
– Дак иди в ведёрко, застудисся!
– Не! Я быстренько!
Вылетаю на улицу, запрокидываю голову на огромное жёлтое пятно посреди бездонной черноты. С удовольствием отмечаю: седое кольцо вокруг луны – значит крепкий мороз. От заснеженных крыш поднимаются серые столбы дыма, разносят вокруг чУдный аромат пекущегося хлеба и, упираясь в чёрную высь, растворяются там.
Бегу что есть мочи к другу. Под ногами, отражая жёлтые лунные искорки, громко хрустит снег. Влетев в сени и распахнув дверь в избу ору что есть мочи:
– Тёть Надь! Нынче учат!?
Та, испуганно вздрагивая, поворачивается от печки:
– Господи! Оглашенный! Что ж ты орёшь-то так? Не учат, не учат. Щас пЕредали. Иди к печке скорее. Озяб вон весь.
– Не-е! – выкрикиваю радостно и, вытирая под носом, поворачиваюсь к сладко сопящему из-под одеяла другу, – через час зайду! Выйдешь!?
– Да выйдет, выйдет, куды он денется, – смеётся его мать, – в школу нельзя – мороз, а на улице цельный день носИться можно? Это как? И мороз ведь им – хоть бы что, нипочём…
Нипочём… Нипочём оттого, что детство! Оттого, что счастье! Оттого, что бабушка еще жива…
Тюмка
Загребая дорожную пыль босыми ногами, будто по рассыпанной чёрной, горячей муке, задумчиво брели два закадычных другана: белобрысый, кругленький Митька и сутуловатый, худощавый, в неизменном чёрном картузе, Костька. Сзади телепался маленький – моложе друзей на целых два года! – семилетний Серёжка. Вдруг Костька резко остановился. Ужас отразился на его лице, будто он увидел саму бабу-Ягу в ступе.
– А-а-а… Ху-у! Робя-а-а! – прошипел он леденящим голосом. Мурашки побежали по спинам мальчишек. Они замерли и, открыв в ужасе рты, уставились на Костьку. Серёжка вцепился ему в руку, уставился на него немигающими, широко раскрытыми глазами и прошептал, прерывисто дыша:
– Костинька… Чё-ё?
Костька, будто очнувшись от оцепенения, обвёл мальчишек удивлённым – дескать: вы чё это так испужались? – взглядом, и спокойно протянул:
– У Варёночки яблоки – во-о! – и он развёл руки в стороны, показывая, какие огромные яблоки в саду его соседки – старой, сгорбленной старушки, которую все, и старые и малые, звали – Варёночка. Серёжка облегчённо вздохнул. Митька свирепо посмотрел на Костьку, открыл рот, но не найдя в своем лексиконе таких грозных слов, которых заслуживал бы Костька, зло сплюнул, мотнув головой. Но злость всё-таки просилась наружу, и он её выпустил, отвесив лёгонького подзатыльника… Серёжке.
– Ты чё….? – возмутился от неожиданности Серёжка. Митька немного замешкался с ответом, но природная сообразительность выручила его:
– А то! Ты вчерась Стёпку дразнил?!
– Дык все дразнили! А мне чё, нельзя?! – с негодованием выпалил Серёжка.
Степан Иванович – деревенский дурачок. Ума ему Бог не дал совершенно, но дал способность виртуозно играть на балалайке. Целыми днями Степан в любимой им солдатской форме, подаренной очередным демобилизованным земляком, шлялся по деревне и распевал под балалайку сочинённые им тут же частушки. Мальчишки любили подразнить его, но Стёпа сильно не обижался, только улыбался беззлобно, да ещё громче играл и пел.
Митька с Костькой Степана Ивановича не дразнили никогда, наоборот, часто сами заступались за него, отвешивая подзатыльники направо и налево (правда, только тем, кого сами не боялись).
– А вот Костинька, прохерссор твой, не дразнил! А знашь, чё не дразнил? А то, что сам знат, что ишшо дурней Степки во сто раз!
Серёжка предусмотрительно, зная по опыту, что сейчас с друзьями – начнётся, отошел в сторонку!
После недолгой перебранки и упоминания про недостатки всех их родственников, друзья, сжав кулаки, перешли к активной фазе скандала…
Всё это обычно быстро заканчивалось. И вот уже приятели молча, делая вид, что вообще незнакомы друг с другом, брели дальше. Расстроенный Серёжка то плелся сзади, то забегал вперёд. Пытался что-то спросить у друзей, как-то растормошить их: нужен был повод, толчок к примирению. И таким «поводом» мог оказаться он – Серёжка. Он знал, что иногда примирение у друзей наступало, когда они, отвешивая друг другу тумаки, вдруг сообща переключали злость на того, кто был рядом – ведь общий враг сближает больше, чем страстная любовь!
По дороге, поднимая вихрь пыли, нёсся мотоцикл. За рулём – участковый милиционер Тимофей Фролович, в народе попросту – Тюмка. Ну, вот он и «толчок»! Мальчишки прыгнули на обочину, пропуская мотоциклиста и, задыхаясь и отплёвываясь от пыли, начали поливать его всякими нехорошими словами. В этом соревновании – кто крепче и изощрённее выматерится в Тюмкин адрес – и наступило примирение. Больше всех радовался Серёжка. Он готов был целовать друганов от счастья!
– Робя! А меня на той неделе папка в Саранск с собой брал! – крикнул Серёжка, вспомнив, что так и не похвастался перед друзьями.
– Да ну! – восхитился Костька, – Митьк, видал? А мы с тобой сроду в городу Саранском не бывали…
– Ну и чё? Зато я с мамкой в Куйбышеве был, – пробубнил Митька, ещё не совсем примиряясь в душе с Костькой.
– Да, – продолжил задумчиво Костька, – Саранск – это те не деревня.
Серёжка гордо задрал голову, почувствовав свое превосходство перед старшими товарищами, и важно произнёс:
– Да-а, в общем, так себе… – потом встрепенулся, вспомнив самое важное:
– Вот! Тюмок та-ам… На кажном углу стоят!
Костька остановился, вопросительно уставился на Серёжку:
– А углов?
– Чё, углов? – не понял Серёжка.
– Ну, углов-то скока?! – кричал, закатившись от смеха, Митька.
Наступил окончательный мир, особенно радостный после скандала и потасовки!
– Да ну её, Варёночку! Давайте нони к нам в сад залезем! У нас яблоки – во! – и Митька развел в стороны руки – еще шире, чем недавно Костька.
Переполняемые счастьем друзья припустили по дороге, поднимая пыль выше, чем Тюмкин мотоцикл.
Озорники
– Робя-а… – Костька застыл на месте, выпучил глаза, и снова, загробным голосом, чуть слышно прохрипел, – Робя-а…
Серёжка побледнел и вцепился в полу Костькиного пиджачка. Вовка, открыв от неожиданности рот, уставился на Костьку. Митька, знавший друга как самого себя, всплеснул руками, сплюнул и выкрикнул:
– Ну, чё?! Опять!? У Варёночки яблоки – во-о!?
Костька невозмутимо обвёл мальчишек взглядом, положил ладонь на Серёжкины вихры и, ткнув другой рукой его в лоб, торжественно изрёк:
– У Васяньки вишня – во-о!
– Ага! С Серёжкину башку! – снова, зло сплюнув, выкрикнул Митька.
Мальчишки почувствовали, что с друганами вот-вот начнётся. Начнётся активная часть скандала – отвешивание друг другу тумаков. Ситуацию спас Серёжка, больше всех не любивший эту активную часть. Он дёрнул Костьку за рукав и закричал:
– А я вчарась видал, как баушка Варя, ёвонна жона, огурцы поливала! Во-о какие! – показал пальцем на Костькину голову… но тут же, испугавшись своего смелого жеста, быстренько показал на свою, – Как… моя башка!
Посмеявшись над Серёжкиным миролюбием, мальчишки приступили к разработке плана грабежа Васянькиного сада. Набег отложили до наступления сумерек. Серёжку было решено поставить на стрёме около крыльца. Если вдруг зажжётся в сенях свет, или на крыльцо кто выйдет, то он должен громко замяукать. Не обращая внимания на начавшего тут же тренироваться Серёжку, мальчишки стали горячо спорить: кто будет рыдваном. Миссия эта была почётна и опасна! Рыдван ложился на спину, и двое помощников, встав по обе стороны грядки, тащили его за ноги по лункам с огурцами. Почётна миссия потому, что только опытный рыдван мог отличить в темноте маленькие вкусные огурцы от больших, переспелых. И, положившись только на опытность мягкого места, вовремя скомандовать: «Ну-ко стоп!», вытащить из-под зада нужный огурец и поместить его за пазуху. А опасна тем, что зад рыдвана мог наехать не только на огурец…
– У меня задница не казённа! – кричал Вовка, – вон Сашку Седельникова в прошлом годе тащили по Оганькиным лункам! Так она бутылок битых там натыкала. Всюю задницу изранил! По сю пор сидеть не могёт! Вон, Серёжку давайте потащим. Он и полегче меня.
– Я те, барану, ищо раз грю: Серёжка на стрёме. Да и маненький он ишшо. А у тя и опыту поболе, – убеждал его Костька.
Вовка, поначалу никак не соглашавшийся с доводами авторитетного Костьки, увидев свирепое лицо и сжатые кулаки Митьки, обречённо пробубнил:
– Ладно…
А Костька продолжал:
– Как пазуху заполнишь, лезешь через забор и бежишь к нашему дому.
– К нашему! – рявкнул всё ещё свирепый Митька.
– Ладно, к ихнему – согласился Костька, – а мы ещё вишню оберём. Потом забирам Серёжку и к тебе.
В сумерках мальчишки подкрались к намеченному объекту – к Васянькиному забору из двухметровых горбылей. Митька первый перескочил через него, так как был частым гостем у хлебосольных Зининых и знал все закоулки их сада.
Шарик – Васянькин пёс – с громким лаем бросился к забору. Но тут же, узнав своего друга, стал тереться широким лбом о его ноги. Митька потрепал пса за уши, скомандовал друзьям: «За мной!»
Поездка Вовкиного зада по огурцам прошла более чем успешно!
Похлопав по раздутой рубашке на его животе, Митька скомандовал:
– Ну, всё. Давай к нашему дому. Токо без нас не жрать!
И они с Костькой, сопровождаемые радостным Шариком, направились в другой конец сада воровать вишню…
Вовка подошёл к забору, достал из-за пазухи огурец, откусил, задумался… С грузом преодолеть такую высокую преграду не представлялось возможным. Хрумкая огурцом, он смело направился по тропинке мимо крыльца к садовой калитке.
Увидев в темноте напротив крыльца Вовкин, раздутый от огурцов за пазухой, силуэт, Серёжка принял его за кругленькую бабу Варю и громко замяукал. Шарик первым услышал этот ненавистный звук и, заливаясь громким лаем, бросился к калитке. В сенях зажегся тусклый свет, на крыльцо выскочила жена Васяньки:
– Шарик! Чё такое? Чё тама? Вася, ты?
А Васянька в это время брёл вдоль своего забора к дому: под хмельком из гостей шёл, от Миткиных родителей.
Вдруг стремительно, как вихри, пронеслись мимо две чёрные тени – Вовка с Серёжкой. А сверху, с высокого забора рухнул Костька, сбив с ног сразу протрезвевшего деда. Ошарашенный Васянька плюхнулся задом в заросли крапивы и застыл, уставившись на забор. Волосы зашевелились у него на голове: на фоне светловатого от луны неба на заборе чётко вырисовывалось страшное существо, похожее на огромного паука…
А это Митька повис на одном из горбылей и, растопырив руки и ноги, махал ими что есть мочи, пытаясь слететь вниз. Горбыль прошёл между его спиной и курткой, упёршись в воротник. Куртка была вельветовая, новая, любимая!
Пленник из последних сил, что есть мочи, замахал руками, ногами. Куртка, не выдержав, со страшным треском лопнула от пояса до воротника, и Митька шлёпнулся к ногам сидящего в крапиве Васяньки. Встал на четвереньки и, почти уткнувшись деду в нос своим носом, прохрипел:
