Диалектика капитала. К марксовой критике политической экономии. Процесс производства капитала. Том 1. Книга 1

Будучи экономистом эпохи промышленного переворота, Д. Рикардо считал чрезвычайно важным вопрос о переносе стоимости с используемых в процессе производства средств труда на изготовляемый с их помощью продукт. Впервые этот вопрос был поставлен Ф. Кенэ в его знаменитой «Экономической таблице». Однако он лишь зафиксировал факт перенесения стоимости средств труда на производимый продукт, не объясняя особенностей данного процесса. Напротив, Д. Рикардо сознательно стремился осмыслить этот факт с точки зрения трудовой теории стоимости. Суть своего подхода он изложил следующим образом: «На стоимость товара влияет не только труд, применяемый непосредственно к ним, но и труд, затраченный на орудия, инструменты и здания, способствующие этому труду».[125]

Однако, не понимая двойственного характера труда, Д. Рикардо не сумел раскрыть механизм перенесения стоимости средств труда на вновь производимый продукт, становящийся товаром. По этой причине он не имел также ясного представления о двойственном результате затрат такого труда: наличия в стоимости товара двух различных частей – перенесенной стоимости (результат конкретного труда) и вновь созданной стоимости (результат абстрактного труда).

Именно это обстоятельство предопределило, в свою очередь, двойственную позицию Д. Рикардо по отношению к доходной теории стоимости А. Смита. С одной стороны, будучи последовательным сторонником трудовой теории стоимости, Д. Рикардо решительно выступал против второго варианта данной теории, в соответствии с которым доходы провозглашались источниками стоимости. С другой стороны, он фактически соглашался с первым ее вариантом, в котором утверждалось, что вся стоимость товара, в конечном счете, распадается на доходы. Следовательно, Д. Рикардо совершал ту же ошибку, что и А. Смит, т. е. игнорировал стоимость потребленных средств производства и тем самым впадал в совершенно очевидное противоречие, поскольку признавал вместе с тем факт переноса старой стоимости на новый товар.

Весьма важной также является постановка Д. Рикардо вопроса о регуляторе меновых отношений, т. е. о законе стоимости. «Меновая стоимость всех товаров, – писал он, – будут ли то промышленные изделия или продукты рудников, или земледельческие продукты – никогда не регулируется наименьшим количеством труда, достаточным для их производства при особо благоприятных условиях, составляющих исключительный удел тех, кто пользуется особыми возможностями. Напротив, она регулируется наибольшим количеством труда, по необходимости затрачиваемым на производство товаров теми, кто не пользуется такими условиями и продолжает производить при самых неблагоприятных условиях; под последними понимаются такие, при каких необходимо вести производство, чтобы было произведено требуемое количество продуктов».[126]

Таким образом, Д. Рикардо по существу провел различие между затратами труда на производство товаров в отдельных отраслях экономики и на производство этих товаров, выступающих в качестве регулятора меновых отношений, т. е. теми затратами, которые характеризуют суть закона стоимости. Вместе с тем выдвинутое Д. Рикардо положение о наибольших затратах труда при худших условиях производства как регуляторе меновой стоимости товаров является ошибочным. Дело в том, что оно применимо лишь к механизму ценообразования на продукцию сельского хозяйства, в то время как в промышленных отраслях экономики в качестве такого регулятора в действительности выступают затраты труда не при худших условиях производства, а при средних, а в особых случаях, даже близко к лучшим. Кроме того, ошибочным является и другое положение Д. Рикардо, согласно которому закон стоимости присущ всем историческим эпохам и формам хозяйства.

Указывая на ключевую роль труда как регулятора меновой стоимости товаров, Д. Рикардо вместе с тем подчеркивал, что отсюда вовсе не следует необходимость отрицания случайных и временных отклонений фактической, или рыночной, цены товаров, от их действительной и естественной цены. Восприняв эти понятия от А. Смита, он вслед за ним утверждал, что подобные отклонения зависят от различных факторов: спроса и предложения, повышения или понижения нормы прибыли предпринимателей, прилива и отлива капиталов в определенные отрасли экономики и т. п. Решающую роль здесь играет конкуренция. Именно она «устанавливает меновую стоимость товаров на таком уровне, при котором после выдачи заработной платы за труд, необходимый для их производства, и покрытия всех прочих расходов, требующихся для того, чтобы применяемый капитал сохранил состояние своей первоначальной пригодности, остаток стоимости, или избыток ее, будет в каждой отрасли пропорционален стоимости затраченного капитала».[127]

Следует также отметить, что в рамках своей трудовой теории стоимости Д. Рикардо затронул и такой важный вопрос, как соотношение понятий стоимости и богатства, понимая под последним определенное количество производимых в обществе потребительных стоимостей. Указывая на необходимость различения этих понятий, он писал: «Стоимость существенно отличается, следовательно, от богатства, ибо она зависит не от изобилия, а от трудности или легкости производства. Труд 1 млн. человек на фабриках всегда произведет одну и ту же стоимость, но он не произведет всегда одно и то же богатство».[128] Развивая эту мысль, Д. Рикардо пояснял, что в результате изобретения новых машин, использования более квалифицированных рабочих, лучшего разделения труда, открытия новых рынков для выгодного обмена товаров создается больше богатства, т. е. разнообразных предметов. Но при этом стоимость каждого из них не увеличивается, так как она «повышается или падает пропорционально легкости или трудности его производства, или, другими словами, пропорционально количеству труда, затраченного на его производство».[129] Таким образом, Д. Рикардо установил, что с ростом производительности труда величина стоимости товаров падает, а масса потребительных стоимостей растет.

Д. Рикардо понимал, что многие ошибки в политической экономии проистекают из смешения потребительной стоимости товара и его стоимости. Так, он писал: «Многие заблуждения в политической экономии объясняются ошибочными взглядами на этот предмет, а именно отождествлением возрастания богатства с возрастанием стоимости и слабо обоснованными понятиями о том, что является стандартной мерой стоимости».[130] И далее: «Только вследствие смешения понятий стоимости богатства или благосостояния можно было утверждать, что богатство может быть увеличено путем уменьшения количества товаров, т. е. предметов необходимости, удобства и удовольствия».[131]

Однако отсутствие концепции двойственного характера труда, воплощенного в товаре, не позволило Д. Рикардо решить вопрос о соотношении потребительной стоимости товара и его стоимости с точки зрения данной концепции, выявить внутреннюю причину их противоположного движения в условиях повышения производительности труда, хотя он и обнаружил это явление и пытался его осмыслить.

В целом, трудовая теория стоимости Д. Рикардо, несмотря на присущие ей недостатки, в ряде случаев, как мы видели, весьма существенные, тем не менее является монистичной, опирающейся на единый исходный принцип – затрат труда на производство товара. В этой связи он решительно выступал против всех попыток объяснить величину стоимости колебаниями спроса и предложения и показал, что эти колебания предопределяются в конечном счете действием закона стоимости, в соответствии с которым осуществляется рыночное ценообразование.

§ 3. Теория стоимости К. Маркса

Она представляет собой завершающий этап в развитии трудовой теории стоимости. Критически переосмыслив концептуальные идеи классиков политической экономии (прежде всего Д. Рикардо), он совершил революционный переворот, который затронул все составные части этой науки. По мнению Ф. Энгельса, такой переворот стал возможным благодаря применению в политической экономии диалектического метода, выработанного выдающимся немецким философом Г. Гегелем.

В рецензии на книгу К. Маркса «К критике политической экономии» Ф. Энгельс отмечал, что ее автору предстояло, прежде всего, решить следующий вопрос: как развивать науку? Имея в виду общеметодологическую значимость этого вопроса, Ф. Энгельс писал: «Таким образом, тут надо было решить другой вопрос, который не имеет отношения к политической экономии как таковой. Какой метод научного исследования следует избрать? С одной стороны, имелась гегелевская диалектика в совершенно абстрактном “спекулятивном” виде, в каком ее оставил после себя Гегель; с другой стороны, имелся обычный, ныне снова ставший модным, по преимуществу вольфовски-метафизический метод, следуя которому буржуазные экономисты и писали свои бессвязные толстые книги. Этот последний настолько был теоретически разгромлен Кантом и в особенности Гегелем, что только косность и отсутствие другого простого метода могли сделать возможным его дальнейшее практическое существование. С другой стороны, гегелевский метод в данной его форме был абсолютно непригоден. Он был по существу идеалистическим, а тут требовалось развитие такого мировоззрения, которое было бы более материалистическим, чем все прежние. Он исходил из чистого мышления, а здесь надо было исходить из самых упрямых фактов. Метод, который, по собственному признанию Гегеля, “от ничего через ничто пришел к ничему”, был в этом виде здесь совершенно неуместен. Тем не менее из всего наличного логического материала он был единственным, который можно было по крайней мере использовать. Этот метод не подвергался критике, он не был опровергнут, никто из противников великого диалектика не смог пробить брешь в гордом здании этого метода; он был забыт потому, что гегелевская школа не знала, что с ним делать. Поэтому надо было прежде всего подвергнуть гегелевский метод основательной критике».[132]

Великая заслуга К. Маркса, по словам Ф. Энгельса, состоит в материалистической переработке гегелевской логики, что позволило ему, с одной стороны, высвободить из нее рациональное ядро, которое заключает в себе действительные открытия Г. Гегеля в этой области; с другой стороны, восстановить диалектический метод, освобожденный от идеалистических оболочек, на подлинно научной основе, вследствие чего он и становится единственно правильной формой развития мышления. Ф. Энгельс придавал выработке такого метода, впервые примененного К. Марксом в процессе критики политической экономии, столь большое значение, что ставил ее в один ряд с открытием материалистического понимания истории.[133]

По Ф. Энгельсу, критику политической экономии, согласно диалектическому методу, выработанному К. Марксом, можно было проводить двояким образом: исторически и логически. При этом исторический метод позволяет в общем и целом прослеживать действительное развитие от простейших отношений к более сложным и в силу этого излагать экономические категории в их исторической последовательности, совпадающей в конечном счете с логической. Именно данный метод, на первый взгляд, кажется наиболее правильным в научном отношении, обладающим преимуществом большей ясности. Однако на самом деле он был бы в лучшем случае только более популярным. Прежде всего это обусловлено тем, что развитие истории «часто идет скачками и зигзагами, и если бы обязательно было следовать за ней повсюду, то пришлось бы не только поднять много материала незначительной важности, но и часто прерывать ход мыслей». Кроме того, «нельзя писать историю политической экономии без истории буржуазного общества, а это сделало бы работу бесконечной, так как отсутствует всякая подготовительная работа». Поэтому «единственно подходящим был логический метод исследования. Но этот метод, – подчеркивал Ф. Энгельс, – в сущности является не чем иным, как тем же историческим методом, только освобожденным от исторической формы и от мешающих случайностей. С чего начинается история, с того же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение будет представлять собой не что иное, как отражение исторического процесса в абстрактной и теоретически последовательной форме; отражение исправленное, но исправленное соответственно законам, которые дает сам действительный исторический процесс, причем каждый момент может рассматриваться в той точке его развития, где процесс достигает полной зрелости, своей классической формы».[134]

Установив, что единственно подходящим для критики политической экономии, а стало быть, и для плодотворного развития этой науки является логический метод, Ф. Энгельс далее в краткой и вместе с тем в довольно лаконичной форме раскрыл суть этого метода. «При этом методе, – писал он, – мы исходим из первого и наиболее простого отношения, которое исторически, фактически находится перед нами, следовательно, в данном случае из первого экономического отношения, которое мы находим (имеется в виду товарное отношение – Н. С.). Это отношение мы анализируем. Уже самый факт, что это есть отношение, означает, что в нем есть две стороны, которые относятся друг к другу. Каждую из этих сторон мы рассматриваем отдельно; из этого вытекает характер их отношения друг к другу, их взаимодействие. При этом обнаруживаются противоречия, которые требуют разрешения. Но так как мы здесь рассматриваем не абстрактный процесс мышления, который происходит только в наших головах, а действительный процесс, некогда совершавшийся или все еще совершающийся, то и противоречия эти развиваются на практике и, вероятно, нашли свое разрешение. Мы проследим, каким образом они разрешились, и найдем, что это было достигнуто установлением нового отношения, две противоположные стороны которого нам надо будет развивать и т. д.».[135]

Итак, суть логического метода заключается в отыскании первого и наиболее простого экономического отношения, материальным носителем которого в данном случае является товар.[136] Это отношение выражает связь двух противоположных сторон товара. Согласно этому методу, сначала анализируется каждая сторона последнего в отдельности, затем их взаимодействие друг с другом, что позволяет установить внутренние противоречия данного отношения. Эти противоречия разрешаются на практике, вследствие чего образуется новое отношение, противоположные стороны которого должны стать соответственно объектом нового теоретического исследования.

Именно такой метод лежит в основе «Капитала» К. Маркса. Характеризуя исходный пункт (начало) своего исследования, он отмечал, что наибольшие трудности здесь представляет понимание экономической природы товара, товарной формы продукта труда, или формы стоимости товара. Чем обусловлены эти трудности? Прежде всего тем, что «форма стоимости, получающая свой законченный вид в денежной форме, очень бессодержательна и проста. И, тем не менее, ум человеческий тщетно пытался постигнуть ее в течение более чем 2000 лет, между тем как, с другой стороны, ему удался, по крайней мере приблизительно, анализ гораздо более содержательных и сложных форм. Почему так? Потому что развитое тело легче изучать, чем клеточку тела. К тому же при анализе экономических форм нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции. Но товарная форма продукта труда, или форма стоимости товара, есть экономическая клеточка буржуазного общества. Для непосвященного анализ ее покажется просто мудрствованием вокруг мелочей. И это действительно мелочи, но мелочи такого рода, с какими имеет дело, например, микроанатомия».[137]

Таким образом, товар представляет собой экономическую клеточку буржуазного общества, т. е. общества, в котором товарные отношения становятся всеобщими. Как в любом живом организме клетка пронизывает все его ткани, так и товарные отношения пронизывают все ткани данного общества. В этой связи К. Маркс писал: «Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, выступает как “огромное скопление товаров”, а отдельный товар – как элементарная форма этого богатства. Наше исследование начинается поэтому анализом товара».[138]

Возникает вопрос: о каком собственно товаре идет речь у К. Маркса – докапиталистическом или же капиталистическом? В литературе можно обнаружить две прямо противоположные точки зрения по этому вопросу. Одни авторы утверждают: «Изучать капитализм в его возникновении, развитии и исчезновении, – а это диктуется диалектикой, – значит начать его исследование именно с того, с чего начинается и его история, т. е. с простого товарного производства и даже с возникновения последнего – с возникновения товарной формы продукта, с возникновения противоречия между потребительной стоимостью и стоимостью, в котором уже заложены, как учит Ленин, все противоречия капиталистического способа производства».[139] Следовательно, согласно автору, К. Маркс имеет здесь дело с докапиталистическим товаром, появившимся в условиях простого товарного производства.

Другие авторы, напротив, полагают, что К. Маркс в первом отделе «Капитала» рассматривает товар как простейшую категорию. Указывая на это обстоятельство, В.П. Шкредов пишет: «Товар в первом отделе “Капитала” изображается как “простейшая экономическая конкретность” или как “простейшая общественная форма” продукта труда не какого-нибудь вообще, а именно буржуазного общества, хотя он представлен еще без определений, полагаемых капиталистическим характером процесса производства».[140]

На наш взгляд, обе точки зрения по данному вопросу страдают односторонностью, проистекающей из непонимания одного из существенных моментов логического метода, связанного со способом восхождения от абстрактного к конкретному. Согласно этому способу, в данном случае исходная абстракция – экономическая клеточка (товар) – должна отражать в своем содержании, во-первых, самое первое и наиболее простое экономическое отношение, являющееся исторической предпосылкой капиталистического способа производства; во-вторых, исходное противоречие, на основе которого и из которого вырастают все противоречия последнего; в-третьих, место и роль исходного отношения в зрелом, развитом капиталистическом обществе, достигшем своей классической формы; в-четвертых, совпадение исторического и логического в теоретическом исследовании.

В этом контексте простое товарное производство и товарное обращение являются историческими предпосылками капиталистического способа производства, а стало быть, простой товар предшествует капиталистическому. Именно на это обстоятельство обращал внимание Ф. Энгельс, когда критиковал П. Фиремана, который не понимал диалектики развития экономических категорий в «Капитале» К. Маркса. «Ведь само собой разумеется, – писал Ф. Энгельс, – что когда вещи и их взаимные отношения рассматриваются не как постоянные, а как находящиеся в процессе изменений, то и мысленные отражения, понятия, тоже подвержены изменению и преобразованию; их не втискивают в окостенелые определения, а рассматривают в их историческом, соответственно, логическом процессе образования. После этого станет, конечно, ясно, почему Маркс в начале первой книги, где он исходит из простого товарного производства, являющегося для него исторической предпосылкой, чтобы затем в дальнейшем изложении перейти от этого базиса к капиталу, – почему он при этом начинает именно с простого товара, а не с формы, логически и исторически вторичной, не с товара, уже капиталистически модифицированного; этого Фиреман, конечно, никак не может понять».[141]

Однако в зрелом капиталистическом обществе, развивающемся на своей собственной основе, складывается совершенно иная ситуация. Здесь, по словам К. Маркса, «… предпосылки, которые первоначально выступали в качестве условий становления капитала и поэтому еще не могли вытекать из его деятельности как капитала, теперь являются результатом его собственного осуществления, полагаемой им действительности, являются не условиями возникновения капитала, а результатами его бытия. Для своего становления капитал больше не исходит из предпосылок, но он сам предпослан и, исходя из самого себя, сам создает предпосылки своего сохранения и роста».[142]

Вышеизложенное свидетельствует о том, что в первом отделе «Капитала» К. Маркса товар рассматривается одновременно в двух взаимосвязанных аспектах: 1) историческом – как простой товар, или товар вообще, выступающий в качестве условия и предпосылки существования капитала; 2) в логическом – как продукт капитала, которому имманентны родовые (общие) признаки простого товара, т. е. он выступает здесь как предмет, или вещь, обладающая потребительной стоимостью и стоимостью. В силу этого данные аспекты взаимообусловливают и предполагают друг друга, вследствие чего всякое их резкое противопоставление, тем более в методологическом отношении, лишено научного смысла.

Согласно К. Марксу, на поверхности буржуазного общества товар выступает как предмет, вещь, которая благодаря ее определенным свойствам удовлетворяет какие-либо человеческие потребности. Последние разнообразны по своей природе. Однако экономическая форма товара не зависит ни от того, какие это потребности (материальные, духовные и т. п.), ни от того, как удовлетворяется та или иная потребность: непосредственно, как жизненное средство, т. е. как предмет потребления, или опосредованно, т. е. как средство производства.

Каждую такую вещь (например, железо, бумагу и т. п.) можно рассматривать с двух точек зрения: 1) со стороны качества и 2) со стороны количества. Качество вещи характеризует ее содержание, т. е. всю совокупность присущих ей свойств. Поэтому она может быть полезна различными своими сторонами.[143]

В этой связи К. Маркс отмечал, что «полезность вещи делает ее потребительной стоимостью. Но эта полезность не висит в воздухе. Обусловленная свойствами товарного тела, она не существует вне этого последнего. Поэтому товарное тело, как, например, железо, пшеница, алмаз и т. п. само есть потребительная стоимость, или благо».[144] Следовательно, потребительная стоимость есть способность полезной вещи удовлетворять какую-либо человеческую потребность.

Потребительная стоимость товара характеризуется следующими чертами:

1) потребительная стоимость находится в прямой зависимости от естественных свойств той или иной вещи;

2) потребительная стоимость не зависит от количества труда, затраченного на производство данной вещи;

3) при рассмотрении потребительных стоимостей всегда предполагается их количественная определенность;

4) потребительные стоимости товаров составляют предмет особой научной дисциплины – товароведения;

5) потребительная стоимость осуществляется лишь в пользовании, или потреблении;

6) потребительные стоимости образуют вещественное содержание богатства, независимо от его общественной формы;

7) в капиталистическом обществе потребительные стоимости являются вещественными носителями меновой стоимости.

В противоположность потребительной стоимости, выражающей качественную определенность товара, меновая стоимость характеризует его количественную определенность, связанную с процессом обмена. «Меновая стоимость прежде всего проявляется в виде количественного соотношения, в виде пропорции, в которой потребительные стоимости одного рода обмениваются на потребительные стоимости другого рода, – соотношения, постоянно изменяющегося в зависимости от времени и места».[145] Поэтому меновая стоимость кажется чем-то случайным, чисто относительным и непостоянным.

Но при внимательном рассмотрении процесса обмена одного товара на другой обнаруживается, что они должны обладать меновыми стоимостями, способными замещать друг друга, т. е. быть равновеликими. «Отсюда следует, во-первых, что различные меновые стоимости одного и того же товара выражают нечто одинаковое и, во-вторых, что меновая стоимость вообще может быть лишь способом выражения, лишь “формой проявления” какого-то отличного от нее содержания».[146]

Таким образом, процесс обмена товаров предполагает наличие некоего равенства, сведение меновых стоимостей к чему-то общему, ибо только в этом случае становится возможным данный процесс. «Этим общим не могут быть геометрические, физические, химические или какие-либо иные природные свойства товаров. Их телесные свойства принимаются во внимание вообще лишь постольку, поскольку от них зависит полезность товаров, т. е. поскольку они делают товары потребительными стоимостями. Очевидно, с другой стороны, что меновое отношение товаров характеризуется как раз отвлечением от их потребительных стоимостей. В пределах менового отношения товаров каждая данная потребительная стоимость значит ровно столько же, как и всякая другая, если она имеется в надлежащей пропорции».[147]

Если отвлечься от потребительной стоимости товаров, то у них останется лишь одно общее свойство, а именно то, что они являются продуктами труда. При этом их чувственно воспринимаемые свойства угасают. Равным образом это относится и к труду. Последний выступает в этом случае не в определенной форме полезного труда (например, столяра, плотника, прядильщика), а как труд вообще, безотносительно к его полезной форме, т. е. как одинаковый человеческий труд, как абстрактно человеческий труд. Теперь все вещи представляют собой «лишь выражения того, что в их производстве затрачена человеческая рабочая сила, накоплен человеческий труд. Как кристаллы этой общей им всем общественной субстанции, они суть стоимости – товарные стоимости».[148] Следовательно, стоимость – это воплощенный в товаре общественный труд.