Путешествия Гулливера

Насмотревшись на них, я снова вернулся на дорогу, надеясь, что она приведет меня к жилищам туземцев. Но не успел я и шагу ступить, как столкнулся нос к носу с одним из этих обезьяноподобных существ – оно мчалось прямо на меня на задних лапах. Животное резко остановилось и изумленно уставилось на меня. Я замер, а когда оно – то ли из любопытства, то ли с угрозой – протянуло ко мне лапу, я от неожиданности выхватил кортик и рукоятью ударил его. Животное заверещало так пронзительно, что у меня заложило уши, и со скоростью вихря пустилось наутек. И тут же целое стадо его сородичей выскочило на дорогу и окружило меня, злобно рыча.

Положение мое было незавидным. Мне ничего не оставалось, как стремглав броситься к ближайшему дереву, однако несколько тварей меня опередили и взобрались на него, чтобы напасть сверху. Приготовившись дорого продать свою жизнь, я прижался спиной к стволу и начал размахивать кортиком, не позволяя этим тварям приблизиться ко мне.

Внезапно среди нападавших возникла непонятная паника; испуганно вереща, они поспешно разбежались. Выждав немного, я в недоумении решил было вернуться на дорогу, но неожиданно заметил в поле спокойно направляющегося ко мне коня. Я подумал, что, очевидно, именно он и был причиной бегства странных животных. Не знаю почему, но я остался стоять в ожидании, пока конь приблизится. Наконец он оказался совсем рядом и, вздрогнув, остановился как вкопанный. Некоторое время он удивленно меня рассматривал, затем дважды обошел вокруг и вновь уставился на мое лицо, задумчиво пожевывая губами. Я хотел было отправиться дальше, но конь преградил мне дорогу, продолжая кротко смотреть на меня и не выражая ни малейшего желания причинить мне вред. Так минут пять мы пристально разглядывали друг друга.

Наконец я набрался смелости и протянул руку, чтобы погладить шею животного. Однако конь отнесся к моей попытке как бы с презрением, вздернул морду и правым передним копытом отстранил мою руку. Затем заржал так выразительно, что у меня в голове мелькнула дикая мысль – а не хочет ли он мне что-то сказать на своем лошадином языке? При этом конь по-прежнему не давал мне и шагу ступить.

Дальнейшие события меня просто поразили.

Откуда-то появилась еще одна лошадь, и животные обменялись церемонными приветствиями. Выглядело это так. Каждый из коней поднял правое переднее копыто, затем они коснулись ими друг друга и вежливо заржали, причем не на одном дыхании, как это бывает у лошадей, а меняя тональность так, что звук их ржания показался мне почти членораздельной речью. Затем они отошли в сторону и стали неспешно прогуливаться, беседуя между собой, подобно двум чиновникам, обсуждающим важное государственное дело. При этом кони не переставали коситься на меня, словно опасаясь моего бегства. Я подумал, наблюдая за их поведением: если домашние животные здесь так разумны, то каковы же их владельцы? Должно быть, это самый мудрый народ на земле. Такие мысли вернули мне оптимизм, и я решил было идти своей дорогой, однако пройти мне удалось совсем немного.

Конь, которого я увидел первым, – серый в яблоках, так выразительно заржал мне вслед, что я невольно оглянулся. Он в упор смотрел на меня, покачивая головой. Я тотчас же повернул назад и приблизился к нему вплотную, искренне сам себе удивляясь и как бы ожидая его дальнейших указаний. Должен признаться, я немного волновался и уже начал побаиваться этого странного приключения. Обе лошади подошли ко мне и вновь принялись внимательно меня разглядывать. Мне пришлось снять шляпу и, придав ей прежнюю форму, снова надеть, так как серый конь внезапно стал ощупывать и мять ее правым копытом. Мой жест очень удивил обоих животных. Другой конь – гнедой масти – заинтересовался моим сюртуком. Он погладил копытом ткань моей одежды, а затем прикоснулся к руке. Я был без перчаток, и гнедой так сильно сжал мою кисть между копытом и бабкой, что я вскрикнул от боли. Конь тотчас же выпустил мою руку, обе лошади издали виноватое ржание и больше меня не трогали. Они начали внимательно рассматривать мои чулки и башмаки, долго ощупывали их и, похоже, были крайне изумлены. Следует признать: поведение животных было настолько разумным и необычным, что у меня возникла нелепая мысль: может, здешние жители кем-то заколдованы и превращены в лошадей? Или тут вообще нет людей и эти любопытные и рассудительные животные впервые встретили человека, а теперь, словно заправские философы, обсуждают необычайное природное явление?

Не находя ответа, я решился обратиться к лошадям со следующей речью:

«Уважаемые джентльмены! Если вы действительно заколдованы и в этой стране орудуют какие-то чародеи, вы должны понимать все языки на свете. Я бедный англичанин, волею судьбы заброшенный на этот берег. И я прошу разрешения оседлать одного из вас и верхом добраться до любого селения, где я мог бы найти приют. В благодарность за эту услугу я подарю вам что-нибудь из моих вещей…»

Тут я вынул из кармана сюртука браслет и перочинный ножик.

Пока я говорил, оба коня стояли молча и, казалось, с большим вниманием слушали. Но едва я закончил, как они стали как бы совещаться ржанием; при этом я ясно слышал отдельные осмысленные звуки, и мне стало ясно, что их лошадиный язык состоит из слов и предложений.

Я отчетливо услышал слово йеху, которое оба коня повторили несколько раз. Не понимая его значения, я все же, как только наступила пауза, дважды прокричал «йеху!», подражая лошадиному ржанию. Кони удивленно переглянулись, а серый конь еще раз повторил это слово, как бы поправляя мое произношение. Затем гнедой попытался научить меня гораздо более сложной вещи: произносить слово гуигнгнм. После тяжелейших усилий мне наконец-то удалось проржать его достаточно отчетливо, и кони удовлетворенно закивали своими благородными мордами.

Они немного потоптались, а затем разошлись, так же церемонно постучав передними копытами. Серый в яблоках сделал мне знак, приказав идти впереди него по дороге. Я со вздохом подчинился, полностью положившись на волю непредсказуемой судьбы. Когда я замедлял шаг или останавливался, конь начинал ржать: «Ггуун, ггуун!» Я догадался, что он торопит меня, и знаками объяснил, что устал. Он отлично меня понял, и мы продолжили путь с перерывами для небольшого отдыха.

Глава 2

Пройдя три мили, мы приблизились к длинному зданию под соломенной крышей. Стены постройки были сделаны из вбитых в землю толстых кольев, переплетенных прутьями в виде решетки. Я приободрился и начал шарить по карманам в поисках своих безделушек, надеясь, что хозяева этого скромного жилища окажут мне более радушный прием. Однако никто не вышел нам навстречу, и конь подтолкнул меня в спину, приглашая войти.

Я попал в просторное помещение с гладким глиняным полом; вдоль одной из стен во всю длину тянулись ясли с сеном. Внутри находились три жеребенка и две кобылицы; меня поразило то, что все они сидели – совсем как люди, пережевывая при этом сено. Но окончательно я утратил дар речи, когда увидел, что остальные лошади заняты обычными хозяйственными заботами. «Ну и дела, – вновь сказал я себе, – какой же, должно быть, мудрый народ населяет эту землю, если он сумел так выдрессировать домашних животных!» Серый конь повелительно заржал за моей спиной, как бы давая понять всем присутствующим, что обижать меня не следует. Прочие лошади тотчас покорно отозвались.

Из этого помещения двери вели в три смежные комнаты, расположенные одна за другой во всю длину здания. Мы с моим серым в яблоках приятелем прошли во вторую, и там конь сделал мне знак подождать, а сам отправился в третью. Я суетливо извлек свои подарки, думая преподнести их хозяевам дома: два ножа, три браслета с фальшивыми жемчугами, маленькое зеркальце и нитку бус. Послышалось лошадиное ржание, я насторожился, ожидая услышать человеческий голос, однако в ответ раздалось такое же ржание, но более нежное и тонкое. Я решил, что этот дом принадлежит какой-нибудь знатной особе – уж слишком много препятствий надо преодолеть, чтобы повидаться с хозяином, однако почему в качестве слуг здесь используют одних лишь лошадей – это было выше моего понимания. Мной овладел страх – мне стало казаться, что лишения и бедствия окончательно помутили мой рассудок. Сделав над собой усилие, я наконец огляделся. Комната, в которой меня оставили, была обставлена так же, как и первая, но с бóльшим изяществом. Сколько бы я ни тер глаза и ни щипал себя, чтобы избавиться от наваждения, передо мной было все то же – я стоял на чистом глиняном полу, а вдоль стены тянулись ясли с сеном. Не успел я взять себя в руки, как серый конь пригласил меня войти в третью комнату.

Внутри находилась очень симпатичная кобыла с двумя жеребятами. Все трое сидели на опрятных соломенных циновках. Когда я остановился, кобыла тут же встала и приблизилась ко мне. Однако я заметил выражение глубочайшего презрения в ее миндалевидных красивых глазах и услышал все то же «йеху!», обращенное к серому коню. Увы, очень скоро я узнал, что означает это слово! Затем конь, проржав несколько раз «ггуун!», потребовал, чтобы я покинул комнату. За нами последовал лошак, по моему предположению, прислуживавший в доме.

В том же порядке мы вышли на задний двор. Там, в некотором отдалении от главной постройки, стоял довольно-таки просторный сарай, куда меня и втолкнули. К моему ужасу, там уже находились те самые безобразные обитатели полей, которые повстречались мне по пути. Урча, они с жадностью пожирали коренья и разрывали когтями сырое мясо, судя по всему давно протухшее. Впоследствии я узнал, что это были трупы собак, ослов и коров.

Слуга по приказанию серого коня отвязал одно из животных, и мы снова вышли во двор. Нас поставили рядом. И пока лошади сравнивали меня с обитателем сарая, сердце мое бешено колотилось, – я понял, что отвратительное существо внешне отдаленно напоминает человека. Меня немного утешило только то, что физиономия моего соседа была широкоскулой, с приплюснутым носом и вывороченными губами. Такие лица встречаются у младенцев иных народов, которых дикарки-матери таскают за спиной. Передние лапы йеху, стоявшего рядом со мной, отличались от моих рук лишь длиной ногтей, цветом и толщиной кожи да тыльной стороной ладоней, покрытой щетиной. В остальном я был совершенный йеху, одетый в европейский костюм.

Слуга-лошак протянул мне какой-то корень. Я взял, понюхал угощение и вежливо вернул. Тогда он принес из сарая кусок ослятины, но от мяса исходил такой запах, что я с омерзением отвернулся. Слуга бросил мясо йеху, и животное с жадностью проглотило подачку. Затем пришел черед сена и овса, и я дал понять лошадям, что и они мне не по вкусу и не являются моей обычной пищей. Между прочим, у меня тут же мелькнула мысль, что если я не встречу здесь обычных людей, то вскоре умру от голода. Между тем йеху казался совершенно довольным жизнью.

Неожиданно серый конь обратился ко мне. Он поднес копыто к своей морде, знаками давая мне понять, что хочет знать: чем же я все-таки питаюсь? К счастью, где-то неподалеку замычала корова, я встрепенулся и показал, что совсем не прочь ее подоить. Удивительно, но меня поняли и снова повели в лошадиное жилище. Там служанка-кобыла подала мне большую глиняную чашку молока, и я с удовольствием ее осушил, сразу почувствовав себя бодрее. Лошади смотрели, как я пью, с некоторым испугом и в то же время с одобрением. После этого меня на некоторое время оставили в покое.

В полдень к постройке подкатила повозка, в которую были запряжены четыре дюжих йеху. В повозке сидел пожилой конь – сразу было заметно, что это знатная и влиятельная особа. Конь выбрался наружу и пошел к дому, прихрамывая на левую переднюю ногу; мой хозяин встречал его почтительно и любезно. Я был предоставлен самому себе и мог впервые наблюдать, как здешние лошади обедают.

Они устроились в самой большой комнате, где ясли стояли полукругом; гость и хозяева чинно сидели на соломе каждый на своем месте. На первое подавалось сено, вторым блюдом был овес, сваренный с молоком. Гостя потчевали этим блюдом в горячем виде, остальные ели его холодным. Над яслями помещался огромный решетчатый короб с сеном, разделенный на ячейки по числу присутствующих. Каждая лошадь брала свою порцию – сдержанно, пристойно и аккуратно. Сытые жеребята вели себя смирно, слуги были расторопны, а хозяева обходительны с важным гостем.

Меня наконец-то заметили и велели подойти к, так сказать, пиршественному столу, и хозяин дома завел обстоятельную беседу со своим гостем, то и дело кивая в мою сторону. Слово «йеху», как призрачное облако, снова витало в воздухе. Мне так надоело быть предметом обсуждения, что от скуки я начал рыться в своих бездонных карманах. Нащупав там перчатки, я натянул их на руки. Это простое действие поразило серого коня. Он знаками поинтересовался, что произошло с моими передними копытами, и велел привести их в прежнее состояние. Я неохотно повиновался. И тем не менее мое поведение, как мне показалось, расположило ко мне лошадей. От меня потребовали произнести слова, какие я успел усвоить, а хозяин развлекался тем, что называл все, что находилось на обеденном столе, заставляя меня повторять. Это было несложно, так как еще смолоду я отличался способностью быстро осваивать незнакомые языки.

Когда обед подошел к концу, мой хозяин, обеспокоенный тем, что я по-прежнему голоден, отвел меня в сторону и снова указал на овес. Я отрицательно покачал головой, но тут же сообразил, что из овса несложно приготовить лепешки. Овес на лошадином языке звучит как «глунг». Я несколько раз повторил это слово и кивнул в сторону белой кобылы-служанки, прося принести мне побольше этого злака. Получив деревянное блюдо с овсом, я кое-как обжарил зерна на огне и принялся их растирать, пока не осыпалась вся шелуха. Затем я провеял овес и растер его между двумя камнями в муку, замесил тесто, испек лепешки и съел на глазах изумленного хозяина, запивая подогретым молоком. Поначалу это кушанье показалось мне безвкусным, но с течением времени я привык к нему и научился обходиться без соли. Забегая вперед, замечу, что эта нехитрая пища оказалась гораздо здоровее той, к которой я привык. Кроме того, я научился ловить в силки кроликов и птиц, иногда собирал душистые травы, добавляя их в лепешки в качестве приправы, изредка сбивал для себя масло, делал творог и пил молочную сыворотку.

С наступлением вечера конь-хозяин распорядился отвести для меня помещение в шести ярдах от дома и отдельно от сарая йеху. Это оказался небольшой старый хлев, где раньше держали только стельных коров. Там было чисто, сухо и тепло. Я обнаружил внутри солому, приготовил постель и, обессиленный после того, что мне пришлось пережить в первый же день после изгнания с собственного корабля, крепко уснул.

Глава 3

С этих пор моим главным занятием стало изучение лошадиного языка.

Все в доме, начиная с хозяина и заканчивая слугами, усердно мне в этом помогали. Им казалось чудом, что такое дикое животное, как я, проявляет признаки разума. Этот парадокс меня уже ничуть не смущал…

Уроки проходили так. Я тыкал пальцем в тот или иной предмет, записывал по буквам его название в свою тетрадь и потом заучивал. Чтобы произношение мое стало правильным, я просил всех, кто попадался мне на глаза, несколько раз повторить нужное слово. Особенно мне помогал гнедой лошак-слуга.

Гуигнгнмы произносят слова в нос и гортанно. Их язык больше всего напоминает верхнеголландское наречие, но на слух гораздо мягче и выразительнее. Император Карл V однажды заметил: «Если бы мне захотелось побеседовать со своей лошадью, я использовал бы голландский язык».

Мой хозяин сгорал от нетерпения наконец-то узнать мою историю. И хоть он по-прежнему считал, что я йеху, этот благородный гуигнгнм полагал, что душа у меня лошадиная, потому что опрятность, понятливость и вежливость, которые он во мне заметил, свойственны лишь его соплеменникам. Он ежедневно по нескольку часов обучал меня своему весьма непростому языку и надеялся, что вскоре его любопытство будет удовлетворено. Я же делал бесспорные успехи. Однажды я показал ему свой словарик, объяснив смысл и цель моих записей, и мой хозяин несказанно удивился, так как гуигнгнмы не имеют ни малейшего представления о письменности, книгах и литературе.

По прошествии десяти недель я уже понимал большинство вопросов моего собеседника, а через три месяца мог свободно отвечать на них. Прежде всего он поинтересовался, откуда я взялся и где научился так хорошо подражать йеху, которые в большинстве своем поддаются обучению хуже прочих животных. Все это серый конь произнес с полной серьезностью.

Я отвечал, что приплыл по морю в полой деревянной посудине издалека – из тех краев, где живет множество людей, похожих обликом на меня. Мои спутники высадили меня на незнакомый берег и покинули одного. Я пошел по дороге, увидел незнакомых диких существ, а затем встретился с лошадьми. Слова «корабль», «континент», «король», «государство» в лошадином языке отсутствуют, как и многие другие понятия, такие, к примеру, как «ложь» и «обман». А о том, чтобы объяснить коню значение слова «пират», я уже и не говорю.

Хозяин дома, поразмыслив над моим ответом, высокомерно заметил, что я, должно быть, ошибаюсь или «рассказываю то, чего никогда не было». Он считал невозможным существование каких-либо иных стран, где кучка звероподобных дикарей могла бы спустить на воду деревянную посудину и отправиться на ней куда вздумается. Ведь никто из живущих ныне гуигнгнмов не в состоянии построить такое судно и уж тем более доверить управление им каким-то йеху. Я забыл сказать, что слово «гуигнгнм» означает «совершенство природы» – именно так называет себя лошадиный народ, живущий на этой земле.

Вскоре по окрестностям разнеслась молва, что в доме серого коня появился необычный йеху, который выучил лошадиный язык и своим поведением демонстрирует зачатки разума. Взглянуть на такое чудо потянулись вереницы гостей. Знатным жеребцам, любопытным кобылам и ученым лошадям доставляло большое удовольствие разговаривать со мной; при такой практике я уже менее чем через полгода свободно говорил на местном языке. Все гости с трудом могли поверить, что я настоящий йеху. Их сбивала с толку моя светлая кожа, голос и то, чем я питался, но более всего – моя одежда. Я старался никого не разочаровывать, ведь, увидев меня без платья, наивные мудрецы признали бы обратное, – а мне этого совсем не хотелось. Однако мне недолго удавалось скрывать свою тайну.

Обычно я снимал верхнюю одежду, когда все в доме уже спали, и спозаранку облачался в рубашку, сюртук и панталоны. И вот однажды на рассвете хозяин послал за мной своего слугу. Гнедой лошак вбежал ко мне в коровник и остановился в испуге – сюртук, которым я укрывался, сполз с моих голых плеч, а сам я еще не проснулся. В замешательстве бедняга бросился к хозяину и все ему доложил. Когда мы встретились с серым конем, он задал мне замечательный вопрос: почему во время сна я совершенно не таков, каким бываю обычно? Тут я понял, что нам необходимо как-то объясниться, тем более что моя одежда вскоре превратится в лохмотья, а обувь совершенно износится. Я твердо заявил растерянному коню, что одежда в моей стране шьется для того, чтобы человек выглядел прилично и мог с ее помощью защитить свое тело от холода и зноя. Конь попросил меня раздеться, что я немедленно и сделал.

Хозяин наблюдал за моими действиями с величайшим любопытством. Он рассматривал каждый предмет туалета, а когда я, посинев от холода, снова нетерпеливо оделся, конь заявил, что у него больше нет сомнений в том, что я самый настоящий йеху, только особой породы – без когтей, шерсти и с другим цветом кожи. Я сказал ему, что эти его выводы мне крайне неприятны, и убедительно попросил держать наш разговор в тайне. Он великодушно дал честное слово – и на этом мы расстались.

Нет нужды описывать шаг за шагом мои успехи в освоении сложного языка гуигнгнмов. Наконец пришло время, когда я мог обстоятельно поведать своему хозяину о моих злоключениях. Главная трудность заключалась в том, чтобы объяснить ему, по какой причине меня высадили на берег. Я подробно описал серому коню корабль, с помощью носового платка показал, что такое парус и как он приводит в движение судно. Растолковал, в чем состоит разница между порядочным человеком и злодеем. При этом гуигнгнма больше всего удивил тот факт, что из пятидесяти членов экипажа лишь одного можно было назвать приличным человеком, а все остальные оказались негодяями, и что простая ссора привела к таким жестоким последствиям. Поразмыслив, он вдруг спросил, как могло случиться, что гуигнгнмы моей земли позволили управлять таким сложным и дорогостоящим судном диким особям. Я попросил хозяина не обижаться на то, что я сейчас скажу, и пояснил: корабль был построен такими же разумными существами, как я. Других там, где я живу, нет, и все они господствуют над домашними животными, в том числе и над лошадьми. «Меня несказанно поразило, – добавил я, – все, что я здесь увидел, и в особенности разумное поведение, такт и благородство гуигнгнмов. Что до йеху, то, несмотря на внешнее сходство с людьми, я тоже считаю их животными, хотя причину такого глубокого одичания и вырождения понять не могу».

«Ваш народ, – продолжал я, – вызывает во мне чувство уважения и восхищения. Если я когда-нибудь вернусь на родину и смогу рассказать об увиденном, мне никто не поверит, все посчитают это выдумкой. Вы не должны на меня обижаться, сэр, однако моим соотечественникам никогда и в голову бы не пришло, чтобы, прошу прощения, лошади были где-нибудь господами, а существа, схожие с людьми, – грубым скотом и их рабами».

Глава 4

Конь выслушал меня; при этом с его умной морды не сходило выражение тревоги, недоверия и неудовольствия.

Я хорошо помнил, что в наших с ним беседах об Англии, о нравах и обычаях моих соплеменников постоянно возникала тема лжи. Несмотря на свою проницательность, гуигнгнм с большим трудом мог понять, в чем тут дело. При этом он рассуждал так: речь дана нам для того, чтобы понимать друг друга и получать знания о назначении и пользе вещей. Если же говорится о том, чего на самом деле нет, тогда всякий смысл общения двух существ пропадает. В лучшем случае я перестаю понимать своего собеседника, а в худшем оказываюсь полным невеждой, веря, что белое – это черное, а черное – это белое. Приблизительно такими были его представления о лжи.

Услышав, что йеху главенствуют на моей родине, конь спросил меня, а чем же тогда занимаются гуигнгнмы? Я ответил, что они играют важную роль в жизни страны и совершенно незаменимы. Их очень много, они принадлежат к разным породам, за ними ухаживают, некоторые из них стоят огромных денег…

Тут серый в яблоках подозрительно на меня покосился.

– Летом, – продолжал я с воодушевлением, – ваши сородичи пасутся на лугах, а в холодную пору года их содержат в специальных зданиях, кормят овсом, расчесывают им гривы, следят за копытами…

– И все-таки я вижу, – перебил меня конь, – что хоть ваши йеху и мнят себя господами, но и они подчиняются парнокопытным!

Я предложил моему хозяину сменить тему, однако он настаивал.

Тогда я поведал, что гуигнгнмов мы называем лошадьми, а в деревнях – рабочим скотом. Сам я отношусь к роду человеческому, или людям, как мы себя называем. Лошади – самые выносливые, умные, красивые и понятливые из всех животных, которые нам служат. Они отличаются быстротой бега и большой силой. Если лошадь принадлежит богатому и знатному хозяину, то с ней обращаются бережно и заботливо; эти животные участвуют в скачках, их запрягают в экипажи, на них охотятся и путешествуют, они незаменимы в сельском хозяйстве. Лошади – неотъемлемая часть любой армии, у таких частей даже есть особое название – кавалерия… Однако едва гуигнгнмы начинают стариться и терять резвость, их продают. Они выполняют тяжелую и грязную работу и… (я на мгновение смутился, однако храбро продолжал), – и после смерти с них сдирают шкуру, продают ее за бесценок, а все остальное выбрасывают на съедение бродячим собакам. Самая незавидная судьба у лошадей простой породы. Они служат извозчикам, фермерам, бедным поселянам, их хуже кормят и относятся к ним не так бережно, как к гуигнгнмам благородного происхождения. Во время войн лошади часто гибнут вместе с всадниками. Я подробно описал наш способ езды верхом, форму колясок, карет и телег, употребление уздечки, седла, упряжи, шпор, кнута и тому подобное. Копыта наших лошадей, добавил я под конец, подбивают железом, чтобы они не стирались на мощеных камнем дорогах, по которым мы имеем обыкновение ездить.

Больше всего прочего серого коня возмутило то, что мы позволяем себе ездить верхом на гуигнгнмах. Он горделиво заявил, что любой из его старых слуг способен как пушинку сбросить с себя самого сильного йеху или же просто затоптать копытами гнусное животное. В ответ я сказал, что наших гуигнгнмов обучают ходить под седлом или в упряжке с юного возраста, они покорны и понятливы и, как правило, любят своих хозяев. Это, однако, не умерило его негодования. «Но как, – вскричал он, – жалкие и неприспособленные к жизни создания, подобные вам, смеют так жестоко обращаться с теми, кто намного благороднее, добрее и разумнее их! Взгляните на себя! Ваши когти бесполезны, ваши передние ноги и ногами-то не назовешь! А ваша шкура – она слишком непрочна и тонка, чтобы защитить от холода и жары. Ваши глаза устроены так, что могут видеть только прямо перед собой, а кроме того, что вы без конца снимаете и надеваете свою вторую кожу, называемую платьем, вам просто нечем больше заняться! Впрочем, – добавил он, успокаиваясь, – в разумности и способности запоминать слова вам не откажешь. Видно, и впрямь вы – особая порода йеху. Мне бы хотелось узнать, где вы родились и чем занимались, прежде чем попали в страну гуигнгнмов…»