скачать книгу бесплатно
–Что! Это! Сейчас! Было!!!
Федор, как видно, ничего не понял, но ждал, что ему сейчас все расскажут, с любопытством переводя взгляд с одного на другого. Семен вроде кое-что понял, но тоже смотрел на князя. Хуже всего было Гриде. Его снова ткнули носом в теплое, да так походя, привычным делом, и кто?… Хозяйка постоялого двора! Где-то на Мологе!! Баба!!!… Но понять он тоже кое-что понял, и сейчас сидел молча, заострив скулы.
Князь не поленился встать и посмотреть, точно ли ушла хозяйка. После чего так и остался стоять в дверях, приглядывая одним глазом за проходом вглубь дома. Только сказал Николаю Федоровичу негромко, не обращая внимания на Ефима:
–Давай уж, старче, снова ты поведай. Тебе это уже в привычку, нас с небес на землю опускать, да все мордой…
«Ну да – подумал Седов – и князь свои выкладки проверит, и урона чести нет, все верно. Для начальника целая наука – поручить, кому и что рассказывать, кто понимает». Однако спорить он не стал, и опять-таки понизив голос, сказал:
–В любой стране, в любое время, есть умные люди. А есть – очень умные. Таких бы, как она, на Русь с десяток, так и князья с боярами были бы не нужны.
Все вздрогнули. Шпилька была, конечно, мелкая, но после трудного разговора с Матреной ему надо было немного выпустить пар. Впрочем, продолжил он вполне серьезно:
–Неважно, как и когда, да только, видно, сформировалось тут такое… общество кормщиков, речников, наверное – купцов, вроде тех братств, о которых вы мне как-то рассказывали. И умнейшая женщина, образованная, имеющая опыт и купеческого дела, и речного промысла, заняла в нем благодаря своим качествам серьезное положение. О важнейшей роли информации, то есть – вестей, новостей и прочего, я вам уже рассказывал. Вот и появился в полудне пути от Волги, считай, рядом с основной дорогой, но и не на виду, постоялый двор, на который любой кормщик с северо-запада на ночевку зайдет, вестями поделиться, да для себя что-то новое узнать. Ну, а то, что хоть по описанию, да всех князей (и важнейших людей княжеств) такие люди знать должны, это и так понятно. Да и про плен ваш она скорее всего знала. Про прочее – нет, если только…
–Что? – переспросил отошедший от ступора Гридя, сейчас жадно ловивший каждое слово.
–Если бы только не была бы она из тех людей, что у князя Московского на всех основных путях и дорогах должны быть. Хоть вот на таких же постоялых дворах. Но тут нам вроде повезло…
–Так что же, Данило нас специально сюда того… завез? – первым сообразил что-то Федор, который, собственно, того Данилу и нанимал.
–Нет, ну почему? Ты же сам видел, плыли ходко, времени нигде не теряли, путь самый короткий из доступных. А то, что любую важную новость он должен был сюда принести, это уж так совпало. К нему какие вопросы.
–Это, значит, у них целая… целая… – Семен шевелил руками, пытаясь как-то описать то, с чем они случайно столкнулись.
–Сеть. Проще всего назвать их сетью. В разных местах – узелки-люди, между ними – ниточки-дороги. Ну, а что они могут, мы узнаем в Пскове. Нам, считай, помощь обещали.
–Я все равно не понимаю! – продолжал кипеть (шепотом) всеми игнорируемый Ефим – это что же, такая.. сеть?! А еще, ты сказал, у князя Московского такая же?!! А у других князей? А еще? И все это на Руси… откуда?!
–А еще у церкви – спокойно ответил ему Седов – у крупного купца любого. У товариществ купеческих – обязательно. У государств соседних. Привыкай, Ефим. А у кого такого нет – тот или долго не живет, или по делам других всю жизнь бегает, сам не видя того.
–Это что же, и нам надо будет… так? Ну, если получится все?…
–Я бы – подключился к разговору князь – вместо сотни тяжелой конницы, которой у нас нет, а может, и не будет, лучше бы на такую Матрену согласился.
–Это вряд ли – сказал Николай Федорович – товар штучный… что там какая-то тяжелая конница (все ухмыльнулись)… хотя способ довольно прост, как таких делать.
–Как же? – заинтересовался князь.
–Да вы слышали. Отец любил дочку, нашел время обучить ее, чему сам знал, да не гнал, когда в его дела лезла.
–Какой же отец дочку не любит? – вступил Семен – И что, каждая так будет?
–Каждая – нет, конечно. А вот одна из сотни, допустим, будет. Из каждой сотни. Вот и посчитай, сколько таких по деревням бегает да коровам хвосты крутит, а могли бы…
–Опять ты про учебу – буркнул Гридя – рожать-то кто будет…
–У Матрены, вроде, четверо или пятеро, Данила сказал? Нашла, видишь, время. А вообще, оно быстро становится понятно, кто на что способен. Кого есть смысл дальше учить, а кому и основ достаточно. Но мы не о том, бояре. Нету у нас пока, ни кого учить, ни где. А вот с Данилой завтра обязательно надо переговорить, чтобы больше так не попасть.
–Это да – сказал князь – сегодня, считай, повезло. Давайте-ка, бояре, укладываться, завтра с рассветом поднимемся, да, может, задержаться еще придется. И, сдается мне – добавил он, с усмешкой глядя на Семена с Гридей – что лодью сегодня ночью можете не проверять. Караул будет, что надо.
Хмурый Гридя, однако, все же сходил, договорился с мужиками насчет ночной проверки пристани. Присланная Матреной молодежь шустро застелила постели, и все улеглись.
Тем временем в срубе, отведенном речникам (не сарай, конечно, но попроще, сильно попроще, хотя тоже чисто и опрятно все), тоже проходил разговор. Точнее, не в самой спальной комнате, в которой поужинавшая команда уже улеглась спать (первый день гребли против течения, из многих впереди, так что все отрубились моментально), а в небольшом закутке, выделенном для, так сказать, командного состава.
–Похоже, мы снова во что-то вляпались, Дан – совершенно без хрипов в голосе негромко сказал Пимен.
Надо сказать, что между давно знакомыми людьми часто возникает особая атмосфера общения, когда вроде как простое слово или даже интонация ведет к какому-то старому случаю, каким-то совместным воспоминаниям, и, к примеру, реакцией на то самое одно слово, непонятной постороннему, может быть долгий дружный смех. Такие же отношения давно установились между давними друзьями и побратимами, прошедшими все реки Руси, и не только, повидавшими всякое, много раз бывшими на волоске от смерти, Данилой (на реке – Рыжий Дан или (за глаза, конечно) Бешеный Дан) и его правой рукой Пименом (для своих – просто Пим, да только немного осталось тех своих-то). Так вот сейчас интонация была, переводя на обще-понятный, «ты снова нас во что-то втравил». Отлично понявший подтекст Данило этого, конечно, так оставить не мог.
–Чего? Ну чего снова Дан? – оказывается, кормщик мог говорить и нормальным голосом, и даже тихо, но делал это с усилием и не любил. Хотя, бывают такие ситуации, когда надо – Они, между прочим, сами пришли. И когда нас нанимали, ты тоже там был, мог бы и знак подать, если что. И подвоха там не было никакого, наоборот, считай, до дома за их же деньги.
–Когда нас нанимали, я только кашлять мог.
–Как сейчас, кстати? – побеспокоился (и заодно перевел тему) Данило.
–Как рукой сняло. Этак, знаешь, не то как зудит, не то чешется, там, в горле, но дышать снова можно и кашель перестал. Да ты ж видел, сколько я сегодня выхаркал. А ведь бабка так и сказала в Угличе – вглубь ушло, мало поможет отвар-то…
–Ну?… И сам же жалуешься? За полдня тебя вылечили! Не пойму я тебя, Пим – Данило, на самом деле, тоже понимал, что с такими попутчиками что-то нечисто, но признавать свою возможную промашку не спешил – да и Матерь сейчас с ними там поговорит… вроде, на первый взгляд глянулись они ей…
–В дела Матери нам бы не лезть, глубже чем надо, да ты и сам это знаешь. А тут, похоже, особое что-то. Чудеса их эти, и повозка…
–Это да, я сразу, как ее увидал, понял, что не делают у нас таких. Думал, с дальних стран что, или вообще заморское. А видишь, как оно выходит…
–Как бы потом не вышло, что от всех, кто к этому делу касательство имел, и памяти не останется, вот что я думаю.
–А много ли нам терять-то? – набычился (но тихо, тихо) Данило – и так, считай, десять годов крохами побираемся. А новгородцы – и того больше. Завтра Матерь скажет, что и как. А так, довезем их, да и на зимовку. Давай спать, хоть и сказала она, что по приметам зима поздняя будет, поспешать надо, умотаемся прилично.
Пимен с выражением вечного скептика на лице пошел спать (не кашляя), а тем временем в «чистой» горнице, уже в темноте, когда кто-то из бояр (вроде, Федор) начал тихо похрапывать, мозг, загруженный Седовым еще с утра проблемой отношения к нему бояр и князя, неожиданно выдал результат. Точнее, это все было автоматически, он даже для себя не формулировал некую проблему, решение которой желал бы получить. Просто утренний вопрос, который он задал сам себе, получил ответ в виде развернутых образов. Они просто считают его ровней, с самого начала. Есть какой-то термин в психологии, в критических обстоятельствах первая реакция на человека или событие запоминается, как единственно верная. А дело в том, что в нем, еще тогда, на поляне, не было ни грамма подобострастности, преклонения, хотя по внешнему виду уж точно можно было определить бояр, да даже опаски и какой-то осторожности не было у него! Вот они и запомнили. Да и потом, когда они уже назвались ему, он вел себя точно так же. А в это время у всех, стопроцентно, такого быть не могло. Четкое сословное деление, с самого малолетства. По тем же речникам это было прекрасно видно. И поэтому потом, когда он и назвался, и пытался объяснить, кто он есть, они только хмыкали, считая, что он имеет причины скрывать правду, или, что вернее, недоговаривать. Улыбались, но вроде как уважали такую его скрытность, считая, что тому есть основания. Да он и сам им немного позже именно такой вариант предложил – говорить правду, но не всю правду! Что ж, это проясняло ситуацию, причем, поскольку он все равно придерживался бы такой же линии поведения, как и до этого – ничего менять было не надо. Удобно, да. Делай, что должно – и будь, что будет. «Это я теперь получаюсь не то граф Монте-Кристо, не то человек в железной маске – засыпая, думал Николай Федорович – Сподобился на старости лет. Важная персона инкогнито. Главное, морду рукавом не вытирать и в занавески не сморкаться – выйду из образа». С такими несерьезными мыслями, улыбаясь, он и уснул.
3
А вот на следующее утро Седов снова проснулся, как привык, рано и выспавшимся. Даже Гридя еще спал, впрочем, серый свет еще только еле-еле пробивался из окошек. Тихо одевшись, Николай Федорович посетил туалет и сделал небольшую разминку (в сенях, чтобы не смущать возможных свидетелей). Однако все в этом хозяйстве было под контролем, и после разминки возле него тут же возник парнишка, проводивший его умыться (и поливший теплой воды), а после чего проведший его не в их горницу, а вглубь по коридору, куда-то в иную комнатку, где на маленьком столе стоял исходящий паром взвар, и было приготовлено все для завтрака. За столом, ожидаемо, оказалась Матрена.
–А ты, значит, ранняя пташка… старец – вместо «доброе утро» сказала ему она – присаживайся, поснедаем, да пойдем, посмотрим на чудеса твои. Бояр накормят, как проснутся, не переживай – добавила она.
–Да чего уж там, Матрена Макаровна – спокойно ответил Седов – зовите Николаем. Привык, в моем возрасте долго спать уже не надо – и уселся за столик.
За едой они молчали, а как закончили, хозяйка сразу встала и пошла на выход. Николай Федорович шел следом. Где-то в сенях им встретился один из вчерашних мужиков, который держал в руках сверток, оказавшийся теплым плащом. Матрена накинула его, и они так же без слов вышли во двор, другой работник приоткрыл им створку ворот, и они втроем пошли к пристани. Серое, только начавшееся утро, сплошная облачность, вкусный дымок от печей, запахи деревни – все это успел оценить Седов за их короткий путь. На пристани, действительно, маячили еще две крепкие фигуры, да на самой лодье вроде бы сидел кто-то. Остановившись у барки, хозяйка постоялого двора вопросительно посмотрела на Седова.
–Людям твоим хорошо бы проследить, чтоб не помешал никто. Да и самим… чуть поодаль встать. Могут услышать…
Если Матрена и удивилась, то виду не подала. Пара слов сопровождающему – и мужики разошлись по пристани. Николай Федорович помог хозяйке спуститься в барку (там откуда-то взялись небольшие сходни) и уже привычно поднял тент на машине.
–Вот, это та самая повозка, машина. Прошу внутрь – открыв пассажирскую дверь и доставая из бардачка атлас с аптечкой, сказал он.
Матрена, однако, сперва пристально осмотрела машину, особо оглядев стекла и колеса, и даже потрогала корпус. Впрочем, много времени у нее это не заняло, она прошла к пассажирской двери и, немного повозившись с непривычки, залезла в салон. Седов прикрыл дверь, обойдя машину, сел на водительское место и завел двигатель, сразу включив обогрев и свет.
–Основой всей машины является двигатель, который за счет сгорания внутри него топлива – перегнанного земляного масла – через особые валы крутит и колеса, и питает те… особые устройства, от которых тут и печка, и свет. Топливо мы, правда, почти все сожгли, пока ехали – добавил он, глядя на горящую лампочку – Но показать я хотел в первую очередь другое…
Он достал атлас и раскрыл его на нужной странице.
–Вот, Русь в мое время. Для понимания – вот Москва, вот Волга. Вот Казань. Казань с Астраханью московское войско возьмет лет через пятьдесят.
Матрена, которая, конечно, совершенно не испугалась движка, а со спокойным любопытством оглядывала салон машины и все диковинки, вгляделась в карту. У Седова почему-то не было сомнений в том, что карты она разбирать умеет. Так оно и оказалось. Всего несколько секунд – и она подняла взгляд от карты на Николая Федоровича. Брови на ее лице поднялись почти до платка:
–Так много?! И все… Русь?
–Да. Сначала – Русское государство, потом – Российская империя. В мое время – Российская Федерация. Сто сорок миллионов народа. А вот (он перевернул лист) карта всего мира, мы вот тут.
На карту мира Матрена смотрела дольше, с полминуты.
–Может, оно того и стоило… – сказала она негромко – посмотреть бы на все это, как вы там через пятьсот лет живете…
Николай Федорович тут же полез в карман и достал телефон. Заряда там было еще много, и он стал открывать просмотр фото, одновременно поясняя:
–Вот мой телефон. У нас есть такие приборы, которые мы используем для связи, ну, можно моментально между собой разговаривать. Здесь не работает, конечно. Там много чего в нем, можно делать фото, ну, как картинки с натуры, вот, у меня есть кое-что. Это Москва – и он повернул экран к Матрене.
Пять минут показа обычных домашних фото (с комментариями) напрягшаяся хозяйка смотрела молча, иногда придерживая рукой руку Седова на отдельных фотографиях. Посмотрела и видео с парада Победы.
–А вот село, где я жил, под Рязанью – показал он ей фото их коттеджного поселка – вот дом мой… был.
Сейчас Матрена молчала дольше.
–Да, пожалуй, что и стоило… А что, семья у тебя осталась там? Жена, дети?
–С женой мы в разводе, а дети взрослые уже, своей жизнью живут. Вот – он нашел их совместное фото, где-то трехлетней давности, и дал телефон ей в руки. Там они с женой и детьми сидели за накрытым столом на чьем-то дне рождения. Матрена стала рассматривать фото, а Николай Федорович воткнул в музыкальный центр флешку и стал искать нужный раздел. Ему казалось, что эту песню ей обязательно надо послушать. Пока он ее искал, хозяйка рассматривала фото застолья, людей, одежду.
–Все другое – сказала она, возвращая телефон – и не поймешь даже, но видно, что привычное вам.
–Средне – согласился Седов – у кого похуже, у кого получше. Но голода давно нет, дома наши вы видели, машины такие почти в каждой семье, а телефоны – так вообще у всех. Я хочу сейчас музыку включить, ну, песню, не пугайтесь, пожалуйста.
Он нажал на кнопку, и из динамиков (громковато, пришлось тут же убавить) раздался голос:
Ты неси меня, река,
За крутые берега,
Где поля, где поля мои, поля
Где леса, где леса мои, леса
Ты неси, ты неси меня, река,
Да в родные мне места
Где живёт, где живёт моя краса,
Голубы у неё глаза.
Матрена все-таки вздрогнула, а потом словно закаменела, слушая, в общем-то, не особо чистые голоса, где гитара и гармошка дополняли незамысловатый текст. У него много чего было на флешке, и застольные, и казачьи… вот, пригодилось.
Как ночка, тёмная,
Как речка, быстрая,
Как одинокая луна,
На небе ждёт меня она.
За туманом огонёк, огонёк,
Как же он ещё далёк, ой, далёк,
Ты мне, ветер, помоги,
Милой весточку шепни
Знаю, ждёт! Знаю, ждёт меня моя краса,
Проглядела в ночь глаза,
Как ночка, тёмная,
Как речка, быстрая,
Как одинокая луна,
На небе ждёт меня она.
Седов не пялился, конечно, но боковым зрением все равно видел, как сжались на коленях сухие, старческие руки Матрены, одни выдававшие ее возраст, и как текут, не останавливаясь, на эти руки слезы.
Ты неси меня, река,
За крутые берега.
Ты неси меня, река,
За крутые берега.
Голубы у неё глаза,
Как ночка, тёмная,
Как речка, быстрая,
Как одинокая луна,
На небе ждёт меня она.
