скачать книгу бесплатно
Что может сделать девушка, вот так, вот здесь, одна, на темном перроне?!
А вот что!
– ДУМАЙ!
И она должна вести себя, как женщина, как мудрая женщина. Главное – пережить плохое, не плакать и не жаловаться. Вот только посидит полчаса, как посоветовала ей бабушка и пойдет в дом, в котором уже вспыхнули окна. И что же?!
Когда приехал на перрон этот мужчина с бородой, она не вышла, не попросила помощи, она сделала так, как когда-то советовала бабушка.
– Помоги мне, бабушка, ты моя любимая и единственная – это она так вознесла свою молитву Богу
Мелькнула молния, а ветерок теплый шепнул в ушко, совсем как бабушка, когда укладывала ее спать. Вот бабка и говорит своей внучке любимой на правое ушко, которое самое умное и разумное.
Что, мол ей, сейчас спешить не надо. Стой, как стоишь. Сиди, как сидишь. Но заинтересуйся, ведь интересно, что это за мужчина. И не бросайся навстречу – пусть сам подойдет. А пока рассмотри его. Всего два взгляда. Но и этого тебе хватит, причем, с лихвою! Ты сразу поймешь, хороший он человек, или вообще такой, что не стоит с ним связываться. Девушка даже вздрогнула от неожиданности, так этот мужчина неожиданно появился перед ней. Притихла. И увидела его всего
На первый взгляд он выглядел достаточно пожившим, но немного неухоженным, хотя под лучом вокзального прожектора его борода сверкнула настоящим каштановым, тем самым, сказочным цветом, тем, что у бабушки на карте пикового валета.
Зажглась и сияла на круто завитом локоне прожекторная звезда, пока он шел к ней. Она вспоминает, когда была еще девочкой, узнала, что у грозного Карабаса есть борода. Когда то в детстве ей даже немножко было жалко, когда он этой бородой прилип к дереву. Ведь это так больно.
– Не отвлекайся! – тихо сказала ей бабушка. – Смотри! Во все глаза. Жалеть после будешь…
Одет гражданин для поездки на мотоцикле, и живет он в деревне и видно, какой он весь раздерганный. Куртка под рукавом разорвана, на рубашке нет трех пуговиц, зато есть большая булавка. Сапоги, соответственно, нечищеные. И руки, наверное, грязные, черные от машинного масла. Даже когда подошел, то видно, что рубашка хоть и с булавкой, но все равно криво застегнуто.
И сам этот деревенский гражданин давно приметил одинокую красивую городскую женщину, и снял каску. Можно было и не снимать, но это он так растерялся…
Конечно, у него были каштановые волосы, правда, уже с залысинкой. Вот тебе и парчовая шапка!
– Извините, гражданка, – обратился мужчина к ней, – Вы тут не видели одной такой старушки. Нестеровной ее зовут, она меня просила привезти ее домой.
– Нет тут ее! – сказала вышедшая на перрон уборщица. Она уже вымыла полы, и сейчас выливает им под ноги грязную воду из еще более грязного ведра:
– Не приехала твоя соседка, вовсе не было.
И пока они тут разговаривали, на перрон выскочила малое дите. И тоже женского рода. Она сразу увидела всех, и несется к папе, своему единственному защитнику в этом быстро темнеющем и сверкающем мире. Девочка подбежала к отцу, и, не отрывая глаз от чужой тети, обняла папу, вернее обняла то, что ей было доступно – правую ногу.
Девушка, она опять стало девушкой, было чуть не поверила внезапному ощущению. Ведь, в самом деле, он живет один, и у него есть дочка. Вон, какие у нее волосы, завитками, и тоже каштановые. Одним словом, и папа, и ее дочка два сапога пара. И как же им этим, всем, нужна настоящая добрая, но строгая хозяйка. Что расстегнет булавку, и на ее место пришьет пуговицу! И что вовсе не надо ей их бояться.
Они сами, красивых и городских, боятся. В штанах этих синих, джинсах. Неужели, в самом деле, такое бывает? Неужели мы все сейчас попали в волшебную сказку!? Еще где, на какой то затюханной станции, да еще в самой середине России, далеко от Москвы! Нет! Такого не может быть. У нас никто не верит в эти сказки. Жизнь не телевизор!
Но покойная бабушка, была совсем другого мнения. Вот сейчас раздастся гром и сверкнет заново молоденькая, и первая в этом году, молнии. И гром тут загремит, и сказка начнется! Все оставалось на своих местах, но то, что произойдет дальше, и будет настоящей сказкой.
Все потому, что давно умершая бабушка этой девочки, превратилась в всамделишного маленького ангела, и она будет жить, пока будет пылать гроза над всем этим краем.
Потому что завтра наступит сороковой день со дня смерти. Вот почему бабушка спешила, нашептывала на ухо внучке такие важные женские мысли. Она же подтвердила, что этот мужчина живет один, что у него есть ребенок, и что это девочка живет без мамы, вон как одна косичка рассыпалась, и на ней, для теплоты, три куртки надето, а застегнута всего одна. Может быть, и есть другое счастье, но для нее все поздно, поезд ведь сюда так и не пришел.
Вот бабушка все хлопочет за свою внучку. Ведь при настоящей внезапной любви уж не выбирают, какой человек попался, какой был, в такого и влюбляются на всю свою жизнь. Не на базаре – чтобы выбирать и приглядываться. Тем временем бабушка, ангелочек наш красивенький, перелетела к противоположной стороне, она спешила. Ее жизни ангельской – одна гроза всего.
И там стала сладко напевать про эту молодайку, уж такая она хозяйственная, не борщ варит, а чудо из капусты, картошки, помидор и наваристых костей с настоящим мясом. Таким борщом можно сразу наесться после целого рабочего светового дня. Что она будет его любить, и всегда останется верной только ему. Что котлеты ее будут сочные и душистые, что она им двоим, а потом и всем, такой квас приготовит, что слезы из глаз, а в носу будет щекотно. Никакие минералки не выстоят перед этим могучим квасом по ее, бабушкиному, рецепту.
А что касается ошибок, так у кого их не бывает. Сам-то он опять за – городской ухлестывает, будто ему мало первой. А еще, какие косички она умеет заплетать, какие прически она может делать! И твоя борода будет самой красивой, во всей этой округе. А рубашки чистые и выглаженные, будут лежать только в одном месте, в шкафу, а не рядом с ботинками.
Тем временем уборщица вылила из ведра грязную воду, а потом взяла да и посмотрела на небо. На небе грохотало. Ударила молния, белая, такое, трепещущее. Ухнул третий, уже оглушительный, гром.
– Не упусти, смотри! – сказала бабка-ангелочек застывшему мужчине:
– А я помогу, сделаю так, что ей деться будет некуда. Ишь, какую бороду отрастил!
– А ведь дождь будет. Ишь, как небо потемнело, страсть! – сказала уборщица. Сразу забыла про одинокую пассажирку и про все, и заспешила домой. И тут мужчина сделал левой ногой шаг вперед, потом наклонился и погладил девочку по голове, это для того, чтобы она не мешала сделать следующий.
Мотоциклист, с каской и дочкой в руках, остановился напротив женщины и посмотрел ей в глаза, как и положено между мужчиной и женщиной.
– Тучи становятся все ниже, все чернее, будет дождь, даже гроза! – сказал он.
– Оставаться вам тут негоже, поедем ко мне в дом, там хватит места. А завтра, если хотите, уедете домой. Я сам привезу вас на вокзал.
Молодая женщина кивнула, взяла сумки, и все они пошли от вокзала, к мотоциклу. И хотя уже прибывала долгожданная электричка, но теперь она была тут не нужна никому, и поэтому она долго тут не задерживалась. Дело было сделано..
– Не сахарная! – заметила бабушка – ангел. – Она сильная, моя внучка.
– Правильно! – Подтвердила издалека уборщица вокзала. – Куда это годится, на ночь глядя, разъезжать по электричкам такой красавице, да еще в своих штанах синих!
Женщина села в коляску и крепко-накрепко обняла руками маленькую девочку, свою будущую помощницу, свою будущую дочку, свое будущее счастье. Хоть ей и не холодно в трех куртках, а вдруг дождь начнется. Мужчина хотел было снять с себя куртку. Но женщина уже достала из сумки свою, мужчин тоже надо беречь, тепло должно быть всем! Мотоцикл поспешно завелся, и полетели кругом поля, проселки и лесополосы.
К новой общей жизни. Как и вся Россия. Ведь это и есть счастье, когда все в семье трудятся, когда кирпичик и кирпичику, а маленькое бревнышко к большому бревну. И все дружно строят свой дом общий дом, в котором каждому должно и будет хорошо. Именно о таком счастье для любимой внучки-сиротки и просила у своего Бога умирающая бабушка. Чтобы не болела там у нее душа.
А еще за нее просил бабушкин отец, танкист, погибший в своем танке здесь, на том месте, где только что сверкнула очередная молния. Ведь он сражался не только за родину, но еще и за свою маленькую дочку. Которая, так и останется в своей жизни одинокой.
Но зато в дороге, а ведь они ехали быстро и недолго, а для нашей молодой женщины еще и неизвестно куда, дождь их ни капельки не замочил! А вот когда приехали, когда вошли в дом, зарядил такой ливень и так надолго, что прямо невозможно было выехать из дома, целую неделю.
Вот уж бабушка молодец, как она расстаралась для своей внучки!
Дождь! по проселку не проедешь, нет дороги, кобель на своей будке спит, накрытый клеенкой, словно цапля, потому что весь двор водой залит. Да что там двор, вся деревня, все поля, леса и холмы – все в теплой дождевой воде…
Но зато и урожай был, одного сена на два года накосили. Колорадский друг тоже вел себя скромно, и картошка вышла на загляденье, слив, яблок, на два года вперед – всего было много. Вот что такое теплый майский дождь. А главное для этого дождя здесь было то, что три человека стали одной семьей.
Настал момент, когда девочка прибежала утром к папе на диван, а там все. И стала она лазить по ним и считать:
– Тут папа, а тут наша мама. Мама тут, а там папа. Папа у нас один, и мама тоже одна. Папа одна и мама один, а вместе две.
И все трое, лежа кверху пузиком, решили играть настоящую красивую свадьбу. Чтобы, все как у людей. Пусть уж бабушка порадуется на том свете своей внучке. Теперь она уже не сиротка, а совсем наоборот!
Мужчина с кудрявой бородой раньше был механизатором. А когда колхозы развалились, то стал сам себе механиком. Выкупил мастерскую, собрал весь брошенный инвентарь и стал работать сам по себе. Сам и токарь, и сварщик, и маляр. Но больше ремонтировал машины, и все ему некогда было за свое хозяйство взяться.
Но тут его женщины заставили делать все по-своему. Все было хорошо, только рыжий кот на первых порах был весьма недоволен новой хозяйкой. Ведь он уже узнал трагическую вещь, что это такое: лучшая хозяйка на свете. Он-то понимал, что теперь она никогда не забудет закрыть блюдечком сметану в крынке. Да и кусок рыбы или мяса не оставит на столе. Не говоря уже о колбасе. И в чулане мышей всех выведет, теперь за ними надо бегать за три версты. Кому такое понравится?!
То ли дело раньше, при хозяине. У того можно было целую тарелку сливок съесть, он и не заметит и не вспомнит. Да еще обрадуется, что опять тарелка чистая нашлась. А вот теперь нет. Оно, конечно, по жизни сметаны коту хватает, однако, интерес уже не тот.
Вот и девочка наша, у нее тоже раньше был непорядок, вместо кукол играет гайками и в компьютере. И не знала, как можно косички заплетать! Но сейчас с этим делом все нормально!
А однажды, когда вся семья вновь попала на станцию, то не узнали ее вовсе. Кругом огни, все светофоры исправны, цветы растут. Даже новый плиточный пол на станции. И никто не ворует, и не плюет под ноги. Электрички все разноцветные, а все стекла целы. Целы стекла во всем вокзале, и во всех домах, что расположены поблизости.
А на самом вокзале уборщица разговаривала с кассиршей и все хвалила одну невесту, хорошо ей знакомую, а заодно себя.
Но этого новая семья не слышала, да и не желала слышать. Зато они иногда вечерами охотно садились на мотоцикл и куда-нибудь уезжали втроем. Так здорово это было!
Научились искать грибы, собирать малину или землянику. Раньше у них такого не было. Кот провожал их до калитки, смотрел, чтобы все присутствовали, и держал хвост строго вверх, как и положено коту опытного механизатора. Не нравилось эта суматоха лишь одному кобелю, тот всегда боялся, что хозяева уедут в город навсегда, и выл целых три километра, если судить по показаниям спидометра. Поэтому неудивительно, что он тоже, как и все, любил, когда дождь, когда все дома и когда все хорошо.
А на самой станции уборщица разговаривала с очередной кассиршей, и все хвалила одну женщину.
– Уж какую свадьба там сыграли, такая свадьба по нынешним временам редкость! Я, – говорит она, – не утерпела глянула в ее помойное ведро, каким пол моют, и оно чистое! Уж, какая хорошая невеста досталась нашему Ивану. А все – я!!
«ХОТЕЛ ВЫСОКОЙ ЛЮБВИ»
Невдалеке, за грядой нескольких больших зданий и располагался привольно этот самый «Отель Звездный». Именно про него говорили ему, только выйдешь из областной больницы, то сразу налево, а там сам увидишь, не маленький. Искать гостиницу попроще, а значит дешевле, не было ни сил, ни духу. А этот близко, почти рядом. Вон вверху, на темнеющем уже небе видны красные пламенеющие буквы. Назад повернешься, и вот она, высокая областная больница. Там только начали вспыхивать все окна, целые ряды по периметру. Некоторые ряды оставались темными – рабочий день закончен
– Все готово, завтра или через день – сказали им.
Назавтра значит на завтра, гостиница «Звездная», – значит «Звездная». Далее седой серый мужчина свернул еще и на этот раз окончательно. Он уже шел среди черных, глубоко сияющих стен-окон. И даже здесь, в высоких плоскостях, как в телевизоре, отражалось, двоилось красно-огненными буквами название. Несколько раз выплывала и пропадала в глубинном черном тумане одинокая фигура человека. Плечи согнуты, в руках простенькая сумка, а когда ветер рванул на спине плащ, это сразу же произошло и там. Остановился и увидел себя в этом темном зеркале. Дома у них оставался телевизор. Сейчас как раз время смотреть его вместе.
А тут оказывается он и есть герой какого-то фильма. И только теперь стало ясно, теперь ждать до самого конца. Остановился, передохнул – иного решения не было. Дети далеко и жили отдельной другой жизнью. И им пока старались много не говорить лишнего. Их время еще наступит.
Да, делать было нечего – теперь за все отвечал кто-то другой. И потом, мать, давным – давно уже покойница, утверждала ему: на улице, на виду, плакать нельзя, слезы падут даром. Четко и аккуратно, как некогда в армии, по каменным паркетинам, направился к двери и распахнул ее. Такая тяжелая на вид, она неожиданно легко и сразу разлетелась на целую делегацию.
Поспешно бросился закрывать ее, сумка в руке мешала. Навстречу ему смотрели двое, женщина, сидящая за длинной дубовой стойкой, а перед нею охранник в ярко-разрисованной, как в кино, форме. Туго перепоясан стародавним кожаным ремнем, с металлическим неизвестным блеском стали сзади. Такой же ремень был и у мужчины, когда служил десантником. В далекой его, и ее юности,
Когда же все сладилось, он ужаснулся той сумме, которую должен был заплатить за трое суток пребывания в этом самом «хотеле». Три дня и целых двенадцать его рабочих смен. Почти две недели труда улетали псу под хвост, под которым на кожаном ремне висели никелированные наручники. Это он догадался уже сам. Но согласился. Деньги, разумеется, вперед.
Они аккуратно выслушали его, что и как, это он привез в эту знаменитую местную онкологическую больницу свою жену. И завтра, послезавтра все выяснится, но вначале ее будут опять засовывать под огромный голенастый, много никелированный, белый везде, аппарат. Что-то из космических страстей и фильмов. И они очень боятся, хотя это все уже происходило во второй раз. Они – это он и она.
Его посадили в лифт и показали какую кнопку надо нажимать. После короткого, на три вздоха, полета наверх, до него дошло, что именно на прощание в спину сказал охранник. Оказывается, тот предлагал ему женщин.
– Есть и под вас. Крепкие, еще и как! Совсем недорого, все ж таки мы не Москва. Только так, чтобы я знал.
А у него все в голове крутилось что-то вроде местного сервиса, какие там никакие медсестры, как-никак областная больница рядом, а значит профессиональный уход, или что-там подобное. Но все это было неправда. Он открыл полированным под серебро, ключом дверь, и вошел внутрь.
Доставшийся ему номер был огромен, и он в нем был один. И не только в длину-ширину, а по высоте. Нескончаемая высота потолка и люстра где-то там вверху. Даже не верилось, что можно так строить. Он стоял внизу центра люстры и думал.
Вспоминал, что охранник предлагал ему то самое, но только чистое и молодое, что должно было вылечиться у его жены. А затем заодно вспомнил, как впервые ломал «целку» своей. Давно это было, а вот не знал, что это можно выразить в деньгах и даже пересчитать на рабочие дни.
На полу был темно-голубой ковер, на окне длинные белые занавеси знакомого рисунка и покроя. Такие были когда-то у них тоже. Вздохнул, вернулся к двери, запер ее, и снял туфли. Прошелся. Наметил себе место. Открыл тумбочку при кровати и поставил сумку. Потом стал рукой лапать карман, забыл, что уже три года как не курит. Достал похудевший бумажник и три раза пересчитал деньги.
Но так и не запомнил сколько, раньше всеми деньгами заведовала она. Ничего рано утром он опять их пересчитает. Посидел немного, спрятал бумажник под подушку и пошел. Извечное слесарское любопытство погнало обследовать ванну и туалет.
Все равно делать нечего. Оборудование было новое, заграничное и поставлено с умом. В шкафчике над ванной он нашел три сигареты с золотым обрезом. Словно специально для него оставлены, а может тут такой сервис. Потом вновь постоял под люстрой. И уже по деловому, пошел к кровати. Огромная кровать, на целую шведскую семью. Да еще и ему место останется сбоку.
Хотелось есть, но все продукты он оставил в больнице в большом холодильнике, в тайной надежде, что они понадобятся ей. Что если она захочет картошки, самой первой, молоденькой, да еще с новой российской селедкой! Либо же черного хлеба с хорошим деревенским маслом, а ведь там есть еще и помидор и два своих первых огурца, которые он так радостно, для нее, сорвал вчера на даче…
Вздохнул и лег на кровать. Не потому, что хотелось спать, но надо было ждать. Уже перед самым-самым сном он подхватился и бросился к окну. Жена часто заставляла открывать окно на ночь, ведь она так любит свежий воздух. Вернулся и лег по настоящему. Долго-долго он будет спать. Проснулся он от того, что ему вновь хотелось плакать.
И это уходящее от него ощущение плача, настоящего плача, как в детстве. Когда рыдаешь и знаешь, что тебе обязательно после как-нибудь снова будет хорошо. Ему приснился самый настоящий полнокровный сон. Это она миловала и обнимала его как тогда. Когда, на пятнадцатый или даже семнадцатый раз, у нее самой стало получаться по-настоящему.
Она тогда такая гордая ходила, жаль, что почти некому рассказать про эту нагрянувшую невзначай радость. Оба они тогда ждали своих вечеров, и до сих пор в шкафу жива та простынь. И далекий ее, чайкин, крик напоследок, еще более сверху, чем сама люстра. Встал. И путаясь в высоких белых занавесях, как в женском белье, уцепился за край полностью распахнутого порывом ветра, окна…
…впереди и внизу чужая темнота наступившей наконец-то летней ночи. Он не стал глядеть вниз: оттуда доносился женский смех, ни вперед, где должны были сиять окна завтрашней операционной. Ни ее, ни ее крика. Все было неправдой. Осторожно, как чашку полную до краешков, он поднял лицо вверх…
Огромный, закругленный как череп человека изнутри, свод весеннего темно-голубого глубинного света, звездного как никогда, обнял глаза и душу.
– Неужели ее не будет для меня!? – вдруг спросилось у него в душе.
– А я!? Где и как, тогда буду я!?
Ни этот отель, ни это, предлагающее какое-то решение, звездное небо, ни другая счастливая жизнь – ничто не могло заменить того, что было.
Ничто теперь не было важнее того, что должно быть завтра. Сейчас там, в глубинном космосе летят и набирают свою жесткую неживую силу те лучи, которые сегодня пронижут их общее тело. Какие же мы все маленькие и беззащитные, какие мы комарики…
Хотелось есть, но из продуктов был только кулек с сахаром. Такой маленький, сиротский, совсем из его полуголодного детства. Конечно, тут можно раздобыть ложку, для этого и существует сервис в отеле и его конкретные представители, но мужчина достал из пиджака свои рабочие очки и подцепил на первый раз совсем маленькую кучку и доставил ее в рот.
Плохо, что руки дрожали и сахар, как слезы, утекал вниз. Но таяло. Жизнь прошла, жизнь просыпалась, как этот белый сахар, а он словно впервые узнал об этом. И теперь надо было готовиться. Хотя вообще-то он всегда был готов. Надо только вспомнить уроки из детства. Ну, там, когда летаешь во сне или когда желаешь отомстить всем своим врагам. А для этого надо было превратиться в сгусток пламени. Или лучи смерти, которыми обладает только он.
Потом в ванной он выпил воды из крана, вновь прислушался к неведомым голосам, они определенно стали слышнее. Заново подошел к окну. Надо было и в самом деле, хоть немного поспать, тем более такие деньги были затрачены. Но сил, даже на самый простой сон, не было…
Очень поздно, перед самым рассветом, а небо по летнему спешит и хочет светлеть, охранник вышел во двор. Во всех окнах, где должен быть погашен свет, темно. Охранник зевнул, вновь глянул на небо, только в промежутке между торцами зданий можно было понять, как медленно начинает проясниваться высокий стиснутый кусок городского неба.
Охранник хотел зевнуть во второй раз, но тут в самом верхнем этаже правого крыла, в распахнутом окне номера 508 вспыхнуло ровное маленькое сердечко зажженной спички. Кто-то закурил сигарету, и равномерно источив одну, от окурка зажег следующую. И третью, – все так же спокойно и равномерно.
Охранник знал, что знающие люди избегали и этот этаж, а уж номер в особенности. Хотя кто-то специально выбирали именно его. Уж слишком близко от «онкологички», слишком видно. И потом, там на верхнем этаже этого старинного здания, охранник это специально проверял на себе, в чердачном помещении несется и посвистывает себе вентиляторный ветерок в широкогорлых медных трубах вентиляции. Но это вовсе не ветер. Это поют и доносятся до нас, до нашего слуха, высокие женские и басовые мужские голоса. Они теперь не мешают друг другу, а существуют вместе.
И поют и славят они об одном – о той любви, которая посетила и дала им вечную жизнь. Они поют о том, что отныне и навсегда они станут вместе, и ничто не разъединит их, а общим домом станет вот этот выпуклый космический свод.
Когда-то в древности здешние пастухи, воины и мужи, на вон тех далеких меловых холмах умели нести всем такие песни на своих камышовых свирелях.
Коровы и козы переставали быть тогда просто мясом и молоком. Мы все – живые, и наши страдания это путь наверх и навсегда. Это то, что есть в каждом из нас; это то, что больше нас всех.
И тогда ночные звезды проливаются на землю тонким сияющим цветом. Это все для нас. Именно этот цвет ясно виден из окна на пятом этаже – химический свет ультрафиолета, которым залита операционная комната. Мужчина не сводит глаз со вспыхнувших только что ряды окон в онкологической больнице.
Теперь отныне и навсегда все висит на мне, а я сам вишу даже не на волоске, на ниточке, которую когда-то выдернула из своих юбок мать, чтобы перевязать мой палец, дергающийся от боли в нарыве под ногтем. Моя мать была колдуньей в своем маленьком мирке.
А я и не знал, что ее слова будут иметь такое значение для меня!
– «Пройдет время, взойдет солнце, нитка истлеет и порвется, пусть теперь, у Ванятки моего, боли боле не будет!»
Мужчина не смотрит вниз. Там нет ничего интересного. Нам двоим, тут уже нет ни места, ни счастья. И пусть снизу смотрит охранник, это к нему подойдет он сегодня вечером. После целого дня, когда ни поесть, а пить совсем чуть. Его на минутку запустили в палату, где отдельно лежала она.
Жена лежала очень прямо, смотрела только пред собой. Боль ее так прямила. А на прикроватной тумбочке стояла катушка черных старых ниток, взятых из дома. Это она. Она шептала.
Он уже знал, он утром это знал, чего уж тут скрывать. Жена попросила перевязать ей черной ниткой палец, как тогда. Потом попросила, чтобы он ушел до завтра, чтобы не смотрел на неё, такую…
И вот, уже вечером он встретился с тем охранником, отдал катушку ниток и показал, как ею пользоваться. Надо просто сделать несколько витков вокруг сустава, повторять вот эти слова, раз, еще раз, ничего не завязывать, нитка уйдет и тебе станет легче.
