Хроники Нордланда. Грязные ангелы

– Пошли. Сейчас выясним, зря ли мы сюда ехали.

На скале высился дворец наместника Таурина: группа строений, связанных башенками, стенами, арками. Здесь были великолепные аркады, галереи и террасы, с каждой из которых открывался сказочный вид на море, всякий раз разный. На одной из таких террас Марчелло впервые увидел эльфийских детей: мальчика лет семи, девочку не старше трёх, и младенца, с которым водилась прекрасная, как ангел, эльфийка. Заметив, что Марчелло смотрит на них, она заслонила от него младенца и сделала непонятный жест, словно ограждалась от него.

– И всё же, почему они нас так не любят? – Спросил задетый Марчелло – слишком прекрасна была девушка, чтобы просто так стерпеть её неприязнь.

– Потому, что от людей исходит много непонятного эльфам зла. Пытки, например. Сами эльфы всегда убивают быстро и чисто, даже врагов. Или отношение к женщинам. В некоторых ситуациях люди считают насилие чуть ли не доблестью; на войне это в порядке вещей. Крестьянки и служанки вообще считаются вещами для общего пользования; если рыцарь, проезжая по лесной полянке, увидел пастушку на лугу, он разрешения спрашивать не станет. Эльфы же считают насилие самым гнусным из преступлений, а насильников – самыми презренными тварями из всех. Ни один эльф и не подумает взять женщину силой. И не важно, кто она – королева, или крестьянка. Понимаешь… эльфы считают – и я, кстати, считаю так же, – что насилие унижает прежде всего насильника. Оно означает, что ты не нужен, противен и тебе не дадут даром то, что ты хочешь.

– Таков порядок вещей. – Пожал плечами Марчелло. – Женщины всегда были частью военной добычи, с этим невозможно бороться… И потом, гуманный человек не сделает ничего подобного! Нельзя же относиться ко всем одинаково…

– А как вас различить? – Спросил совсем рядом холодный голос, говоривший с нарочитым надменным акцентом. Эльф, заговоривший с ними, носил тонкий серебряный обруч с рубином – венец наместника Красной башни. Гарет склонил голову в знак приветствия. – Разве ты, гуманный человек, смотрел на мою сестру без вожделения?

– Что бы я ни думал о красоте эльфийских женщин, – Марчелло чуть покраснел, – мне бы и в голову не пришло их оскорбить или обидеть.

– А тем тридцати, что напали на неё четыреста лет назад у Зеркального, пришло. – Жёстко ответил наместник. – Слишком поздно они поняли, что она – танцор лезвий, и они не получат того, ради чего старались до последнего щадить её жизнь. Ничего уже не получат – им конец. Ты проявляешь вежливость, потому, что вокруг тебя лучники и стражники. Что бы ты проявил наедине, знаешь только ты – я не знаю этого.

– Я ручаюсь за него, наместник. – Вмешался Гарет. – Марчелло Месси – благородный человек.

– И всё же присматривай за ним, Виоль Ол Таэр. – Ничуть не смягчился наместник. – Дайкины нам здесь не нужны. Их соседство обходится нам дорого, особенно в последнее время.

– Что значит: в последнее время? – Насторожился Гарет.

– Не здесь. – Наместник вновь одарил Марчелло настороженным взглядом глубоких тёмных, почти чёрных, глаз. – Пошли.

Они поднялись на террасу, крытую наполовину, с изящными арками и белыми перилами, за которыми блистало полуденное море. В дальнем конце террасы двое эльфов играли на лютне и флейте изумительно красивую, чуть печальную музыку; для наместника и его гостей принесли угощение и поставили на низкий столик из цельного малахита. Марчелло не удержался, погладил поверхность: камень был покрыт узорами просто изумительной красоты.

– Нам всегда было нелегко соседствовать с дайкинами так тесно. – Говорил наместник. Голос его поражал тем, что был и низким, и в то же время ясным, глубоким и звучным. У эльфов Элодис и Фанна были более высокие и музыкальные голоса; Ол Донна же всегда отличались харизматичной мужественностью во всём. – И многие эльфы имеют претензии к Элодисцам.

– Я был за границей. – Напомнил Гарет. – Вернулся только что. А отец тяжело болен.

– Я знаю. – Наместник провёл перед собой ладонью. – И рад, что ты нашёл время посетить нас так скоро. Пусть даже привели сюда тебя поиски брата, а вовсе не наши проблемы.

– Это так. – Согласился Гарет. – Но теперь это стало большим, чем просто поиск. Здесь что-то происходит. От нас, принца и меня, это тщательно скрывают; но я успел насторожиться. Простые люди запуганы насмерть, а дворяне врут. Никто не сравнится в осведомлённости с эльфами; я надеюсь, что ты немного просветишь меня.

– Просвещу. – Сказал наместник. – О том, что здесь происходит, кое-кто расскажет тебе больше, чем я; это перст судьбы – то, что ты оказался здесь именно сегодня. Остальное, что ж, я расскажу тебе. – Они говорили по-эльфийски, причём Гарет говорил на нём без малейшего акцента.

– Нас мало беспокоит жизнь дайкинов. – Говорил наместник. – Но ты прав, мы держим уши и глаза открытыми. Мы видим много тревожных вещей. Наши разведчики порой исчезают бесследно, если приближаются к границе; и мы не в состоянии обнаружить их следы, так как юг прикрывает какая-то незнакомая нам, но явно человеческая магия. Для нас это сумрак, тёмный туман, закрывающий окрестности от моря и наших границ до границ Элодисского леса. Что творится в этом тумане, мы не знаем и опасаемся его, тем более, что он растёт, приближаясь к нашим границам. Для нас не новость сожжённые деревни и самое худшее – появление тварей времён Великой Смуты.

– То есть? – Напрягся Гарет.

– Например, карги. Мы, эльфы, зовём их суо ап грахх. Это творение некромантов, как ты, может быть, знаешь.

– Я слышал о каргах, с ними воевал Генрих Великий. Но никогда не видел их…

– И не увидишь, если только живьём. Они выглядят чудовищами с глазами и хвостами крысы, собачьими лапами и туловищем и мордой дикой свиньи; они бешеные и злобные твари, которых очень трудно убить; мёртвый суо ап грахх превращается в крысу, из трупа которой сотворил их некромант. Поэтому трофея из него не получится.

– Откуда они взялись? – Гарет выглядел озадаченным и злым. Марчелло, который лишь по выражению их лиц мог следить за их беседой, насторожился – он редко видел своего патрона таким. Гарет обычно хорошо скрывал свои эмоции, особенно отрицательные; откровенность эльфов, их богатая мимика были для итальянца неожиданностью. Он представлял их себе холодными и высокомерными, как немецкие герцоги; высокомерия у эльфов хватало, но и других чувств они своих от собеседника не прятали.

– С некромантией мы дел не имеем. – Покачал головой наместник. – Она не в состоянии как-то подействовать на нас, но и мы никак не можем действовать на неё. Суо ап грахх может убить эльфа так же, как и дайкина, и мы можем бороться с ними только оружием. Той же природы туман, поглотивший юг: мы ничего не можем сделать с ним. Мы ничего не можем найти в нём. Всё, что мы знаем: он есть, и он враждебен всему живому, в том числе и дайкинам. Суо ап грахх не единственные чудовища, приходящие из этого тумана и орудующие в нём. Есть крылатые твари, и ещё что-то совершенно омерзительное; мы так же слышали о странных тварях, похожих на маленьких драконов, но эльфы их не видели. Дайкины не зря боятся. Они совершенно беззащитны перед этими тварями; если мы, Ол Донна, можем бороться с ними, то они не способны ничего им противопоставить.

– Но как так вышло, что об этом не знает принц, не знаю я?!

– Это вопрос не ко мне. – Вновь поднял ладонь наместник. – Я не знаю и не хочу знать.

– В Элиоте я слышал о том, что эльфы готовятся к войне с людьми. – Прямо сказал Гарет. Наместник улыбнулся одними глазами:

– Эльфы не нарушат клятвы, данной Хлорингам. Мы не ищем драки… и не бежим от неё.

– И последний вопрос. – Гарет встал одновременно с наместником. – Где я могу найти Ол Донна Килмоэля?

– Я пришлю его к тебе. – Наместник сделал новый непонятный для Марчелло жест. – А теперь тебя проводят к разведчикам, которые покажут тебе, ЧТО происходит в твоём герцогстве.

Гора заказал постоянный гость Садов Мечты, требующий, чтобы его называли Гелиогабалом. Приходил он раз в два месяца, и всегда с рыжим мальчишкой лет пятнадцати. Сам он никогда ни к кому не прикасался, в том числе и к мальчишке, и не позволял, чтобы прикасались к нему. Гор к нему единственному приходил без маски, но сам Гелиогабал, и его мальчишка всегда были в масках.

Мальчишка Гора боялся, но, похоже, именно это Гелиогабалу и нравилось. По его приказу Гор проделывал с ним всё, что только можно было, а Гелиогабал самоудовлетворялся под сутаной, как он считал, незаметно, и без конца трепался о грехе. Именно он каждый раз, уходя, давал Гору один-два золотых дуката. У Гора уже накопилось их довольно много. Он не знал цены деньгам, вообще плохо представлял себе, что это за хрень такая, но монетки были красивые, и он их прятал. Поменяв один золотой на скромные объедки, он не понимал, что совершил крайне убыточную сделку. На один дукат в те дни можно было купить приличного, хоть и не боевого, коня, хорошую дойную корову, табунок коз или овец, дом в деревне… А на ту сумму, что уже накопилась у Гора, можно было купить дом и лавку в большом городе и открыть свою торговлю, только он этого не знал.

Гелиогабал, как всегда, предавался слово и рукоблудию, но сегодня Гор вообще его не слушал. Мысли его были с Алисой. Он и надеялся на то, что Арес и Эрот за неё заступятся, и холодел от ужаса при мысли, что ей всё равно придётся рано или поздно вытерпеть от Локи. В какой-то момент он осознал, что смотрит на Гелиогабала, и на то, что тот довольно строен, и что волосы у него, хоть и намного короче, чем у Гора, тоже чёрные и разделены на прямой пробор. У него аж похолодело в груди, но потом он сообразил, что Гелиогабал слишком невысок – Гору он едва доставал макушкой до плеча. А как бы всё срослось! Маленький рыжий мальчишка в маске, священник черноволосый в маске… Гор впервые в жизни пожалел, что вырос в такого дылду.

Когда прозвучал первый удар колокола, возвещавший, что гостям пора заканчивать и начинать сборы, Гелиогабал, как всегда, протянул Гору две золотые монеты.

– Возьми, сын мой. – Гелиогабал вдруг задержался, уже отправив мальчишку в альков, где они мылись и переодевались. – И не относись к деньгам с таким пренебрежением. Это сила, которая правит всем миром. Золото всемогуще. Оно стирает все препятствия и открывает любые двери.

– Не все. – Скривился Гор. Ему казалось, что Гелиогабал имеет в виду больше, чем говорит, но тревога за Алису мешала ему мыслить так же быстро, как обычно. А тот вдруг – чего не делал никогда, – коснулся его руки и тихо произнёс:

– Все, сын мой, все. Просто для очень крепкой двери нужно больше золота, вот и всё. И рука, которая откроет дверь, если вложить в неё золото.

Гор сжал в кулаке монеты, глядя в глаза, таинственно мерцающие в прорезях маски.

– А зачем ты мне это говоришь? – Спросил прямо. Гелиогабал отстранился:

– Меня задело то презрение, с которым ты берёшь моё золото. Ты не прав, сын мой, ты не прав. – Он вновь погладил его плечо. – Во многом не прав. Подумай о том, как ты живёшь. Подумай о грехе, в котором ты погряз, подумай… О двери, которую Господь держит для тебя открытой… Пока не поздно.

– Да что вы. – С презрением возразил Гор. – Я обожаю свою жизнь.

Он мог остаться здесь, в роскошном будуаре, допить вино, доесть изысканное угощение, выспаться в мягкой постели, но Алиса была одна и уже очень долго, и он поспешил к ней. Его аж морозило от напряжения и волнения, он знал, как бежать! Во всяком случае, идея оформилась почти полностью. Он хотел ещё обсудить её с Алисой – он очень ценил её мнение, – но в целом уже был уверен, что это может сработать. Это была такая новая для него мысль, совершенно новый уровень, на который он неожиданно для себя вышел, что его захлёстывала эйфория от самолюбования, гордости собой. На волне этой эйфории он влетел в Приют, мельком увидел Алису на своём месте, и бросился в бассейн. И тут же почувствовал напряжение, возникшее с его появлением. Локи и Ашур тут же отправились на кольца, а Арес встал на краю бассейна, виновато глядя на Гора. Ледяная игла страха прошила Гора насквозь. Неужели в его отсутствие они что-то сделали с Алисой?! У него всё оборвалось внутри; такого ужаса он не испытывал никогда в жизни. У него даже ослабли на какие-то мгновения ноги, он чуть не ушёл под воду, но это дало ему возможность совладать с собой и спросить довольно резко, но нормально:

– Что вы опять накосячили?

– Гор, – пряча глаза, сказал Арес, – я думал, до утра как-то всё… Но раз ты пришёл…Я, это, смотрел сначала за ними, и запретил им собаку из неё делать, но потом своими делами занялся, а Эрота заказали, ну, я и просмотрел… Она не кричала, понимаешь? Они ей рот заткнули, верёвкой, ну, я и это… Потом увидел, что они хлещут её, и отнял, но она уже… Ты сам посмотри. Я не знаю, что делать.

Гору было жутко. Он выбирался из бассейна целую вечность, ноги и руки были словно чужие. Подошёл к стойлу Алисы и в первый момент не узнал её. Рот её распух и был окружён страшными кровоподтёками, под обоими глазами легли синяки, тело было в ссадинах, рубцах от хлыста и кровоподтёках, под носом была кровь.

– Я её помыл, – сказал Арес. Гор слышал его словно через вату. – У неё солома в жопке была, я её вынул, но не совсем – она вдруг закричала так, и того… вот такая стала.

Алиса мучительно вздрогнула, и у неё вырвался короткий мычащий стон.

– Вот так всё время. – Сказал Арес. – Дёргается и мычит.

Гор страшным усилием воли подавил готовый вырваться из него звериный вопль ярости и горя. Алиса была жива. Алиса была жива… Это было главное. Её надо было спасти, больше ничего в этот момент его не волновало. Как – тоже было не важно. Он бережно поднял её на руки:

– Я к Доктору. Заночую в будуаре.

– А эти?

– Завтра с ними разберусь. – Гор поспешно вышел из Приюта.

Уже темнело, и он сразу бросился в Девичник. Доктора на месте не оказалось, и Гор вновь едва не закричал от отчаяния. Но тут взгляд его упал на Паскуду. Положил Алису на стол, сказал:

– Эй, ты! Иди сюда.

Девушка подошла и привычно опустилась на колени.

– Встань. – Сказал Гор. – Голову подними и посмотри на меня. Смотри, не бойся. Я знаю, что ты можешь лечить не хуже самого Доктора. Да?

Девушка молча смотрела в пол. Алиса вновь вздрогнула и замычала, и Гор тоже содрогнулся.

– Да не молчи ты, дура! – Вырвалось у него. – Ты можешь говорить, я разрешаю, слышала?! Ничего тебе не будет, клянусь! Да посмотри ты на меня! – Он схватил её за плечи и встряхнул. – Она умирает, слышишь?! Да слышишь ты?!

Девушка молчала, безвольно поникнув в руках Гора. И он опустился на колени перед ней.

– Я знаю, – сказал, чуть не дрожа от напряжения и страха за Алису, – что ты умеешь лечить не хуже Доктора, и знаю, что ты разговариваешь и ходишь, куда хочешь – мне Алиса рассказала. Я не говорил этого ни одной живой душе и дальше не скажу. Чего ты хочешь? Ненавидишь меня – так избей, я не шелохнусь, клянусь! Хочешь, я носить тебе еду буду, потихоньку от Доктора, скажи же, чего ты хочешь, в конце-то концов!!! – Это он почти проорал, стиснув её запястья, и услышал тихое:

– Я хочу, чтоб вы сдохли, сдохли, в муках сдохли все!!!

Замер… и произнёс так же тихо:

– Хорошо. Спаси её, дай мне её вытащить отсюда, я приду, и убей меня, как хочешь. Скинешь потом тело в колодец, никто и не узнает, что это ты. А чтоб тащить было легче, прямо к колодцу пойдём, там и убьёшь.

Девушка отшатнулась от него, зашипела:

– Издеваешься?!

– Нет. – Ответил Гор, глядя так, что она поверила, и так была поражена, что на миг забыла всякое притворство, всякую осторожность:

– С ума сошёл?!

– Полукровки с ума не сходят, тебе ли не знать? – Гор по-прежнему стоял на коленях. – Ты была добра к Алисе, почему не хочешь помочь ей?

– А зачем? – Дрогнула Паскуда. – Чтобы вы и дальше издевались над нею?.. Для неё смерть здесь – благо!

– Как для той девушки, которую ты отравила?..

– Что ты знаешь?!

– Я всё знаю. Ну… многое. С недавних пор. С тех пор, как появилась Алиса, я другой. Не знаю, как тебе это сказать, но я уже не тот урод, который перед тобой тогда в будуаре куражился и думал, что объедками тебя осчастливил. Я изменился, Па… Нет. Не хочу так тебя называть. Я знаю, простить мне всё это нельзя, ну, что я делал. Я и сам себя не могу простить, как мне у вас просить прощения?.. Но для себя я ничего и не прошу, и не жду ничего. Помоги ей, пожалуйста. Её избили, пока меня не было, но больше её никто не тронет, клянусь.

Девушка колебалась несколько секунд, но Алиса вновь застонала, на этот раз чуть слышно, и она быстро склонилась над ней.

– Что с ней делали?

– Меня не было. Я не знаю. – Гор заставил себя встать. – У неё внутри что-то, они пихали ей туда солому и что-то ещё. Я… не знаю.

– Сейчас сюда стража придёт. Они напоследок обходят всё, сам знаешь. Ты вот что… Отнеси её в ту комнату, где её держали. Я запру снаружи, тогда они туда не заглянут. А моя клетка часто открыта остаётся. Быстрее.

Гор больше не спрашивал. Понимая, что она права, подхватил Алису на руки и быстро поднялся в знакомую комнату. Бережно уложил Алису на постель, встал рядом на колени, сжал её руку, горячую, как огонь, вялую, прижал к щеке. Здесь было светло, и Гор хорошо мог разглядеть синяки и рубцы Алисы. Мысль о том, что она вынесла, пока его не было, рвала его душу в клочья. Сердце его билось тяжело и часто, он вдруг почувствовал, что задыхается, что кровь бросилась в голову… Уткнулся лицом в волосы Алисы, спутанные, смешанные с соломой, почувствовал эту солому, и машинально начал выбирать её, бережно перебирая и распутывая кудрявые прядки; руки его при этом страшно тряслись и почти не слушали его.

– Солнышко моё. – Шептал тихо. – Прости меня. Прости меня, пожалуйста. Только не умирай, не бросай меня, пожалуйста, пожалуйста, держись… Я не оставлю тебя больше одну, клянусь, я не брошу тебя больше, только не умирай…

Девушка вошла, с какими-то вещами, тряпками и склянками, и Гор сказал в отчаянии:

– Она такая горячая!

– Это хорошо. – Та склонилась над Алисой, пощупала лоб. – Если горячая, значит, борется. Вот если станет холодная, значит, всё, конец. Вонючка всегда так говорит, а он-то знает. – Осторожно ощупала синяки Алисы, заглянула в зрачки.

– Синяки и ссадины не опасны, мы и не такое выдерживаем. У неё что-то внутри. Помоги мне. – Она осторожно запустила руку, смазав её мазью, внутрь Алисы. – Так… Тут чисто. Посмотрим в попке…

Алиса вдруг содрогнулась и издала короткий вопль боли. Девушка отпрянула от неё:

– Точно! Там что-то твёрдое, возможно, острое… Молись, Гор, чтобы оно не проткнуло ей кишку – если так, то её ничто не спасёт.

Алиса вся как-то неудобно выгнулась, бёдра её мелко дрожали, она часто-часто дышала, и Гор, от ужаса и жалости, больно укусил себя за руку.

– Держи её крепко-крепко. – Сказала девушка. – Если она дёрнется, то может пораниться сильнее. Держишь?

Гор кивнул, крепко стиснув бёдра Алисы. Та напряглась, застонала долгим, мучительным стоном, затрепетала в руках Гора – но он был слишком силён, и удержал её в совершенно неподвижном состоянии. Девушка извлекла наружу кусочек дерева, сучок, может, случайно попавший в Алису вместе с соломой, может, его засунули специально – кто знает?

– Подожди, не отпускай, я ещё проверю… Нет, ничего нет. Неси её к котлу, промоем, вдруг воспаление какое.

– Как тебя зовут?

– Кира.

– Кира, с ней всё будет хорошо?

– Не знаю. Если за ночь не умрёт, значит, выживет. – Кира ловко, не хуже самого Доктора, наложила компрессы на раны и синяки Алисы. – Если кровотечения внутри нет, если дерьмо в живот не попало, выживет. – Она вытерла лоб тыльной стороной руки. – Ждать надо.

– Ну. – Кивнул Гор. Тоже выпрямился, и вдруг пол бросился прямо на него, и всё померкло. Кира побежала в лечебницу, по запаху нашла в сумерках нужное лекарство, вернулась, влила его в рот Гора и, похлопывая по щекам, привела его в чувство.

– Алиса? – Ещё не до конца очнувшись, Гор уже позвал её.

– Это её так зовут? – Придерживая его, спросила Кира.

– Да. – Гор с трудом, пошатываясь, приподнялся, и Кира уложила его обратно на солому:

– Лежи уже! Я ей снотворное дала, она проспит до утра. И боль уймётся, и синяки спадут. И ты лежи, слышишь?

Гор скорее вынужденно, чем по зову сердца, лёг обратно на солому, которую успела постелить ему Кира. Ему было дурно; он пережил страшный шок, да и вообще всё последнее время жил в страшном напряжении, и теперь платил за это.

– А я думала, только девочки без чувств падают. – Сказала Кира. – Вам-то с чего?

– Ты же лечишь мальчишек из Конюшни?

– Нет. Они отдельно лежат, Вонючка их сам лечит.

– Вонючка? – Гор фыркнул. – А мы его Клизмой зовём.

– Я сама его Вонючкой называю. Про себя. Поговорить здесь не с кем… Девчонки боятся его до смерти. Даже когда его нет.

– А ты?

– Я тоже боюсь. – Призналась Кира тихо. – Я как его палку вижу, у меня всё внутри обрывается. Он постоянно бьёт нас, не важно, виноваты мы в чём, нет ли… Но это не самое страшное. – Кира бережно погладила живот. – Я за ребёночка боюсь…

– Он что, и их бьёт?! – Поразился Гор.

– Нет… – Кира всхлипнула. – Он их смотрит, и если нормальный, отправляет на ферму, а если нет… На глазах матери берёт за ножки и разрывает на части… Или голову разбивает о стену… – Киру затрясло. – Мои деточки родились красивыми, он их не тронул… Но что, если вот этот родится не таким красивым?.. Меня много били, когда я понесла, а от этого можно скинуть, или ребёночек получится слабенький… Ты не представляешь, как мне страшно!

Гор взял её руку, и крепко сжал, не зная, что сказать. Его самого затрясло сильнее. Он всегда презирал Доктора, но после услышанного тот вызывал в нём просто мистический ужас и отвращение. Сам Гор не то, чтобы убить младенца, он его тронуть бы побоялся. Правда, он никогда их не видел… Но помнил маленьких мальчиков с фермы, и чувство, которое вызывали они в его сердце.

– Я никогда прежде не думал, что вы тоже страдаете и всё понимаете. Мне Хэ говорил, что вы тупые, что у вас ни ума нет, ни чувств, как у нас, и я верил. Дурак был… Урод был конченый. Да и сейчас… не знаю. Знаешь, я иногда удивлялся, как ты выживаешь здесь. Ты единственная, кто так долго здесь держится.

– Я сама не знаю. – Вздохнула Кира. – Мне девочек жалко. Я потихоньку от Вонючки им помогаю, чем могу. Боль там снять, намазать чем. А иногда и…

– Да, как с той девчонкой, я догадался.

– А ты что с ней сделал?

– В море кинул. – Помолчав, признался Гор. – Не хотел, чтобы в колодец её… Тошно так стало. А ты не боишься, что Клизма догадается?

– Боюсь. – Призналась Кира, теснее прижимаясь к нему. – Но если я им помогать хоть как-то не буду, не поговорю с ними тихонечко, не пожалею, не облегчу им, что смогу, что с ними будет, с бедняжками, кто для них это сделает?.. Я так за них всех переживаю, так мне их жалко, что в груди больно, и такое отчаяние порой находит, что кажется: сейчас я не выдержу этой боли и умру. Но мне нельзя умирать. Если меня не будет, им станет совсем плохо, совсем!!!

Гор зажмурился. Ему сейчас было больно почти так, как говорила Кира, и так было страшно, и так тошно, что захотелось заорать и разбить руки о камень, но он побоялся напугать Киру и Алису. А ещё он понял, что должен что-то сделать. Как Кира: не умереть, а сделать что-то, как-то что-то изменить, только он пока не знал, что и как, что он может, что в его силах?.. Мечта просто вырваться и зажить счастливо с Алисой вдруг как-то утратила свою яркую и заманчивую прелесть. Как он будет жить и радоваться, зная, что здесь остались Мария и Кира, Эрот и Арес, мальчишки в Конюшне, Доктор и его жертвы в Девичнике?.. Зная, что какого-то из детей, что сейчас носят эти бедные девчонки, Доктор убьёт у них на глазах?.. За грязным окном вновь свирепствовала буря, стёкла мелко дрожали. Тучи неслись по небу так быстро, что луна то и дело ныряла в их разрывы и вновь появлялась в считанные минуты.

– Раньше мне куда проще жить было. – Наконец заговорил Гор. – Раньше я не знал, что можно по-другому; мне говорили, что так надо, и я верил. Не любил свою службу, но служил исправно. Иногда даже думал, что когда войду в Семью, смогу что-то сделать, чтобы что-то изменить…

Кира вдруг как-то заёрзала, засопела, потом сказала:

– Прости, Гор, но в Семью ты не войдёшь.

Гор напрягся, внутри стало горячо и страшно.

– Почему?

– Они ведь не обращают на нас внимания, Вонючка и Хозяин, говорят обо всём прямо при нас. Недавно они о тебе говорили.

– Хэ здесь бывает?..

– Да. Редко, но бывает. Сам смотрит девочек, которых привозят отдельно, для каких-то… особых удовольствий. И когда Алиса здесь была, он заходил посмотреть на неё.

– И что они говорили?

– Что тебя пора убить.

Гор резко сел, и Кира привычно съёжилась, прикрывая живот, но Гор не смотрел в её сторону. Он смотрел на луну в тучах, такой же бледный, как она. Хрипло спросил: