Мухтарбек Кантемиров

Отгорожен кухонный закуток. Здесь пахнет нездешними приправами. И тут волшебно готовить. Резать хлеб на столе, к которому прислонены – мечи. И не знаешь, для кого варишь. Может быть, в двери войдут – семь богатырей?

8

Вот Мухтарбек идет в спортзал, он же – мастерская. Он – замечательный шорник, мастер, который делает все: седла и уздечки, стеки и волчатки, кнуты, которые век служить будут, и оклады икон, кожаные, но с таким тонким, почти ювелирным тиснением, «чеканкой» – как здесь говорят, что ахнешь и не сразу посмеешь взять в руки драгоценную работу художника.

В глубине спортзала, над столом горит маленькая лампочка. Мухтарбек включает приемник, чтобы тихо играла музыка, берет заготовку, одевает очки…

Мягкий свет лампы, короткие частые удары молотка. Светлые глаза Христа с Туринской плащаницы – картина над головой.

Заглядывает на минуту друг:

– Подать инструмент? Зачем сам встаешь?

– Да я еще не знаю, что хочу сделать.

– При-и-думаешь.

Проходится губкой. Снова точные удары маленького молотка. Тянется узор. Будет у Казанской кожаный оклад кантемировской работы.

С усилием руки идет нож – и изящнейшее окошечко для иконы прорезано.

Кладет, то, что стало из пластинки, из формы – произведением искусства – сохнуть.

В этот мой приезд нам удается говорить немного и как раз тогда, когда Кантемиров работает. Он рассказывает о детстве и о войне, о суровой школе цирка и лошадях – обо всем очень доверительно и просто. Далекие годы и день сегодняшний удивительно переплетаются в одно целое, имя которому – Мухтарбек.

У него мало свободных минут для разговора – зовут выступать, посетить то или иное мероприятие, постоянно приезжают гости – и всех надо принять, вложив в это душу – тепло, по-семейному.

И надо ездить лечиться, потому что после всех травм, что были в жизни, нет уже места, которое бы не болело… Он бы и терпел, да не могут терпеть друзья, и покупают ему дорогие процедуры, которые может быть – принесут облегчение?

И почти всегда – сидим ли мы в комнате или в спортзале, он рассказывает, а я пишу – мы слышим звон падающих ножей. Приехали мальчишки, или уже кто-то поопытней. Стоят у стенда, метают. Может, Мухтарбек подойдет, даст совет? У кого можно научиться лучше! Так перенять хоть малую частичку мастерства…

Но еще ценнее сохранить то, что рассказывает Кантемиров – весь путь их семьи. Путь триумфальный в середине века, и годы забвения, и через все это – «огонь, воду и медные трубы» – его спокойную, полную достоинства поступь, его несклоненную голову: во имя памяти отца, во имя сбережения великого дела.

Показать, чего стоит союз человека и лошади! Что может конь – от спасения жизни всадника до создания одухотворенных театральных сцен, от лиризма которых перехватывает горло…

Мы договариваемся о новой встрече.

В ноябре! Он обещает рассказывать дальше…

И уже ноябрь, собрана дорожная сумка, главное в ней – диктофон с кассетами. Но за несколько дней до отъезда – звонок Кости Ежкова, руководителя студии «Коловрат»:

– В Новогорске несчастье. На Мухтарбека рухнул конь. Жив, жив… Травма тяжелая… Нет, не в больнице. Там, у себя лежит…

Более подробно удается узнать вечером, у Наташи Догадиной. Она рассказывает, как готовились они к ноябрьскому параду, где Кантемиров должен был изображать Георгия Победоносца.

И – конь оступился и рухнул с возвышения – вместе с Георгием и прямо на него.

– Хуже бывало, – говорит Наташа сдержанно, «охов» и «ахов» она не любит, – Отлежится дед. Ты подожди недельку-другую.

Но в голосе самого Мухтарбека – боль явная.

– Танечка, сломано ребро. И Асуан – головой меня ударил… Прокатился по мне… Если бы не шлем с иконой… Шлем спас.

Мы откладываем встречу до весны.

Однако работа уже не отпускает душу, и, не смотря на вынужденную паузу, я стараюсь собирать новый материал. Выписываю книги и фильмы, связанные с династией Кантемировых, блуждаю в Интернете, пытаюсь списаться с людьми, знающими Мухтарбека.

И все крепнет наша дружба с Мариной Мерниковой.

9

Марина становится – я не скажу – моей правой рукой: в дальнейшем мы идем плечом к плечу. Она также загорается идеей рассказать о Кантемирове и театре.

Нет письма, на которое она бы не ответила, и просьбы, которую бы не исполнила! Марина записывает рассказы артистов, и пишет сама – «Байки конного театра «Каскадер». Трудно подобрать лучшее чтение, чтобы представить себе внутреннюю жизнь театра. Прочти их – и артисты становятся родными уже людьми, и без заминки узнаешь каждого из них в записях выступлений.

Этот богатырь со светлыми волосами, разбросанными по плечам, Костя Никитенко – он собирал камни, которые теперь разбивают молотом у него на спине – на бордюрах новогорских аллей.

А та девушка с флагом, венчающая пирамиду несущихся на лошадях всадников – Надя Хлебникова, которая боится крыс, и при виде их готова залезть на потолок и притвориться липучкой от мух…

Не патетика, но живая театральная жизнь.

С Мариной мы знакомы заочно – почти год, но в этот приезд впервые должны увидеться.

Она будет встречать меня на «Планерной», и мы поедем в Новогорск вместе.

Ночь в поезде позади. За толстым, пыльным стеклом вагона медленно проплывает перрон.

Конев бор. Местечко, от которого до Москвы – часа полтора.

В Коневом бору: бор – есть, коней – нет, но само название – как преддверие того, где скоро быть: у Мухтарбека Кантемирова, среди друзей и лошадей.

И вот уже залитый утренним солнцем перрон Казанского вокзала. Каждый раз я вижу только «подземную» Москву. Прямо у перрона – вход в метро, гулкая бесконечность эскалатора, шум поездов внизу, льющаяся река людей на подземных переходах. Сколько там еще станций по карте?

А, вот уже «Сходненская», которая – навсегда – песней студенческих лет…

«Далеко до Сходни

Не поспеть сегодня…»

И, наконец – «Планерная»…

Медленно всплываю на эскалаторе – где Марина? Может – та молоденькая девушка? Нет – равнодушно скользнула взглядом по моей «условленной» голубой куртке. А может та, у стеклянной двери?

Оглядываюсь: на маленькой площади – нету. Опускаю сумку у остановки, откуда уходят маршрутки в Новогорск. Обидно, вон белая «434» -ая отъезжает.

И почти сразу:

– Таня?

Высокая, тоненькая, грациозная девочка. Черноволосая, улыбчивая…

– Мы встречаем тебя на машине. Пойдем – там Вовка.

Вовка – брат. Фотограф сейчас, он несколько лет был каскадером в театре.

Мальчишка тогда – он и увлекался опасностью по-мальчишечьи. Хотя во многих, почти во всех каскадерах остается что-то детское. Кто – разумный и взрослый – сунет голову к черту в пекло?

Марина писала, как он впервые участвовал в спектакле.

«Не знаю, что он чувствовал при этом, но, думаю, волновался ужасно. Вначале он выезжал в «гусарском» блоке на большом вороном раздолбае Грассе. Грасс тоже волновался и не очень хотел туда, где пиротехники нарочно для него приготовили много приятных сюрпризов. После удачной битвы наших с ненашими (французами, очевидно), Вова «заваливал» Грасса вместе с еще тремя всадниками, и тут они внезапно появлялись из засады верхом. Грасс покладисто завалился – и это была Вовкина маленькая победа.

Дальше проходил наш любимый «красноармейский» блок, в котором кони Лурик и Осман вывозили на поле легендарную театральную тачанку с пулеметом. Накануне ее бдительно осмотрели искусствоведы в штатском, которые вежливо предупредили, что если наш пулемет хотя бы один раз «выстрелит» в сторону правительственной трибуны с мэром и Президентом, они разбомбят нафиг нашу тачанку вместе со всеми Лужниками.

Красноармейцы должны были долго стреляться и обмениваться ругательствами с белогвардейскими казаками, а затем Вовка должен был падать с тачанки и гореть. С этой целью его обрядили в толстую войлочную шинель и зарядили пиротехникой. Подготовкой трюка занимался дядя Саша Гиз. Ну то есть, Вовка, с его пиротехническим образованием, и сам знал «как надо», но уйти от авторитета папы Гиза было невозможно. С этого и начались неприятности. Как говорил потом Вовка – батарейки были севшие и поэтому заряд не сработал.

И вот картина маслом: по полю с гиканьем несется припозднившийся казак, его настойчиво догоняет красноармеец в съезжающей буденовке, они о чем-то совещаются и разъезжаются. В это время там же бежит по летней жаре, заплетаясь в полах длинной зимней шинели, непонятный заблудившийся красноармеец с обиженным лицом. Куда и зачем – непонятно. Раздается взрыв, но наш герой почему-то не загорается. Однако – куда деваться – достает из кармана большую зажигалку и пытается себя поджечь сам. В этом ему безуспешно «помогает» соседний конник с факелом. В общем, так и выбежал из круга Вовка, не выполнив для зрителей акт самосожжения. Папа Гиз потом долго ругался, что он тут вовсе ни при чем, и что Вовка сам во всем виноват, а тот шипел: «Шоб я еще раз….да кого-нибудь послушался…» Ну а окружающие… окружающие просто в голос стонали от смеха, и до сих пор периодически вспоминают этот акт публичного самосожжения каскадера.

Сейчас Вовка сам вспоминает этот эпизод со смехом, и говорит, что такого адреналина, как на стадионе перед сотнями зрителей, больше не испытывал нигде»…

Вова как-то даже пытался поджечь Марину, чтобы и она «погорела», и хлебнула адреналину, не внимая дружному – остальных каскадеров: «Это же девочка!»

Какая же девочка – сестра! Родная душа. Так дать ей почувствовать…

А вот и Володя. Красивый, высокий, в легком смущении – доброжелательность. Он помогает загрузить в багажник сумку

– Там ничего сильно бьющегося?

Нет. Там только невыносимо благоухают копченые жерехи, купленные на Сызранском вокзале, «волжский» подарок….

Брат с сестрой живут порознь, видятся не каждый день, поэтому путь для них – повод поговорить. О чем угодно: хоть о дороге, при подъезде к Новогорску – ближний загород – вьющейся серпантином. И Вова рассказывает, как пролетают тут газельки, «визжа пассажирами».

Им говорить, а мне – настраивать душу на встречу…

Почему-то – не смотря на всю доброту и простоту Мухтарбека Алибековича – не можешь освободиться от этой внутренней робости. Он – всегда вершина. Но будешь ли соответствовать? Не изменился ли ты сам внутренне, не стал ли хуже? Не будет ли ему с тобой тяжело, не утомишь ли?

И сыграть тут нельзя…

– Он хороший интуит, как все лошадники, – Наташа Догадина найдет простые слова.

Но его умение почувствовать собеседника, заглянуть ему в душу… В этом он больше, чем «лошадник», здесь уже что-то свыше.

10

Марина как старому знакомому улыбается солдату, что дежурит при въезде на территорию учебного центра МЧС.

И нам позволяют проехать по припорошенным снегом дорожкам – до самого дома…

Вова первый захватывает сумку, и мы спускаемся – ибо вход в дом – спуск.

Широкий полутемный коридор, где помнишь каждую фотографию на стенах

И вот …тяжелые, чуть шаркающие шаги, и глуховатый голос, приветствующий – брата с сестрой…

– А где здесь девушка Татьяна?

Девушка Татьяна притихает за Вовкиной спиной, так как в последний миг выясняется, что настроиться она все-таки не успела.

Все же, конечно мы здороваемся. Но – первый взгляд и – боль: сколько сил отняла у него эта зима! Как утомлен! Хворает?

Однако, еще раньше Кантемирова в коридоре оказывается парень, о котором – Марина:

– А это Олег. Ученик. Я его пригласила, потому что он так расслабляющее действует…

Кто видел фильм «Возвращение Странника» – тот Олега не может забыть. Всего несколько минут он в кадре – но каких! Стоит у стенда. В него метают ножи. В последний миг он легко отклоняется – уходит.

Летящий нож, его – взгляд не можешь оторвать – будто замедленные обороты в воздухе, и когда он почти у самого лица – скользящее, небрежное даже движение Олега. И нож глубоко входит в дерево на том месте, где только что была его голова.

Но не только это мастерство завораживает, но и удивительное сходство – молодой Высоцкий.

Поздоровавшись, Кантемиров возвращается к работе – ненадолго! Доделать надо!

А мы собираемся за столом в его комнате, как в кают-компании.

Здесь тоже почти ничего не изменилось.

Ткнулась носом, проверяя – кто, вспоминая – Ася. Ей сейчас не очень до нас. Щенки подрастают и уже осложняют жизнь. Ася в заботе: как хоть ненадолго сбежать из «детской»?

На полу, у кухонного закутка – корзины с овощами, банки с фасолью. Попытка запасов, но из-за многочисленных гостей они тают – так быстро!

«Расслабляющедействующий» Олег ставит чайник.

У него в запасе множество историй о Кантемирове, которые он рассказывал не раз. «Пластинки» – говорила Анна Ахматова, и спрашивала: «А я вам не ставила эту пластинку?»

Марина их – до слова знает, но тихо сидит рядом, понимая, как увлекательно все это мне.

Появившийся на миг в дверях Мухтарбек делает Олегу знак: «не распускай хвост, сынок…»

Они называют друг друга: «сынок», «отец»

– Но как вы познакомились?

– На мероприятии. То есть, я и раньше знал Кантемирова, конечно. Смотрел «Не бойся, я с тобой». А тут нас представили друг другу – и несколько минут мы говорили. Всего несколько минут. К нему же сразу подходят: одни, другие…

Прошло время – и мы опять встретились, на другом мероприятии. Ему говорят, кто я, а он узнал: «Я помню….»

С тех пор мы созванивались: как самочувствие и прочее?

Тесное сотрудничество у нас началось, когда Костя Никитенко – его ученик, уехал заграницу. У Мухтарбека тогда была «черная» полоса – одно за другим: смерть брата, потеря ученика…

Он осиротел. И я попытался стать – вместо Кости.

Но когда я почувствовал, что у нас близкие отношения…

Наверное, когда появились завистники, которые говорили за глаза, что я пользуюсь его именем…

А я никогда…

Таким я отвечал: «Можете взять авторские работы Кантемирова, и продавать, и его имя уже будет связано с вами».

Они сразу замолкали.

Удивительно, но Олег не ездит на лошадях, на которых сюда приезжают кататься – даже дети.

– Отец говорит: «На лошадь я любого посажу, но где я найду такого дурака, который под нож встанет?»

– Олег, но как ты впервые встал к стенду, и какое чувство, когда – в тебя летит нож?

– Случайно. Просто надо было кому-то, и отец спросил: «Боишься?» Костя тогда уже уехал… И я встал. Вначале «уходил», когда он только замах делал. Когда только – движение руки… А теперь – до последнего стою. Теперь я хочу нож, который в меня летит – перехватывать.

11

Олег смеется, вспоминая.

– Недавно Президент Осетии пригласил Кантемирова во Владикавказ – выступать. Позвонил:

– Мухтарбек, мы знаем, что ты – живая легенда нашего народа. Приезжай, покажи, что есть еще порох в пороховницах… Пусть молодежь увидит – кем гордиться, с кого брать пример.

– Да-да, мы приедем. Только мы с учеником приедем.

И вот – мы в Осетии. Очень хорошо нас встретили. Людей собралось! И объявляют торжественно:

– А сейчас перед вами… народный артист Осетии, член ассоциации мексиканских наездников «Чаррос», Президент гильдии каскадеров России, художественный руководитель конного театра «Каскадер», ваш земляк и живая легенда, мастер холодного оружия – Мухтарбек Кантемиров.

Все кричат:

– Браво, браво!

Отец метает ножи, топоры, рубит морковку. Потом становлюсь я – он метает ножи и топоры в меня…

И тут раздается смех из толпы. К нам уже подходит Президент со свитой, и этот смех…

Я смутился – может, что-то не так? Когда так веселятся, мало ли что можно подумать.

Позже оператор рассказал:

– Рядом со мной стоял мужчина с ребенком. Папа – огромный осетин, и мальчик – лет пяти. И когда Кантемиров в тебя метал ножи, он начал дергать отца за рукав:

– Пап! Пап! Говорили, дядя – мастер, а он в него ни разу не попал.

12

– С Мухтарбеком постоянно происходят разные случаи, причем запоминающиеся, веселые, – продолжает Олег, – Вслушайтесь в эти слова: «2006 год, двадцать шестое августа».

А двадцать пятого мне позвонил отец:

– Приезжай быстрее.

– Что случилось?

– Быстрее! – и ничего не объясняет.

Я все бросил, помчался.

Приезжаю. Смотрю, у Натальи в руках папаха, она ее начесывает, наводит красоту.

Отец говорит:

– Звонили с «Охоты и рыбалки» – ты в соревнованиях будешь участвовать?

– А какая дистанция?

– Шесть метров.

– Отец, я ж не работаю с такой, ты знаешь. И ты не работаешь. Мы же всегда – три, пять, семь, девять…

– Ну, вообще-то настоящий мастер должен с любой…

Я видел, что для него это почему-то важно. Попробовал с этих чертовых шести метров – метать здесь, во дворе. Ни один нож как надо не втыкается.

А у отца такая грусть в глазах…

– Да ты скажи, в чем дело?

– Звонили – будет проходить чемпионат России на приз Мухтарбека Кантемирова – и просили выставить вещи, которые мне дороги. Дурак я, дурак! Выставил бурку и папаху из «Не бойся, я с тобой». Ведь уйдет – в Самару! Там – чемпион мира и пятикратный чемпион Европы, чемпион России – все собрались, – вздыхает, – Ну что ж, еще куплю…

Я еще пытаюсь понять:

– Что – очень дорого заплатили?

– Пятьсот долларов.

– К-как? Да ты что?! Это же – реликвия! Сколько ей лет – тридцать?

– Тридцать.

А Наталья стоит, продолжает начесывать папаху, которая уже – не Кантемирова, которая уже – приз.

– Будешь выступать, сынок? Вдруг – отстоим?

Но я тогда думал, что нет – не выйду. Просто поехал с отцом.

На выставке подбегает ко мне Яковлев – чемпион мира:

– Будешь выступать? Будешь?

– Ждешь, – спрашиваю – чтобы я опозорился?

Оборачиваюсь – у отца на глазах слезы.

Что мне делать? Иду к жюри.

– Можно записаться?

– И вот. – Олег торжественно, – 2006 год, двадцать шестое августа. Меня ставят двадцать шестым номером. И я… выбиваю…, – пауза – двести шестьдесят очков! Хотите верьте… Но диск есть – с записью…

Я не знаю, с чем это связано, эта игра цифр. Но у других – ножи падали. А у меня – двести шестьдесят очков – я никогда столько не набирал.

Отец там начал лезгинку танцевать.

– Сынок, молодец! Бурка и папаха остались в Москве, у нас! Поехали – поляну накроем, шашлык…

– Сейчас, – говорю, – Домой смотаюсь, отвезу все…

Взял такси, держу на коленях реликвию, и первая мысль – не дай Бог, ее дома моль сожрет.

Прошу таксиста:

– Едем в хозяйственный.

Купил там мешок и нафталин – много, потому что бурка большая, самое мощное средство надо от моли. И мне дали, что ни на есть…

Дома бурку с папахой повесил в мешок, прочитал инструкцию по применению нафталина – одна таблетка на квадратный метр.

Посчитал – раз, два, три – и три таблеточки бросил.

Но я же не знал, что это такая ядреная вещь.

После праздника я остался ночевать у отца в Новогорске.

Утром, часов в одиннадцать, подъезжаю к своему дому, а у меня дом – башня, одноподъездный, все друг друга знают.

Выхожу из машины – смотрю, народ столпился у подъезда, старушки стоят взволнованные.

И тут же, изображая дребезжащие голоса.

– А-алех?

– А, бабусеньки, здравствуйте, – чаровницы, кудесницы, ненаглядницы, изумрудницы! – они знают, что я всегда веселый такой.

– А-алех, представляи—и-ишь: наверное, с санэпидемстанции приходили, травили тут у нас – то ли тараканов, то ли клопов… Ночью спать нельзя было…

Я (с силой):

– Вот сволочи! Я бы этим гадам по морде надавал – предупреждать надо, что морить будут!

– Всегда предупреждали, а тут……

Захожу в подъезд, – пауза, потягивает носом, изображая, – Ничего себе! Вонь стоит ужасная. Иду к себе – на шестом этаже жил (мне б, дураку, хоть форточку открыть.) Поднимаюсь и начинаю понимать… кто эти козлы, дураки и идиоты.

Соседи услышали, что я открываю дверь:

– Олег! Ты посмотри!

Я – быстро:

– Да – от сволочи! Ах, какие сволочи!

Захожу домой – у меня глаза режет. Нафталин достаю – скорее выбросить… Зато сейчас, – торжественно, – моль в радиусе километра не подлетает к бурке и папахе – Мухтарбека Кантемирова!

13

– Я с радостью езжу с отцом в Осетию, – говорит Олег, – Когда он особенно устает, для него там – лучший отдых. Он возвращается – другим. И мне нравится эта страна.

Шутки их, юмор осетинский… Дня у нас не проходило без происшествий. Чтобы все описать – мне пришлось бы стать писателем. Но в жизни не могут все быть писателями, кто-то должен быть и каскадером.

Первый раз, когда мы приехали в Осетию, мне хотелось научиться каким-то простым словам, хотя бы уметь сказать: «Добрый день», «Доброе утро», «До свидания».

И самому приятно, и людям по душе, что ты говоришь на их языке.

– Отец, скажи, пожалуйста, как у них «Доброе утро»?

Он говорит.

Запоминаю.

И вот иду с ним по Владикавказу. Подходят две девушки – молодые, красивые осетинки:

– Дядя Миша, здравствуйте. Вы нас помните?

– Да-да, здравствуйте… Познакомьтесь, мой ученик – Олег!

И я так уверенно здороваюсь – по-осетински:

Мухтарбек дергает меня за рукав. Девушки покраснели, смотрят то на него, то на меня.

Отец говорит:

– Девочки, извините его, он первый раз приехал – он просто неправильно выговорил букву.

– Да! – они засмеялись, поняли.

Оказывается, если букву изменить – получается не «добрый день», а «какой у вас низ».

А я откуда знал?

* * *

Отец очень уставал – нас приглашали и приглашали. Время уже 23 часа, и – зовут в гости. Он говорит:

– Господи, я рад у всех побывать, но можно – немного отдохнуть?

А я познакомился с официанткой – она обслуживала нас в комплексе «Алгус».

Попросил ее:

– Мне хочется узнать, как здесь к русским относятся? Ты не могла бы мне показать Владикавказ, проводить по злачным местам…

Она:

– Да нет проблем.

Марина не выдерживает. До сих она сидела рядом с нами молча, давая мне возможность слушать Олега, без обычной для них легкой пикировки. Но это уже…

– Нашел, что предложить порядочной осетинке – поводить его по злачным местам!

– Ну – по барам, по ресторанам… И я понял, что там очень хорошее отношение к русским. На себе почувствовал. Никто не знал, кто я такой – и все равно хорошо относились.

А на следующий день мы с отцом уехали.

Вернулись на будущий год. В «Алгусе» появилась еще одна официантка – очень красивая осетинка. Я с ней познакомился. И когда был прощальный вечер, я танцевал то с этой официанткой, то с той.

А когда мы уходили – старики поднимали уже последний тост – они обе передо мной встали:

– Так у нас так не принято. Выбирай – или я или она.

Старейшины сидят и смотрят, как я выкручусь.

Какие слова найти? Только в духе их шуток:

– Девушки, девушки, подождите… Скажите, если чужак обидит осетина – он будет кровником у пол-Осетии – ведь здесь все родственники?

Они говорят:

– Да.

– А если двух осетин? Значит – кровником у всей Осетии?

– Да.

– А я… – пауза – хочу любить всю Осетию!

Марина, вкрадчиво:

– А если бы он признался, что трижды был женат к тому времени – его бы там вообще растерзали.

14

«Пластинок» у Олега в запасе – не счесть.

– В прошлом году нас пригласил двоюродный брат Кантемирова – Георгий, большой военный чин. Он плохо себя чувствовал, лежал дома, ему ставили капельницы.

И отец сказал:

– Поедем, в Осетию, отдохнем. И проведаем брата.

Во Владикавказе мы попали на праздник – конец урожая. Все приглашают друг друга к себе домой. У них обычай: друзей ли, родственников – но ты обязательно должен позвать кого-то, и стол накрыть – чем щедрее, тем лучше. Поблагодарить Бога, природу, поделиться радостью урожая

Мы приехали к Георгию с утра и долго сидели у его кровати.

Он рассказывал разные истории, вспоминал войну. Но он плохо себя чувствовал – и уже закрывал глаза.

Отец говорит:

– Георгий, мы, наверное, пойдем – нам пора. Удачи тебе, здоровья…

– Мишка, не обижай меня… Ты что, даже чаю не попьешь?

– Нет-нет, Георгий, чайку мы попьем у тебя.

– И вот теперь, – говорит Олег, – я знаю, что такое «чай» в Осетии.

Мы заходим на кухню – а там кухня – больше, чем эта комната. О-от такой стол – метров четыре-пять длиной. Стоят тарелки – о-от такие у каждого – картошка навалена, мясо.

– Отец – это что?! Это – чай?!

– Ты садись. Иначе – кровная месть. Отсюда не выйдем.

И я сел.

Я не знаю, как все это съел, но было очень вкусно. Барашек молодой…

– Чуть позже в тот же день племянник Боря Кантемиров говорит:

– Едем в Беслан, приглашают на праздник, на чай…

Я – Мухтарбеку:

– Отец…

– Не-не-не, сынок, ты это самое… Там быстро… Буквально: сели-встали и ушли.