Личная горничная дочери короля

Глава 5. Сборы

Настал день, когда Моника достаточно окрепла, и тогда она заговорил о том, что хочет продолжить путь домой.

– Микула, может есть кого нанять до тракта? – спросила она за завтраком. Микула посмурнел. Привык он к девушке за эти дни, и оставаться снова одному не хотелось, хотя понимал, что Находка никогда не собиралась оставаться с ним, романтических чувств к нему не испытывает. Хотя вот здесь кузнец ошибался. Моника не смогла остаться равнодушной к красивому молодому мужчине, напрочь лишенному недостатков, как она считала. Ну разве нелюдимый малость. За все время, что она жила у кузнеца, кроме Агафьи никто в дом не заходил. Если и нужно было переговорить с Микулой, то шли в кузницу, и ждали, пока он отвлечется для отдыха, чтобы попросить о чем, или заказ забрать. Но это ей было на руку. Не хотелось отвечать на вопросы любознательных соседей кузнеца.

А вот Микуле приходилось отдуваться за обоих. Агафью бы никто не посмел спрашивать о «пациентке», ведьма на то и ведьма, что лучше язык за зубами держать, чем получить от нее мелкий сглаз какой. Сначала кузнеца спрашивали, кого из лесу привез. Он отвечал, что девчонку нашел, да лечит Агафья ее, ничего не знает, ни как зовут, н сколько лет, в горячке валяется. Потом кто-то в окошко увидел, что по дому не только Микула, но и женина какая-то ходит. Микула признался, что выздоравливает больная. Потом уже и голос ее слышать стали, ведь со двора Моника не показывалась никому, не хотела. И снова пристали с вопросами, что голосок-то, девичий, тонкий, никак Микула невесту себе привез, да от людей прячет. И до того достали кузнеца, что тот брякнул, да, мол, невесту. Но на этом народ не успокоился, и стал уже спрашивать, когда свадьбу играть будут, на Новогодье или Весноприход, а том мол к лету и живот может быть заметен, ведь вместе живут, под одной крышей…

На такие слова Микула взъярился. Раз, другой отчитал, что по разным комнатам живут, и только за столом и встречаются, и что к девчонке, что ветром снесет, если дунет посильнее, он никак не может ни свататься, ни тем более с непотребными мыслями подходить к молоденькой девчонке, жизнь портить. Деревенские отстали. Любопытничали, конечно, лишний раз мимо окон проходили, дело находили к кузнецу, да только дом тот запертым держал, чтобы Находке спокойнее. Микула понимал, что от кого-то бежала девушка, да так боялась, что в лесу пряталась, а любому чужому в Страшном лесу жутко даже днем, стоит лишь в него на пяток шагов зайти. От того и жили деревенские спокойно, что никто чужой не рисковал ни охотиться в лесу, ни разбоем заниматься, ни ехать через него без сильной надобности.

Поэтому, когда Находка, то есть Моника, заговорила об отъезде, кузнец и загрустил, и облегчение испытал. Уедет девица – с глаз долой из сердца вон. Забудет, заживет как прежде, соседи с вопросами отстанут. А может посватается весной к Маришке – дочке старосты, тот рад будет, или Тарке, дочке соседа, и тот сено для его коня по-родственному будет запасать, покупать не придется. Хотя в глубине души знал Микула, что не посватается ни к Маришке, ни к Тарке. Одна трындит, не переставая, так что в ушах гудит, а вторая икает так громко, что даже в кузнеце, кажется, слышно. Ну а внешне все их деревенские девки упитанные, с любой платье бери, на Находку его надень, и как мешок будет. А Находка его точно тростинка, на руках как пушинка, тихая как летний вечер, а смеется как весенний ручей. Микула вздохнул.

–Микула, что молчишь? – спросила девушка, – можно кого нанять? Я ведь сама не дойду до тракта, заблужусь боюсь, или замерзну. – добавила она тише. Про хищников, чьи глаза мерещились в лесу, да волчий вой, который может тоже показался, а может и нет, она уже не говорила вслух. Храбрилась.

– Можно нанять. А могу и довезти. До тракта, да проследить, чтобы добрые, а не лихие люди взялись подбросить дальше, – ответил он после недолгих раздумий. Глаза Моники радостно вспыхнули. Микуле она доверяла больше чем остальным.

Начали собираться в дорогу. Решили, что выезжать послезавтра с утра, накормив получше коня ночью. А девушке надо обувь теплую сначала у деревенских подобрать, полушубок, да шаль. Ее накидка городская мало того, что для зимы была не предназначена, так и порвалась сильно, и ехать с заплатками – за попрошайку примут. Моника идею о том, чтобы одеться по-деревенски поддержала. Вслух из-за того, что теплее, а, про себя подумала, что так ее могут не опознать, те, кто ищут. Одно дело одежда и обувь явно городской прислуги, даже столичной, если честно, а другое – крестьянка, одетая в теплые и добротные вещи.

Микула попросил Агафью подобрать вещи для девушки. Та фыркнула, ухмыльнулась.

– Не пригодятся вещи пока. Но подберу. – ответила она непонятно.

К вечеру в распоряжении Моники был и теплый полушубок из овчины, и шерстяная темная юбка, и валенки, с вышивкой для деревенских модниц, и белый пуховый платок, глядя на который девушка вспомнила мать, та ходила всегда в таких. Семья у Моники, по крестьянским меркам, жила очень даже неплохо – свое хозяйство, конь, две коровы, куры, утки, индейки. Братьев, а заодно и дочь учили грамоте у местного служки. Тот повозмущался было, что девчонку пяти лет к нему привели учить, но матушка только зыркнула на него. И пояснила, что за обучение троих знамо денег больше дадут, чем за двоих. Тот почесал затылок, да согласился. Деньги карман не тянут. Поэтому девушка была обучена и счету, и грамоте, что среди деревенских редко.