Наперегонки со смертью

– Обход уже был? Но почему не зашли ко мне? Моя палата ведь самая первая по коридору?

– Боюсь, им было не до тебя.

Я хочу спросить, зачем же он тогда пришёл, не только ведь для того, чтобы поговорить об Инне. Андрей Станиславович явно напряжён и будто чего-то ждёт. Но не успеваю: в дверь стучат, и, не дожидаясь ответа, входит мой лечащий врач в сопровождении невзрачного мужчины в строгом костюме с папкой в руках.

– Добрый день, Алтея Германовна! Андрей Станиславович! Вижу, карантин самовольно нарушен? – Степан Петрович обводит нас взглядом, иронично хмыкает. – Как самочувствие?

– Хорошее, – настороженно отвечаю я. Мой коллега по несчастью согласно кивает.

– Прекрасно, просто замечательно! Позвольте всё же осмотреть вас, на всякий, как говорится, случай. Так, ну что же, вижу, вы в порядке, – заявляет доктор через некоторое время, закончив сканирование. – Алтея Германовна, с вами тут пообщаться желают, препятствовать я не имею права, хотя и очень хочется. Поэтому прошу меня извинить.

Степан Петрович неодобрительно смотрит на своего сопровождающего, кивает нам и уходит.

– Меня зовут Рахманинов Игорь Силантьевич, следователь городского полицейского управления. Мне нужно с вами побеседовать, – он обращается исключительно ко мне, будто в палате я одна.

– По какому вопросу? – не успеваю даже открыть рта, как меня опережает Андрей Станиславович.

– А вы, собственно?.. – следователь всё же обращает внимание на собеседника, впрочем, его бесцветные, какие-то рыбьи глаза абсолютно ничего не выражают.

– Я преподаватель студентки Лаврентьевой, Андрей Станиславович Вяземский.

– Хм, насколько мне известно, Алтея Германовна вчера получила диплом и уже не является ни студенткой, ни вашей подопечной. К тому же госпожа Лаврентьева не ребёнок, я могу разговаривать с ней без присутствия третьих лиц, исключая адвоката. Вам нужен адвокат, Алтея Германовна?

Я, абсолютно сбитая с толку, отрицательно качаю головой.

– Вот и отлично. К тому же это не допрос, а всего лишь беседа. Так что в вашем присутствии, Андрей Станиславович, необходимости нет.

– Алтея, если что – я буду за дверью, – Андрей хмурится, бросает неприязненный взгляд на следователя и оставляет нас наедине.

– Итак, Алтея Германовна, приступим, – Рахманинов занимает единственный стул, вынуждая меня сесть на кровать, раскладывает на маленьком столике папку, достаёт бланк и ручку. – Как давно вы знакомы с госпожой Ивлеевой?

– С первого курса академии. Шесть лет.

– Какие отношения вас связывали?

– Мы учились в одной группе.

– Вы дружили? – мне всё больше не нравится тон задаваемых вопросов.

– Нет.

– Соперничали?

– Можно и так сказать.

– Как часто между вами случались конфликты?

– По-разному, учёба нам обеим давалась нелегко.

– Хм, хорошо, – следователь кусает кончик ручки, потом снова что-то записывает. – Ваш отец занимался изучением болотной лихорадки. После его смерти остались какие-нибудь записи, дневники?

– Это тут при чём? – хмурюсь я.

– Вопросы здесь задаю я, и не в вашем положении их игнорировать.

– В каком это моём положении?! – я вскакиваю с кровати. – Вы меня в чём-то обвиняете? Ещё и папу приплели!

– Сядьте! Иначе мне придётся пригласить вас для беседы в менее комфортное место! Уверяю, оно вам не понравится!

– Ещё и угрожаете? Мало того, что ведете допрос без адвоката…

– Вы сами от него отказались, – невозмутимо пожимает плечами следователь. Моё возмущение, кажется, не производит на него никакого впечатления.

– Вы меня обманули! – я оборачиваюсь к двери и кричу: – Андрей Станиславович! Зайдите, пожалуйста!

– Не стоит… – морщится следователь, уже понимая, что продолжить допрос не удастся. За пределами палаты слышится какая-то возня, шум голосов, наконец, дверь распахивается.

– Что здесь происходит? Милая, кто этот молодой человек? Почему ты кричала? – в палату впархивает мама, держа под руку отчима. За ними входит Лев Генрихович, наш семейный адвокат.

– Следователь Рахманинов, – нехотя представляется Игорь Силантьевич, судя по кислому лицу узнавая и защитника, и отчима.

– Следователь? – мама хмурит красиво выщипанные брови и оборачивается ко Льву Генриховичу. – Лёвушка, разберись, пожалуйста. Почему в палате у Алтеи посторонний? На каком основании он её допрашивает?

Адвокат выныривает из-за спины отчима, кивает следователю, помогает тому собрать бумаги и под локоток выводит из палаты. Мы провожаем их взглядами, пока дверь за ними тихонько не захлопывается.

– Милая, ну как ты? – мама берёт моё лицо в ладони, медленно обводит его взглядом, потом целует воздух у щёк. – Этот тип не слишком тебе досаждал?

– Нет, всё в порядке, я просто немного испугалась, – а ещё расстроилась, что Андрей Станиславович куда-то делся, хоть и обещал караулить под дверью. Или это он позвал родителей? Я так задумалась, что не сразу понимаю, о чём говорит мама.

– Что?

– Детка, я разделяю твои чувства. Бедная девочка погибла ужасной, ужасной смертью. Но, Алтея, милая, тебе не о чем переживать, Лев Генрихович знает своё дело. Тебе абсолютно ничего не грозит. Произошёл несчастный случай! Это должно быть понятно каждому, а уж тем более следователю.

– Да-да, конечно, – отрешённо киваю я.

– Давайте поторопимся, – в голосе отчима слышится нетерпение. – Мне ещё нужно вернуться на работу после обеда.

– Конечно, дорогой. Алтея, ты готова? Где твои вещи?

– Сумку мне так и не вернули, как и телефон. Одежда вся на мне.

– Телефон у меня, – мама достаёт его из кармана пиджака и протягивает мне. – А сумка уже в машине.

– Тогда поехали, – зачем-то в последний раз окидываю взглядом палату, прежде чем её покинуть.

Водитель отчима, немногословный Алексей, довозит нас до дома за пятнадцать минут. Всё-таки жить в центре города довольно удобно: никаких тебе длительных поездок от дома до работы или учёбы – всё находится в шаговой доступности. И я бы даже с удовольствием прогулялась, но отчиму не положено по статусу и из соображений безопасности ходить пешком, поэтому мы вынуждены томиться в автомобиле, за которым следует ещё один с охраной.

Заместитель министра энергетического и природного взаимодействия – это вам не фунт изюма! Это статус, который мне совершенно не нужен, но автоматически прилагается к отчиму и его семье, частью которой я теперь являюсь.

Шесть лет назад, через два года после смерти отца, мама вновь вышла замуж. За его друга и частого гостя нашего дома. Александр Филиппович так старательно поддерживал маму во время и после похорон, что она не могла не проникнуться к нему симпатией. Впрочем, ему симпатизируют все окружающие, кроме, наверное, меня.

То ли во мне взыграла на тот момент ревность, то ли обида за отца, но я старалась как можно меньше контактировать с отчимом. А после поступления в академию и вовсе съехала в общежитие, благо с лишними комнатами нет проблем, когда есть деньги. Я даже могла бы снимать квартиру, но я хотела, как отец в молодости, вкусить студенческую жизнь полной ложкой.

В общем, дома я стала появляться только на каникулах. А после рождения близнецов – и того реже. Потому что мама с Александром Филипповичем решили, раз дочь отдыхает, то побудет нянькой их отпрыскам. При этом женщина, обычно приглядывающая за детьми, отправлялась в отпуск. Нет, я не жаловалась – кому, ведь это мои братья? – просто стала отговариваться необходимостью дополнительных занятий, написания курсовых и прочее, прочее… Мне было вовсе не сложно сидеть с детьми, пока это не превратилось в обязанность.

Не знаю, то ли антипатия к отчиму перекинулась на его детей, то ли их так воспитали, но, кроме раздражения, никаких родственных чувств или радости от общения с ними я не ощущала. И вот учёба окончена, я возвращаюсь в дом отчима. В качестве кого? Приживалы? Няньки? Нелюбимой падчерицы?

Нет, купить квартиру не проблема. В перспективе. Но я не смогу воспользоваться наследством отца, пока мне не исполнится двадцать пять лет. Осталось подождать год, и на это срок снимать квартиру. Мама, конечно, будет против. Она спит и видит, как мы живём все вместе. Вот только я не чувствую себя счастливой в этом доме. Тут всё чужое. И даже мама больше не моя. Точнее, не только моя. Решено, скоро я устроюсь на работу, тем более Академия уже предоставила мне места на выбор, и сразу же съеду. А пока придётся потерпеть.

Терпеть и делать хорошую мину пришлось с порога. Крича на весь дом, как дикие пещерные люди, в холл вылетают два одинаковых с лица русоволосых мальчишки. Один запрыгивает на шею отцу, другой – вцепляется в мать. И оба неприязненно косятся на меня.

– Она что, теперь всё время будет с нами жить? – спрашивает тот, кого мама гладит по голове. К сожалению или к счастью, я так и не научилась их различать. Тем более родительница находит особое удовольствие в том, чтобы одевать их максимально идентично.

– Макс, дорогой, разве можно так говорить о сестре? – мягко журит ребёнка мама. Ага, значит, это Максим. Мишка на руках у отца. – Конечно, она будет жить с нами, это ведь и её дом тоже. Кстати, милая, я забыла тебе сказать, что твою комнату пришлось отдать Инессе Яковлевне. Так ей будет удобнее присматривать за близнецами. Мальчики уже выросли, и Саша решил их расселить.

– И где же я буду жить? – спрашиваю, стиснув зубы.

– Мы выделили тебе комнату в западном крыле, – незамедлительно отвечает отчим. – Там как раз окончен ремонт.

«И почему нельзя было тогда расселить детей туда? Ведь в западном крыле достаточно места. Впрочем, ответ мне и так ясен – там же и комнаты для прислуги, только на первом этаже. Теперь понятно, кем я являюсь в этом доме. Даже у гувернантки больше привилегий» – думаю я, решив пока что промолчать.

– Может мне лучше пожить в гостинице? – спрашиваю, с трудом сдерживая эмоции.

– Даже слушать не хочу! Какая гостиница? У тебя есть дом, и это не обсуждается. Ведёшь себя как маленькая! Не устроит комната – выбери другую, благо их достаточно! Не понимаю твоих претензий!

– Хорошо, мама, – соглашаюсь, потому что спорить с ней бесполезно, когда она заводится. Тем более доказывать, что претензий как таковых и не было вовсе.

– Вот и замечательно! Всё равно жить тебе там недолго, – добавляет разом успокоившаяся мать.

– В каком это смысле?

– Настя! – мама не успевает ответить и немедленно захлопывает рот, преданно глядя на мужа. – Думаю, нам всем нужно передохнуть и пообедать. Алтея, надеюсь, дорогу в комнату ты способна найти сама? Твои вещи уже там. Через час будем ждать тебя в столовой.

Я киваю и иду по лестнице наверх. За спиной отчим вполголоса что-то говорит матери. Дети в кои-то веки молчат. Хм, что же мама хотела сказать своей странной фразой? Меня выселят в собственное жильё? Хорошо бы.

Глава 4. Выбор пути

Выделенная мне комната выглядит довольно уныло по сравнению с моей прошлой спальней, хоть и не уступает ей в размерах. За отдельными дверями – санузел и гардеробная. Тусклые зелёные обои, болотного цвета портьеры на окнах, матово-белый потолок – обычная гостевая спальня. Ни индивидуальности, ни изюминки. Впрочем, я ведь и правда собираюсь как можно скорее отсюда съехать, так какая мне разница, где ночевать?

Приведя себя в порядок и немного отдохнув, спускаюсь в столовую. Обед проходит в непривычной тишине, даже мелкие ведут себя сносно, а мама не щебечет, как обычно. Мне не по себе. Затишье перед бурей?

– Милая, мы хотим тебя поздравить с окончанием академии и решили организовать небольшой вечер для узкого круга. Скажем, завтра? – говорит, наконец, мама, когда горничная приносит десерт.

Молча ковыряю вилкой пирожное. Хочется съязвить, но я стоически молчу. Моё мнение тут никто не собирается учитывать, всё уже решено.

– И кого я могу пригласить на этот вечер? – спрашиваю ради приличия. Всё равно звать некого – друзей у меня нет, приятелей тоже.

– О, дорогая… – мама даже растерялась. Неожиданно.

– Думаю, уместно отпраздновать только семьёй, – подаёт голос отчим. – Ты же не против?

Пожимаю плечами. Да мне плевать! Может, сказаться больной и вообще не покидать комнату? Это было бы идеально.

– Заодно обсудим продажу дома, – мама говорит со мной, но смотрит на Александра Филипповича.

– Вы продаёте дом? – удивляюсь. – Но ведь только закончился ремонт, я думала, что…

– Нет-нет, милая! Мы продаём наш старый дом.

"Наш", в смысле, мой? А вот это удар ниже пояса! Моё наследство продают, просто ставя меня в известность?

– Я против! – перестаю мучить десерт, всё равно аппетит безвозвратно меня покинул после таких-то новостей!

– Прости, дорогая, – мама поджимает губы, как всегда, когда чем-то недовольна. В данный момент мной, естественно. – Но решение уже принято, осталось обсудить детали.

– Ты продаёшь память об отце, даже не посоветовавшись со мной?! – моё терпение лопается. – Серьёзно, мам?

– Не повышай голос на мать! – строго говорит мне отчим, затем смотрит на развесивших уши сыновей. – А вы идите в свою комнату, у вас скоро занятие.

Под пристальным взглядом отца близнецы шустро выбегают из-за стола. Вот ими пусть командует, мне-то он никто! Да я его отчимом называю (хоть и мысленно) только из уважения к матери!

– Я бы не повышала, если бы кое-кто не распоряжался моей собственностью! – перегибаю, но сдерживаться уже нет никаких сил.

– Ах вот в чём дело! – у мамы дрожат губы, а на глаза наворачиваются слёзы. Чувствую укол вины, но усилием воли подавляю желание извиниться. Моя мать – довольно искусная актриса и отличный манипулятор, жаль, я слишком поздно это поняла. Вот и сейчас её обиженный вид не вводит меня в заблуждение, я знаю, что права. – Ты переживаешь, что я присвою твои деньги? Так вот! Они лягут на твой счёт! Мне ничего не нужно!

– Настя, успокойся, – отчим похлопывает маму по руке. – Уверен, Алтея не имела в виду ничего такого.

– Александр Филиппович прав – деньги меня волнуют в последнюю очередь, – примирительно произношу я.

– Тогда что не так? – патетически всплёскивает руками мама.

– Я не хочу продавать дом. Это память об отце.

– Аля, ты собираешься жить на пепелище? Мне никогда не нравился этот каменный мешок, с ним связано слишком много ужасных воспоминаний!

Едва заметно морщусь. Мама прекрасно знает, как меня коробит сокращение имени, потому специально выводит меня из себя. И зачем отец так меня назвал? Мало того что всю юность терпела насмешки от сверстников, так ещё и собственная мать недалеко от них ушла.

– Может, и собираюсь, – пожимаю плечами. – В конце концов, до вступления в наследство мне остался год, что за срочность с продажей?

– Земля в центре сейчас подорожала, за участок с домом предлагают хорошую цену, – невозмутимо отвечает отчим, беря в руки газету.

– Кому-то из ваших знакомых не даёт покоя чужая собственность?

– Не хами отцу! – мама снова переигрывает, теперь она изображает гнев.

– Он мне не отец, – сквозь зубы говорю я и поднимаюсь, швыряя на стол полотняную салфетку, до этого лежавшую на коленях. Да, у нас все как в лучших домах – чинно-благородно, этикет и всё такое. – Спасибо, было очень вкусно, пойду к себе.

– Иди! И подумай над своим поведением! Ужин тебе принесут.

Молча ухожу, боясь сорваться. В комнате с разбега падаю на кровать и утыкаюсь лицом в подушку. За что они так со мной, а? Чем заслужила? Или мама мстит мне за то, что отца я всегда любила больше? Да, у них были не самые простые отношения, папа порой бывал несдержан и груб, но для меня всегда находил ласковое слово. В отличие от мамы. Это с рождением сыновей она стала приторно-ласковая, аж до тошноты. Но я-то помню, какая она была…

Нет, она не поднимала на меня руку. И плохих слов в свой адрес я от неё не слышала. Она просто меня не любила. Долгими ночами в общежитии я всё пыталась понять, почему. Разве родители не должны любить своих детей? Безусловно, просто потому, что они есть? Пока был жив отец, я получала подобие любви от него и считала это нормой.

А после его смерти я вдруг стала замечать, как относятся к моим одноклассникам их родители. Тогда-то я поняла, что и папа не любил. Я была для него чем-то вроде проекта, который необходимо во что бы то ни стало довести до конца. Потому он заботился как мог, давая крохи душевного тепла. Мать была просто ледяной глыбой по сравнению с ним. И до меня, наконец, дошло: она просто переносила свою нелюбовь к отцу на меня. Впрочем, это осознание никак не уменьшало мою обиду.

После рождения братьев у меня вообще начиналась тихая истерика, когда я видела, как она над ними воркует. Хорошо, что удалось сбежать в общежитие, иначе я просто сошла бы с ума. И вот новая напасть: ну не любит она, я смирилась уже, хоть и не простила. Низвела практически до положения прислуги в своём доме. Так теперь ещё и хочет лишить меня единственного пристанища? Где справедливость?

Впрочем, долго упиваться душевными терзаниями – контрпродуктивно. Мне всегда помогает отвлечься от грустных мыслей работа руками. Поэтому встаю, утираю залитое слезами лицо и иду разбирать чемодан. Да и навести порядок в вещах после переезда не помешает. Нет, горничная отлично выполнила свою работу, всё перенесла в целости и сохранности, но разложила и развесила совсем не так, как мне нужно.

Наведение порядка занимает меня до самого вечера. Даже ужин съедаю с большим удовольствием – так много энергии потратила. Я уже лежу в кровати, когда в дверь раздаётся осторожный стук. Прикидываюсь спящей – разговаривать с кем-то выше моих сил. Мама, а кроме неё больше некому, не дождавшись ответа, уходит. А я засыпаю.

Рано утром, стараясь не шуметь, прокрадываюсь на кухню. Утаскиваю пару булочек у повара, тут же и съедаю, прекрасно зная, что маме обязательно доложат. Да, Анастасия Анатольевна не терпит, когда принимают пищу не в положенном месте и не в то время, но мне всё равно. Упиваюсь мелочным желанием лишний раз её позлить. Знаю, что не стоит обострять, но как тут удержаться?

Собираюсь сегодня поехать на собеседование в одно из мест, предложенных академией. Нужно как можно скорее решать вопрос с работой и отдельным жильём. Уже на выходе сталкиваюсь с мамой.

– Милая, куда ты в такую рань? – удивлённо интересуется она. Видимо, надеялась, что я и этот день просижу в комнате. Даже жаль её разочаровывать.

– Хочу прогуляться, – решаю не говорить истинную причину.

– Хм… – мой ответ её явно не устраивает, но и придраться не к чему. – Ты не забыла, что вечером будут гости?

– Гости? – настаёт мой черёд удивляться. Причём неприятно, я-то уж точно никого не жду. – Разве речь шла не только о нашей семье?

– Ой, не будь букой! – отмахивается мама. – Всего лишь Сашин коллега заглянет, у него какой-то вопрос по работе.

– Он придёт решать рабочие вопросы на семейное торжество? Что мешает сделать это на службе?

– Алтея, перестань всякий раз выпускать колючки! – мама начинает терять терпение. – И не делай из простого визита трагедию! Мне не жалко поставить ещё одну тарелку на стол. Просто будь хорошей девочкой и купи себе платье, у нас ведь праздник! Деньги я тебе отправила на карту.

– Хорошо, мама, спасибо, – я быстро выскальзываю за дверь, чтобы не слушать очередную нотацию. Благо такси уже меня ждёт.

Главный военный госпиталь, который числился первым в моём списке, я выбрала неслучайно. Хоть войн у нас и нет, но армия имеется. И всех этих строгих мужчин в форме тоже нужно лечить, желательно без посторонних глаз. Папа работал там несколько лет, прежде чем открыть частную практику, а после заняться исследованиями. Чем я хуже?

На проходной меня встречает солдат, который после проверки документов любезно провожает в кабинет начмеда.

– Алтея Германовна? – сухо интересуется крепко сбитый усатый полковник, когда я робко стучусь и вхожу. – Присаживайтесь.

Кресло напротив его стола не слишком удобное, ну так и я не чаи пришла распивать.

– Почему хотите служить именно у нас? – он просматривает мои документы, хотя я уверена, что он их уже видел, прежде чем прислать приглашение в академию.

– Мой отец работал здесь когда-то. Всегда мечтала пойти по его стопам.

– Вы осознаёте, что военная служба, хоть и в госпитале, накладывает на вас определённые ограничения? Вам будет недоступен выезд за границу.

– Я не планировала выезжать из страны.

– Все результаты ваших будущих исследований будут принадлежать государству, вам не удастся получить на них патент.

– Думаю, это справедливо. Зато я смогу поучаствовать в испытаниях новых лекарств и способах лечения.

– Хорошо, мне импонирует ваш энтузиазм. Тогда к плюсам: вам будет положено звание, ранний выход на пенсию и комната в общежитии на территории госпиталя, – он хитро смотрит на меня, в его глазах мелькает усмешка. Даже догадываюсь, о чём он думает: вряд ли девушку из состоятельной семьи заинтересует пенсия или комната. Но меня как раз интересует!

– Я согласна! – лучусь довольством. Это же идеальное решение моих проблем!

– Не хотите подумать ещё? Наверняка у вас масса предложений с таким-то дипломом, – он с интересом смотрит на меня и отдаёт документы.

– Нет, меня всё устраивает, – улыбаюсь как можно шире.

– Тогда приходите завтра к восьми, получите пропуск и форму у завхоза. Потом ко мне.

Киваю, поднимаюсь.

– До свидания.

– До завтра, Алтея Германовна.

Ну, вот и всё, кажется, работа мечты у меня в кармане. Хотя женщин среди лекарей-военнослужащих немного, но они есть, так что я не буду чувствовать себя одиноко среди коллег-мужчин. Лишь бы эти самые мужчины не вели себя как Андрей Станиславович Вяземский, к слову, тоже военный, хоть и бывший. Впрочем, плевать. Главное, отец бы мной гордился, я уверена.

До вечера ещё есть время, так что неспешно обедаю в ближайшей кофейне, а потом иду по магазинам. Честно мерю несколько платьев, но душа к ним не лежит. Да и радовать мать вовсе не входит в мои планы. Она явно неспроста затеяла праздничный ужин. Да и гость какой-то пожалует… Вместо платья покупаю несколько блузок для работы и пару брючных костюмов. В одном из них и выйду к ужину.

В дом удаётся проскользнуть незамеченной. Голос мамы раздаётся где-то в глубине, кажется, она за что-то распекает прислугу. Вот и хорошо, пусть она вспомнит обо мне в последний момент.

Хорошо бы отдать покупки в чистку, но не хочется попадаться на глаза маме. Она явно не одобрит отсутствие платья. Придётся вспомнить основы и почистить костюм самой.

Не зря меня, выходит, преподаватели гоняли на своих занятиях – костюм я с трудом, но чищу. А всё потому, что мои руки привыкли к более тонкому взаимодействию с энергией, в отличие от боевого и бытового направления.

Нет, я могу, как сейчас, собраться и выдать что-нибудь из других специализаций, но зачем? Есть стиральные машины и прочие агрегаты, а также специально обученные люди для самых разных нужд. Мама, например, настолько привыкла обходиться слугами и бытовыми приборами, что не практикует аж с окончания университета. Как вышла замуж, так и забросила взаимодействие с энергией.

Но это мамин путь, не мой. Я стараюсь практиковать все области знаний, хоть и специализируюсь в одной конкретной. Ладно, не все. Боёвку я сдала с большим трудом, благо у нас был всего лишь зачёт. Экзамен бы я точно не потянула. Андрей Станиславович и так из меня всю душу вынул. И чего я опять о нём думаю?

Размышления прерывает стук в дверь.

– Милая, ты там?

– Да, мам!

– Ужин через двадцать минут, не заставляй себя ждать.

Она уходит, оставляя меня в недоумении. Я очень пунктуальный человек, зачем мама вечно выставляет меня в неприглядном свете даже в отсутствие свидетелей? Привычно гашу вспышку раздражения и переодеваюсь. Может, и вправду опоздать? Были бы только свои, так бы и сделала. Перед гостем неудобно. Интересно, он уже пришёл?

Глава 5. Заговор

Они стоят ко мне спиной и о чём-то оживлённо беседуют с мамой и отчимом. Гости, не гость. Она опять меня обманула. Неприятно, но ожидаемо. В этом вся мама. Близнецов нигде не видно, значит, до «семейного» праздника с незнакомцами их не допустили. Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться. Я и сама с удовольствием вернулась бы в свою комнату, только кто мне позволит? Праздник же в мою честь!

– А вот и Алтея! Милая, не стой на пороге, иди, поздоровайся.

– Добрый вечер, – послушно говорю повернувшимся ко мне гостям. Оба высокие, стройные, в тёмных строгих костюмах. Один постарше, погрузнее, вероятно, ровесник отчима, другой помоложе. У них одинаковые светлые волосы и дымчато-серые глаза. Если бы не явная разница в возрасте, приняла бы их за братьев. Отец и сын?

– Алтея, знакомься, мой коллега и друг Чернецов Степан Игнатьевич и его сын Михаил, – надо же, угадала.