Исток бесчеловечности

Книга называлась скромно «Общая теория болота».

«Болота эпохи Заселения возникли в результате попытки магов Приводья добраться до Острова посредством возведения дамбы. Образовавшаяся бухта, отрезанная от основного резервуара, радикально изменила свои свойства. В ней завелись уникальные существа – агрессивные, обладающие собственной злой волей, тогда как сама вода потеряла токсические свойства и теперь вполне годится для питья…»

– Токсищ-щ-щские свойства! – проорал демон с восторгом. Рен заглянул в конец страницы и нашёл там следующий пассаж:

«…любая стоячая вода привлекает стирающих баб: в таком водоёме можно полоскать бельё, не опасаясь быть унесённой течением. А где бабы, там злоязычие, наговоры, привороты, чёрная магия. Против собственных подруг и сестёр без стыда плетутся «венки зависти» (Рен не представлял себе, что это такое, и знать не хотел), на ветви ив подвешивают кукол, заманивающих маленьких детей. К воде становится небезопасно ходить, по берегам вырастают недобрые травы, ядовитые цветы. Кто-то в уединённом месте находит невиданное мёртвое существо или непонятный, пугающий предмет. Водоём объявляется проклятым.

Нечисть, обитающая в окрестных лесах, переселяется в оставленный край под защиту проклятья. Пищевая потребность у монстров, как правило, значительно скромнее человеческой при аналогичной массе: чудовищу редко требуется кормить семью, ему незнакома концепция лакомства при отсутствии голода, оно не практикует приятельское угощение. И всё же нападения время от времени случаются. Запрещённые Гильдии Некромантов и Охотников, которых следовало бы звать Браконьерами, проводят на холмах сезонные праздники и тайные ритуалы, складывают костяные алтари, ставят ловушки. Этот неразумный труд уничтожает дикую красоту местного ландшафта. Зарождается иной биотоп. Его твари уже не способны выжить больше нигде и жрут друг друга, не уважая никаких союзов, даже семейных и клановых. Наконец, на дне водоёма строит себе уединённое жилище какой-нибудь могущественный чернокнижник, берёт под контроль творящиеся в окрестностях бесчинства. Результат: полноценный некротический «организм», гигантский паразит сложного состава, питающийся мясом и духом своих жертв.

Хуже того, паразит, наделённый разумом и способный к чародейству».

Демон выхватил у гостя книгу и стал бешено листать её. Найдя нужное место, он вновь сунул фолиант под нос ключнику.

«Дом болотного волшебника расположен на дне. Найти его просто, следуя каменному лабиринту. Обычно жилище погружено в темноту, обитатели его пренебрегают зрением в пользу слуха и осязания. Но, когда владыка Чёрной Трясины принимает гостей, его дом наполняется приятным мерцанием гнилушек и странными звуками: далёкими криками, глухими вздохами, которые тут, в глубине, называют музыкой».

– Был полезен? – поинтересовался хозяин лавки «Книга Судьбы».

– Весьма, – степенно ответил ключник, со вздохом протягивая хозяину лавки последние свои десять монет. Книга устроилась в сумке между гостинцем Ребекки и «пустотой» из Города Ночь, редким инструментом для отпирания дверей под водой. Рен хотел бы сообщить господину Понедельнику, что знает, как выглядит «болотный маг», и потому с трудом представляет себе гостеприимство такого существа. Но права не имел: метод, которым была получена информация, являлся частью цеховой тайны.

3.

– Рен! Ты здесь? Пора! – Бретта ворвалась к букинисту. Взметнулся рой неприкаянных страниц, но сразу улёгся на свои места. – Нашёл что-нибудь?

– Да, в поезде почитать…

– Мы едем? – из-за плеча у Бретты выглянула глумливая физиономия Минца, выражающая саркастическое нетерпение. – Или бежим следом? Закат скоро.

И они действительно чуть не опоздали. Дольше даже, чем Рена, пришлось ждать Алисию Нойн. Явилась она совершенно без багажа. Минц сообщил, что многие заказчики пребывают в заблуждении: раз наняли команду, та обязана их кормить и заботиться о комфорте. А на самом деле – наоборот! Дочь Прово, глядя в зеркальце и осторожно массируя опухшие покрасневшие веки, ответила: заблуждений на этот счёт у неё не имеется.

Заход на базар за сапогами был поистине молниеносным делом. Минц повёл сразу к знакомому мастеру, командующему целой оравой шушунов. В считанные минуты у них получились простые и надёжные сапоги, достаточно уродливые, чтобы их не жаль было по завершении миссии немедленно в болото и выкинуть. Хозяин лавки, стыдясь топорной работой своих безглазых подмастерий, подарил Штиллеру две неплохие медные пряжки для ремня. «Здорово! – подумал ключник очень мрачно, переобуваясь и засовывая подарок в карман. – Так и вижу некролог в «Минихском листке»: остались от Штиллера пряжки, сапожки…

Покидая столицу через Тролльи Ворота, путешественники заметили и поприветствовали чету вернувшихся с Острова садовников, вчерашних знакомцев. Мать и отец, всё ещё бледные, но с решительными, сосредоточенными лицами, куда-то спешили в компании Фенны-ясновидящей. На пожелание здоровья они не ответили, лишь взглянули встревоженно, как на назойливых незнакомцев. Бретта приготовилась задать им не менее сотни вопросов. Но Минц простонал и с энтузиазмом голодного вурдалака повлёк спутников к Вокзалу.

Железнодорожных троллей можно упрекнуть в принципиальном отказе от мыла, в прожорливости (порой даже по отношению к пассажирам и рабочим частям механизмов), в неуклюжести на поворотах – справедливо и громко упрекнуть. Но только если с утра маешься зубной болью и мечтаешь расстаться с её виновником незатейливым и брутальным способом.

Надо отдать им должное, тролли пунктуальны. И только они способны управляться с невообразимой конструкцией – железной дорогой, случайно попавшей в Новомир. Тролли, гениальные механики (к счастью, это никак не проявлялось наружно), происходили из тайного поселения «Депо». Там они ремонтировали поезда, раскрашивали их, расписывали охранными рунами – и кто знает, что ещё. Утверждалось, что ни один нетролль ещё не входил в Депо.

Да и зачем бы?

Когда команда наёмников с заказчицей явились на Вокзал, поезд уже стоял: стреноженный, накормленный, воняющий ядом, во всей своей безумной красе, готовый к отправке незадолго до исчезновения Солнца. Тролль по имени Машинист с виду напоминал мохнатый камень в халате. Он сидел, поджав лапы, на платформе и «продавал билеты».

Бессмысленный, но красивый ритуал очаровывал пассажиров. Они охотно делились с Машинистом сладостями, рыбой, яблоками и пивом. Всем было интересно, что сделает тролль с их подношением. Одно он засовывал в отверстия на теле: например, в ухо вместимости изрядной. Другое немедленно съедал. Третьему оказывал знаки трогательного уважения: сажал в своё кресло внутри локомотива, благодарил за честь совместного путешествия. Взамен выдавались маленькие квадратные кусочки пергамента. Ловкие, гнущиеся в немыслимых направлениях пальцы Машиниста придерживали кучу подарков одновременно, справляясь и с раздачей «билетов». Монеты предлагать троллям было бесполезно и скучно. С ними Машинист поступал всегда одинаково: с размаху, со свистом зашвыривал вдаль.

Штиллер нетерпеливо ждал, когда очередь дойдёт до него. У ключника имелся свой, особый способ попасть на поезд. Когда троллья лапа выжидательно раскрылась перед ним, он продекламировал:

– Если деньги нашёл, утром двинувшись в путь,

Ты ленивых засонь не спеши упрекнуть.

Ведь бедняк, что кошель потерял на дороге,

Знать, ещё до рассвета отправился в путь!

Тролль некоторое время молчал, выкатив глаза, улыбаясь всё шире и шире, а потом довольно забулькал и протянул Рену билет.

– Просрочено, – прокомментировал Машинист. – Рассветным ехать с таким билетом надо было, а теперь закат. Ничего, в одну сторону повезу. Сам придумал?

– У кого-то подслушал, – честно признался Штиллер. На Станции Нигде, на тролльих ежегодных бранных поединках, ключник слыхал всякое, порой рифмованное. Такой стих, кажется, назывался хайям.

– Отправляемся, – пробормотал тролль и, не вставая, отворил дверь в вагон. Все желающие ехать, с билетами и без, поспешили внутрь. Машинист полез в локомотив, стал тянуть за цепи и рычаги – словом, колдовал, как мог.

Поезд выпустил облако радужного дыма, затрубил и побежал, набирая скорость. Рен почувствовал резкое, как удар, ощущение неустойчивости и потери – нехарактерное для пассажира. Обычно ключник, наоборот, был беспричинно счастлив внутри надёжного, забавного тролльего механизма. Потом он вспомнил о возможной причине и заметил мелочь поганую, прилипшую к заднему окну вагона. Штиллер окинул сочувственным взглядом хмурые лица попутчиков и молча указал им на монстра.

– Так, я вынужден… – Минц не договорил, несколькими шагами одолел расстояние между их скамьёй и задним окном, рывком сдвинул стекло и, не колеблясь, спихнул тварь на рельсы. – Прошу прощения у женщин и детей, – присовокупил наёмник коротко, садясь на место. Плащ он, кстати, так и не сменил.

Штиллер надеялся, что наглец Минц не имел в виду его, упоминая о детях. Видимая разница в возрасте у них была некритической, в рамках одного поколения. Пора бы уже понять, что возраст – результат личного могущества и вкуса. Апеллировать к нему обожали только идиоты.

Но после исчезновения болотницы сердиться на попутчиков расхотелось. Все выдохнули с облегчением, заулыбались и завертели головами, любуясь на живописную долину между Хребтом Амао и столицей. В сумерках широкое поле, расшитое затейливым узором тропинок, озарял глубокий сиреневый свет Вод. Время Луны должно было настать позже, в Оомекской области.

– Рен, что это было? – Бретта подскочила с воодушевлением. – Тролли берут плату за проезд стихами. Кто бы мог подумать, что они в таком разбираются!

– Не слишком уж разбираются, – скромно признал Штиллер. – А то сидеть бы мне на Вокзале. Сейчас будет красивое место, так называемая Яма, – ключник сменил тему, не дожидаясь, что Минц подтвердит его поэтическую несостоятельность.

Поезд загремел по мосту. Под ним на мгновение раскрылся бездонный провал, наполненный туманом. Сам мост, держался, видимо, на уверенности пассажиров, что катастрофа произойдёт не сейчас, а со следующим поездом.

– Красивое место? – Алисия отшатнулась, прикрыв глаза, подождала, пока туман остался позади, и поезд заскакал по извилистому пути у подножия гор. – Скорее бы Оомек!

– Ждёшь не дождёшься увидеть своего владыку и повелителя? – Минц мог быть ядовит не только для ключников. Штиллер тоже удивился: амулетное дело, понятно, требует присмотра, но торопиться на болота стоило, только имея хороший план. Общую стратегию. Пусть бы тень замысла. Если имелись таковые, от ключника их тщательно скрывали.

– Ха-ха, – произнесла нанимательница угрюмо. Глаза её снова припухли, но девушка проявляла беспримерное самообладание. Расстроенной её видели, в слезах – никогда. Штиллер решил, что Алисия в полной мере полагалась на компетентность спутников и мечтала поскорее вернуться к повседневным амулетным хлопотам. В Оомек и назад, чего уж проще…

– Минц, с чего начнём, как прибудем? – Бретте наскучил однообразный предгорный ландшафт, лужки и нагромождения камней, неустанно повторяющееся в низком вагонном окошке. – Ищем Прово? Попутно режем всё, что встанет у нас на пути, на удобные ломтики. Идём к чародею, воздействуем на него словом и оружием, он отказывается от претензий, мы отправляемся домой? – для Бретты задание было практически завершено.

Штиллер пожал плечами и закрыл глаза. Поезд плясал, читать оказалось невозможным. Поганая мелочь висела под вагоном. Ключник знал об этом, остальные тоже, но что оставалось делать?

Бесконечно тянулся хребет Амао с крепостью Элмш на недосягаемой высоте. Штиллер там не был. Наверх возможно было попасть, только если за тобой послали грифона, слугу Островитян, построивших крепость вдали от чужаков. По-настоящему в Баронство Элмш и не хотелось. Рассказывали, что горцев настигло какое-то проклятье. Сами элмшцы почему-то связывали неприятности со скалой-основанием, на которой возведён был баронский замок. И всерьёз искали героя, способного убить скалу. Минц рассказал, глядя на серебристые шпили Элмша в облаках, что мастер Ю получил как-то письмо с предложением уничтожить камень за десять тысяч монет, то есть, за всю казну баронства. Старик ответил вежливо, что не видит смысла в убийстве скалы: если её не станет, крепость сорвётся вниз, все элмшцы погибнут.

– Нужно будет взяться за это дело на обратном пути, – закончив историю, предложил буролесец без улыбки. Алисия посмотрела на него так, словно только что впервые задала себе вопрос, кто же они такие, её попутчики.

Пещеру дракона снизу увидеть не удалось. Ключник бывал в её нижнем наружном уровне, открытом для осмотра приезжими. Хозяин, разумеется, не показался, никто и не ожидал. Пещеру украшали портреты, панно и мозаики, изображающие фантастическое создание в полёте, лежащим на груде золота и рыбы, под водой и в малой ящероподобной форме на троне города его имени. Дракон владел Амао уже лет пятьсот. Кому территория принадлежала прежде, никто не помнил. Жители освоили драконье наречие, кормили монарха рыбой из Запретных Вод. Когда гости из столицы позволяли себе нескромные вопросы о жертвах-девственницах и жёнах владыки, заключённых будто бы в легендарную Белую Башенку внутри пещеры, смотрительницы мечтательно заводили глазки и вздыхали томно.

Путешественники обсудили личную жизнь Амао.

– Он же хладнокровный, буэ, ящер! Как он с ними вообще? – Бретта выглядела преувеличенно-рассерженной. Было похоже, что кто-то её возмутиться попросил – и даже плотвы подкинул соответственно.

– Ну, как… Медленно, вероятно, – усмехнулся Минц, – как крокодил какой-нибудь.

– Фу, нет, я не о том. Не могу поверить в любовь к ящерице, пусть и богатой до тошноты. Нацепила ты все цацки из сокровищницы, в золоте от пяток до кончиков волос, по три кольца на каждом пальце на ногах, – наёмница высунула из-под лавки сапожки и поболтала ими для убедительности. – И всё равно в Башне сидишь. Кому любоваться, завидовать, кроме, может, шушунья под лавками? Смысл? И дракон к тебе, чешуйчатый гад, под одеяло лезет. Представь себе…

Собеседник, похоже, так сделал, потому что вытянул шею, высунул язык и приготовился для совершения известных телодвижений. Алисия, не раздумывая, треснула его по шее. Физиономия Минца приобрела удивительное сходство с тунцом, заметившим, что по невнимательности забрёл на пристань. Буролесец с изумлением и интересом подождал, но младшая Нойн не извинилась.

– Хватит поросячиться, – попросила Бретта, одобрительно, по-дружески косясь на дочь Прово. Похоже, идея рукоприкладства по отношению к хамоватому наставнику казалась до сих пор заманчивой, но невоплотимой. – Представь себе: редуцирующий амулет отказывает в самый неподходящий момент…

– Да, это было бы страшно неудобно для обоих супругов, – серьёзно подтвердил Минц, очарованно улыбаясь Алисии. – Причём господину Амао – дольше, чем его избраннице. Ему пришлось бы чиститься…

Нанимательница попробовала произвести ещё одно оскорбление действием, но на сей раз наёмник был начеку и перехватил её ручку. Все обратили внимание на поцарапанные, в тёмных пятнах пальцы младшей мастерицы-амулетницы. Поразительно: руки столичной моднице полагались по канону белые, нежные, может быть, с парой-тройкой лишних пальцев с учётом профессии. Буролесец хотел задать какой-то бестактный вопрос, но передумал, ладонь нанимательницы отпустил и рассказал древний непристойнейший анекдот про оомечку и бугоя. Ему возразили, что драконы гораздо противнее любых болотных чуд, даже безногих бугоев. Пока народ пререкался и ехидничал, ключник помалкивал. Он был недоволен темой разговора. Амао внушал Рену уважение и ребячий восторг. Ещё в детстве Штиллер изо всех сил пытался превратиться в дракона, но не смог.

На станции «Амао» вагон почти опустел: три дня назад в городе завершился так называемый «Осенний танец», но горожане по традиции доплясывали на улицах аж до следующего полнолуния. Те, кто стоптал башмаки до дыр, отправлялись по домам. На платформе стояло немало народу. Гномы с сумками настолько огромными, что неясно было, кто кого везёт. Ночеградцы, время от времени вполголоса напоминающие друг другу, как только что выглядели. Семья неверцев с ручной брюквой через плечо.

Но никто в вагон не вошёл. Такая тяжкая тоска исходила из распахнутых дверей и сидела под каждой скамьёй, что народ потолкался, поглядел – да и отошёл. Решил подождать следующего поезда.

Город окончился строем маленьких избушек, похожих на охранников границ Амао в Приводье. Оомек приближался невидимо в кромешной тьме, пока Луна, вспыхнув, не осветила совершенно переменившийся ландшафт. Горы остались позади, в окошках с обеих сторон замер неопрятный осенний лес. Попутчики перекусили хлебом с сыром и печеньем Ребекки. У Бретты в сумке нашёлся чудовищно кислый эль и Катеровы пряники, твёрдые, как тролльи рога. Разговоры постепенно стихли, команда задумчиво обозревала предстоящее «поле битвы». Машинист гнал, как безумный, словно стремясь обогнать ночь. Ясно, ему тоже не нравился этот рейс.

Рен задремал, и снова оказался в Михине. Мать, он знал, ушла на Рыбий базар, отец работал на чердаке. В доме было пусто, книги перешёптывались между собой, и нечто чудовищное, непохожее на привычных портовых монстров, тихо приближалось со стороны Вод. Штиллер уронил голову на плечо Бретты и рывком выскочил из тяжкого сна, изнемогая от усталости и боли в недолеченной ноге. Девушка смотрела на него с сочувствием, но не обидным, а ободряющим. Сама же выглядела на удивление свежей, ничуть не уставшей. Казалось, она превосходно выспалась прошлой ночью, а не сражалась с одержимым деревом. За окном погасла Луна. Воздух медленно наполнялся серым и розовым светом утра.

Постепенно поезд замедлил ход, точно болезненное оцепенение мало-помалу овладевало им, а уныние проникло в сердце механического чудовища и грызло там колесо за колесом, клапан за клапаном. Вагон тащился, спотыкаясь и кашляя. Наконец, всё затихло, пассажиры качнулись вперёд… назад…

– Оомек! – крикнул тролль.

4.

Четверо спрыгнули из вагона прямо в грязь. Здешние тролли, похоже, не слишком много внимания уделяли комфорту пассажиров и даже не положили платформу, не построили хоть какой-нибудь плохонький вокзал.

– Хей, господин Машинист, где тут болота, а где город? – крикнул Минц из-под капюшона. Снаружи моросил гнусный ледяной дождик, все четверо старались показать ему как можно меньше кожи.

– Город? Та-а-ам… – тролль вытянул палец вперёд, за холмы.

«А ведь верно, – вспомнил Штиллер, – был в Оомеке вокзал, был! Паразит мохнатый нас попросту раньше высадил!»

– А болота-то? Они повсю-у-уду! – прогудел Машинист, протяжный гудок слился с его голосом, вагон тронулся. И сразу в грязь шмякнулось что-то ещё, растворилось в ней.

– Э, как тебя… пакость мелкая, что ли, – пробормотал Штиллер. – К ноге! Дальше ты поведёшь.

Но существо вставать не торопилось. Оно соскучилось по родной грязи, и теперь с наслаждением отдыхало в большой холодной луже.

Минц громко прокашлялся. Ключник тоже заметил, что здешняя сырость хватает его за шею, как убийца в переулке. Не пройдёт и двух дней, как пропадёт голос, захлюпает нос, а главное – под воду лезть ещё. Он вспомнил таракана и вздрогнул – промозглый воздух был лишь отчасти повинен в этом. Минц покрутил головой, разбрызгивая воду с капюшона. И предложил:

– Поднимемся вон на тот пригорок, там обзор поинтереснее. Я к Оомеку с этой стороны не подъезжал. Осмотримся. Может быть, поймём, куда идти.

И они, конечно, полезли вверх. Взобравшись на холм, ключник согрелся и больше не ощущал неприязни к предстоящей миссии. Вдали посверкивал редкими огнями Оомек, небольшой городок, точнее, деревеньки, сбившиеся вокруг здешних легендарных источников. Вода – питьевая, целебная, приворотная, живительная, пьяная – составляла уникальное и единственное богатство оомечей. Её экспортировали повсюду, особенно вглубь, в Пустозем, до внешних пределов Новомира.

Ключник повернулся и увидел цель их путешествия. Бесконечные трясины везде, куда доставал взгляд. Вдали за редкими кривыми осинами возвышалась над топью бесформенная тень. Руины древней крепости.

– Думаю, нам туда, – сказал Штиллер. Остальные не возражали.

– А змеи тут водятся? – Бретта осматривала холмы и зеленоватые озерца, темнеющие у её ног.

– Змей тут хватает, – задумчиво пробормотал Минц, всё ещё изучая ландшафт, измеряя пальцами расстояния. – А воды питьевой у нас маловато. Болотную мы, чтоб сразу стало ясно, пить не будем.

– Почему? – сварливо поинтересовалась Бретта.

– Не исключено превращение, например, в лягуху. Впрочем, ты пей, тебе пойдёт.

Наёмники вяло переругивались, прохаживаясь по холму. Штиллер обернулся на Алисию. Та стояла на краю травяной площадки и… улыбалась до ушей. Кажется, впервые на виду у спутников.

– Какие же они замечательные! – воскликнула она и отвернулась от распахнувшихся ртов и непонимающих взглядов. – Болота! Зачарованная земля моего детства. Мы родом из здешних мест, понимаете? Я уж думала, что узнаю каждую травинку по рассказам, по маминым воспоминаниям, а нет. Ни цветов, ни ягод. Хотя – осень! Знаете, по дороге к топям мы встретим один источник, сможем напиться и переночевать. Тут издавна строили у воды, рядом с каждым родником – по нескольку дворов. Где Оомек, там дома стоят кучно, потому что колодцев много. Если не путаю… меня последний раз к деду с бабкой в пятилетнем возрасте в гости возили… в той стороне, – Алисия показала немного в сторону от далёких руин, – должен быть их дом. За высокими ольхами. Навестим?

– А почему тебя потом к старикам больше не возили?

Дочь мастерицы-амулетницы пожала плечами.

– Мама с родителями поссорилась. Дед меня потерял на болотах. Наверное, сама отошла цветочки рвать. Какая-то лошадь приблудная меня домой привезла. Мама ужасно кричала, мы сразу уехали обратно в Лена Игел. И потом совсем редко разговаривали через котов. Я каждый раз на Годовой Поворот посылала весточку, что мы здоровы. Или к нам кот заходил в лавку, передавал привет взамен на обереги. Мама не возражала.

Алисия закончила шёпотом:

– Она в последнее время ни с кем не спорит. Сидит себе в углу и в окошко смотрит. Как будто ждёт чего-то.

Минц, вышагивающий впереди, остановился, ухватил кривоватую, но крепкую берёзку, забрал у Бретты топорик и срубил деревце.

– И вам тоже советую! – наставительно произнёс он. – Ищите крепкую длинную палку, примерно раза в полтора повыше вас, лучше с рогатиной на конце. Эта штука вам ещё жизнь спасёт!

Поганая мелочь, подёргиваясь на ветру, тащилась шагах в двадцати позади группы, не отставая, но и не приближаясь.

Расстояния в оомекском краю вводили в заблуждение даже бывалых бродяг. Минц надеялся уже к полудню добраться до родственников Алисии. Но пришлось тащиться целый день, прежде чем приятели вышли к посёлку у родника. Древние, крепкие постройки окружали простой каменный колодец с журавлём. Ворота всех дворов выходили к нему. А к болотам повёрнута была глухая стена, ни окошка не смотрело в ту сторону. Алисия подвела наёмников к одному из домов. Красили и подновляли его очень давно. Три большие грязные собаки выбежали навстречу, коротко облаяли для порядка, но к дверям подпустили, присели, наблюдая за приезжими, готовые в любой момент попробовать их на вкус. Алисия стукнула в окно. Оттуда на четверых приятелей уставилась невообразимо древняя старуха.

Сам вид её способен был напугать или вызвать недоумение.

Все женщины тратили немалую часть личной магии, чтобы выглядеть моложе. Для большинства такое поведение было чуть ли не инстинктивным – кроме лесных ведьм, убеждённых сторонниц «натуральной красоты», усатых леди с бородавками на носу. Таким образом, шутка о трёх возрастах женщины («девушка – молодая женщина – бабушка умерла») описывала почтенную многовековую традицию. Так сказал бы Штиллер, объясняя, почему ему стало неуютно при виде бабушки Алисии. Он сразу подумал: «На что растратила своё могущество ведьма, если у неё не осталось даже на прямую спину и ясный взгляд?»

– Бабушка! Это я, Алиска.

– Хорошо, – спокойно ответила старуха. – Ты – маленькая Алиска. С друзьями твоего отца. Погодите, открою дверь. А вы мне пока воды из колодца наберите, вёдра у крыльца стоят.

Окно захлопнулось. Из-под крыльца показали ушки четыре ведра.

– В колодец долго-то не смотрите… – донеслось едва слышно, – утянет…

– Спасибо! – крикнул Минц и буркнул угрюмо: – Думал: предупредит или нет?

Он осторожно, оценивая опасность, подошёл к колодцу и сдвинул крышку в сторону.

Вода плескалась на глубине трёх-четырёх локтей. Жердь-стрела журавля заскрипела жалобно, протяжно. Наёмник быстро перелил воду в старухино ведро и снова потянул цепь вниз, не заглядывая в воду. Рен подставлял вёдра, чтобы дело шло быстрее. Только на мгновение он не выдержал, заглянул внутрь – и его взгляд встретился с чужим. Казалось, сама вода смотрит на него из колодца, а солнышко плещется в ней маленьким ненавидящим зрачком. Но день был облачным и клонился к закату…