Команданте

Алексей Суслов

Команданте

Глава 1

В пятый раз были вдвоём в Мексике. Первый раз – в медовый месяц. Лил дождь в аэропорту, Лулу испугалась за сохранность чемоданов, но попав в мои объятия, снова стала защищённой и тёпленькой. В такси разговаривали с усатым водителем, отцом семерых непоседливых ребятишек. А ещё он наперебой говорил о Че Геваре, Фиделе Кастро, и нашёл путь в гостиницу втроём прошёл на одном дыхании. К революционерам я, как и Лулу, с самого детства относился с глубочайшим уважением. Может, потому что ненавижу капитализм и все его производные.

Подъехали к гостинице, и солнце золотом окрасило всё и вся. Какая чудесная красота, браво Достоевский! Лулу прищурила глазки даже под солнцезащитными очками, которые и не любила, но отчего надела в самом нашем русском аэропорту. Иногда она творила разные странные вещи, но мне всё в ней нравилось и нравится до сих пор. Я сам её выбрал из миллиардов женщин всех рас и национальностей, и грех жаловаться за это чудо природы. Она одна такая. Сладкая, сладкая. Добрая, добрая.

Закрыв дверь гостиничной комнаты, мы прямо в прихожей стянули с себя всё мокрое и неприятное до одежд прародителей и веселясь, и шутя побежали в душ. Перепробовали точно не одну баночку с банным шампунем, Лулу стала пахнуть пампасами, а я – Кольдерьерами. Два счастливых студента, попавших в мир своего детства. Тогда, как и сейчас – «Амиго». Лучшего слова не было и не будет никогда.

Входит в незапертую дверь управляющий этой гостиницы, а мы слушаем «но пасаран», и улыбаемся ему. Дон Луис Эстебас. Очень приятно. Алехандро, Лулу. Чуть за тридцать. Москва. Журнал «Огонёк». Дон Луис жмёт наши лапы со всем уважением. У него в доме до сих пор карта Советского Союза на самом видном месте. Не снимет никто. И у детей его тоже не снимут. А у внуков – и подавно. И Соединенные Штаты тоже будут справедливым и честным обществом. Человечество пробудится к подлинной государственности, по другому нельзя, и баста. Об этом и сам Сан-Хуан проповедовал. Социализм и христианство станут единым фронтом против разграбления наций безнравственным империализмом.

Открываем втроём окна, два, три сразу, одновременно – и душистый июльский вафельно-банный воздух Мехико врывается в наши лёгкие, а солнечный свет делает каждую вещь в комнате исключительным произведением искусства.

– Крылья, дайте мне крылья! – кричит по-рязански Лулу. Красивая полногрудость делает её ещё выразительнее с точки зрения присутствующих рядом двух мужчин. Я почувствовал лёгкий укол ревности. Как же ей шёл к фигуре и личику лёгкие ситцевый халатик, по которым не было ничего, кроме бархатной кожи и запаха росы!

Я увожу дона Эстабаса подальше от этой умопомрачительной красоты. Договариваемся о лекции в Гаванском университете на следующей неделе, встрече с ветеранами Второй мировой, как мексиканцами, так и других государств, и далее, и далее. Надёжный человек. Друзья из Петербурга не обманули. Правильно видит положение стран, не входящих в G7. Голод в Африке, он и будущий голод во всём мире. А зажравшиеся монополисты пируют одним днём, как пировал любой из французских королей. Где они сейчас – эти французские короли? Как и все остальные. Ушли на свалку истории.

– Дон Луис, а вы с нами в Гавану? – с надеждой интересуюсь я.

– Увы и ах, нет возможности, приболел внук, да и сам неважно чувствую себя в последнее время. Но буду следить за вашей деятельностью по интернету, уважаемый амиго Алехандро, – разъясняет обстановку на ближайшие две недели дон Эстебас, и мы жмём лапы друг друга с ещё большим уважением. Доброе латиноамериканское сердце. Настоящий христианин и революционер. Эта земля достойна таких пылающих чувством справедливости людей с большой буквы. Достойна быть свободной и не угнетаемой никаким алчным супостатом. Viva la Mexico, Viva la Cuba!

Глава 2

Ночью громыхала природная революция – гроза, от запада и до востока. Лулу даже от страха напрудила в двойную простынь, поэтому интимных игрищ в ближайшие три дня не предвиделось. Неожиданно проснувшись, пришлось завтракать в кафе за два квартала от Лулу. Надеюсь, с ней это не перейдёт в хроническую фазу. А так она добропорядочная, если её дневники не врут. По обеим сторонам сидели барышни, в стиле домино. Одна, та что слева, сосредоточенно грызла карандаш, уставившись огромными глазёнками в плакат с голым мужским торсом, а правая, леворукая, с красивыми жемчужными зубами, очаровательно уминала макароны с сыром. Я ей подмигнул с пиратской ухмылкой, и она с печалью амазонки окинула взглядом свою «подругу». Классная живописная компания, ничего не скажешь. Мечта почившего Фрейда, или разборчивого художника-монументалиста. А для моего аппетита – очень даже ничего. Сразу два окна с грохотом распахнул вновь налетевший ветер. И одновременно влетела Лулу. Бог ты мой, какая «всесокрушающая» ярость пришла вместе с ней! – Вот ты где, змеёныш! Как ты мог бросить меня в такую минуту?! – Пупсик, успокойся, с кем не бывает. – Да он ещё сидит здесь и насмехается надо мной! Официант! Гарсон! – Лу, это не Франция, здесь нет гарсонов… – Замолчи, здесь только я, тебя здесь нет!!! – Странно, почему я не чувствую никакого запаха… – Девочки! – Ага, вот это уже правильные мысли. Прибегает несчастное от недосыпания юное создание, с фартуком сзади, с глазками дикой напуганной лани подножий Эльбруса. Три татуировочки, хорошее знание испанского отборного мата. Но явно не местная. – Слушаю вас, сеньора. – Водички, и пожалуйста, побыстрее, у меня обезвоживание. Сами понимаете. Девушка стала выглядеть ещё более не в своей тарелке. На Лулу она даже не взглянула, а умчалась на одних цыпочках, молниеносно. Про мой заказ я даже не успел обмолвиться. Но сама эта ситуация меня дико забавляла. Особенно то, что девушка с карандашом и девушка с макаронами вообще никак не отреагировали на весь этот цирк или театр. Может, они завсегдатаи этого кафе, и здесь это в привычке вещей? Так сказать, естественный мексиканский колорит? Лулу, может ты знаешь больше, чем я? – Во сколько твоя лекция? – из-за спины, но точно ко мне обратилась моя подруга. – Ты хочешь там присутствовать? – А что, я уже прокажённая? – Я этого и не говорил. – Но глаза твои сказали. – Моя душа молчит… но: «Благоухающая роза, ты, Кармен. И не найти другую мне взамен. Благоухай, цвети же до конца, Не начинай всё с белого листа». Лу промокнула глазки салфеточкой. Даже сейчас она для меня – Богиня. Ну и что, что как у всех баб, у неё случаются естественные конфузы. Я тоже не святой. Да, с лекцией моей сегодня не получится, но разве это не доказывает, что я плохой лектор и личное переношу в профессиональные сферы? Пусть так, я с силах видеть свои собственные недостатки, но как их разумно воспринимать в Ней, в Богине моей, если она вся из золота и серебра, а драгоценная как дочь венесуэльского касика, и у неё куча христианских нимбов над головой, а ты вдруг взял и приметил в этой Богине нечто совсем уж земное, чуточку постыдное… Нужно ли обожествлять женщину, вот в чём вопрос. Есть ли такие небеса, которые рушатся на землю? Есть. И благоразумен тот, кто трезво видит всё очевидное и на ладони. – Какая вкусная водичка, дорогой, – как овечка проблеяла раскрасневшаяся Лулу. – Возьми в номер. – Две бутылочки или три? – Бери сколько дадут, мы завтра летим в Гавану. Всё остальное куплю я. С текстом лекции я провозился до самой глубокой ночи. Но это было ни с чём не сравнимое удовольствие. Кроме, конечно, Лулу. Она – моё самое несравненное удовольствие. Всё остальное – тишина.

Глава 3

Я один не боюсь летать на железных птицах с двумя крылами? Лулу в этом – полное подобие моё: в самолёте она буквально растворилась в любопытстве ребёнка, которому всё интересно. Хотя в «земном миру» она была жуткой трусихой, как и подобает истинной леди, которой необходим настоящий джентльмен. Обалденной стройности стюардесса разносила успокаивающие и расслабляющие напитки, и мы их набрали как самые настоящие водохлёбы. Запасы с земли быстро канули в Лету. Лулу жить не может без кофе, он её тонизирует на весь день, тем более ей столько требуется энергии в течение дня, что этот напиток богов я бы сам ей выращивал на собственных ладонях; я же, как истинный испанец, живущим при том в Риме, у которого энергии хоть отбавляй, удовольствовался настоящим душистым чаем с ломтиком лимона и парочкой листиков горной мяты, распространившей альпийский аромат на весь салон аэробуса, что меня несказанно обрадовало, ведь были среди нас, пассажиров, и страхом исполненные девушки совсем юного возраста, и старушки, теребящие рукава и платочки, перебирая в уставшем от жизни уме последние услышанные сплетни со всей округи мексиканской столицы. В Гавану летели и телевионщики из Перу, и горстка бразильских спортсменов обоих полов, в разноцветных костюмах, на которых я не разобрал ни одного иероглифа. – Алехандро, а вот скажи: когда ты впервые увидел меня на фото, что ты почувствовал? – Глубину твоей детской души. – Во взгляде? – Во всём что есть ты. Лулу опустила взгляд на мои руки. Я наклонился и поцеловал её в краешек губ. Она пахла ночью нашей первой любви. Я даже я весь ушёл на мгновение в эти запахи воспоминаний. Обладать такой женщиной – чудо из чудес. Поднимаешься на самый горный пик Земли и видишь бескрайний океан. Это невозможно повторить, кроме нас двоих. В этом и есть неповторимость Любви. Нашей Любви. – Увидел, и потерял осознание времени, в котором я пребывал. Видя такую красоту твоей души, невозможно не возблагодарить Творца и родителей такой девушки. – Ты подумал, что я счастливая жена и мать? Испугался, что такая женщина не может быть твоей? – Поняв вечный смысл великого произведения искусства, руки невольно тянутся забрать такой шедевр в свой дом. – Да, но это уже воровство. Я могла принадлежать другому мужчине. – Кто, кроме меня смог бы удовлетворить зов твоего сердца и плоти? – Кто угодно. – То есть, ты хочешь сказать, что я рано раскатал губы? – Я могу быть твоей, только если ежесекундно буду знать, что я желанна и неповторима в своих правах оставаться во всём женщиной. – Упаси Боже меня вникать в женскую философию. Но обычный парень из небольшого городка вряд ли при первом взгляде на такое совершенство будет перебирать в уме названия своих яхт и лимузинов, с помощью которых мог бы сразу уложить эту богиню на ложе познания греховных удовольствий. – Обладать женщиной – грех? Ты случайно не облатку проглотил, пока я рассматривала адмирала с такой забавной привычкой подмигивать мне каждый раз, когда трясёт самолёт? – Он заигрывает с тобой? Я начинаю тебя ревновать. – Я не твоя собственность, но ты возделыватель самого чудесного из земных садов. Только не забывай ухаживать за цветами, иначе они завянут от равнодушия и тоски. – Твой сад в надёжных руках. – Самовлюблённый мальчишка, вот ты кто. – Отнюдь. Я знал, какую ответственность на себя возлагаю. – Адмирал так не считает. – Тогда я затоплю всю его эскадру и он капитулирует со всем позором прямо под твоим сочувствующим взглядом. – С какой стати я буду сочувствовать какому-то постороннему мужлану, разглядевшему во мне кобылку, которую он хотел бы объездить ближайшим уикендом. Пусть помечтает, сегодня я не так кровожадна, как мне бы хотелось. Как наивны некоторые особи мужского пола, нацепившие на себя государственные регалии! Прямо рыцари без страха и упрёка, считающие, что бренчание их доспех вводит дам в любовный ступор. Смехота. – С каких пор ты стала размышлять над судьбами адмиралов? – Ты же знаешь, что я нахожу образы для своих книг везде, где есть моё любопытство. – Мне тоже начать утолять своё любопытство прямо здесь и при тебе? – Не заводись. Ты бросил меня одну в гостинице совсем неизвестного города, и я, проснувшись, да ещё в таком стрессе по поводу сам знаешь чего… – Это женское, и я это понимаю, и принимаю, как твой мужчина. – Поверь, мне нелегко было осознать, что ты способен на такое… – Я не способен на такое, Лулу! Я люблю тебя. – Но эта твоя трусость… бегство… – Я поддался эмоциям. – Алехандро, ты – не женщина, женщина – это я! – Ты напрудила в постель, детка. – Ну и что? – Скажи это вон тому самому адмиралу. Он от души повеселится. – Ты отстранён от моего тела на две…, нет… месяц. И не бегай за мной и не вздумай даже прикасайся. Я найду способ утолить свою жажду настоящим мужчиной, который не бросит свою даму в беде. – Например? – Женская фантазия безгранична. Как и мужская глупость. – Первым твоим мужчиной был и останусь я. – Даже не надейся, предатель. Теперь твоё совершенное произведение искусства принадлежит Вселенной! На месяц, а там всё зависит от тебя самого и твоего умения залечивать женские раны. Господин адмирал, позвольте спросить, а что известно о судьбе командора Нельсона? Так его и не простила леди Гамильтон? Простила, говорите. Вот дура.

Глава 4

Столица Кубы нас не впечатлила. Может это и экзотика, но моя Испания, родная мать, и Италия, моя мачеха, и Россия, моя учительница, намного были ближе для моих эстетических вкусов, чем это кладбище нереализованных мечт. Горько и больно смотреть на то, чего не получилось. Кто может построить на земле рай, если под боком так много денег и свободы? Но Гавана – это тоже пища для ума. Лулу это сказала. Её отец однажды попросил её изобразить цветными карандашами идеальный мир. Шмыгающая носом девочка изобразила круг безупречной формы, а в центре круга – серп и молот. Усталый от тяжёлой 10-часовой работы мужчина погладил ребёнка по мягким и пушистым волосам, и счастливый, отправился на кухню, чтобы выпить стакан чистой воды, как он делал всегда перед сном. Мать в это время смотрела погоду на завтра, распределяя в уме, куда и сколько потратить сил на своём подсобном хозяйстве. И имя Лулу дал отец. И кто я такой, чтобы с такой красавицей не послужить самой справедливой революции на свете? Миру нужны перемены, а перемены не рождаются в спальнях и душевых кабинках. Как бы вы не хотели жить тихо и смирно, не изменяя мир вместе с собой, вы угрожаете миру задохнутся в его собственных отходах жизнедеятельности. И без деятельности по очищению планеты от: жадности скупости тупости лени разнузданности пошлости [вы рискуете стать женой Лота]. Библии я давно не доверял. Как только появились первые мозоли. Бог для меня не рождался, и не умирал. Бог был до меня и будет после. Бог и смерть – вещи несовместимые, иначе все наши труды были бы той самой мастурбацией, о которой не принято говорить, но которая рождается с нами и умирает. Бог – это экстаз, Бог – это что-то такое в нас, что сподвигает нас на всё новые попытки улучшить свою жизнь и тем более – жизнь других. Здесь, на Кубинской земле, я должен дать людям веру в себя и свои возможности. Вечером они не включат телевизор, а найдут в семейной библиотеке томик Маяковского или Хемингуэя, запасутся ладно пишущей ручкой и появившимся после дня рождения блокнотом, и начнут строить свой мир, ещё призрачный и далёкий, и нуждающийся в кропотливых доработках, но это будет уже жизнеспособный вектор в направлении сделать себя частью идущего к лучшему мира. Лулу оставила меня один на один с душой Гаваны. Я одел лучший костюм, лучшую шляпу и отправился в парк, чтобы дополнить три листа своих тезисов. Там меня уже ждал Сергей Иванович, тоже политический философ, знаток русского казачества и почерка Гарибальди. Он воспитывался в ленинградском детском доме, закончил институт иностранных языков – испанский и португальский, возрос до подполковника Комитета государственной безопасности, развал СССР встретил на этой, далёкой от агонии собственной Родины, латиноамериканской земле, где верили, что будут силы и будут смельчаки, достойные вернуть социалистическим идеалам новую жизнь. Сергей Иванович был одет неброско, хотя обычно русские мужчины предпочитают носить куда более безликую одежду. Но его украшала военная выправка и острый и пронизывающий знаниями психологического анализа взгляд. Реалистичный мудрец. Чтобы жить, надо действовать. Чтобы достойно умереть на земле , надо не возноситься высоко в небо, ибо всё есть здесь, возле тебя и внутри тебя самого, так возьми и действуй. – Как летелось, друг Алехандро? – Мы пожали друг другу руки и уселись на лавочку, предварительно убрав с оной кем-то забытые косметические принадлежности. – Отлично. Жена развлекала меня рассказами о детстве. Любит, знаете ли, упрекнуть меня в том, что я так и не повзрослел. Сергей Иванович усмехнулся в усы и по-приятельски толкнул меня в плечо. – Ищите в женщине загадку, но никогда не ищите весь ответ на неё, иначе потеряете дамское доверие. Любой из них хочется быть независимой наполовину. Тем более, от наших политических действий. – Голос подполковника напоминал шум осеннего ручья, вобравшего в себя за тёплое время года все прелести задумчивости и веселья. – Лулу способна заменить меня во всём, кроме деторождения, – без всякой иронии и без всякого излияния души возразил я этому очень достойному собеседнику, чьи книги я любил и уважал, но чьи взгляды на семейные отношения я подвергал суровой критике. Когда-нибудь этот русский отставник всё же откроет двери Загса и оставит там память о своих любовных отношениях. Зоя Тимофеев на весьма достойна этого торжества. Мы обсудили смену власти в Австралии, я поделился мыслями о судьбе Музея Русской Истории в Софии, где я был почётным членом попечительского совета, а Сергей Иванович дал пару советов, как прибавить к судьбе этого музея ещё большего внимания со стороны западных пацифистских сил. – Алехандро, но вы-то сами верите, что есть будущее у нашей новорождённой России? – Будет трудное детство у этого ребёнка, но трудности только закаляют характер. – Вы готовы быть заботливым взрослым, чтобы не дать в обиду это благодатное дитя? – Это мой долг. Лулу постоянно просит меня помочь своими знаниями именно вашей стране. Кое-какие чертежи и сметы я захватил уже сегодня. Это несомненно грозное оружие. Оно будет в надёжных руках, как я понимаю? – Вакханалия безвластия у нас канула в прошлое, настало время дать России заговорить и быть на равных с другими дитятями. Песочница-то общая, но большинство так и норовит в нас швырнуть песочное, да в прямо в оба глаза. – Вы гарантируете нашу с Лулу безопасность? – Как свою собственную, дружище. Об этом даже не думайте. Мы друзей не бросаем на произвол судьбы. Передавайте жене привет, а я пойду изучать ваши работы. Завтра встретимся, но уже в другом месте. Вам позвонят. Было приятно познакомиться с вами, Алехандро. Всё лучшее только начинается.

Глава 5

Меня слушает огромная аудитория Гаванского университета. Мой триумф. Бабушка, гордись мной. Спасибо, Куба, спасибо за надежду. У всех нас непременно получится. Мир уже скоро начнёт меняться, люди станут с уважением и непритворной симпатий относиться к каждому, кто встретится ему на пути. Дружба придёт в изнурённое прошлым будущее. Ленин на стенах Гаваны улыбнётся, как никогда не улыбался, монастырь Санта-Клара воспоёт своим лучшим голосом, а собор Непорочного Зачатия даст людям новых людей. Без всяких грехов и изъянов. Спасибо, Бог! Передо мной 23 листа убористого почерка, мои неразборчивые каракули. Я учёный, больше 50 архивов были моими кузницами научных открытий, но здесь я волнуюсь. Это нечто похожее на первые ласки с Лулу. Я провожу обеими руками вдоль её тела, она чуть наклоняется вперёд, я поднимаю свои горячие ладони к её груди, слегка прислоняюсь к ней, я чувствую её токи, и даже сердечко её начинает мне салютовать. И вот то же самое, в Гаване, перед этими очкариками и дальнозоркими профессорами в наскоро отутюженных пиджаках. Они смотрят на меня как на Христа. Стоп. Я начинаю сбиваться, дорогие аплодирующие. Мне нужна лёгкость. Лёгкость Лулу. Я вижу пятно под ней, а она спит как ребёнок. Я не верю в это пятно, я его выдумал. Лулу само совершенство, её страсть похожа на свет июльской луны над пшеничным полем. Я не вижу никого перед собой, и голос мой порхает стрекозой в этих достопочтенных стенах кладезя знаний, замершего перед рывком справедливого социализма. «Наша планета нуждается в тишине ядерных конструкций. Зло неспособно успокоить человечество. Есть волны доброй силы, мы их нашли. Господа завсегдатаи слушаний по стратегическим и наступательным вооружениям, мы говорим вам: довольно, займитесь чем-нибудь другим, уберите руки от опасности для всех. Дети не должны плакать, видя репортажи, где плачут такие же крохи, как и они. Детям всё равно, где вы будете дальше зарабатывать свои денежки, но дайте нашим детям наконец бесстрашие перед грядущим». Одной из студенток становится плохо и она красиво падает в объятия своего довольного друга. Снова аплодируют так, что я моргаю как в детстве, на новогоднем утреннике. Я вижу Лулу, она улыбается на своей кухне, в нашей Барселоне. Звучит воркующая гитара, а за окном – ламбада, ламбада, вечная ламбада. Товарищи учёные, а не устроить ли нам карнавал в честь III Интернационала? Сергей Иванович, дружище, запускайте установку Доброго Луча, мы все хотим перемен, усталость невероятная от кровожадного капитализма, нам ещё Мадагаскар спасать, женщин Европы научить жить по средствам, а не по кредитной карте своих любовников, надо вернуть моду на скромность и девственность, порядочность и уважение к старшим, вернуть настоящее детство, убрать лишние плакаты, запретить рекламу и разврат, объявить духовную скупость вне закона, дать каждому жаждущему и алкающему любимую книгу, две, десяток, сотню; пусть лучше книга лишит сна, чем выкачает мозг маниакальными сценами проституции и реалити-шоу выгребных ям. Я освобождаю горло от тесноты плотной рубашки. Альпинист, забравшийся на вершину своих мечтаний. Скоро вы услышите невероятное. Нет, птицы и звери не заговорят на человеческом языке. Материки тоже не придут в движение, облака не побегут вспять, как и реки, и ручьи, и канализационные потоки. Но мир удивится. Мы все удивимся, даже я, один из сопричастных к этим чудесным преображениям. Телесериалы начнут терять публику, тинэйджеры поубавят инстаграмную прыть, в моду войдут лингвистика и поэзия, библиотеки увидят очереди, больницы вздохнут с облегчением и добавят палаты в роддома, души индейцев сабонеи и тоино обретут вторую жизнь и сам Команданте Че Гевара наконец-то возрадуются победе, которую у него хотели украсть.

Глава 6

У Лулу бывают озарения. Вообще, она девочка чувствительная к своим партнёрам, коих у неё было хоть отбавляй. Был даже араб, отчаянный парнишка, пытавшийся её понять ускоренными методами, но Лулу скорее выбросит пищу в ведро для отходов, чем даст прямо таки сразу кормить себя с руки. А араб ей нравился, говорило культуре и неотразимости определённого типа женщин, внешне пугливых и скромных, но внутри содержащих настоящий везувий. Говорят, они целовались сладко и утончённо, вернее, она давала себя целовать, и кое-где, робко и со страхом выказывала инициативу, два шага вперёд – полтора назад. А вдруг он не тот, кто мне нужен? Грызла душу Лулу. То же самое и со мной. Лулу моя слабость, но арабскими сказками я «переболел» ещё в детстве. Девушки до Лулу направляли свою инициативу на меня, Лулу пошла по тому же следу. Это повод держать её на расстоянии. Прости, Лулу. Гуляя по Гаване, я с нетерпением ждал, когда Лулу пойдёт поглазеть на ту или иную вещь. Я одиночка и мне иногда требуется свобода. Это не значит, что я отбрасываю её и покрываюсь эгоизмом и самолюбованием. Нет, мне просто надо привести мысли в порядок. Кто я и зачем здесь. Что завтра будет со мной. Какое ещё открытие предстоит сделать мне и достоин ли я новых озарений. Это слабость творческой натуры. Я никогда не сольюсь с Лулу в тандеме Сатурн-Ио; у меня нет железобетонной очевидности, что поведу Лулу под венец; наука и любовь – Лулу, перестань, слишком поверхностна, чтобы знать всё о мужчинах, при чём таких, как я. Что ты знаешь об измене и способах её совершить. Ты прекрасна и неотразима, но ещё один повод задуматься. Позвонил дон Эстебас. Говорит, открыл утреннюю газету, а там моя морда во всём апофеозе ментора. Говорит, даже пепел уронил на брюки и получил хорошую взбучку от жены. Говорит, весь мир обсуждает, о чём это вещал этот итальяшка с испанскими корнями волос. Мир изменится? Он в своём уме? Кто способен изменить ми? Супер компьютер? Распылитель запаха счастья? Всемирный валютный фонд? Президент США или генеральный секретарь ООН? Римский Понтифик? Женщина, родившая в 72? Горлопан, вот он кто, этот Алехандро Ньяти. Говорят, он помешан на ай-ти, да так даже, что его подруга не знает, когда он спит. – Что скажите, мой дорогой друг? – воткнул в себя флешку Дон Эстебас, в надежде скачать с меня все эмоции оплёванного гения. Я задумался. Человечество любит гадать на кофейной гуще. Руки людей всегда во сне сжаты в кулаки. При солнечном свете эти кулаки иногда разжимаются, но не надолго. Я же предлагаю каждому крылья к этим рукам. Забудьте, что вы можете рвать ногти об бетонную стену лжи и пропаганды насилия, я предлагаю вам, мои дорогие и любимые человеки, библейский код мира, чего вы так морщите свои напряжённые лбы? Я смутьян, так по вашему? И перед вами не нужно метать бисер? Тогда вы погибнет в собственной западне. Моя компьютерная программа тогда вернётся к Богу, раз вам лучше держаться болота, чем вырастить на том месте оазис? Я не предлагаю вам рай, я предлагаю вам стать самими собой. Я разрабатывал свои инновацию целых 8 лет, я снял с себя невероятное количество заблуждений и ложных догм, я забывал приносить удовлетворение своей подруге сердца, а вы выставили мне свой счёт кретинизма? Но ведь отступать уже поздно, и если мы не закроем себя цифровыми вирусами иммунитета против оголтелого потребительства и накопительства, природные вирусы, неподвластные нам, просто-напросто безжалостно уничтожат нас как биологический вид, представляющий опасность для планеты. Лулу выходит из ванной в чём мать родила. Улыбается. Соски торчат как пузырь на презервативе, гладкий лобок манит и влечёт. Я наскоро прощаюсь с доном Эстебасом и приглашаю её на колени ко мне. Она уходит на кухню, издевательски виляя бёдрами. Слышит вздох холодильника, вот льётся вода или молоко, включается музыка на полною мощь, Лулу начинает танцевать. А может отвести её под венец? Ну чего в ней для меня ещё не хватает? Не хватает изъянов во внешности и уме? Её походка здоровой и доброй крестьянки сводит меня с ума. К тому же она правоверная католичка. В Риме мы за неделю посещали 3-4 собора в неделю, и везде Лулу была красива в духовном облике верной и покладистой женщины. Что во мне с ней не так? Опасение, что а вдруг она решит проверить мою ревность таким способом, что мне придётся разорвать свою душу в клочья? На расстоянии друг от друга такое невозможно. Как писал великий русский поэт – «лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии». Лулу, ты достойна свадебной мессы, но я воздержусь. Но ты не плач, всё невозможное возможно. Я стучу по клавиатуре старенького компьютера, предоставленного мне любезным кубинским правительством без условий и оговорок. Стучу как пианист. Трусы прилипли к коже вращающего кресла, в животе – голод, в голове – моя программа для спасения человечества. Не возомнил ли я себя новым Иисусом Христом? Вы говорите невероятную чепуху! Алехандро знает себя, он не маниакальный сумасшедший, одевший на себя личину жаждателя абсолютного внимания к своей персоне. Он учёный, он христианин, он – поборник справедливости и духовности, он не против Господа, он с Ним и с Его детьми. Алехандро только лишь предлагает каждому забыть об этом неудачном устройстве мира и начать строить новый. На библейских началах, как это сделал Ной и его семья. Каждому будет как награда новый ковчег. Пусть он от искусственного интеллекта, но ведь ИИ – это тоже Божье благо в умелых и разумных руках. Будущее в наших руках. Кого вести к венчальной мессе – всё так же в наших руках. Дети, образ жизни. Глубина неба и океана. Толщина и высь дерева. Грёзы. – Милый, ты будешь салат из… – интересуется Лулу под музыку каких-то ритмичных молодых голосов. – Я ещё полчаса занят. К тому же, ты знаешь, что у меня на сельдерей аллергия. – Но у меня нет сельдерея. – Зато у тебя есть способ убить мою мысль. – Опять спасаешь мир? А как же я? – С тобой всё в порядке. – Я так не считаю. Ты изменился. – Я выполняю свою работу. – В этой работе, я так поняла, мне места нет? – Отнюдь. Ты ошибаешься. – Я не ошибаюсь, я это вижу и ощущению кожей. Зачем тебе весь мир, когда есть я? – Мечта детства. – Но ты уже взрослый, какие могут быть детские мечты. Ты даже не спрашиваешь, хочу ли я ребёнка от тебя. Я словно манекен, которого достаточно одеть и иметь подле себя для эффекта посторонних глаз. – Ты описалась. Я не могу это забыть, никак не могу. – Чокнутый дурак, ты до конца моих дней будешь мне напоминать об этом?! Или то что я целовалась, когда ты протирал штаны в своей долбаной библиотеке при церкви святого Августина? «Встань и иди»! Это я тебе говорю, я, женщина, с которой ты спишь! – Ты сбиваешь меня с программирования, дорогая. – Тогда я приду и разнесу этот твой ИИ к чёртовой матери! Никто ещё так не выводил меня из себя, как ты, самовлюблённый идиот! Никто! – Мы станем известными, поэтому не зазнавайся. И хватит кричать на меня, я на работе. – Гренки с сельдереем будешь? Я могу сходить на рынок и купить. – Я последний раз ел сельдерей накануне вступительных экзамен, которые поэтому успешно провалил. – Отлично, Алехандро, просто отлично! Береги себя, ты же гениальный из гениальных! Да как только твоя мамочка справлялась с тобой! Да от стручка перца чили слаще, чем от тебя! – Не переходи на личности, иначе я перееду в другие апартаменты. – Тебе их никто не даст, здесь не Рим и не Мадрид. – Это ты так считаешь, а я считаю по-другому. – Иди, я приготовила твои любимые спагетти. Спасение мира подождёт, когда тебя зовёт та, что выбрала тебя из толпы возмущённых поклонников. И для чего я только это сделала, сама не знаю? Ты неисправим.