Свет погасшей звезды. Мифы о звездах и маяках

7.

Радость и торжество Цирцеи оказалась слишком короткой.

– Маяк погас, услышала она голос Одиссея, – а как он мог погаснуть, если он настоящий., этого не может быть.

– Ну нашелся какой-то умник, который хочет нас разлучить, – тяжело вздохнула та.

Только она тут же увидела, что и он совсем по-другому на нее смотрит:

– Мне снилась Пенелопа, она совсем не была похожа на тебя.

– Тебя обманул Гипнос, – отвечала Цирцея, глазом не моргнув

– Это ты меня обманываешь, я не знаю, кто ты, но ты точно не Пенелопа.

Вот тут Цирцея пришла в ярость, понимая, что терять ей больше нечего.

– Наглец, конечно, я не твоя серая мышь Пенелопа, странно, что ты этого сразу не разглядел

– Ты опоила меня, я все забыл, но разве ты не ведала, что рано или поздно память возвращается, и тогда уже ничто не сможет удержать под фальшивым маяком.

– Но ты сам выбрал этот маяк, спроси у Гермеса, если мне не веришь,

– Выбрал в дурмане, но здесь я больше не останусь, теперь только один маяк остался, и он не погаснет. И я доберусь до дома, до своего острова, до своей Пенелопы.

– Вырывайся, добирайся, только запомни, что у тебя два пути, либо остаться здесь, пусть и без Маяка, либо никогда до нее не добраться. Посейдон не допустит этого. А он сделает все, о чем я его попрошу. Вот привел же тебя сюда, и к ней тоже никогда не приведет, можешь даже не сомневаться. Чувство вины – самое сильное из всех чувств. Оно и не на такие подлости и подвиги бросало и людей и богов.

В тот самый момент в погасший маяк попала молния Зевса, и Одиссей убедился в том, что он должен бежать с острова.

– Пусть лучше никогда не добраться до Пенелопы, чем оставаться здесь, – заявил он.

Цирцея поняла, что у него есть характер, и готова была поменяться с этой девицей местами, если бы это хоть в чем-то ей помогло, но ведь не поможет.

8.

Когда Посейдон вернулся на остров, Одиссея там уже не был.

– Он все вспомнил и сбежал, – простонала она, как это могло быть вообще возможно?

На стороне Пенелопы все, почти все богини, – произнес он, решив не скрывать правду, ведь он убедился, что от этого становилось только хуже. Но и тебе ничего хорошего не ждет.

– Пусть так, не сдавалась Цирцея, – Но ты сделаешь так, чтобы он не добрался до того маяка, с меня этого будет достаточно, раз уж больше ничего не могло быть.

Посейдон оставался в замешательстве, он хотел понять, не слишком ли много она от него требует. Вот уж точно, когда взялся кому-то помогать, то можешь себе дорожку в Ад протаптывать. Он старался ее остановить и образумить.

– Ты знала, что силой никого не удержишь. Разве только мертвых, а он еще живой. Мне казалось, что у тебя получится, не получилось, любовь, она такая тонкая штука, либо горит настоящим пламенем, либо гаснет, и все фальшивые маяки с ней не сладят, это точно.

– Если бы ты не вмешалась, у меня бы все получилось, – она не скрывала досаду и боль.

Посейдон махнул рукой и решил удалиться. Зачем ему было еще тут оставаться и говорить о том, что не случилось и не случится никогда.

– Он никогда не доберется до своей Пенелопы, – повторяла Цирцея, хотя верила ли она сама в это, кто его знает.

9.

У Одиссея было совсем другое настроение. Он плыл на своем корабле, до которого добрался на плоте. Но почему – то корабль сохранился, или кто-то ему подарил его в последние дни. Он видел путеводный маяк, и с ожесточением рвался к острову, неужели все это было так легко и просто.

Очертания его Итаке было не только в памяти, но и там, в море, еще несколько часов, и он до нее доберется. Он будет там, ему казалось. Что на берегу стояла Пенелопа под тем самым маяком.

И в тот момент поднялась буря, страшная буря, такую мог подарить ему только Владыка морей, за спиной которого стояла Цирцея, брошенная его любовница, не ставшая женой Посейдона, потому она могла и хотела управлять этими двоими – богом и человеком, и главное мстить, мстить жестоко.

Он был очень далеко, но то ли во сне, то ли наяву он видел, что маяк не только погас, но он разрушен.

– Это не тот остров? Не может быть, я точно помню, что это он, – Посейдон решил показать мне, что я туда никогда не доберусь, – простонал упавший на палубу герой. Он почувствовал, что у него совсем не осталось сил для того, чтобы подняться и снова двигаться туда.

– Он не может погаснуть, пока мы живы, да и потом, он будет о нас напоминать, – стал уговаривать себя Одиссей.

Но корабль качался на волнах, он больше никуда не собирался двигаться.

– Мне не добраться до острова. Она ведь сказала, что я либо останусь с ней, либо никогда не смогу добраться до своего острова, Она не шутила, она была в том уверена, проклятая чародейка, какой сатир заставил меня выбрать тот маяк?

Но Афродита не могла не послать такие испытания. Только большая любовь способна одолеть все беды и напасти.

10

Одиссей не мог знать, что между братьями Олимпийцами с самого начала было страшное соперничество. Зевс не мог допустить того, что творил Посейдон. Да и Гера все время толкала его в схватку.

И в момент, когда Одиссей впал в отчаяние, сверкнула молния, прогремел гром, и стоявший неподвижно минуту назад корабль стал стремительно приближаться к острову.

Одиссей боялся поверить своему счастью, он не сомневался, что как только он там окажется, его снова отшвырнет в пучину, еще дальше, чем прежде. Может быть, боги и враждуют между собой, но в этой вражде своей они наверняка не пойдут до конца.

– Нет, лучше не обольщаться, тогда и разочарование не станет таким сильным как теперь, – уговаривал себя скиталец. – Но хорошо уже то, что я увижу свой остров.

И самое главное там был маяк, по мере приближения, он видел его все яснее.

Так вот как должен гореть настоящий маяк, а не тот ложный, его прельстил яркий свет, блеск невероятный, но все это оказалось только пустым звуком, только обманкой. Теперь они ему показали, каким должен быть маяк, который он не выбрал, и все полетит ко всем сатирам, потому что он сделал неправильный выбор.

Но корабль не только причалил к тому самому берегу, где герой наш не был целую жизнь, Он словно перенесен был к башне и маяку, теперь сверкавшему прямо у него над головой.

Одиссеи сидел у стены этой башни, прислонившись к ней спиной, и рыдал, он никак не мог сдержать своих чувств, как ни пытался.

Сколько прошло времени в забытьи, когда к нему подошёл парень. В нем трудно было узнать, но невозможно не узнать его сына Телемака.

– Кто ты такой и как на нашем острове оказался? – удивленно спросил он, и странный свет мелькнул в темных его глазах.

Он посмотрел на море, на корабль, качавшийся на волнах, и замолчал, и больше ничего не стал спрашивать.

– Как же долго я шел домой, – повторял Одиссей, закрыв лицо руками.

Даже сейчас он верил скорее в то, что Зевс или кто там из них, схватит его и снова швырнет безжалостно на корабль.

Но ничего такого не происходило, пора было подниматься и идти к Пенелопе. Он так часто о том мечтал, так много думал, представлял, как пойдет туда, застынет на пороге их старого дома. Так давно пора было мечты сделать реальностью. В какой-то момент ему показалось, что он только учится ходить. И сделать это было совсем не просто, как оказалось.

11

Обо всем узнала в тот же день и Цирцея. Гермес просто не мог к ней не заглянуть.

– Он дома, – говорил вестник, – он дошел до настоящего маяка.

– И как такое могло случиться, ведь Посейдон мне обещал, что этого не будет, что этого не будет никогда.

– А Зевс тебе ничего не обещал, вот и вся разница, – усмехнулся Гермес

– Зевс мне ничего не обещал, задумчиво произнесла она, – я тоже, как и этот Странник не тот маяк себе выбрала. Но мне труднее, чем ему оказалось, ведь оба эти маяки были настоящие.

Она сама разыскал Посейдона, ведь не могла не выместить на нем свою обиду и разочарование, Цирцея никогда ничего просто так не оставляла.

– Твой братец всегда был сильнее, вы слишком много времени пробыли в утробе отца и перестали размышлять здраво, а он на свободе рос, и не стоило ему труда всех вас переиграть.

Посейдон угрюмо молчал, ему не хотелось вступать в спор, но и слышать такое было очень обидно.

– Пусть она его не узнает и прогонит, столько времени прошло, все изменились, а он изменился больше всех. Кто может сказать, что это не мошенник пробрался на остров.

– Очень остроумно, – усмехнулся Посейдон, Пенелопа может и не красива, но она вовсе не глупа. Она проверила его в первый самый час, предложив передвинуть в другое место кровать

– И что? – усмехнулась Цирцея

– Он отказался, потому что знал тайну, неведомую другим, их ложе размещалось на пне огромного дерева и сдвинуть его с места никто бы не смог, но кто из чужаков мог это знать.

– Было еще что-то? – Цирцея все еще не верила в то, что такое возможно.

– Было, – отвечал Посейдон, – лук, стрелять из которого мог он один, все женихи и были сражены тем луком.

– Какое вероломство, – невольно вырвалось у Цирцеи. Но она прекрасно понимала, что этих доказательств достаточно, чтобы не перепутать Одиссея ни с каким другим пришельцем.

12

Вечером, когда на острове все угомонилось, эти двое вышли к тому самому берегу, где еще недавно переводил дыхание Одиссей, вернувшись из дальнего путешествия

– Я все время смотрела на Маяк, – призналась Пенелопа, – знала, что он никогда не погаснет, – этот огонь принес Прометей, тем он и отличается от всех остальных огней. Гермес говорил, что он смотрит на огонь и уверен, что все правильно сделал и страдает не зря.

– Он будет освобожден Гераклом скоро, очень скоро, надеюсь, мы еще успеем его за все поблагодарить.

– У нас на острове он будет самым дорогим гостем, – соглашается Пенелопа, ведь это огонь нашей страсти и любви. Когда-то я сочинила молитву-песню, это она помогала мне ждать и дождаться:

Ты вернешься ко мне, что бы там не случилось,И какая б Цирцея с тобой не была,От судьбы не уйти, это кара и милость,Потому я тебя так упорно ждала.Женихов прогоняла, ковер распускала,И жила без особых страстей и затей,Я Медеей была, я Еленою стала,Чтобы видеть, а как без меня Одиссей.Я свиней обращала в людей ненароком,Чтобы ты не забыл нас в объятьях чужих.Все меняется в мире немом и жестоком,Ты судьбой мне дан, сотворен не для них,Пусть война не закончилась в мире кровавом,Пусть Кассандра тебя обольщает опять,Менелая толкну к ней по вечному правуБыть с тобою, ты сможешь тогда устоять.С Посейдоном я спорю, прошу Амфитриту,Чтоб умерил он пыл, и не скрою лица,Мне поможет вернуть тебя в дом Афродита,Ты останешься вместе со мной до конца.Что жестокость Медеи, красоты Елены,Это гнев Посейдона обрушится вновь,Но напрасно Цирцея все ждет перемены,Если это судьба, если это Любовь.От судьбы не уйти, это кара и милость,Потому я тебя так упорно ждала.Ты вернешься ко мне, что бы там не случилось,И какая б Цирцея с тобой не была

Жизнь без Пушкина

1.

Осенняя пора, очей очарование, приятна мне творя прощальная краса, – распевал на все лады Хранитель. Он проникся духом самых великолепных строк и не мог их забыть.

Его спутник удивленного на него взглянул:

– Не понял, еще только первый день лета, а ты его уже провожаешь? Плохая примета, моя бабушка говорила, что всему свое время.

– Это я так, заранее готовиться начал, – усмехнулся тот, – но на самом деле просто вспомнил самые любимые строки, юбилей скоро у нашего гения, а мы так беспечны. Кто же этим займется, если не мы с тобой? Достоевский, помнится, всколыхнул весь мир, а больше некому.

– Юбилей, – проворчал тот, ты так говоришь, как будто бы без него и жизни на земле бы не было, и Маяк вдохновения бы погас. Но разве есть незаменимые? смотри, сколько поэтов и тогда было, а уж теперь их на каждом шагу столько, что и яблоку некуда упасть.

– Именно так я и говорю, незаменимые есть, и не только я один в том убежден.

– А на кого ты намекаешь?

– Давай спросим у того, кто этот Маяк зажег. Он тебе скажет то же самое.

– Да ничего он не скажет. Слышал я, что он снова превратился в медведя и какой-то охотник с ним безжалостно расправился. Так все и полетело в Лету.

– Тебе бы только истории сочинять, сказки писать, – цены бы тебе не было. Пошли, полюбуешься на живого и невредимого нашего Велеса, зря что ли для него остров нашли и Маяк там поставили. Все в целости, и остров, и дуб, которому душу дают, и маяк полыхает, пока не погас на нашу радость.

Искуситель подумал немного, почесал макушку и махнул рукой:

– Пошли, целую вечность я его не видел, пора давно навестить.

История об острове в океане, который порой называли Буяном, была известна всем, даже детям малым, как раз благодаря тому, кого они только что поминали. Но все живые путешественники, объезжали этот остров стороной, и только рассказывали о чудесах, которые там творились. А вот если наступал час, когда нужно было покинуть мир, тогда да, они отправлялись на тот остров, чтобы по дубу подняться небо или оказаться Пекле, если сил подняться не хватит.

Но наши герои добрались туда без особого труда, чтобы встретиться с самим Велесом и спросить у него, что изменится если…

1

Они ворвались к Велесу с одной только целью, им хотелось, чтобы тот рассудил их и дал дельный совет.

Велес был печален и устал. Но он выслушал своих духов очень внимательно. Самому ему давно не приходили в голову никакие интересные сюжеты, а вот эти двое вполне могли что-то такое придумать. А это было необходимо, ведь он оставался богом всего живого и покровителем поэтов и музыкантов. Он до сих пор отвечал за словесность и искусства.

Велес радовался, когда у него нашлись такие помощники, но за ними нужен был глаз да глаз, а то такого натворят.

– Давайте, говорите уже, хватит поглядывать друг на друга, что там у вас такое гениальное на этот раз?

– Мы решили заключить пари, – отозвался Хранитель

– И в чем же оно состоит, если не секрет? – Велес проявлял явное нетерпение.

– Да конечно, не секрет. Хотим узнать, изменится ли наш мир. если не будет одного человека, если он просто не родится в этом мире на этот раз. Вот говорит один философ, что если убить бабочку или сорвать цветок, то жизнь потечет совсем по-другому, а это человек все-таки, поэт.

Велес смотрел то на одного, то на другого, но махнул рукой даже не пытаясь угадать, о каком Фаусте идет речь на этот раз.

– Ну почему сразу Фауст, – возмутился Искуситель, – никаких Фаустов, пусть он отдохнет немного в своем раю, а то все писатели к нему и бросаются, как только что не так, сразу Фауст да Фауст.

– И кто же этот человек? Хватит измываться, говорите

Хранитель потупился и просто произнес:

– Да всего лишь Пушкин.

Властелин захохотал громко и звучно:

– Всего лишь Пушкин, как я сразу не мог догадаться, а почему бы на Вергилия не замахнуться?

– А что Вергилий, ну Данте не с кем по аду будет ходить, а это все-таки Пушкин, он и русский язык сотворил, и первую прозу, и вон какие стихи написал и переполошил всех так, что до сих пор они там опомниться не могут. Нет, с Вергилием он не сравнится.

Духи переглянулись, не понимая, что они услышат от своего повелителя через минуту, бес уже пожалел, что пошел туда, а Хранитель наоборот почему-то обрадовался, ему показалось, что идея Велесу понравилась.

– Он и сам говорил, что не хотел бы родиться с таким умом и талантом в России – желания должны сбываться. Он с небес посмотрит за тем, что твориться будет.

– Мы посмотрим, как они без него выкрутятся. Без дела никто не останется, и потом, сейчас все издатели так любят альтернативные истории, это же последний писк моды.

– Изволь выражаться поприличнее, – возмутился Велес, хотя, с кем поведешься, от того и наберешься

Они снова застыли в ожидании главного вердикта, и Велес произнес:

– Так и быть. Пусть не родится, дерзайте, и меня держите в курсе, что там у вас получится. Но не забудьте, что Маяк Вдохновения не должен погаснуть по вашей прихоти, за этот огонь вы отвечаете головой и свободой.

2

Духов словно корова языком слизала, их и след простыл, они бросились творить мир, в котором на свет не появился Александр Сергеевич Пушкин.

Что это будет за мир. даже представить странно, хотя, очень даже интересно, ведь там было столько поэтов Пушкинского круга, никуда же они не денутся если его и не будет. Вот и появится у каждого из них шанс стать первым, немного изменить весь поэтический и не только поэтический мир. Конечно, он был солнцем, но должно появиться другое солнце, или мира погрузиться во тьму, как было в самом начале творения. Но если они допустят это, то лучше не думать, что с ними сотворит бог всего живого.

И главное было узнать, погаснет или не погаснет тот самый маяк, зажженный еще стариком Державиным, который при Пушкине горел ясным пламенем и гаснуть не собирался. Конечно, было опасно погасить этот огонь, сколько веков он полыхал, и вдруг Маяк вдохновения погаснет. Что с ними делает Велес, даже представить страшно. Но всегда надо надеяться на лучшее, они найдут того, другого, кто не позволит случиться беде.

Духи взялись за дело, засучив рукава. Они направились к Маяку на одном из островов. Он был зажжен еще Державиным и разгорелся в бытность Пушкина.

– Смотри, он пока еще полыхает, – говорил Хранитель, – что же с ним делать?

– Нам придется погасить маяк на время, и творческий мир погрузится во мрак, пока они не найдут ему замену. Иначе как мы все узнаем, что появился новый гений?

Мефисто с ним согласился:

– А почему бы и нет, мы творим альтернативную историю. Надеюсь, она будет не хуже прежней. Совсем мы его гасить не станем, пусть останется самая малость огня, мы не должны заблудиться во мраке

В тот момент, когда Маяк почти погас, они заметили, как тень в цилиндре и темном плаще мелькнула и пропала, растворилась в воздухе. Но что о том говорить, что сделано, то сделано.

– Не печалься, он еще вернется, он не может просто так уйти навсегда.

– Но он не сможет быть тем самым Гением, к которому и мы с тобой и весь остальной мир привык. Наверное, больше всех расстроится Достоевский, он так гордился, что удалось вернуть его назад, воскресить, а тут оказывается, что и воскрешать и возвращать некого.

Ангел готов был разрыдаться, но молчал, держался из последних сил.

3

И в мире началась совсем другая жизнь. Во всех газетах и салонах в те дни говорили только о том, что Маяк вдохновения внезапно погас, его почти не видно. Никто не знал, почему такое случилось, что с этим делать дальше. Только тревога нарастала в самых чутких к переменам в мире сердцах. Они не сомневались, что произошло это не случайно, не просто так. А жить в эпоху перемен всегда и всем было страшно, очень страшно.

Над столицей нависло странное, тягостное ожидание то ли радости, то ли беды. Кто-то вспоминал жуткие истории из древности, когда казнили того жреца, при котором вдруг погас огонь. И жестокость была оправдана, священный огонь должен гореть, что бы ни случилось в мире. Его нельзя погасить, его надо беречь для тех, кто придет в мир потом.

– А что если и наших поэтов ждет что-то страшное, гибельное? – то тут, то там возникал этот жутковатый вопрос.

Но люди старались гнать от себя такие скверные мысли. Они верили, что маяк в ближайшее время загорится снова, и тогда все будет еще лучше, чем было до сих пор, просто для этого надо немного времени и терпения. Кто-то утверждал, что он погас не совсем,, что мерцает огонек, и его хорошо видно, если на небе нет звезд.

Но шли дни, месяцы, годы, маяк не загорался, мрак окутал и башню, где он полыхал когда-то, и весь остальное мир.

Многие творцы с этим смирились, но самые настойчивые мириться не собирались. Они ждали каких-то перемен, хотя сами не знали каких именно,

4,

Вовремя открылся Царскосельский лицей. И там был тот же самый первый набор лицеистов. Никто бы не заметил разницы, ведь они не знали, кто там еще должно было быть. Но сразу было видно, что кого-то не хватало, словно бы вынули душу из этой веселой стайки подростков, оторванных от родителей и поселившихся в казенное заведение. Лидер, страстный и задорный юнец не нашелся в этой группе, и она казалась потухшей свечой. Особенно это чувствовалось вечером, когда лицеисты отдыхали и были представлены сами себе. На занятиях было тихо и мирно, и преподаватели не могли нарадоваться, как хорошо работать, когда дисциплина в классах почти идеальная, никто не рисует шаржи, не пишет стихи, не пытается сорвать уроки. О такой в прошлой жизни они и мечтать не могли..

Но так без потрясений и происшествий они и дожили до выпускного – самого важного и торжественного дня, первого подведения итогов. Каждый из выпускников должен был выступить с какими-то своими темами, но будут ли стихотворения, услышат ли они прекрасно зарифмованные строки?

Жуковский страшно волновался, Державин ждал появления того, кто был обещан, чтобы передать ему тот огонь вдохновения, уже затухавший в его слабеющих руках. И жить ему оставалось пару лет, не больше. И выпуск первых лицеистов стал его Лебединой песней. Это понимали все, это точно знал он сам.

Нет, он не собирался уходить прямо завтра, но ведь надо посмотреть на того, кто придет ему на смену. А смерть неизбежна и часто она бывает так внезапна.

А между тем было произнесено имя последнего выпускника, и ничего не случилось, встреча так и не состоялась. Если Василий Андреевич знал, что так и будет, догадывался, то для Старика это стало полной неожиданностью:

– И все? – беззвучно выдохнул он.

Многие восприняли это как выдох облегчения, притомился он, устал слушать все, что они говорили. Тут и более молодые впадали в печали и ждали только окончания всего этого действа

Но когда он встал и подошел к Жуковскому, и на лице его был написан немой вопрос, тот только растерянно пожал плечами, развел руками:

– Вот таким получился у нас выпуск, первый блин комом, но может следующий будет иным

Он хотел сказать, что до следующего можно не дожить, но махнул рукой и пошел к выходу.

И во всем этом было так мало жизни и так много печали, что было отчего взвыть. Но Василий Андреевич только пришел в себя и решил действовать. Да, нет того самого Пушкина (он помнил даже фамилию не появившегося в этой жизни ученика) Это был только сон, и сон не оказался вещим, такое случается, увы, жизнь порой так непредсказуема. Но ведь есть другие, у них есть шанс проявиться, а у него – помочь им показать себя. Будет

не так просто, как в прошлый раз, но когда они искали легких путей?

5.

Евгений и князь Петр стали первыми, на кого обратился взор Василия Андреевича. Они были хорошими поэтами, самыми лучшими из тех, кого он знал. И почему бы не им поддержать тот самый огонь вдохновения, угасающий вместе с уходом Мастера, а тот уходил незримо, и не было сомнения, что недолго ему оставалось в этом мире быть.

Как они оказались втроем, сказать трудно, но Учитель сразу заговорил о главном,

– Что-то пошло не так, не мне вам объяснять, но огонь маяка не должен погаснуть, мы с вами здесь, мы живем, мы творим. Не на кого больше оглядываться и надеяться.

Князь угрюмо молчал, Евгений страшно волновался, ему так нравилось, так хотелось оставаться в тени. Он что-то говорил о том, что нет той яркой жизни – дуэлей, романов, что он любит свою жену. И не получиться у него быть первым.

– Только хороших стихов мало, тут вся жизнь должна стать служением, мифом, вспышкой молнии.

И только в глубине души он таил надежду « А чем черт не шутит, ведь Учитель все видит лучше и дальше».

Но как только он вспоминал лицо и тихую улыбку своей милой жены, так и начинал понимать, что это не для него. И невольно оглядывался на князя. Тот странно заволновался, засуетился.

Князь Петр не лишен был тщеславия, и часто считал, что он незаслуженно оказался в тени этого будоражащего умы мальчишки (прапамять не давала ему успокоиться), но это тогда и там, а тут все стало казаться иным. Он не собирался, он не хотел быть первым. Вольная барская жизнь была ему по душе, и творчеству, лирике в ней была отведена не такая уж и большая роль. Ему хотелось порой блеснуть перед милыми дамами и друзьями, но забава оставалась забавой.

Да и разговоры стихли, едва начавшись. Легенда о жреце, который был убит из-за того, что в храме погас огонь, не вдохновила на подвиг служения русской словесности. Не было какого-то внутреннего огня и стремления изменить этот мир, и того и другого все или почти все утраивало.

Видя такое равнодушие ленное, Учитель встрепенулся, он разозлился не на шутку, хотя такое с ним редко случалось. Они услышали его крик, переходящий в визг:

– Если огонь погаснет, то нас никто больше не пустит в небесную кузню. А без того огня мы все мертвецы, мы погибли, а я не хочу погибать. Я жить и творить хочу, но моя участь быть Учителем, да и склад характера совсем не тот, не годится это.