скачать книгу бесплатно
– Не переживай, сказали, что через час точно полетим.
Она уехала. Прошло еще два часа. За огромными стеклами аэропорта темнело. Гул людей навевал сон; я задремала в жестком кресле. Проснулась, когда объявили посадку, и с ужасом обнаружила, что пропала моя сумочка. Хорошо, что билет и паспорт, как закладка, лежали в книге, которую я держала в руках. В сумочке остался дневник, открытка с мраморным бюстом девушки (она всегда стояла на моем столе), блокнот с моими стихами, адрес родственников и деньги. Ничего, папа же меня встретит. Я себя успокаиваю, но от страха и смутного предчувствия, что все сложится иначе, чем я хочу, лицо наливается жаром.
В самолете мужчина, сидящий рядом, замечает:
– Долго же нас держали. – Голос спокойный и твердый.
– Да, – коротко отвечаю и открываю Голсуорси, но сейчас переживания Ирэн не могут затмить собственных.
Сосед зашуршал газетой, я взглянула на него. Пожилой (сейчас-то понимаю, что ему было не больше сорока), смуглый. Не могла не обратить внимания на его кудрявые черные волосы, крупный нос с высокой горбинкой, большие темные руки. Позже узнала, что он ингуш.
Когда получала свой чемодан, мужчина оказался рядом. Я сделала вид, что не заметила его. Папы нет. Думаю, опаздывает, вот-вот подъедет, а сама знаю, что это не так. Это-то я и предчувствовала. Тревога охватила меня. Что делать? На улицу выйти боюсь: там темно и чужие люди. Я села в зале ожидания так, чтобы видеть входящих в аэропорт.
Подошел мой попутчик, спрашивает:
– Вас никто не встречает?
– Я жду папу.
Он постоял немного рядом со мной и направился к выходу. Остановился и закурил. Тоже кого-то ждет?
Минут через десять он вернулся ко мне.
– У тебя есть адрес, куда ехать?
– Нет, – еще секунда, и я заплачу.
– Да, дела. Едем к нам. Ночью здесь нельзя оставаться.
«А к незнакомому человеку можно ехать?» – хотела я возразить, но промолчала.
– Ты не бойся. У меня дочка как ты.
«Это еще ничего не значит», – мелькнула мысль.
– Идем, а утром будем думать, что делать, – твердо сказал он и поднял мой чемоданчик.
Рискованно ночью в чужом городе довериться чужому мужчине, но отчаяние и растерянность так сильны, что я не знаю, что предпринять.
– Меня зовут Абдул. Поедем на автобусе.
Я не ответила, только кивнула.
Когда вышли на нужной остановке, оглядываюсь на автобус как на потерянный островок жизни и иду за Абдулом по плохо освещенной улице вдоль низких домов. Глухая тишина. Слышны только твердые шаги моего спасителя или… Страшно подумать, не то что произнести другое слово. Он перевесил сумку через плечо, в правой руке мой чемодан, левой размашисто покачивает, как сеятель в поле. Только сеет не зерна, а страх во мне. «Вера, беги», – стучит в голове. Но я покорно иду за темной фигурой незнакомого мужчины. Залаяла собака – но не зло, а радостно – и бросилась к нам. Абдул открыл калитку, вошли в темный двор. В глубине низкий домик, светится окошко.
– Не робей, не съедим, – сказал Абдул и подтолкнул меня вперед. Я вошла в темный коридор. Абдул распахнул дверь в слабо освещенную комнату. Женщина в белом платке перестала вязать что-то длинное, похожее на шарф, поднялась навстречу. Она что-то спросила на их языке. «Обо мне», – догадалась я. Он ответил ей и продолжил по-русски:
– Да вот, ее не встретили. Представил нашу Лейлу в аэропорту ночью и позвал девушку к нам.
Женщина посмотрела на меня. От ее доброго взгляда внутри у меня что-то расправилось, и я наконец-то смогла глубоко вдохнуть.
– Как тебя зовут-то? – Она взяла со стула клубок шерсти и предложила сесть.
– Вера, – тихо отвечаю, а от запаха чего-то вкусного из кастрюли на плите желудок сворачивается в клубочек. Я сгибаюсь.
– Голодная, – жалостливо произносит женщина. – Я Раиса. Сейчас ужинать будем.
Она легко поднялась со стула, пошла к плите, и я поразилась ее тонкой, как у девушки, фигуре.
Раиса вкрутила вторую лампочку (люстры не было, две лампочки висели на длинных проводах), я оглядела комнату: продавленный коричневый диван, подушки с бархатными красными наволочками, на полу старый ковер с порванными краями. Женщина принесла еду, и при ярком освещении я увидела ее красивое лицо и большие черные глаза.
Я макала тонкую лепешку («чапилгаш», назвала ее Раиса) в золотистый соус. Кажется, никогда раньше я не ела такой вкусной курицы с галушками.
Стукнула дверь, вошел черноглазый юноша, похожий на Абдула, но светлолицый. Пронзительный взгляд и нос с горбинкой. «Как Мцыри», – подумала я. Он уставился на меня и что-то произнес, видимо, приветствие.
– А это что за красотка? – Спросил он.
– Осторожнее, брат, не обижай девчушку.
– А может, я жениться хочу. Давно таких длинных кос не видел. Все сейчас модные, стриженые. Ты кто? – «Мцыри» наклоняется ко мне. От него неприятно пахнет табаком.
– Вера, – сухо отвечаю.
– Отстань от нее, – говорит Абдул. – Мало тебе девок?
После ужина Раиса отводит меня в комнату – светлую и уютную.
– Располагайся. Дочка сегодня ночует у бабушки.
Она вышла, я быстро разделась и юркнула под легкое одеяло в белоснежном накрахмаленном пододеяльнике. Только голова дотронулась до шелковистой подушки, как я заснула.
Утром Раиса дала мне маленькую тканевую сумку (она ее сама сшила), и я положила в нее паспорт и книгу. Я сказала, что мне надо позвонить папе, но у меня нет ни адреса, ни телефона, я только знаю название поселка, где он живет. Но, как я уже догадалась, у приютивших меня людей телефона не было. Абдул предлагает попросить «Мцыри» (у него машина) отвезти меня в поселок. Это недалеко, километров десять. Но я отказываюсь. Не могла же я сказать этому человеку, что не уверена, обрадуется ли моему появлению жена отца и его дети. Уверена, нет.
Абдул поехал со мной в центр, на почту. «Чемодан оставь, потом заберешь», – предложил он. Из окна автобуса рассматриваю чужой город. Он кажется маленьким и уютным.
Мой спаситель дал немного денег, записал свой адрес на листке, оставил меня на почте и уехал на стройку, где работает, но взял слово, если не встречусь с отцом, сразу же вернусь к ним.
Я заказала разговор с бухгалтерией поселка Подстепное. «Связь сегодня плохая», – предупреждает работница. Когда прозвучало мое имя, я прошла в кабинку и сняла трубку. Она дрожит в моих руках. На том конце громко кричит «алло» какая-то женщина. Я называю фамилию папы и прошу позвать его к телефону. Почти сразу услышала его взволнованный голос:
– Вера, где..? Телеграмму… час… назад.
Его слова разбиваются на куски, как лед на лужице. Я только догадываюсь, что он мне говорит.
– Вера… комиссия… я смогу… вечером.
Треск в трубке. Редкие слова долетают до меня, но смысл я поняла.
– Хорошо, – отвечаю сквозь слезы.
– …омни адрес. Там мама… и… к ним.
Папа называет адрес. Слышу только «…длова, последний… у реки».
Связь прервалась. Вот и поговорили. Позвонила маме (с Волжским слышимость хорошая), успокоила ее, что у меня есть адрес и я иду к папиным родственникам. Она плачет, думала, потеряла меня.
Хожу по городу, читаю названия улиц, ищу ту, что оканчивается на «…длова».
Прошло два часа с лишним, когда прочитала на табличке: «улица Свердлова». Подхожу к последнему дому у реки. Стучу в калитку. Она протяжно скрипнула, вышла пожилая женщина в белом высоком тюрбане, длинном светлом платье и зеленом бархатном жилете с золотистым орнаментом. Выражение круглого морщинистого лица внимательное и строгое. Она что-то говорит по-казахски и подает знак рукой: заходи. Наверное, это моя бабушка, то есть аже.
Заходим в дом. Темные сени, большая кухня, за ней просторная светлая комната. Замечаю два невысоких шкафа: один с книгами, другой с посудой, в углу телевизор «Рекорд», старенький. На полу, на красочных матрасах, сидят две пожилые женщины в таких же одеждах, как и аже. На ковре между ними постелена белая клеенчатая скатерть, на ней большое круглое блюдо с вареными лепешками и большими кусками мяса.
Что-то по-казахски сказала одна из женщин, и по движению руки я поняла, что она приглашает сесть. Неудобно на полу. Не знаю, куда деть ноги. У женщин длинные платья, и я не вижу, как они устроили свои. Натягиваю подол, но колени все равно торчат. Аже протягивает мне небольшое полотенце, я прикрываю их.
Мне подают знак: ешь. Я не знаю как. Нет ни тарелки, ни вилки. Женщины тянутся к блюду, захватывают щепоть теста с кусочком мяса и быстро отправляют в рот. Пытаюсь сделать то же самое, но лепешка оказывается большой, а оторвать кусочек не получается. Я перестаю ее терзать и беру кусочек мяса. Оно вкусное, солоноватое, как вяленая рыба.
Женщины и моя бабушка разговаривают. Часто обращаются ко мне. Но я не понимаю языка и глупо улыбаюсь. Моя аже повторяет по-русски: «Ешь, ешь».
Когда закончили, она легко поднялась и понесла блюдо с остатками еды в кухню. Я смотрю ей вслед, и мне нравится ее величавая походка, прямая спина и гордая голова. Наверное, так выглядят султанши. Встаю, чтобы ей помочь, она махнула рукой: сядь. Вернулась с подносом неизвестных мне сладостей, наливает чай в маленькие пиалы, одну подает мне. Чай белый, с молоком. Незаметно смотрю в пиалу женщины, что сидит рядом со мной – у нее он темнее. Поняла, что мне добавили больше молока. Пригубила. Непонятный вкус (это потом я стала первой чаевницей дома), но старательно пью. Аже на меня взглянула раза два и ни разу не улыбнулась.
Слышу стук каблучков за окном. Входит молодая красивая женщина. Такими я представляла принцесс из восточных сказок. Она обнимает меня. С ней двое детей – семи и пяти лет – красивые, как и она. Мальчик берет меня за руку, девочка сначала смотрит настороженно; я улыбаюсь ей, она мне в ответ.
– Я жена младшего брата твоего папы. Можешь называть меня по-русски Таней. Пойдем на кухню, за стол, на полу тебе непривычно сидеть.
Голос у нее приятный, мягкий. Я пытаюсь встать, но не чувствую ног, они существуют отдельно от меня. Таня мне помогает, смеется:
– Ничего, постепенно привыкнешь.
Она достает из сумки сыр, колбасу, сметану, булочки.
– Эта еда тебе привычнее, – говорит Таня.
Я любуюсь ее сноровкой: она успевает и за женщинами ухаживать (свежий чай им приносит, наливает, подает пиалы), спешит на кухню, разговаривает со мной, кормит бутербродами, нарезает мясо, включает плиту, ставит большой казан на огонь (первый раз вижу такую пузатую кастрюлю), опускает в него мясо, оно шипит, и вкусный запах разливается вокруг.
– Давай я посуду вымою, – предлагаю ей.
– Что ты…Ты – гость. Тем более дочка старшего брата. У дочек особое место. Так принято у казахов. Сын-то остается дома, а дочка вырастет и уйдет в чужую семью. И как там у нее сложится жизнь, никто не знает. Так что отдыхай. Отец вечером приедет. Он мне звонил.
– Как у тебя получается столько всего сразу делать? – удивляюсь я.
– Приходится. Нужно быть быстрой, иначе ничего не успеешь.
– Тяжело, – вздыхаю я, глядя на ее длинные красивые пальцы – ей бы на рояле играть.
– Да, – отвечает Таня. – А что делать? Доля женская такая.
Через некоторое время гостьи ушли. Аже прилегла на высокую подушку и задремала.
– Ты не обижайся, что она неласково тебя встретила. Аже строгая, чувств не показывает. Потом… ты сама понимаешь, жена отца будет недовольна, что она тебя принимала, хотя ты ни в чем не виновата.
Но я чувствую себя виноватой, словно занимаю чужое место. Если бы не Таня с ее добрым сердцем, то я пожалела бы, что приехала. Мои печальные мысли прервал звук остановившейся возле дома машины. Со скрипом распахнулись ворота, она въехала во двор.
– Приехали. Идем встречать, – зовет Таня.
Возле папы мужчина – догадываюсь, что это его младший брат, муж Тани. Бросаюсь к папе. Он обнимает меня, знакомит с братом: «Это Нурлан-ага». У моего ага густые волнистые волосы, словно шапка на голове, и большие добрые глаза, как у оленя. Он ласково прижимает меня к себе, чувствую тепло. Папа идет к аже. Она что-то воркует, похлопывает его по спине. Может быть, она и меня когда-нибудь полюбит?
На ужин Таня готовит бешбармак.
– Это главное блюдо. Его обязательно надо подавать гостям. Иначе неуважение и даже пренебрежение, – она говорит и ловко раскатывает тесто в тонкую большую лепешку – ровную и круглую, как солнце.
– Я никогда так не смогу, – замечаю я. – Это так трудно.
– Научишься. Но вообще-то, женская доля нелегка, – повторяет она. – У казашки особенно.
Я задумалась о том, что мало знаю о культуре казахов, их обычаях. Стыдно.
Незнакомый уклад жизни, незнакомые предметы (матрасы с орнаментом, на которых сидят во время еды, пиалы, расписные блюда), одежда аже – все это внове, но не чужое. Мне кажется, я это знала раньше, в моей другой жизни. В какой-то момент (дядя ласково посмотрел на меня, папа не отпускает мою руку, аже смотрит не так строго) я поняла: это моя семья. Вот каков зов родной крови: в ее спокойном течении, в равномерном биении сердца, в солнечном тепле в душе, в желании всех обнять и расцеловать. Он возник среди родных людей и важен как воздух.
В меня входило новое понимание себя, словно я узнала то, что было скрыто – так под слоем новой краски прячется старое изображение. Я принимала казахское начало в себе, но и мое русское живет. Как это уравновесить?
Поздно вечером папа уехал, обещал вернуться в субботу.
На следующий день мы с Таней гуляли в центре города. Весенний воздух свеж и приятен. Солнце светит ярко. Непривычно видеть казахские лица среди русских и другие, чью национальность определить не могу. Столько разных людей, но все говорят по-русски.
Этот город со старинными зданиями создает ощущение, что я перенеслась в прошлое или смотрю документальный фильм про Уральск девятнадцатого века. Я чувствую себя барышней из уездного города. И если бы не современные здания, то погружение оказалось бы полным.
Таня показала здание, на первом этаже которого уже сто лет существует аптека; здесь она работает заведующей. Заходим. Вдыхаю запах старины. Представляю вместо современных стеклянных шкафов с лекарствами солидные, из красного дерева, с маленькими выдвижными ящичками, возле которых стоит хозяин, седой добродушный аптекарь Штраус.
«Твой отец оставил деньги для тебя, ты можешь выбрать все, что хочешь», – говорит Таня, когда мы вошли в магазин женской одежды. Мне понравилось желтое пальто, но она посоветовала взять красное. «Оно тебе к лицу», – заверила она. Уговорила купить и два платья, хотя я сопротивлялась, не хотела тратить деньги отца.
Когда вернулись домой, я сложила покупки в чемодан – дядя привез его от Абдула.
В субботу папа приехал рано утром. Слышу, как он на кухне что-то говорит аже виноватым голосом, а она его, как мне показалось, ругает.
Когда выходим из дома, папа выглядит спокойным, но я догадываюсь, что у него неприятности из-за меня. Чувство вины накатывает с огромной силой, я едва сдерживаю слезы.
– Папа, извини, что я приехала. Больше никогда…
– Кызым, не думай ни о чем, – останавливает он меня. – Это проблемы взрослых. Ты не только будешь приезжать ко мне, я познакомлю тебя с детьми. Хочешь сегодня вечером их привезу?
– Папа, давай в следующий раз. – Я смущаюсь, что он подумает, будто я не желаю видеть его детей. – Я очень хочу подружиться с ними, но не сейчас.
– Ты права, – соглашается папа. Он почувствовал облегчение, а я… Вина не отпускает, холодит сердце. Я пытаюсь отогнать ее и внимательно слушаю его рассказ о первых поселениях на этом месте в тринадцатом веке, о том, что город основан казаками и сейчас здесь проживает более восьмидесяти национальностей и народностей.
– Уральск стоит на двух реках: одна часть города справа от Урала, другая – на левой стороне Чагана. Считается, что Урал разделяет Европу и Азию. Сейчас мы находимся на азиатской стороне. – Папа бросает взгляд на меня. – Что загрустила, Верочка? По маме скучаешь?
– Да, очень.
– Потерпи, через два дня будешь с ней. – Он обнимает меня. Хочется спросить, почему они расстались с мамой, но вслух говорю о другом.
