скачать книгу бесплатно
– Но учти. Если мы действительно семьей будем, то и я имею права тебе иногда жаловаться и искать в тебе сочувствие. Так что не удивляйся, если я тоже иногда буду тебе писать о своих проблемах и болях. Ладно?
– Да… конечно… пиши. Я вообще-то умею жалеть. Не смейся, но ты сейчас про Кирюшу говорил – я с ним часто наедине говорю, или мы просто молчим – и да: прав Игоряша: Кире очень трудно живется, но я не знаю, как ему помочь. Иногда он просто скулит, а я просто сижу и слушаю его, и ему становится легче. Я боюсь, что, когда ты меня заберешь, ему совсем не с кем будет даже поговорить по душам.
– Кирюша – это проблема, но у меня есть кое-какие решения. Давай об этом после поговорим, скоро ведь уже вечер, а у нас еще так много всего друг другу не рассказано. Я еще хочу тебя спросить про твоего отца. Он пил раньше? Когда твоя мать еще была жива? Или это он после ее смерти не смог с собой совладать?
– Я не знаю. И мне некому об этом рассказать, но, наверное, он тогда так не пил.
– Я не просто так о твоем отце спрашиваю. Просто боюсь… ну, ты, Саша, встань на мое место: вот все у нас, даст Бог, с тобой сладится, ты ко мне в Москву переедешь, будет у нас семья. А потом в один не прекрасный день приедет твой отец и захочет тебя вернуть. Ну, конечно, ты уже будешь скоро совершеннолетним, но зов крови, знаешь ли, тоже существует, и ты захочешь к нему, уедешь от меня – это, конечно, твое законное право, но мне-то как тогда быть?! Я же привыкну к тебе, даже и сейчас уже немного привык; мне это тяжко очень будет.
– Да что ты! Даже не думай об этом. Не нужен я ему. Да и он мне теперь не нужен. Никогда, никогда такое не может случиться. Поверь мне, поверь, пожалуйста! – Я сам не понял, как вдруг заговорил очень эмоционально и даже остановился напротив Евдокимофа, глядя прямо ему в глаза.
– Ну, ты извини меня, Сашенька, – постарался он меня успокоить, – это я зря начал сейчас. Об этом говорить… вот видишь… – И он заулыбался. – Как и говорил, тоже иногда нуждаюсь в твоей поддержке и опоре. Еще хочу узнать у тебя о твоих планах по дальнейшей учебе и работе. Ты уже что-то планируешь? Может быть, хотя бы определился в общих чертах со сферой, где бы хотел работать?
– Пока еще нет. Не знаю даже. Мне ведь еще два с половиной года учиться. Я решил, что в техникум не хочу идти после девятого класса. Но я уже немного беспокоюсь, что до сих пор не знаю, где себя применить и что я хочу делать… Так что учителя, с которыми ты говорил, правы: я неактивный, нигде себя не проявил пока.
– Ну и не мучайся пока. Мы придумаем, как тебе себя в жизни найти. Сейчас у нас с тобой совсем другой план – найти семью и дом. Будем сначала эту задачу решать. Тем более что у нас с тобой уже есть отличный план. Завтра я уеду, но не думай, что мы с тобой простимся до весенних каникул. Будем переписываться: эсэмэски, ватсап, электронная почта. Будем держать друг друга в курсе нашей жизни. Потом я приеду за тобой сюда опять. Это будет за несколько дней до твоих каникул, чтобы оформить здесь все за пару дней и уже в последний день учебы выехать в Москву. Там живем у нас в квартире всю неделю, и за это время должны еще успеть оформить тебе визу в Австрию. Для этого ты должен будешь ко мне приехать уже со своим готовым загранпаспортом. Этим будет заниматься Григорий Аронович. Он неплохой мужик. Обязательный. И очень проникся нашей с тобой ситуацией. Я написал ему доверенность на ведение твоих дел в Новокузнецке. Но, кроме этого, вот возьми, пожалуйста, его визитку. Не потеряй! Если возникают проблемы какие-нибудь – сразу звони ему. Он тоже будет тебе иногда позванивать – узнавать, как ты тут. Самое главное это успеть сделать тебе загранпаспорт, так как во время твоих весенних каникул мы должны обязательно успеть получить для тебя австрийскую визу. После каникул ты вернешься в Новокузнецк, чтобы, во-первых, закончить на старом месте девятый класс, а во-вторых, чтобы еще раз все обдумать.
Ведь ты уже поживешь целую неделю со мной, дома, и сможешь оценить, насколько тебе хочется переехать ко мне насовсем. В таком серьезном решении очень важно все как следует взвесить и тебе, и мне. Одно дело – общение такое, как у нас с тобой, в общественных местах и по несколько часов в день. И совсем другое – неделя вместе и дома. Очень важно, чтобы ты понял мой образ жизни и решил, подходит ли он для тебя. Нам совсем незачем очень спешить. В конце учебного года я снова заберу тебя, и теперь уже на все лето. И вот тогда, в конце августа, мы сможем окончательно сказать друг другу, хотим ли мы жить одной семьей. Может быть, тебе покажется, что это очень долго, но я бы не хотел, чтобы ты бросился улепетывать из твоего детского дома, ничего не осознав разумом и чувствами. Давай, Саша, будем действовать постепенно. Это самый надежный способ. У нас с тобой уже совсем немного сегодня времени осталось, а я бы хотел, чтобы мы, пока здесь по торговому центру бродим, зашли в один магазин. В обувной.
– Да. Пошли. Здесь в «Планете» сразу несколько обувных магазинов. Тебе какая обувь нужна? Спортивная или для на работу ходить?
– Да мне никакая не нужна. Просто ты третий день во всех ресторанах и в отеле постоянно ноги свои под стул прячешь. Я заметил. Значит, что-то тебе не хочется свои ботинки показывать. Я сначала решил, что, может быть, они у тебя грязные или рваные. Но вроде все нормально. Так что очевидно, что ты их стесняешься. Я прав?
– Ну да… Ботинки мне достались жутко страшные. Стыдно ходить в таком отстое. Но это ничего. У меня нога растет быстро. Скоро мне их так и так поменяют. Хотя, боюсь, на такие же…
– Вот и пойдем купим тебе новые, хорошие, какие тебе понравятся.
– Нет. Ты и так сколько денег на меня уже потратил… И рестораны, и кафе. И на телефон положил вон сколько! Мне неудобно.
– Ну перестань, Саша! Мне будет приятно, что ты будешь их надевать каждый день и, может быть, вспоминать меня немножко. Ну, давай будем считать, что это мой тебе подарок на Новый год.
– Да ты мне уже сделал подарок. Причем прямо утром первого января. Открытку прислал. Она у меня самый лучший подарок теперь.
Но Евдокимоф настоял, и мы купили мне очень красивые темно-коричневые ботинки. Как раз такие, как я хотел. А потом мы еще купили две большие готовые пиццы для всех наших ребят из группы. Он хотел их тоже немного угостить. Мы поехали на маршрутке в детдом. Я начал немного волноваться, потому что не понимал, как мы будем прощаться с ним. И еще я нервничал, что могу не совладать с эмоциями при расставании. Он проводил меня до дерева. Посмотрел на него и сказал ему:
– Ну, здравствуй, дерево. Вот ты, оказывается, какое! Передаю тебе твоего друга. Следи за ним, пока мы будем в разлуке. Ну что, Саша, нам пора прощаться. Я тебе хочу сейчас сказать, ну… что я рад, что к тебе приехал, и ты оказался даже еще лучше, чем я надеялся. И мне кажется, что уже очень скоро ты переедешь ко мне насовсем. Давай теперь обнимемся на прощание.
И он прижал меня к себе, и я почувствовал прикосновение его щеки к моей. И мы стояли так недолго, обнявшись, и мне захотелось плакать, и я шептал ему на ухо:
– Только ты, пожалуйста, приезжай за мной, не оставляй меня тут, я ведь теперь не смогу…
Он отстранил меня от себя и прямо мне в глаза сказал:
– Даже не думай об этом. Я обязательно, обязательно тебя заберу. Пиши мне почаще и звони!
Он резко повернулся и зашагал, не оборачиваясь, к остановке. А я стоял под деревом и смотрел, как он исчезает в морозной ночи, и мне было хорошо и грустно одновременно. В руках остались две коробки с пиццей и сверток с новыми ботинками, а на душе… на душе у меня было ощущение счастья.
Глава 10
После отъезда Евдокимофа в моей жизни начались перемены. В школе я стал почти знаменитостью. И если раньше меня хоть и все знали, как любого в девяносто шестом, но особо не замечали, то теперь даже малышня смотрела на меня с пиететом и шепталась, что это он, «тот самый, которого усыновляет в Москву знаменитый писатель. Повезло!».
Даже учителя стали относиться ко мне как-то иначе, с интересом, что ли. Библиотекарша даже попросила меня, чтобы, когда мой Евдокимоф приедет ко мне опять, попросить его обязательно зайти к нам в библиотеку и поставить автограф на его книге. Я спросил с удивлением, что разве у нас в школьной библиотеке есть его произведения? На это она ответила мне, что в ближайшее время обязательно приобретут и что не каждый день к нам приходят драматурги с европейской известностью! Я был, естественно, очень обрадован тем, что мой Евдокимоф такая звезда.
– А ты что, не читал его? – удивленно спросила меня библиотекарша. – Александр! Это стыдно, учитывая, что ты теперь им опекаемый.
Мне и правда как-то стало неудобно. Ведь мы три дня с ним говорили обо всем, а я ни разу даже не спросил про его работу… Как-то мне это даже в голову не пришло. Просто я был так поглощен тем, что со мной происходит, что не подумал о том, что для него работа, наверняка, очень важная часть жизни – а я, дурак, даже не поинтересовался ею!.. Надо обязательно найти где-нибудь в библиотеке его книги. Впрочем, если он современный автор, то их может и не быть там. Наверное, их можно купить в книжных магазинах, правда у меня денег нет… Может, мне с тех трех тысяч на телефоне как-нибудь обналичить? Нет, этого нельзя делать. Он же мне их положил на строго определенные нужды – связь с ним или с Григорием Ароновичем при необходимости. Не хочу его расстраивать. Пока просто хотя бы узнаю, какие в Новокузнецке его книги есть и сколько они стоят. Вот завтра же после уроков и мотанусь в центральный книжный, что на площади.
Вчера литературичка, объявляя результаты за сочинение, сказала, что «Белов на этот раз не порадовал глубиной мысли; я ожидала от него гораздо большего, особенно учитывая то, в какую семью он скоро направится». Я почти ликовал. Так я горжусь моим опекуном! Пусть хоть двойку влепит за сочинение, лишь бы мне еще услышать такие слова про моего Евдокимофа. Я, сам не знаю как, начал его про себя называть именно так. Я пока не могу называть его отцом даже про себя. Не потому что мне не хочется, чтобы он моим отцом стал, а только от того, что он ведь тоже пока очень осторожно называет меня не сын, а Саша. Но, наверное, это пройдет, когда я к нему домой перееду. Нет. К нам домой. Он именно так говорит. Ну, может быть еще немного сложно из-за того, что существует мой биологический папаша… Не хочу о нем думать, я хочу думать о хорошем – о том, как скоро я поеду в Москву, к моему Евдокимофу. И плевать мне, что он мне не родной. Главное, что он очень хороший, добрый и заботливый. И еще – он умный и талантливый. Про это все, кто его книжки читал, говорят. Надо все же как-нибудь мне их достать. Я уверен, что они интересные и мне понравятся. Библиотекарша говорила, что у него пьесы очень необычные, с захватывающими сюжетами и при этом – с глобальными смыслами.
А как изменились теперь мои мечты!.. Если раньше я грезил о каких-то абстрактных родителях, даже (почти как наяву) проигрывал в фантазиях конкретные случаи, где есть я и они, то теперь у моих фантазий появилась реальная основа, и теперь родители перестали быть безликими персонажами, которых невозможно описать. Теперь это конкретный человек в очках без оправы, с коротко подстриженными вьющимися каштановыми волосами, гладковыбритым загорелым лицом, с острым подбородком и с резко очерченным ртом. Или молодая девушка Анна с черноволосым мужем-итальянцем. И в моих мечтах теперь не просто абстрактный дом, город, мир. Теперь это Москва. Я смотрю ее картинки в интернете и верю, что скоро увижу этот чудесный город с широкой рекой, кремлевскими башнями и великолепным пятиглавыми соборами. И еще мы пойдем с Евдокимофым в Большой театр, и я увижу балет, и еще – в исторический музей… Я лазаю по сайтам, связанным с этим потрясающим городом, и поражаюсь тому, как там много всего: театров, выставок, бесконечный список музеев и нереальное количество мероприятий, которые можно увидеть. Мне кажется, что там можно жить всю жизнь и каждый день куда-нибудь ходить, и всегда будет что-то новое и интересное. Когда у меня в голове все как-то немного устоялось, я достал флешку, которую он мне дал, и, дождавшись, когда в компьютерном классе никого не будет, воткнул ее в системный блок. Я уже почти все, что на ней было, видел – тогда, в номере отеля, но в тот момент я находился в мощнейшем эмоциональном стрессе, и ничего не успел понять и запомнить. В тот момент все было одновременно: как он реагирует, впервые рассмотреть, что такое отель, мои безобразные ботинки, возьмет ли он меня?.. Это и многое другое лавиной кружилось у меня в мозгу и не давало возможности сосредоточиться на экране его планшета.
Теперь же я рассмотрел во всех деталях его московскую квартиру. Там было много всяких помещений и большая застекленная лоджия-терраса, откуда был замечательный вид на город. Было неясно, какой это этаж, но мне показалось, что не ниже десятого. Надо будет узнать у Евдокимофа про этаж, но как-то неудобно про это спрашивать. Подумает еще, что я интересуюсь его жилищными условиями. Нет, не стану спрашивать. Потом сам увижу. Но очень хочется, чтобы он жил повыше. Мне кажется, это очень здорово, когда в окно видно далеко и ты как бы живешь в воздухе… И все там было красиво и удобно и как бы не случайно. Как будто все специально заранее придумали и потом подбирали. Особенно тщательно он отснял комнату, которую приготовил для меня. Вернее, он еще не приготовил ее, а только решил обустроить, как он сказал, «для проживания в ней подростка». Мне, правда, показалось, что там и так очень хорошо. Даже отлично. Но Евдокимоф написал мне по электронной почте, что хотел бы, чтобы я обязательно принял непосредственное участие в ее обустройстве. «Это ж я для тебя делаю. Вот ты и решай, как и что в ней будет». Он предложил мне несколько вариантов стилевого решения и выслал по каждому варианту соответствующие картинки.
Тут-то я стал понимать слова Игоряши о том, что детдомовцу очень трудно сделать выбор. Ведь у него никогда не бывает ситуации, когда его спрашивают: «Чего ты хочешь?». Никто не спрашивает его, что он хочет кушать: то или это, какую рубашку тебе купить, на какой фильм пойдем в выходной и т.д. За тебя все уже решили. Обеденное меню составлено по плану, ботинки наденешь – какие тебе приобрели по разнарядке, в кино пойдешь со всем классом на тот фильм, на который кинотеатр презентовал бесплатные билеты для сирот. Поэтому-то и нет у детдомовца опыта выбора из множества вариантов. И при таком выборе он просто тонет, и не в состоянии принять никакого решения. Вот так у меня случилось и с выбором интерьера для моей будущей комнаты в Москве. Хорошо хоть Евдокимоф понял причину моих метаний и стал помогать мне сделать этот мой выбор. Он как бы стал сужать варианты. В результате я-таки пришел к решению. «Каюта на корабле» – это очень здорово! Ведь я же так мечтаю о путешествиях. Идея моего Евдокимофа была проста: мы будем с ним много путешествовать, и я буду наполнять свою комнату-каюту разными вещами, привезенными из поездок. Стены, мебель и пол, всякие там шторы и обивка кресла – все вписывалось в эту концепцию. Когда все было готово и Евдокимоф прислал мне фотки, я даже не поверил, что эта невероятной красоты комната предназначается для меня. Мне было как-то невозможно представить, что я буду за этим столом делать уроки, читать книжку, сидя в этом кресле, и спать на такой красивой резной кровати. Мне были просто очень интересны и приятны все эти хлопоты по обустройству дома, но я с трудом осознавал, что я делаю это для себя. Стены решено было до моего приезда ничем не украшать. Еще выяснилось, что у меня прямо к комнате примыкает своя отдельная ванная комната с душем, туалетом и красивым умывальником, который он называл мойдодыром. После ежедневных битв за умывальники в нашей группе, было просто невероятно, что весь этот санузел предназначается исключительно лишь для меня одного.
Витямбе тоже было очень интересно участвовать в моих мучительных дизайнерских изысканиях. Все-таки надо признать, что у него прекрасный вкус, и без него мне было бы сделать выбор гораздо труднее. Он очень проникся идеей путешествий по разным странам со сбором там всякой экзотический всячины вроде африканских масок, необычных раковин или монет разных стран и народов.
– Это тебе не магнитики на холодильник коллекционировать! – говорил он мне, хотя неизвестно, откуда он в принципе знает про это новомодное увлечение всех тех, кто хоть бы раз в жизни побывал в какой-нибудь там Турции. – С твоим Евдокимофым можно иметь увлечения и посолиднее. Я бы на твоем месте начал собирать бабочек или там пивные кружки.
Почти каждый вечер мы связывались с Евдокимофым. Если в компьютерном классе народу было мало, то по скайпу. Но это получалось очень редко. Ведь разница во времени с Москвой аж четыре часа, и, когда я могу позвонить ему, то есть где-то часов в шестнадцать-семнадцать по-нашему, у него еще утро, день только начался. Да и окружающие тоже мешали мне сказать ему, как я благодарен ему за… за что?.. Да за все: и за эту комнату, и за его заботу и интерес к моей жизни, и больше всего – за то, что он приехал ко мне, нашел меня среди всех, тысяч других. Но как все это сказать, глядя ему в лицо через скайп?!
На самом деле писать ему на электронный адрес было как-то проще. Надо сказать, мой опекун оказался очень внимательным даже к малейшим деталям, связанным с моей учебой, занятиям музыкой, вообще – ко всем аспектам моей жизни. Он помнил мое расписание уроков в школе и в музыкалке, знал, что мне задали по истории или литературе, алгебре, биологии. Интересовался тем, как идет подготовка к докладу по истории, чему я научился новому на скалолазании, какие мероприятия ожидают нашу группу, и многим другим. За все время нашего общения у нас ни разу не возникло проблемы, что не о чем говорить. Наоборот, тем всегда было так много, что мы вечно не успевали все обсудить. Я немного стеснялся задавать многие вопросы. Мне хотелось побольше разузнать про его умершую жену, про то, какой была в детстве его Анна, про то, как он работает, про его друзей…
Между тем стряпчий Григорий Аронович развил бурную деятельность. Видимо, Евдокимоф поручил ему не только вести мои дела, но и некоторым образом присматривать за мной. Он появлялся каждую неделю в один и тот же день и в одно и то же время. Направлялся сначала прямиком к директору, проводил там минут пятнадцать-двадцать, а потом, протирая лысину платочком, настоятельно спрашивал кого-нибудь из встреченных им в коридоре малышей:
– Не знаешь ли ты, милое создание, одного очень славного мальчугана – Сашу Белова из девятого класса? Пригласи его, пожалуйста, ко мне. Передай, что его беспокоит поверенный по щекотливым делам Григорий Аронович Раппопорт.
Малыш, опрометью примчавшийся в нашу группу, обычно выдавал приблизительно такой текст:
– Там Белова ищет Григорий Аврорович Аппорт (иногда и Аборт) чтобы щекотать.
Потом поверенный важно жал мне руку и интересовался, достаточно ли я преуспел в точных и гуманитарных науках на этой неделе? Было ли примерным мое поведение? И на достаточной ли высоте мой авторитет у преподавателей и товарищей? После моих утвердительных ответов, он доставал из потертого кожаного портфеля некие документы, которые я должен был подписать. При этом он подробно объяснял, что именно я подписываю, и настоятельно требовал, чтобы я всю эту юридическую абракадабру прочел. Из всех этих бумаг выходило, что мой Евдокимоф оформляет свое опекунство надо мной, а также заграничный паспорт для меня. Один раз мы даже ездили вместе с Раппопортом в опеку и дважды – в паспортный стол. Я каждый раз немного волновался, но Григорий Ароныч, указывая на меня и делая при этом самое жалостливое лицо, сообщал очередному начальнику:
– Вы только посмотрите на этого несчастного сироту. Малышу очень нужен папочка! И вот, когда наконец-то нашелся достойный мужчина, прекрасный семьянин, краса и гордость отечественной словесности, а к тому же еще и очень и очень прилично зарабатывающий в иностранной валюте человек, какие-то жалкие бюрократические проволочки мешают бедному ребенку обрести отца и родной дом. Посмотри в глаза этим людям, Саша, ведь в их руках сейчас находится твоя судьба!
Я не знал, как реагировать на эти слезоточивые монологи. Оставалось только молча, опустив глаза, сидеть где-нибудь в уголке. Но, похоже, именно это и действовало более всего на сердобольных начальников. После выхода из кабинета, Григорий Аронович протирал платочком лысину и долго жал мне руку со словами:
– Восхищен! Сражен! Убит наповал! Ты сыграл свою роль гениально! Я и сам чуть не плакал, глядя на тебя. Ты мог бы сыграть всю скорбь мира! Сегодня же позвоню господину Евдокимову и расскажу, какой ты умный мальчик!
Через пять недель Григорий Аронович торжественно вручил новенький заграничный паспорт. И, как он говорил, кое-что очень вкусное от его драгоценной супруги Бэллочки. Он каждый раз что-нибудь от нее привозил для меня. Пирожки с индейкой, форшмак в стеклянной баночке и т.д. Теперь было уже окончательно ясно: я поеду на весенние каникулы в Москву. И если все будет хорошо с визой, то у меня есть шанс оказаться и где-нибудь за границей. Скорее всего, в Вене. Когда я думаю об этом, мне кажется, что это происходит не со мной. Москва! Вена! Мой дом, где у меня своя комната! И отец! Заботливый! Добрый! Умный! Талантливый! Как раз такой, о каком я мечтал. А еще ведь скоро мой день рождения!..
***
Игоряша тем временем придумал новое общешкольное мероприятие. Причем оно должно было по масштабам затмить все его предыдущие воплощенные идеи. У нас и до этого в девяносто шестом был кое-какой театральный кружок, но жизнь в нем едва теплилась. Занимались все больше младшие школьники. Ставили небольшие сценки для праздников и сказки, чтобы развлекать малышей на утренниках. Но наш историк решил вдохнуть в это дремотное существование новую жизнь. Он предложил глобальное мероприятие под название «Неделя театра». Суть его была в том, что в нем должны были участвовать все классы, со второго по одиннадцатый, каждый со своим мини-спектаклем. Причем каждый день соревновались по два смежных класса. В понедельник второй и третий классы, вторник четвертый и пятый, в среду шестой и седьмой, в четверг восьмой и девятый, а в пятницу – десятый и одиннадцатый. Суббота – закрытие недели и награждение победителей от всех классов. Причем два соревнующихся класса показывали один и тот же сюжет, но две разные инсценировки.
Второй и третий класс должны были поставить сцену бала во дворце из «Золушки». Текст взяли классический. В него разрешалось вносить изменения, но не более чем десять процентов от утвержденного организационной комиссией текста. Строго было регламентировано все: общая продолжительность выступления, количество артистов, занятых в постановках и многое другое. В постановках могли принимать участие только ученики данных классов, никаких приглашенных. Но любой исполнитель мог играть любое количество ролей. Нашему девятому и восьмиклашкам предстояло поставить несколько сцен из пьесы Шварца «Обыкновенное чудо». Игоряша встречался предварительно с каждым классом и оговаривал все нюансы. Дело дошло и до нас. Поскольку в нашем классе только девять человек, было понятно, что играть у нас в группе придется всем. Игоряша сообщил, что следует распределить роли и разработать общую концепцию постановки. И самое важное – решить, кто будет режиссером-постановщиком.
Некоторые роли не вызывали сомнений: Кристина – принцесса, Машка – кавалерственная дама Эмилия, вертлявый Витямба – министр-администратор. С остальными ролями было сложнее. Игоряша предложил ответственную роль королька отдать обладателю несомненно комического дара Сашке Медведеву, волшебника – Аверьянову, жены волшебника – Любе, Кирюше – второго, вечно несчастного министра, Руслану – охотника. Ну а принцем внезапно оказался я. Странно, что все с этим сразу же согласились, как будто это само собой разумеющееся. Витямба даже незло съязвил:
– Так ты теперь и есть настоящий принц! Скоро и жить будешь по-королевски! После того как тебя твой опекун к себе в шикарную московскую квартиру заберет.
Режиссер-постановщик был выбран тайным голосованием. Все написали имя на бумажках и бросили их в свернутом виде в шапку Руслана. Потом Игоряша, честность которого была вне подозрений, объявил, что победителя оказалось два – Бушилов и Белов. И поэтому режиссера у нас будет два. Думаю, что за Витямбу проголосовали потому, что он уже доказал свои постановочные возможности во время конкурса танцев. А за меня – потому что я считался лучшим у нас в классе по литературе. Да еще все понадеялись, что раз мой опекун – знаменитый драматург, то и подскажет нам через меня много всего интересного и полезного. Позже этот последний расчет оказался очень верным. Уж больно нам хотелось победить восьмой класс.
У нас были на все про все полтора месяца. Игоряша посоветовал нам прежде всего найти свое видение, концепцию спектакля. Восьмиклашки, по данным Машки, решили сделать музыкально-комическую сказку. Даже стали перекладывать тексты различных персонажей на популярные мелодии. Ну а мы? Витямба настаивал на чем-то вроде черного юмора. Я поговорил с моим Евдокимофым, и он посоветовал нам прежде всего отойти от трактовок знаменитого фильма с Мироновым и Леоновым, иначе у нас получится только жалкая пародия на гениальных актеров. Лучше сделать нечто, совершенно отличающееся от общеизвестных вариантов:
– Представьте себе, что вы не путешествующий королевский двор, а труппа бродячего театра. Но в вашем составе не типичные персонажи комедии дель-арте, вроде Пьеро, Коломбины и Арлекино, а типичные актеры-маски театра девятнадцатого – начала двадцатого веков: король провинциальный сцены – трагик, его юная дочь, герой-любовник с туманным взором, пройдоха-интриган, характерная актриса средних лет с многократно разбитым сердцем т.д. И вот всю эту компанию приютило на одну ночь вполне обеспеченное семейство, муж и жена. Актеры фиглярствуют, некоторые из них вообще не в состоянии выйти из своих, прилипших к ним намертво, амплуа. При этом юная дочка трагика, говорящего как шекспировский король Лир, реально влюблена в бледного юношу со взором горящим, исполняющего роли принцев, ангелов и прочих лирических персонажей. Суть в том, что все они постоянно находятся в своих амплуа, и теряют связь с действительностью. Сами же хозяева, муж и жена, не понимают, где в том, что они видят в своем доме, пьеса, а где реальная жизнь. На самом деле, и сам король провинциальный сцены, и вся труппа – только нищие оборванцы, хоть и с большими амбициями. Они стали рабами своих амплуа. Суть идеи в том, что не только актеры, но и обычные люди в обычной жизни зависают в придуманных или навязанных им этих самых амплуа, а вместо своей жизни играют какую-то чужую.
Через недельку мы получили от Евдокимофа исправленный текст. На самом деле он почти не изменил слова никого из персонажей, кроме волшебника и его жены. Их роль как бы повысилась. Они теперь постоянно общались между собой и комментировали все, что происходит в их доме между другими персонажами, пытаясь догадаться, что они реально делают: репетируют или это их действительная жизнь?
Игоряша нашел саму идею и исправленный текст очень перспективным, и мы начали репетиции. Мы с Витямбой решили прописать каждую сцену: кто что делает в каждую минуту, что говорит и т.д. Начались репетиции. Проблем было выше крыши. Прежде всего – с исполнителями. Ромке и Любаше ничего особенно и не надо было играть, тем более что Евдокимоф придумал для них некоторое двойное дно. Он предложил им играть супружескую парочку, которые в браке уже много лет, и их чувства порядком поостыли. Вся их личная жизнь превратилась в рутину. И тут такое! И в их доме! Интриги. Любовь. Да еще и несчастная. Эмоции зашкаливают… Короче говоря, все это очень освежило и их взаимоотношения. В общем, и у Любы, и у Ромки все получалось очень реалистично и нескучно. Витямба постоянно впадал в очевидные штампы, но выручало его невероятное обаяние, которое сквозило сквозь личину его однозначно отрицательного персонажа. Очень все неплохо получалось у Машки. Ее внутреннее состояние как нельзя лучше подходило к психологии первой дамы королевства, одновременно являющейся стареющей характерной актрисой. Кирюша играл без всякой фантазии, но старательно повторял все, что от него требовали я и Витямба. Но мы особенно ничего от него и не ждали. Лишь бы он не слишком тихо говорил и хорошо выучил свой текст и свое местоположение в каждой мизансцене. Это же можно сказать и про Руслана. Хуже всего получалось у меня, у Медведева и у Кристины. Медведев никак не мог уловить саму суть своего персонажа, и Игоряше, чтобы хоть как-то поддержать его самооценку, пришлось всю роль придумать за него и репетировать с Сашкой персонально. Хотя, надо признать, что в других классах у исполнителей главных ролей проблем было еще больше, и наш историк прямо-таки разрывался между репетициями то в одном, то в другом классе.
В общем, пришлось признать очевидное: грандиозный успех Медведева при его выступлении на конкурсе чтецов юмористических рассказов был в значительной степени достижением Игоряши, который сумел отрепетировать с Сашкой все до самых незначительных мелочей. Но Игоряша очень жалел Сашку, который был страшно обидчив и склонен к эмоционально невзвешенным поступкам. Историк всячески старался доказать Медведеву, что это он сам – творец своего персонажа. Но кажется, этого не понимал только сам Медведев. И все же при участии Игоряши, как-то начала получаться роль и у Сашки. Самые большие трудности были у принца и принцессы. Кристина на каждой репетиции демонстрировала свою полную бездарность. Трудно было произносить текст более фальшиво! Она явно не понимала, что представляет собой влюбленная и отвергнутая девушка. Беспомощность и скука… При такой принцессе нам явно ничего не светило в соревновании с восьмиклассниками. И у меня тоже роль не клеилась. Виной тому была моя зажатость. У меня не было опыта публичных выступлений, если не считать экзаменов по фортепиано и гитаре в музыкалке. Но там совсем другое. Там есть я и инструмент. И я могу выражать свои эмоции его посредством. И мне не надо ничего говорить, смотреть в переполненный зрителями зал, взаимодействовать с другими партнерами по сцене. А тут нечто совсем новое и непривычное для меня. Мне невероятно трудно сосредоточиться на внутреннем мире моего принца. Все, что он говорит, мне незнакомо, и я очень далек от его несколько странной психологии. Я написал об этом Евдокимофу, и он посоветовал мне играть неврастеника. Я же по сюжету и не принц вовсе, а так, мелкая сошка со смазливой рожей. Актеришка, который так плотно подсел на роли принцев, что уже и на самом деле стал считать себя голубых кровей. Хотя на самом деле я (то есть мой персонаж) всего лишь жалкий оборванец. А принцесса (дочка трагика) – эта малолетняя дуреха и вправду считает меня чуть ли не обедневшим аристократом. То есть я должен играть персонажа не на сто процентов положительного. Евдокимоф даже сказал мне, когда мы с ним общались по скайпу, что Шварц – это все же не Чехов и не Островский. И принц написан довольно слабо, он совершенно плоский. На самом деле Шварцу удавались только те персонажи, которые обладали некоторой комической характерностью, а все его персонажи «серьезные» или «лирические» на самом деле абсолютно ходульные. И принц в том числе. Я, кстати, потом рассказал Игоряше об этом разговоре с Евдокимофым. Историк не согласился. Он другого мнения. Для него Шварц – великий драматург. Но он уважает мнение Евдокимофа, особенно учитывая, что последний и сам очень известный автор пьес и сценариев. При этом Игоряша посоветовал мне воспользоваться идеями моего опекуна для создания полноценного образа принца.
Как только я стал понимать, каков мой герой в действительности, мне стало намного легче. Ведь играть нечто совершенно положительное невозможно. Поначалу у меня от моего персонажа просто скулы со скуки сводило. Но теперь принц не казался мне таким уж невозможно бесплотным. Я старался играть обычного парня, который влюбился в глупую молодую девчонку, дочку своего шефа, руководителя труппы и ее главного трагика. При этом мой герой витает в облаках, представляя себя принцем в изгнании, а предмет своей любви – настоящей королевской особой, и все его представления о светской жизни почерпнуты из глупых пьесок и обывательских представлений. Мне даже кажется, что мой персонаж чем-то на меня похож. Я тоже частенько нахожусь не в реальности, а в своих фантазиях, представляя себя то замечательным музыкантом, то популярным певцом. Но чаще всего сыном. Любимым сыном своих родителей. Мне нужны были общие с моим персонажем эмоции, одинаковые фантазии, общность судеб. Ведь и про родителей принца – короля и королеву – зрителю и читателю ничего неизвестно. Может, их и нет у него. В общем, все, как и у меня. Я решил поговорить об этом с моим Евдокимофым, и он сразу все понял. Уже на следующий день я получил от него по электронной почте некий монолог, который он предложил вставить в наш отрывок. Я прочел его ребятам, и все пришли в восторг. Это и вправду был сильнейший текст. Он звучал как исповедь, которую юный артист произносит перед женой волшебника, которая жалеет несчастного одинокого молодого парня-сироту, воспитывавшегося в приюте и прибившегося к бродячей труппе. Игоряша поздравил всю нашу группу с тем, что вся концепция нашей постановки окончательно сформировалась и теперь от нас требуется просто качественно играть свои роли – и результат будет отличный! Впрочем, нам и самим было очевидно, что этот написанный Евдокимофым монолог станет главной сценой всей постановки. И что самое важное для меня лично, теперь мой персонаж становился понятен и близок не только мне, но и любому ребенку и преподу в девяносто шестом.
Я часто думаю о Кристине. Я думал о ней и раньше, но теперь это стало происходить все чаще. Я внутренне понимаю умом, что она неумна и у нее примитивные взгляды и эмоции. Но она меня притягивает. Когда я думаю о ней, я ощущаю у себя внутри что-то горячее и трепещущее. Мне хочется прижиматься к ней голым телом, чувствовать, как ее руки нежно гладят меня по спине и ниже… Я хочу ее, хочу ее трогать, обнимать, ласкать ее голую, теплую и страстную. И я не мечтаю о ней. Я просто ее дико хочу. Ведь у меня еще никогда никого не было. Я еще никого не целовал взасос. И ни одна девочка не говорила мне, что я ее парень, что ей со мной хорошо. Наверное, мне просто пришла пора влюбиться. Но если не влюбиться, то уж хотя бы просто потрахаться…
Мы начали с Кристиной репетировать наши с ней сцены наедине. Витямба сначала помогал нам, смотрел, как все это выглядит со стороны, и давал советы:
– Что вы оба как истуканы! Саня! Возьми ее за руку. А ты смотри ему прямо в глаза, когда говоришь. Ты же влюблена в него! Попытайся обнять его, прижаться к нему…
И так далее, и тому подобное. И с каждым разом мы заходили все дальше, и наши соприкосновения становились все плотнее. Витямба, как только обнаружил, что у нас начало получаться, сразу же перешел от нас к репетициям с Любой и Аверьяновым. И теперь мы репетировали вдвоем, одни, в нашей с Витькой комнате. И тогда мы впервые поцеловались… и потом долго обнимались, и ее руки гладили мои волосы и шею, а я залез руками под ее водолазку и трогал ее маленькие груди… И я сам не заметил, как начал расстегивать свою рубашку и джинсы и одновременно стягивать с нее одежду, и она шептала: «Подожди, Саша. Сюда могут войти…» Я закрыл дверь, подперев и заблокировав ее стулом. И тогда мы снова кинулись целоваться, обниматься, сбрасывая с себя одежду. Она нажала на выключатель, и в комнате стало почти темно. Только из незашторенного окна проникал зимой вечерний свет. Мы лежали, прижавшись друг к другу, и дышали одинаково горячо и нежно. И я впервые трогал женское тело и наслаждался этим невероятным счастьем, и это казалось мне самым приятным из всего, что я когда-либо ощущал. И я шептал ей, что люблю ее, и она целовала мои глаза и тоже любила меня.
…Мы репетировали почти каждый день. И если могли быть одни, то снова и снова целовались, ласкали друг друга и разрешали себе заходить все дальше и дальше. Мы уже знали тела друг друга до самых мельчайших подробностей, и не было места, куда бы мы друг друга не целовали и которое не ощупывали, и нам было очень хорошо вместе. И никогда и ни к кому я не испытывал таких чувств, как к моей Кристине. Она стала для меня единственной и самой главной. И мне было уже не так важно, что там будет с постановкой, с музыкалкой или с учебой в школе. Она вдруг стала всем. Я не мог думать ни о чем, кроме нее, забыв всех других. И даже моего Евдокимофа. Мы с ним продолжали каждый день переписываться, и я сообщал ему все новости… кроме одной. Самой главной. Что я влюблен и у меня теперь есть моя Кристина. Самая красивая, нежная, ласковая. Моя единственная.
Я ужасно хотел написать ему, что у меня теперь есть еще и моя Кристина. Меня тянуло поделиться с ним этим столь важным в моей жизни, но я как-то не решался сделать это. Думал, что вдруг он заревнует меня к ней и, может, откажется меня забирать. Я все время думал о том, что скоро мне придется принимать трудное решение. Я должен буду выбрать между Евдокимофым, моей новой жизнью в семье, с отцом, в Москве, – или остаться здесь, теперь уже навсегда (ведь больше у меня такого шанса точно никогда не будет), но тогда рядом со мной будет моя любимая и самая лучшая девочка. И что бы я ни делал: целовал мою Кристину, играл на фортепиано, решал задачи по физике или писал моему Евдокимофу сообщение по мылу, – я постоянно ощущал необходимость сделать этот выбор. Я чувствовал, что мой час приближается. И не мог отказаться ни от нее, ни от обретения семьи. Я не знал, как мне говорить об этом и с ней. Ведь и она, как и все в нашем классе, да и во всем девяносто шестом, знала, что скоро меня наверняка заберут отсюда домой, а значит, расставание неминуемо. Она понимает это, не может не понимать, но молчит. Ни разу не спросила меня об этом. Но я чувствую, что она тоже размышляет об этом. Просто, наверное, гонит от себя эти мысли и хочет, чтобы жизнь сама все расставила по своим местам. Наверное, она права. Что ей остается, кроме ожидания моего решения… Наше будущее всецело в моих руках. Это я должен отказаться от нее ради своей новой счастливой жизни, о которой мечтал каждый день все эти годы, пока помню себя. Или же отказаться от всего, но остаться с моей самой любимой?.. Как мучительно думать об этом, как тяжело решить…
Мы уже перешли от репетиций отдельных картин к прогонам всей постановки. Игоряша приходил к нам и давал много, как всегда, полезных советов. Он сказал, что за наш спектакль он спокоен. У нас получается очень нетривиальная и вполне целостная постановка. Поэтому он в большей степени сосредоточился на репетициях с восьмиклашками. И ему явно понравились наши с принцессой диалоги и сама наша игра. Ведь это была уже вовсе и не игра – мы говорили с Кристиной те слова, которые точно определяли наше внутреннее состояние и отношение друг к другу. Играть было и не надо. Нам было так просто и органично рядом, что те, кто видел наши прогоны, удивлялись, как непринужденно и искренне все у нас получается.
Вечерами мы иногда ходили с ней прогуляться на улицу. И мне ужасно хотелось рассказать ей что-нибудь интересное, что говорил мне или писал мой Евдокимоф, но я каждый раз ловил себя на том, что любое упоминание о нем может Кристину больно ранить. И я умолкал, и тогда мы просто гуляли и говорили обо всем, что происходит у нас в девяносто шестом, но только не о нашем будущем, только не о нас. Кристина полюбила мою любимую музыку. И иногда вечерами мы лежали с ней рядом, обнявшись или просто взявшись за руки, и я включал негромко моих любимых Моцарта и Баха. И ей это вдруг тоже понравилось, она даже просила меня включить ей «Air» Баха или симфонию № 40 Моцарта, которые ей особенно запомнились. Может быть, когда любишь, тебе становится очень понятно все то, что нравится твоему любимому человеку.
Надо сказать, с этого года как учебная, так и внеклассная деятельность нашего историка стала предметом множества статей и даже нескольких репортажей по местному телевидению нашего города. Все говорили о нем, как о невероятно прогрессивном педагоге, который создал в «Доме детства – 96» совершенно особую учебную и досуговую среду. Все знали, что все лучшие школы Новокузнецка пытаются переманить к себе нашего Игоряшу высокими зарплатами и прочими коврижками, но он твердо хочет работать только у нас. На нашу театральную неделю поэтому и телевидение приезжало, и из газеты тоже корреспонденты были. А уж быть в конкурсном жюри нашей недели театра – это вообще считалось за честь. Возглавил его, кстати, все тот же главный режиссер новокузнецкого драматического театра, который был у нас и на конкурсе чтецов юмористических рассказов.
…Настал четверг. Это был день соревнования между нами и восьмиклашками. В общем, все прошло очень неплохо. По жребию наш класс первым показывал свое «Необыкновенное чудо». И оно всех, кажется, очень удивило. У восьмиклашек постановка была намного смешнее. Но мы взяли необычностью трактовки и глубиной. Мне было трудно судить, кто как сыграл, так как я не мог видеть все это со стороны. Но зрители смотрели очень внимательно и в конце хлопали дружно.
В субботу вся школа собралась в актовом зале на объявление результатов театральной недели. Наша постановка понравились зрителям и жюри больше постановки восьмиклашек. Мы с Витямбой еще и специальный приз за режиссуру получили. Все это было для всей нашей группы огромной радостью. Мы ощущал себя чем-то общим и были друг другу благодарны. Даже все обнялись вместе. И в этот момент я снова подумал о том, что если я уеду, то потеряю еще и это, общее, что роднит нас. Не только Кристину – еще потеряю всех их. А ведь я люблю их всех. И всегда меня восхищающего Витьку, и такого доброго и трогательного Кирюшу, прикольную Машку, и заботливую отзывчивую Любу, легкого и эмоционального Сашку Медведева, рассудительного Аверьянова и мощного, как скала, Руслана. Как я без всех них? Почему я раньше не замечал, что они так мне нужны, что они такая огромная и важная часть моей жизни? Почти такая же большая, как моя Кристина.
…В середине февраля учиться уже невмоготу. Хочется спать. Вечер приходит рано, и за окном зажигают желтые мутные фонари. Как давно нет солнца! Нет старых фанерных домиков в летнем лагере Карлык. Нет сочной зелени, пробивающейся сквозь разрушенный асфальт дорожек. Хочется тепла, хочется ходить без майки. Хочется, чтобы, выходя из мелкой речушки, ветерок щекотал влажные соски. Чтобы солнце припекало загорелые мускулы рук и икры ног. Хочется прижиматься к голой Кристине и тереться об ее упругие бедра и живот… Хочется лета. Ничего не делать. Ничего не ждать. Просто жить на каникулах, зная, что тебе не надо ничего за самого себя решать. Что все уже решили взрослые и можно не думать о том, что будет завтра…
Мне сегодня исполнилось шестнадцать. Прямо с утра приехал Григорий Аронович с большим красивым пакетом с ручками. Пожал мне руку, поздравил с днем рождения, и еще передал мне сладкий пирог от своей жены. Пакет был тяжелый. В комнате я уселся на кровать и начал вынимать из него подарки, которые передал мне мой опекун. Я никогда в жизни еще не получал таких замечательных подарков. И их было так много! На самом дне лежали отличные голубые с белым летние кроссовки, как раз такие, какие я очень хотел. Еще там была большая тяжеленная книга «Самые красивые места Европы» с роскошными фотографиями. И еще подарочный конверт с изображением парусника, плывущего в голубом море и четырьмя тысячами рублей (по тысяче) внутри. Были также две коробки французского шоколада «Мерси». Одна большая, для всех наших ребят, а вторая маленькая ассорти с множеством разных вкусов – специально для меня. Но больше всего я обрадовался небольшому, но очень продвинутому планшету с диагональю 8 дюймов. К нему еще прилагался фирменный темно-синий защитный чехол и карта памяти аж на 64 гига. Это был просто предел моих мечтаний! И конечно, там еще было письмо от моего Евдокимофа:
«С днем рождения тебя, мой дорогой мальчик. Желаю тебе быть счастливым и здоровым. И чтобы ты всегда чувствовал, что тебя любят те, кто тебя окружает. Пусть твои мечты осуществляются. Пусть сегодня и в другие дни тебе будет приятно, интересно и тепло.
Я не знал, что бы ты конкретно хотел сегодня получить в подарок, и поэтому решил, что подарю тебе не один, а сразу несколько небольших подарков. Книгу, чтобы ты смог определиться с теми местами, в которые мы поедем с тобой путешествовать. Кроссовки, чтобы тебе было удобно гулять по Москве и Вене. Большая коробка шоколада для твоих друзей. Наверняка ведь будете сегодня пить чай. А маленькая, где 24 разных вкуса – лично для тебя. Потом напишешь, какой вкус тебе больше всех понравился. Только не съедай все сразу! А то живот заболит. Ну, деньги тебе точно не помешают. Надеюсь, ты потратишь их с умом на то, что тебе очень хочется. Ну, планшет тебе точно нужен. Сможем теперь по скайпу беседовать сколько угодно. Да и большой объем памяти для твоей любимой музыки тебе пригодится. Я, кстати, там тебе кое-что из моей любимой музыки на диск закачал. И еще много фото и видео из нашей московской квартиры, Анну и даже некоторые мои детские. Среди последних очень смешные встречаются. Передавай привет Игорю Дмитриевичу и Григорию Ароновичу. Обнимаю тебя, Сашка, и очень жду, когда смогу приехать к тебе и отвезти тебя домой».
Я отложил письмо и лег на кровать. Витямба рассматривал мои подарки и восхищался ими. Ему все очень понравилось. Особенно планшет. Он залез в информацию и зачитал мне характеристики, в которых я не особо разбирался, присвистнул и сообщил:
– Ого! Машинка тыщ на тридцать тянет. Не меньше. Довольно мощный, а экран вообще самый последний. Я бы тоже такой хотел, но у меня нет такого опекуна, как у тебя, Саня… Повезло тебе. Сто процентов теперь уверен, что тебя отсюда скоро заберут. Если бы были хоть какие-нибудь сомнения, такие дорогие подарки тебе бы не делали. Ты на что потратишь свои тыщи-то? Хочешь совет? Не жмоться, купи что-нибудь и ты ему в подарок в Москву. Он тогда поймет, что и ты о нем заботу проявляешь.
– Правильно. А что? Как думаешь, что ему может быть надо?
– Не знаю. Человек он, очевидно, обеспеченный. Все у него есть. Но надо что-то придумать. Ты с Игоряшей посоветуйся. Он наверняка что-нибудь придумает.
Я закрыл глаза и подумал не о Евдокимофе, а о Кристине. Я хочу что-нибудь подарить ей. И еще мне очень хочется купить в книжном магазине какое-нибудь произведение моего опекуна. Я ведь так и не прочел ни одной его книги. Мне очень интересно, как и о чем он пишет. А что мне купить для нее? Может быть, хороший парфюм известной марки? Или что-то из одежды? Например, модный худи? Или там джемпер какой-нибудь? Все мои двадцать четыре шоколадки буду с ней есть пополам. Она тоже сладкое любит. Пойду найду ее прямо сейчас. Она наверняка тоже мне сюрприз приготовила на днюху.
Так и оказалось. Она купила мне CD-диск с лучшими произведениями Вивальди и кожаный напульсник с клепками. А ведь я ей никогда ничего не рассказывал про Вивальди. Откуда она про него узнала? Не иначе у Витямбы выспрашивала. Но мне приятно. Очень приятно, что она это сделала специально для меня. В этот день было еще много приятных подарков. От Мишки из музыкалки и Валерии Ильиничны Лежебрух. Кирюша где-то свистнул для меня темные солнечные очки в черной пластиковой оправе, а Витямба пробник одеколона «Феррари» в маленькой стеклянной колбочке. И хотя все это было мелочью по сравнению с шикарными презентами Евдокимофа, мне все равно было очень приятно – потому что я знал, что нашим ребятам просто неоткуда взять деньги на подарки друг другу. И каждый старается как может, чтоб хоть что-нибудь стоящее достать для друга. Правда, частенько все эти подарки пацаны не покупают, а просто воруют в магазинах…
Вечером мы всей группой пили чай у нас в холле. С пирогом от Ароновны, как прозвали жену Григория Ароновича наши. Еще и с моими роскошными французскими шоколадками. На огонек заглянули семиклассники – Сашка Лапушкин со своим неразлучным Женькой и Игоряша с ними. Игоряша тоже поздравил меня, пожал мне руку и подарил галстук офигенной расцветки. Витямба сразу же напросился, что и он будет его иногда носить. Я, конечно, согласился. Разве можно отказать моему лучшему другу?! Мы много смеялись и дурачились. А когда все стали расходиться по комнатам, я напросился на отдельный разговор с Игоряшей. Наедине. Мы сидели в холле только вдвоем и говорили. Вернее, говорил сначала только я. Меня как прорвало. Видимо, очень не хватало с кем-нибудь из взрослых поделиться. Витька, Люба или Кирюша тоже, конечно, и выслушают, и посочувствуют, но мне нужен именно совет взрослого опытного человека. А спросить у Евдокимофа об этом я не могу.
– Ко мне скоро должен приехать мой опекун. Уже меньше месяца осталось. Витя Бушилов говорит, что после таких прекрасных подарков мне тоже стоит опекуну сделать подарок. Да вот и деньги мне он подарил. Несколько тысяч. Как вы думаете, Игорь Дмитриевич? Что мне ему можно подарить в свою очередь?
– Подари ему настоящий качественный таежный мед, – тут же решил мою проблему Игоряша. – Этот ценный экологически чистый продукт, несомненно, твоего опекуна порадует. Если хочешь, я поговорю с одним пасечником. Моя жена у него постоянно для нас мед покупает. Качество отменное. Душистый! Вкусный! Мы этот мед не только себе, но и в Питер друзьям всегда привозим. Я думаю, он большую скидку сделает для постоянных покупателей. Литровую банку куплю, а ты потом мне вернешь деньги за него. И еще можно кедровых орехов купить свежих. У нас на рынке они чуть не вдвое дешевле, чем в той же Москве. Я думаю, эти подарки точно понравятся. И еще они засвидетельствуют, что ты заботливый парень, который понимает, что целесообразно везти из наших краев. Я думаю, рублей в восемьсот-девятьсот уложимся. Или это, может, дороговато для тебя? Ну, я тогда тоже немного добавлю.
– Спасибо большое, Игорь Дмитриевич. Но я вполне могу эту сумму оплатить из моих подарочных денег. Я могу вам прямо сейчас деньги дать.
– Не надо сейчас. Потом отдашь, когда я принесу. Ты вот лучше скажи мне, что у тебя с опекуном сейчас происходит. Вы общаетесь? Через эсэмэски? Скайп? Ватсап?
– Да. Общаемся. Почти каждый день. И все это использую. И я еще электронную почту завел. Там тоже пишем друг другу.
– Отлично. Держать постоянный контакт тебе сейчас совершенно необходим. Я частенько наблюдаю тебя с неким юристом. Как бишь его?..
– Григорий Аронович.
– Да-да, именно. Григорий Аронович. И что? Как идут ваши дела по оформлению опекунства?
– Хорошо идут. Все документы уже готовы и останется только по приезде Евдокимофа их подписать в присутствии комиссии по опеке несовершеннолетних. Но Григорий Аронович мне еще и заграничный паспорт оформил. Я уже на следующей неделе его получу. Еще и для визы документы собираем.
– Здорово! Поздравляю. Значит, есть шанс на летние каникулы поехать в Австрию и вообще попутешествовать. Твой Евдокимоф явно человек предусмотрительный и деловой. Это, кстати, среди людей творческих профессий совсем нечастое явление. Но тебе и с этим повезло. Талант и реалистичность одновременно – это редкое сочетание. Именно такой опекун тебе сейчас и нужен. А тебе, Саша, очень надо реализоваться в жизни. И ты для этого все имеешь. Кроме одного… Ты не пробовал еще проявить себя ни в чем. Просто случая не было пока.
– Спасибо, Игорь Дмитриевич. Вы умеете любого из наших ребят поддержать. За это вас все и уважают очень.
– Э нет, мой дорогой. Поддерживать каждого из вас – это и правда и моя цель, и мой долг как человека и педагога. Но я все же понимаю, что не каждого Бог в темечко поцеловал. И если все наши ребята вырастут хорошими людьми, создадут любящие семьи с прекрасными детьми, а не кончат свои жизни на помойке, в психушке или в тюрьме, это уже будет для меня огромным достижением и просто радостью. Но в значимых, профессионально реализовавшихся личностей вырастут буквально единицы. Остальные, надеюсь, будут обычными нормальными людьми. Но на весь наш девяносто шестой детский дом есть не более двух-трех детей, которым может быть уготовано совсем другое будущее. Для них возможна иная судьба. Яркая! Мощная! Красивая! Наверное, не педагогично говорить тебе о том, кто эти дети. Но, учитывая, что скоро ты покинешь наше казенное учреждение, я тебе скажу, кто это. Одного ты хорошо знаешь – это твой тезка Саша Лапушкин. Есть еще одна девочка в пятом классе – необычайно яркая личность. Ну а третий – это ты. Да-да, не удивляйся. За всю мою уже немалую жизнь мне приходилось встречать только несколько человек, обладающих такой невероятной внутренней гармонией, как у тебя. Таким богатым, ярким и сложным внутренним миром. Ты совершенно особенный мальчик. И твой опекун смог почувствовать и понять это даже на расстоянии, просто через твою видеоанкету. Впрочем, ему немножко помогли найти именно тебя…
– Как это – помогли? Кто помог?
– Я объясню тебе. Когда я увидел твою видеоанкету на сайте «Найди своего ребенка», я подумал, что тебе нужны другие родители. Не такие, которые ищут себе детей на этом сайте. Я подумал, что ты, Саша, достоин намного большего. Ты должен попасть в семью интеллигентную, высококультурную, семью, где тебя смогут оценить по достоинству, где твой потенциал раскроется во всей своей красе и мощи. И тогда я (жена мне в этом деле очень помогла) скопировал твою анкету и решил разместить ее и на других сайтах, включая и заграничные. Одним из таких сайтов был германский ресурс по усыновлению сирот. Там тебя и обнаружил твой нынешний опекун.
– Так, значит, это вы нашли мне Евдокимофа?
– Нет. Это я Евдокимофу нашел тебя. И я уверен, что ему повезло с тобой ничуть не меньше, чем тебе с ним. Хотя какая разница. Будем считать, что вы нашли друг друга. Я не хотел тебе заранее ничего говорить, обнадеживать. Вдруг бы никто не заинтересовался тобой.
– Нет. Я благодарен вам, что вы это сделали. Без вас не было бы ничего этого. Но я сейчас не знаю, что мне делать. Обстоятельства сейчас изменились… ну… не знаю, как сказать. Мне очень нравится одна девочка. Я, наверное, ее люблю. Очень сильно. И не знаю, как от нее смогу уехать…
– Я понимаю о ком ты, Саша, говоришь. Кристина, конечно, очень славная девушка, и она достойна быть любимой и любить самой. Ты спрашиваешь меня, что тебе выбрать? Я не знаю. Правда, не знаю, что тебе сказать. Но советую тебе проявить благоразумие. Попытайся нарисовать у себя в голове картину своего будущего, в случае если бы ты уехал отсюда и в случае если останешься. Ты мальчик с очень богатой фантазией. Ты, несомненно, можешь воссоздать в своем сознании картины своего возможного будущего при обоих вариантах.
– Но все-таки, Игорь Дмитриевич. Что бы вы выбрали на моем месте? Мне очень важно именно ваше мнение.
– Ладно. Давай начнем рассматривать вариант, что ты отказался от опеки и остаешься в девяносто шестом. У тебя при этом есть несколько довольно существенных плюсов. Здесь тебе все знакомо с раннего детства, ты знаешь всех, и тебя все знают как облупленного. У тебя тут есть настоящие верные друзья, множество раз доказавшие свою преданность. Когда ты окажешься в Москве, у тебя далеко не сразу появятся люди, подобные Вите Бушилову или Кириллу. Ты будешь там один, и, скорее всего, довольно долгое время. Тебе придется привыкать к новой обстановке, новой школе, учителям, другим программам и учебникам. Это все совсем непросто, и ты, несомненно, будешь испытывать стресс. Ну и, конечно, милая девочка Кристина. Здесь она будет рядом с тобой. Так сказать, любовь до гроба. Правда, такая любовь бывает только в романах. А на самом деле школьная любовь крайне редко бывает продолжительной. По статистике ранние браки (особенно если еще со школы знакомы) редко длятся более трех-четырех лет. Далее всегда наступает неминуемый развод. Ты, конечно же, мне сейчас не поверишь, Саша, но это совершенно объективная ситуация. Люди формируются окончательно – как психологически, так и физически – только к годам двадцати пяти, не раньше. И только после этого возраста личность полностью начинает осознавать свои приоритеты – как жизненные, так и в интимной половой сфере. До этого периода индивид только ищет своего идеального партнера или партнершу. Но давай представим себе, что ты исключение и Кристина, действительно, твоя вторая половинка на всю жизнь. Вот и давай перейдем непосредственно к жизни. Итак, вы закончили вместе одиннадцатый класс, что, кстати, не факт. Ведь твоя любимая, будем откровенны, не блещет успехами в учебе. Десятый класс ей не светит. Ей прямая дорога после девятого класса в техникум или колледж. Причем в лучшем случае она отправится осваивать профессию повара или продавца. Она не сможет сдать экзамены даже в медицинское училище или в педагогический колледж, где готовят учителей младших классов. Но при любом раскладе Кристина не сможет хорошо зарабатывать и иметь интересную работу. У тебя другая ситуация. Ты, несомненно, должен доучиваться в десятом и одиннадцатом классах в школе. Ты хорошо тянешь программу по всем предметам, и у тебя есть шансы после выпускного поступить в какой-нибудь местный институт. Но в какой? У нас в Новокузнецке выбор ведь невелик. Либо педагогический, либо медицинский, либо инженерно-технологический. Последний – явно не твой профиль. Медицина тоже тебя не слишком интересует. Остается педагогический. Хочешь быть учителем? Думаешь, это хорошая профессия?
