Абатские рассказы

Лилина мама

По соседству с домом тёти Гали в Абатске стоял беленый известью дом. Там жила моя лучшая подруга – Лиля. Она была младше меня на два года, но жизненным опытом она значительно превосходила меня, отчего мне всегда было интересно с ней. С Лилей мы дружили, сколько себя помнили, поэтому, когда я приезжала на лето, я всегда приезжала к родственникам пожить, а к ней «подружить» – напитаться нашей дружбой на весь предстоящий год. С каждым годом дружба крепла, а наши встречи происходили так, будто мы расстались вчера.

Семья у Лили была преинтересная. В семье росло трое детей: старшая Лиля, её младшая сестра и брат. Присматривали за детьми две бабушки. Мать отца – тучная громкоголосая женщина с черными волосами, размашисто ходила по огороду и крыла трехэтажным матом всех и вся. В нашей семье выражались предельно литературно (за редким исключением), поэтому громкие бранные тирады, которые слышались с раннего утра до заката, представлялись мне невероятно смешными. «Матью-перематью» покрывалась морковка, которая смела зарасти сорняками; баня, которая слишком жарко истопилась; кошки-собаки, которые попались под ноги; непослушные внуки-дети, которые давно перестали обращать внимание на этот «изысканный колоритный диалект». Зачастую для выражений повод был не нужен – они шли искренне от души, не привязываясь к какому либо факту или событию. Самое уникальное, что слова, словосочетания и целые элегии на мате не повторялись, не противоречили друг другу, а целостно описывали ситуацию и отношение к ней повествующего.

Противоположностью была мать матери – кроткая и тихая, в простом ситцевом платье, она часто сидела перед оградой на лавочке. Она потеряла зрение много лет назад, что не мешало ей хорошо ориентироваться в доме и присматривать за внуками. Глаза её, подернутые белой пеленой, устремлялись вдаль; голос звучал негромко, но спокойно и уверенно, отчего женщина напоминала оракула, который вещает волю богов. На контрасте обе бабушки составляли эффектный дуэт, который криками или мягким увещеванием решал любой вопрос.

Отец Лили – человек холеричный, импульсивный часто бывал непредсказуем, отчего его побаивались не только домашние, но и соседи. Хозяин был с домочадцами суров и требователен: когда он бывал дома, все должны были сидеть под замком. Он то сидел без работы, маясь от безделья и погружаясь в состояние глубокого запоя, то начинал бурную деятельность, приносящую как доход в семью, так и беспокойство о безопасности этой деятельности. Период активности сменялся меланхолией и новым запоем, в котором исчезали все добытые трудовым путем средства. Семья на таких «качелях» то получала нежданно дорогие подарки, то думала, как не умереть с голоду. Очень выручал огород и неравнодушные соседи, которые иногда отдавали кое-какие вещи.

Мать Лили – молодая сильная красивая женщина была локомотивом, который тащил на себе всё семейство. Она могла быть строгой и требовательной, могла мягкой и смешливой, но всегда доброй и честной. В редкие и оттого прекрасные моменты веселья, лицо её, обычно тревожное, печальное, вдруг расцветало и лучилось детской радостью, а на щеках появлялись ямочки, превращая её уставший вид в совершенно девчачий. Для меня на всю жизнь эта женщина стала примером «русской женщины», настоящей, цельной и невероятной в красоте и глубине души своей.

Лилина мама вышла замуж рано, как и многие в деревне; переехала в дом мужа и свекрови и с тех пор жила однообразной и нелегкой жизнью с мужем-тираном. Она рожала детей, воспитывала их, лечила, защищала, растила с удивительно правильным посылом – верой в добро; она заботилась о престарелых родителях своих и мужа; она вела хозяйство и огород; она работала на двух работах – в пекарне и детской больнице; любила жизнь и своего непутевого, иногда опасного мужа.

Год за годом приезжая в Абатск, я видела, как тяжела её жизнь, как бьется она за свою семью, детей, как хотела бы, вероятно, что-то изменить, но не может выпрыгнуть из неумолимого колеса жизни. Она никогда не была на море, за границей или в Москве; в жизни не носила золота и норковых шуб; не ездила на дорогих автомобилях; не получала «высшее» образование; не делала «карьеру» – никогда ничего из того, что принято считать пунктиками в «успешности». Но, несмотря на это, чище и светлее в простоте и искренности своей, я не встречала души. Лилина мама – символ христианского смирения, не бессилия или апатии, а истинного отношения ко всему «с миром».

В 2000-х годах, будучи уже взрослой, я приехала в Абатск на пару дней. Мы встретились с Лилей у их палисадника, сели на скамеечку, и я стала показывать мои фотографии из музея мадам Тюссо в Лондоне. К нам вышла Лилина мама. Она тоже села рядом и стала перебирать фотографии: «А, это – Путин, это – Джон Траволта, это – Мария Антуанетта с семьей, Битлз, Ясер Арафат…»

Мы с Лилей шокировано смотрели, как деревенская обычная женщина, каждую минуту своей жизни посвятившая работе и заботе о близких, узнавала без подсказок мировых лидеров и кинозвезд, политиков, музыкантов – всех, как своих давних знакомых. «Откуда, скажите на милость, Вы всех их знаете?», – пораженно спросила я. «Разве можно кого-то из них не узнать?», – задорно улыбнулась Лилина мама, так что ямочки на щеках озарили лицо, сделали её моложе на пару десятков лет, – «Я ведь не только хозяйством занимаюсь. Нужно развиваться и узнавать, что происходит в мире, несмотря ни на что…». Она отдала фотографии и вернулась в дом. А мы с подружкой, восхищенные, долго сидели в недоумении.

Сколько их таких в стране – простых, искренних, трудолюбивых, терпеливых и отважных?! Сколько тех, кто просто живёт свою обыкновенную, ничем не примечательную жизнь, создавая каждый день своей работой и заботой реальность для себя, своих детей и всех людей, кто остаётся не сломлен и чист сердцем?! Надеюсь, достаточно, чтобы держать на плаву наш уставший от ложных ценностей и иллюзорных представлений мир.

Место силы

Постоянно проживая в городе, с его ритмом, машинами, спешащими незнакомыми людьми, освещенными дорогами и расчищенными от снега тротуарами, человек может с непривычки ошалеть от деревенских пейзажей. Целый год, находясь в суете городской агломерации, а потом приезжая в Абатск, я попадала в удивительное и чудесное для меня место. Чем старше я становилась, тем четче ощущала эту разницу между городом и деревней, тем контрастнее для меня звучали запахи и звуки, невероятной казалось близость людей.

Строгие правила города совершенно «не работали» в Абатске. Это было здорово. Подростком мне не нужно было «отпрашиваться» как в Тюмени, не нужно было говорить: с кем я иду, куда, когда вернусь, а потом переживать, что задержалась на десять минут и мне, вероятнее всего, влетит. Дядя и тетя проявляли ко мне – подростку так необходимое мне в том возрасте доверие, не контролировали каждый мой шаг, давали свободу выбора. Чувство свободы было прекрасным, но и ответственным. Я сама понимала, что если надолго пропаду неизвестно где, они будут волноваться, и всегда приходила вовремя. Уважение к чувствам близких – очень важный урок взросления, который я там усвоила: тебе доверяют выбирать с кем ты будешь общаться, где и как проводить время, но ты должна нести всю полноту ответственности за свою безопасность и спокойствие твоей семьи.

Деревенских отличий было много и порой нужно было прожить несколько дней, чтобы «вспомнить» все особенности местных устоев. Все подростки выполняли свои домашние обязанности по хозяйству. Их было значительно больше, чем у моих ровесников в городе и они отличались большим разнообразием: не только покупка продуктов, уборка в своей комнате и выполнение школьных уроков. Тут нужно было работать в огороде – полоть, поливать, собирать урожай. Работа по дому включала стирку, уборку, приготовление пищи и кормежку птицы/скотины; встречать/провожать корову на выгон. Молодые парни кроме того помогали отцам с ремонтом мотоциклов и сараев или с сенокосом. Учитывая всё это, подростки не могли, как привыкла я, пойти гулять, когда им вздумается. Нужно было сперва переделать свои домашние дела и только потом выйти «на вечорки» – прогулки вдоль дорог притихшего поселка, посиделки на скамеечках у чьего-нибудь палисадника.

Все эти обязанности делали детей взрослее гораздо раньше, чем городских. Ответственности за ведение хозяйства было несравнимо больше, больше забот, о которых я даже не подозревала, живя в городе с электрической плитой и водопроводом. Подростки раньше взрослели, раньше понимали «как устроена жизнь», раньше вступали во взрослые взаимоотношения и создавали семьи.

Я чувствовала себя наивной и неопытной в деревенских компаниях, неумехой, которая не знает, как доить корову или свернуть курице голову. Местные подростки меня вряд ли бы приняли, если бы не Лиля. Она была «своя» и меня автоматически принимали как её подопечную в любой компании, где бы мы ни оказались. Иногда её советы здорово выручали меня.

Радостно надевая расклешённый бирюзовый плащ, в котором приехала из города, ботиночки с блестящими заклепками на шнуровке, так как после дождя развезло дороги, я довольная своим видом шла за Лилей на прогулку. Она, усмехаясь, оглядывала меня: «Куда это ты так вырядилась? Иди, переодевайся в калоши и тужурку какую, попроще. А то ты будто только из Парижа приехала нашу грязь месить. Не надо девчонок «драконить» – я в этом месяце обещала не драться». Я, вздыхая, но доверяя ей больше, чем себе в этих вопросах, перелезала в резиновые сапоги и теплый серый кардиган тёти Гали, принимая «приличный» местный вид.

Когда мы отправлялись вечером гулять по абатским улицам, я с упоением вдыхала особенный деревенский запах природы и дыма от топящихся бань, слушала вечернее кукареканье петухов. «Хорошо, тут у вас», – заключала я, – «кукареки петухают…», нечаянно путая слова. Лиля заходилась раскатистым хохотом: «Кукареки? Ха-ха-ха, петухают? Ха-ха-ха! Совсем в своем городе свихнулась! Ха-ха-ха!» и мы шли дальше – весело бродить по улицам, рассказывая друг другу все-все новости, радости и горести, которые произошли с нами за год.

В Абатске было занимательно ходить куда-то с тетей Галей, потому что многие знали её саму, мужа, детей; здоровались; вступали в разговоры; передавали новости об общих знакомых. Иногда казалось, что все жители друг друга хорошо знают и представляют собой большую-пребольшую семью с кучей родни. От этого появлялась уверенность в безопасности, ведь в семье не обидят. Двери в домах запирались только на ночь или когда хозяева уезжали по делам. В остальное время кто угодно мог зайти в гости. Это было невероятно для города и опять же, каким-то кругом всеобщего доверия связывал всех жителей поселка.

Особенно мне нравилось, что можно было спросить у Лили или тёти Гали про любой дом и мне рассказывали, чей он, интересные факты из истории этого семейства. Такая всеобщая ненарочная информированность, близость друг к другу даже посторонних людей, связывала незримыми узами всех, кто ходил по этим улочкам, сидел в парке на скамеечке, делал покупки в одних и тех же магазинах.

Преобладающими домами были одноэтажные, хотя встречались и двухэтажные дома с квартирами в центре поселка. Почти возле каждого дома пестрел и благоухал палисадник с самыми душистыми и яркими цветами. От этого Абатск летом напоминал большой цветущий сад. Главная улица Ленина, тенистая и не широкая, начиналась от въезда в поселок и вела к реке.

Река Ишим, на первый взгляд спокойная, обладала непокорным и жестоким характером – вдоль её русла с крутыми поворотами, течение местами было стремительным и опасным, берега крутыми и неприступными. Каждый год её непредсказуемость уносила жизни людей. При этом расплачиваясь с искателями древностей необычными «подарками» – костями мамонтов, которые когда-то бродили по этим равнинам.

Завороженно сидела я теплыми августовскими ночами, задрав голову в темноту, где каждая звездочка была на своем месте, яркая, видимая, не потерянная в свете отблесков городского освещения; смотрела, как пролетают и падают персеиды, загадывала нехитрые свои желания. Запахи трав, земли, навоза и дождя пьянили. Свежее теплое – только из-под коровы – молоко с печеньем на кухне, разговоры о самом важном на свете и ни о чём одновременно, наполняли спокойствием и гармонией.

Это было время моего «мира» с самой собой, отдыха от житейских бурь, накопления энергии и сил для трудностей, которые ждали меня впереди. Абатск был моим личным «местом силы», неиссякаемым источником детского счастья и опыта, где меня всегда ждали и любили, и которому я бесконечно благодарна!