скачать книгу бесплатно
Эта светская красавица, не нашедшая счастья с мужем, искусно использовала свою природную бледность, изображая бесконечную грусть, жеманничала, слегка картавя, восхитительно одевалась и обожала господина Шатобриана[110 - Шатобриан Франсуа-Рене де (1768–1848) – французский писатель-романтик, признанный литературный авторитет и популярный романист, за свое стилистическое мастерство заслуживший у современников титул «Очарователя». Любопытно, что в газетном варианте этого отрывка стояло имя не Шатобриана, а Байрона.]. Выражаясь канцелярским языком, вышеозначенная особа явилась приятной победой для Эжена. Он не рассказывал о ней ни одной живой душе, но весь свет, естественно, был в курсе. Пересуды в конце концов зашли так далеко, что достигли ушей супруга прелестницы.
Сей муженек согласился на раздел совместного имущества, но, поскольку она носила его имя, ему вовсе не по нраву пришлись малоуважительные сплетни на его счет. Он дождался удобного случая и однажды вечером, когда его женушка и Эжен выходили со спектакля, преобидно отхлестал молодого нотариуса по щекам в присутствии более чем двухсот свидетелей. Дуэль назначили на следующий день.
В восемь часов утра у Эжена собрались секунданты; он уже готовился отправиться в отдаленное предместье, как вдруг к нему разъяренный, как фурия, ворвался господин Литуа.
Прежде чем кто-либо понял, кто без всякого предупреждения вломился в дом к порядочному человеку, бывший нотариус бросился на Эжена и, схватив его за ворот, закричал:
«Вы не пойдете туда, не пойдете!»
«Сударь, – прохрипел Эжен, с трудом высвобождаясь, – что вам нужно?»
«Сохранить ваше честное имя».
«Сударь, что вы хотите этим сказать?!»
«Я хочу сказать, что вы не будете драться на дуэли».
«Но меня оскорбили!»
«Вполне возможно».
«Но я тоже оскорбил моего противника!»
«Возможно».
«Он ждет, и я горю желанием проучить его».
«Возможно».
«И один из нас останется на месте встречи».
«А вот это никак невозможно».
«А вот это мы увидим!»
«Да не пойдете вы, я сказал!» – крикнул экс-нотариус, с грозным видом расправил плечи и встал между Эженом и выходом.
Последний еле сдержался, чтобы не взять гнусного старикашку за шкирку и не отбросить в сторону.
«Полноте, господин Литуа, – взмолился он, – вы слишком много на себя берете; я еще не мертвец, черт подери!»
«Тем хуже».
«Как вы сказали?»
«Да-да, сударь, тем хуже: ибо, когда вы окажетесь на том свете, вы не сможете обокрасть меня, подравшись на дуэли!»
«Сударь!»
«Не вопите попусту, дорогой Эжен; вот, прочитайте лучше».
«Что это? Страховой полис?»
«Да. Вот смотрите здесь, внизу».
И Эжен прочел: «Компания не обязана платить условленную сумму, если застрахованный умрет за пределами Европы или же будет убит на дуэли».
«На ду-э-ли! – повторил по слогам господин Литуа. – Понятно теперь, милейший? Ergo[111 - Следовательно (лат.).], вы не будете драться, если только не выложите мне двести тысяч по курсу, и немедленно!»
Смущенный Эжен в растерянности не знал, что и сказать.
«Сударь, – обратился он к одному из секундантов, – вы не возьмете на себя труд… попросить моего противника подождать до завтрашнего утра?»
«Завтра утром поединок тем более не состоится, – опять вставил нотариус, – я предупредил полицию, за вами будут следить!»
«Но, сударь! Вы хотите обесчестить меня!»
«А вы – оставить меня без единого су в кармане».
«Но я же не могу забрать вашу контору с собой в могилу…»
«У меня нет больше конторы, а есть только должник на двести тысяч! Разве мог я знать, во что превратится мое детище в ваших руках? Нотариус, который гуляет с великосветской любовницей и дерется из-за нее на дуэли, – да где это видано? Я не дал бы и тридцати тысяч за вашу должность. А вы должны мне двести![112 - …должны мне двести! – В газетной публикации денежные суммы были больше. Ф. Сулье исправил их, чтобы привести в соответствие с реалиями романной хронологии.] И ваша персона служит мне порукой; рисковать ею – значит продать чужое имущество, присвоить не принадлежащий вам вклад; это есть, я повторю, мошенничество чистой воды, и ваши друзья тому свидетели!»
«Честное слово, – ухмыльнулся один из секундантов, – разбирайтесь сами, а мы вернемся, как только вы закончите».
Эжен так и не смог избавиться от господина Литуа; час поединка минул, и совершенно напрасно молодой нотариус отправил противнику записку с просьбой назначить встречу на другой час; муж красотки, узнав о причине опоздания Эжена, не счел ее уважительной, заявив, что тот, кто пропускает подобное свидание, дает повод полагать, что не придет и на следующее; как человек, не лишенный остроумия, он был абсолютно убежден, что насмешкой отомстит куда больнее, чем пистолетом, а потому впоследствии любил пересказывать анекдот о нотариусе, торговавшемся за свою свободу со старым патроном.
То была весьма уморительная сценка, где молодой человек всячески подлизывался к неприступному старикашке: «Даю десять тысяч, только пропустите меня…» – «Нет!» – «Двадцать тысяч!» – «Нет!» – «Тридцать!» – «Тридцать тысяч раз нет! Двести тысяч франков наличными или ничего!»
История прогремела на всю Тулузу, и Эжену не удалось восстановить свою репутацию светского человека. Доверие к нему как к нотариусу также было подорвано. Молодой человек, который не может постоять ни за себя, ни за свою возлюбленную, не заслуживает никакого уважения; и все клиенты, под влиянием своих жен, открыто или же завуалированным образом отказались от его услуг.
Господин Литуа, встревожившись не на шутку, использовал все возможные средства для восстановления репутации своего протеже; но прежде всего он подумал о том, как застраховать себя от материальных потерь, и объявил Эжену, что обещанное ранее знакомство с богатой невестой должно состояться через два месяца. Молодому нотариусу, после злосчастной несостоявшейся дуэли и носа не казавшему в мало-мальски приличные салоны, пришлось теперь самому навещать клиентов победнее; у одного из них он и познакомился однажды с девушкой ослепительной красоты, необыкновенной скромности, с кротким и нежным нравом – одним словом, ангелом во плоти. Девушке пришлись по душе его милая обходительность, элегантность манер, изысканная вежливость и доброе сердце; они полюбили друг друга, и Эжен в порыве страсти, забыв о своих тяжких обязательствах, торжественно обещал жениться на ней. Бедняжка Софи, она поверила ему!
Но это совсем другая история, и мне кажется, тебе еще рано ее знать. Так что я вернусь лучше к Эжену Фейналю.
На следующее утро после своей священной клятвы Эжен получил от господина Литуа приглашение к обеду; ничего не подозревая, бедный юноша явился к патрону в назначенный час. Господин Литуа встретил его у порога и с заговорщическим видом провел в рабочий кабинет, где радостно возвестил, что Эжен сейчас увидит невесту.
Молодой нотарий побледнел, словно перед ним ударила молния:
«Но я даже не знал…»
«Как не знали! Я предупредил вас еще два месяца назад!»
«Но…»
«Никаких но! Вы что, забыли, что срок первого стотысячного платежа истекает, и если ваш брак не будет улажен на этой неделе, то вы больше не нотариус!»
«Но, сударь! Это же варварство чистой воды!»
«Варварство? Я, можно сказать, подарил вам триста тысяч франков! Дорогой мой, у вас с головой все в порядке?»
Эжен понял, что если взглянуть с деловой точки зрения, то он и в самом деле совсем свихнулся, и покорно последовал за старым интриганом в гостиную, окинул ее равнодушным взглядом и – какой сюрприз! – увидел юную очаровательную девушку. Забыв о вчерашних клятвах, он затрепетал от тихой надежды.
«А где же ваша тетушка?» – весело спросил старый нотариус.
«Я здесь», – проскрипела некая персона с иссушенным, как у мумии, лицом.
«Мадмуазель Дамбой, знакомьтесь – вот ваш жених».
Эжен почтительно поклонился.
«Барышня, покиньте нас, – бросил господин Литуа миловидной девушке, – нам нужно обговорить кое-какие дела».
Эжен восторженными глазами проводил ее до двери; она обернулась и, ехидно прыснув, упорхнула.
«Итак, Эжен, – торжествующе произнес старый хрыч, – поцелуйте руку невесты!»
Эжен почувствовал, как под ним разверзлась земля, и только машинально удержался на ногах, хотя душа его чуть не провалилась в преисподнюю. Обветшалая невеста поняла, какой произвела эффект; но жених ей понравился, и она сочла, что когда он будет ей принадлежать, то так или иначе ей удастся заставить его быть поласковее. Она дала Эжену время прийти в себя, а затем так живо и решительно начала расписывать свои владения, виноградники и поля, что начинающий нотариус, местами уже подточенный гангреной профессиональной болезни, вскоре нашел, что она не такая уж раскрашенная кукла, как ему показалось вначале, не так уж худа и почти что привлекательна. Тем не менее в его душе еще долго продолжалась мучительная борьба между вчерашним обещанием и суровой необходимостью; об этих терзаниях он поведал лишь своему другу накануне свадьбы.
Не он первый из братства нотариев женился на престарелой дурнушке из-за денег, но известно, что другим это стоило немалого труда и их почитают ловкачами. Эжену же вынужденное сватовство поставили в упрек, словно трусость; кроме того, его замучили насмешками, а раны от этого опасного оружия не заживают никогда и, стоит их только слегка разбередить, доставляют смертельные мучения.
Юный стряпчий и его залежалая дева, как ее называли, стали излюбленными персонажами городских анекдотов. В самом деле, госпожа Эжен Фейналь сохранила всю чопорность, щепетильность и неприступность, присущие старым девам. Хихикали и над тем, что вскоре он стал отцом двух крепышей-близнецов; всем известно, что женщины с лихвой умеют наверстывать упущенное, и новоиспеченные пацаны стали еще одним объектом для скабрезностей.
Вскоре супруга Эжена обнаружила, что она стала чем-то вроде достопримечательности, которую приглашают, лишь бы порасспрашивать о близнецах; она взъелась на мужа, обвиняя его в том, что он не может заставить уважать свою жену, и жизнь Эжена превратилась в бесконечную ругань; сварливость жены высыпала рожистым воспалением на лице, и из дурнушки она превратилась в форменную уродину; характер ее не отставал от внешности, и не прошло и полутора лет, как родной дом стал адом для Эжена.
Тогда-то муженек, чтобы отвлечься, с головой ушел в дела; но было уже поздно – контора обезлюдела, клиенты разбежались. Он внимательно подсчитал расходы и увидел, что от приданого, после уплаты двухсот тысяч и процентов за сделку, осталось восемьдесят тысяч, которые быстро таяли – в основном из-за расходов по дому, которые никак не возмещались доходами от нотариальных услуг. Нужно было или существенно ограничить потребности, или же решиться на нечистоплотные аферы.
Эжен не захотел мириться ни с унижением, ни с позором и решил продать должность. Первого марта 1815 года он едва не оформил сделку[113 - Первого марта 1815 года он едва не оформил сделку… – Сделка, о которой идет речь, сорвалась, по-видимому, из-за изменения политической ситуации: 20 марта Наполеон I вступил в Париж и начал свое стодневное правление. В «Пресс», однако, стояла дата «20 июля 1830», а вместо дальнейшего указания – «год спустя» – «10 августа 1830», т. е. финансовые злоключения героя были первоначально отнесены к переменам, связанным с Июльской революцией 1830 г.] на триста пятьдесят тысяч, но, запоздав на какую-то неделю с подписанием контракта, год спустя получил за свою практику всего пятьдесят тысяч франков. Сегодня господин Фейналь живет в Сен-Годенсе[114 - Сен-Годенс – город на берегу Гаронны.] с сорокавосьмилетней женой и четырьмя детьми на две тысячи двести ливров ренты; он предан до страсти искусству выращивания роз, ходит в башмаках из орлеанской опойки[115 - Опойка (опоек) – шкура теленка.] и тиковых[116 - Тик – плотная хлопчатобумажная ткань.] гетрах, поигрывает по мелочи в бостон[117 - Бостон – вид старинной карточной игры одной колодой в 52 карты с четырьмя игроками. Появилась в период Войны за независимость Североамериканских Штатов (1763–1773) и названа в честь города Бостона, почитавшегося тогда «колыбелью свободы».] и упражняется на кларнете. Не все чувства и стремления угасли в душе его, хотя он и протер не одни штаны за конторкой нотариуса: он переживает свое несчастье и находит себя смешным. Вот что за удивительное создание, которому всего сорок четыре года от роду, сопит напротив тебя.
– Да что мне за дело до этого создания, – не вытерпел Луицци. – Ради чего ты так долго заливаешься о перипетиях его жизни?
– Как? – подленько ухмыльнулся Дьявол. – Ты еще не понял, каким образом сей субъект вмешался в твою собственную жизнь?
– Если я ничего не продавал, не покупал, не заключал брачный договор – этот кабальный контракт по продаже своего имени без приобретения счастья…
– Плохо, очень плохо… – фыркнул Дьявол.
– Что ты сказал?
– Продолжай, продолжай… Я не собираюсь повторять все сначала.
– Так вот, когда люди не совершают ничего похожего, у них нет большого желания общаться с нотариусом.
– И у тебя не было никакого дела с господином Барне?
– Было, конечно. Но господин Барне являлся моим личным поверенным.
– Но разве ты не пожелал обратиться к нему только потому, что он являлся доверенным лицом кого-то еще?
– Хм; да, в самом деле, он был нотариусом маркиза дю Валя… Ну и что?
– Ты все еще не понял? Мальчишка тупоголовый! И как ты собираешься жить в Париже, где почти все нужно хватать на лету? В этом городе никто не даст тебе ни намека на скрытые интересы, поскольку все знают им цену.
– Уж очень ты хитер, лукавый, где мне понять тебя!
– Так вот, господин барон: как известно, при подписании брачного договора почти всегда присутствуют два нотариуса – со стороны жениха и со стороны невесты.
– Вполне возможно. И что же?
– Кем был господин Барне?
– Поверенным маркиза дю Валя.
– А кто представлял интересы мадемуазель Люси де Кремансе, ставшей маркизой дю Валь?
– Вот этот сударик! – догадался наконец Луицци.
– Очень хорошо! Отлично! – прогундосил бес назидательно, словно невежда-монах[118 - …словно невежда-монах… – В оригинале автор употребляет слово «ignorantin» (невежда), которое использовалось в качестве насмешливого прозвища устроителей так называемых народных Христианских школ, руководимых членами светской религиозной организации «Братья Христианских школ». Упраздненная во время революции 1789–1794 гг., она была вновь восстановлена Наполеоном в 1806 г. и просуществовала во Франции до 1904 г. Эта организация была постоянным объектом критики либералов, которые считали, что в подобных школах народ не просвещали, а держали в невежестве. Тем не менее министр Гизо своим приказом от 28 июня 1833 г. отвел этим школам значительную роль в начальном образовании. Отзвук полемики между сторонниками и противниками «Братьев Христианских школ» можно найти не только у Ф. Сулье, но и у Ж. Жанена, который выводит «брата» Христофора в качестве положительного персонажа в романе «Проселочная дорога» (1836).], получивший наконец от неразумного дитяти удовлетворительный ответ на вопрос о двуединстве Бога Отца и Бога Сына.
– И конечно, он присутствовал при той невероятной сцене, тайну которой так свято хранит господин Барне?
– Очень хорошо! Отлично! – все тем же гнусавым тоном повторил Дьявол.
– И ты думаешь, он соблаговолит рассказать мне обо всем?
– Ты знаешь, я обещал открыть тебе сам эту тайну, но он окажет мне немалую услугу, если избавит от этой заботы, так как у меня есть здесь еще одно небольшое дельце.
– Где, в этом дилижансе?
– Да.
– И что за дельце?
– Так, один из моих фортелей.
– Что ты придумал на этот раз?
– Увидишь.
При этих словах Дьявол растворился в воздухе, но не исчез совсем для Луицци: благодаря чудесному сверхвидению, которое было предоставлено ему Сатаной, он увидел, как нечистый превратился в почти невидимую мушку микроскопических размеров. Покружив немного по купе, мушка шаловливо ужалила кончик носа бывшего нотариуса, который машинально ухватил за коленку сидевшую рядом с ним даму.
Потревоженная дама пребольно врезала по пальцам господина Фейналя ридикюлем с тремя тяжеленными ключами. Нотариус пробудился от неожиданности, и в тот же момент господин Гангерне схватил его за горло с грозным криком:
– Кошелек или жизнь!
– В чем дело? – заорал перепуганный до смерти нотарий.
– Шутка! – захохотал Гангерне, и все пассажиры, проснувшись, начали весело обсуждать происшедшее.
