скачать книгу бесплатно
– Обязательно позвоню, – кивнул паренек и бережно положил визитку в карман.
Глава 6
Не узнал, богатым будете, или Я вам соболезную
Лечение заняло десять дней. Спрятанный от внешнего мира за стенами больницы и отгороженный толпой сестричек и врачей, Феоктистов постоянно был на связи с майором Хабаковым, рассчитывая, что дело хоть как-то продвинется. Но майор неизменно отвечал:
– Ищем!
Первое время, уперевшись взглядом в потолок, Потап Викторович пытался отстраниться от обрушившихся на него проблем, а когда понял, что из этого ничего не получается, ускоренно завершил лечение и покинул больницу.
Протопав сто метров, он сунул руку в карман и вытащил из него небольшой кусочек черной материи, сложенный вчетверо. Еще недавно он верил в его магическую силу, считая, что тот приносит ему удачу. «Подвел, не уберег от беды», – с горечью подумал Феоктистов и без сожаления швырнул провинившийся талисман в темный зев урны.
Вот теперь все должно пойти по-другому.
Дома его встретила Надежда – участливая, мягкая. Она буквально растопила его душевную боль, окружила мужа заботой и старалась предугадать малейшее его желание. В какой-то момент Потап Викторович даже поймал себя на том, что чашка хорошо заваренного кофе, поданная руками любимой женушки, его интересует куда больше, чем сокровища, накопленные за тридцать лет жизни. Он даже научился равнодушно посматривать на публикации, посвященные ограблению его квартиры (а их набралось в последнее время предостаточно), и спокойно отнесся к передаче о его коллекции, где эксперт Эрмитажа взволнованно и очень эмоционально рассказывал о пропавших полотнах.
Выключил телевизор и лег спать. Вот только уснуть ему в эту ночь так и не удалось. Прозвеневший в полночь звонок принес в израненную душу тревожное смятение.
– Потап? – услышал Феоктистов взволнованный голос.
– Он самый. Кто это?
– Это тебя Петр Лопухин-Татищев беспокоит, – продолжал все тот же взволнованный голос.
– Слушаю тебя, Петр.
– Даже не представляю, как ты все это пережил. Не знаю, чем тебя утешить. Это надо же такому случиться!
Первая мысль, посетившая Феоктистова, – шарахнуть тяжеленную трубку о край мраморного стола, чтобы она разлетелась на кусочки. Но уже в следующую секунду он решил не горячиться: антикварная утварь к его душевному состоянию отношения не имеет, так что следует держать себя в руках.
– Успокаивать не нужно… Я уже как-то адаптировался к своему нынешнему положению… Надеюсь, что коллекция все-таки будет найдена. Поисками очень активно занимается полиция.
В ответ раздался громкий хохот, показавшийся Феоктистову в какой-то момент оскорбительным.
– Потап! – отсмеявшись, произнес Петр. – Ты всерьез в это веришь? Полиция просто ничего делать не станет. Ее нужно заинтересовать. Не обижайся на меня, но даже английская полиция не оторвет задницу от стула, если им это не будет выгодно. Я уже не говорю о российской!
– И что ты предлагаешь? Самому заняться поисками коллекции, так, что ли?
– Именно это я и предлагаю. Пройдись по антикварным лавкам и лично убедись, что твоих вещей там нет.
Петра Лопухина-Татищева Феоктистов знал без малого десять лет. Он был такой же страстный коллекционер, как и он сам. Собственно, на этой почве они познакомились и плотно сошлись в последние годы.
В действительности настоящая фамилия Петра – Лопушков, но, войдя в совершеннолетие, он поменял ее на звучную Лопухин и теперь представлялся не иначе как отпрыском светлейшего князя, даже держался с соответствующим размахом. Вторая его фамилия была Татищев, доставшаяся от приемных родителей, проживавших в Великобритании.
Вот здесь сыграл свою роль счастливый случай…
Бездетные состарившиеся аристократы на склоне лет решили усыновить русского мальчика из России. Их выбор пал на голубоглазого сироту с дурной наследственностью – оба его родителя отбывали срок за мошенничество. Оформив в кратчайший срок документы, они увезли его в роскошный особняк в пригороде Лондона. Получив хорошее образование в Оксфорде, Лопушков не проработал и дня – к чему же напрягаться, когда покойные родители оставили богатое наследство с многочисленной недвижимостью по всему миру. В чем он действительно преуспел, так это в коллекционировании, так же, как и покойный приемный батюшка, Лопухин-Татищев всерьез интересовался фламандцами, превратив один из своих загородных замков в настоящий музей живописи. Но если приемный родитель, в силу природного аристократизма, собирал картины, чтобы соответствовать духу времени, и нередко являлся щедрым меценатом, то Петр, исходя из природной авантюрной наклонности, сумел сделать из картин хороший бизнес, преумножая и без того немалое состояние.
Вокруг Лопухина всегда вертелись какие-то темные личности, в том числе и весьма одаренные художники, в силу каких-то жизненных причин и творческих обстоятельств не сумевшие отыскать в искусстве свою нишу. Некоторые из них писали для него копии известных картин, которые Петр с успехом выдавал за подлинники. Он придумывал картинам шикарные легенды со многими действующими лицами, чтобы выгодно продать состряпанный «новодел» заезжему богачу. Пользуясь особым расположением аукционного дома «Сотбис», Лопухин-Татищев выставлял в нем «новоделы» и картины, в недалеком прошлом украденные из частных коллекций. Правда, об этой темной стороне его биографии знали далеко не все…
Самое разумное в нынешнем положении Феоктистова – держаться от Петра подальше (не тот случай, чтобы получить в его лице опору), однако в мире искусства, буквально граничащем с откровенным криминалом, он имел немало приятелей и мог что-то знать об ограблении.
– Возможно, ты и прав… Знаешь, некоторое время я был нездоров…
– Немудрено, после всего того, что ты пережил, – охотно согласился Лопухин-Татищев. – Я бы, наверное, вообще копыта откинул!
– Так вот, как только восстановлюсь, пройдусь по всем антикварным магазинам. Петр, у меня к тебе тоже есть одна просьба…
– Говори, что тебя беспокоит, – с живостью отозвался Лопухин-Татищев, – сделаю все, что в моих силах.
– Может, попробуешь узнать о коллекции по своим источникам? Она не могла пропасть бесследно! Сам понимаешь, наш мир очень узкий, мы все друг друга знаем. В Великобритании тоже наслышаны о моей коллекции, она напечатана во всех каталогах. Следы могут привести туда… Я же тебе говорил, мне не однажды предлагали выставить картины на аукционе «Сотбис» за хорошие деньги.
– Лучше бы ты так и сделал, – глубоко вздохнул Петр.
– Теперь я это понимаю.
– Хорошо, я поспрашиваю. У меня есть в Англии кое-какие связи. Обещать, конечно, что-то конкретное в подобной ситуации трудновато, но буду держать тебя в курсе.
Потап Викторович положил трубку. Облегчение не наступило, но он почувствовал, что часть груза переложил на другие плечи. Осталось только дождаться полного выздоровления. Подумав, он набрал номер Хабакова.
– Арсений Юрьевич, это вас Феоктистов беспокоит.
– Да, слушаю вас, Потап Викторович.
– Какие-нибудь подвижки в моем деле намечаются?
– Мы работаем, но ничего конкретного пока нет.
– И как же вы так работаете, если еще ничего не нашли? – не скрывая раздражения, спросил Феоктистов. – Пропала такая огромная коллекция, а у вас даже зацепок нет!
На том конце провода образовалась затяжная пауза. Похоже, майор Хабаков очень тщательно обдумывал ответ.
– Вам рассказать всю методику оперативной работы? – наконец раздался его спокойный голос.
– Не надо, – невесело буркнул Феоктистов и положил трубку.
На следующий день Потап Викторович проснулся в хорошем настроении, хотя, если вдуматься, откуда ему было взяться: коллекцию украли, да и сам он находился далеко не в лучшей физической форме. Однако неоправданный оптимизм продолжал раздирать щеки в глуповатой улыбке и заставлял верить, что находишься где-то на переломном моменте, после которого все непременно образуется.
Выпив традиционную чашку кофе с небольшим бутербродом с сыром, Феоктистов отправился в ближайший антикварный магазин, расположенный на соседней улице. Хозяином этого магазина был его старинный приятель, которого он знал без малого лет двадцать. Пользуясь особой доверительностью, Феоктистов всегда покупал здесь нечто особо ценное: фарфоровую посуду, ордена царского времени, старинное оружие. А в прошлом месяце приобрел небольшую гравюру, которая, к его немалому удивлению, оказалась работой самого Дюрера.
В антикварном магазине было безлюдно – только у противоположного стеллажа со старинной медной посудой стоял седой мужичок (по всему видать, случайный прохожий) и уважительно качал головой, посматривая на цены.
Впрочем, отсутствие посетителей в антикварном магазине – дело обыкновенное. Это не за водкой! Сюда захаживают люди степенные, знающие, что такое настоящее искусство; закаленные высокими ценами, готовые выложить за какую-нибудь безделицу, вышедшую из употребления лет двести тому назад, полмешка денег, и при этом будут необыкновенно счастливы. Случайный человек заметен сразу – не углубляясь в магазин, он брезгливо таращится на старье, аккуратно расставленное на полках, и топает себе дальше, понимая, что ошибся дверью. А другие просто ходят, как по музею, заложив руки за спину.
За прилавком, поглядывая на единственного посетителя и угадывая в нем случайно забредшего, а потому совершенно бесперспективного, стоял хозяин магазина Лев Аркадьевич Берман. В глубине больших, чуть навыкате, глаз просматривалось едва заметное снисхождение – с первого взгляда он мог отличить профессионала от дилетанта. Но клиента важно не спугнуть, пусть даже такого нечаянного. Сам Берман мог привести немало примеров, когда незадачливый прохожий, повинуясь какому-то внутреннему зову души, выкладывал за понравившуюся вещь целое состояние. Причем удержать его от внезапно принятого решения не могли ни дырявый семейный бюджет, ни расширенные от ужаса глаза благоверной, ни толпа малолетних детей, шедших следом. Отдавая баснословную сумму за какую-то безделицу, он уходил из антикварного магазина со светящимся лицом, словно заполучил кусок персонального счастья.
Так что торопить вошедшего не следовало. Пусть осмотрится, приценится, авось, что-нибудь и выйдет.
Сделав несколько небольших шагов, Феоктистов заставил обратить на себя внимание.
– Потап Викторович! – обрадованно воскликнул Берман, выходя из-за прилавка и горячо пожимая протянутую руку. – Я очень рад, что с вами все в порядке. Тут много всякого говорили… о случившемся, но я этому не поверил. Люди всегда преувеличивают, потому что завидуют чужой удаче.
Смотреть на веселое лицо Бермана Феоктистову было отчего-то неприятно, хотя, конечно же, к его невзгодам тот не имел никакого отношения. Наоборот, он был одним из немногих людей, по-настоящему симпатичных коллекционеру.
Где-то под грудной клеткой защемило нерв, и лицо Потапа Викторовича, помимо его воли, болезненно дернулось.
– Увы, все это правда, – сказал он. – Меня действительно ограбили.
– Бог ты мой! – вполне искренне посочувствовал Берман.
– Не только ограбили, но еще и сильно избили. Знаете, я только вчера выписался из больницы.
Лев Аркадьевич понимающе покачал головой.
– Вы даже не представляете, как я вам соболезную. Ну а как вы себя сейчас чувствуете?
– Ничего, вполне терпимо… Сейчас уже значительно лучше.
– Мне неловко спрашивать, – заговорил со всей присущей ему деликатностью антиквар, – но что стало с фламандцами? У вас ведь лучшая коллекция в России.
– Фламандцев у меня больше нет, – глухо ответил Феоктистов, подавляя вздох. – Картины украли вместе с другими вещами… Вынесли все: Лукаса Кранаха Старшего, Яна Ясоннсена, Андриано Ваностаде… Всех! Из русских мастеров – Шагала, Кандинского… Коллекцию старинного оружия…
– Вы даже не представляете, как я вам сопереживаю, – покачал головой Берман.
– Дело всей моей жизни…
– Да, да, я вас понимаю.
– В связи с этим у меня к вам есть одна небольшая просьба.
– Все, что угодно! Можете всецело располагать мной!
– Вы ведь знакомы с моей коллекцией?
– Разумеется! Но только отчасти… Ведь она у вас просто гигантская! Правда, масса великолепных вещей у меня до сих пор стоит перед глазами.
– Может, к вам попадали похожие вещи? Все-таки ваш магазин один из лучших.
– Вряд ли, Потап Викторович, я бы сразу это заметил. Хотя, конечно, могли быть какие-нибудь маленькие вещички, которым я не придал особого значения. Да вы проходите, сами посмотрите.
– Хорошо, вы очень любезны. Я тогда тут немного покопаюсь.
Висевший над дверью колокольчик весело тренькнул, и в магазин вошли еще трое посетителей. Судя по их капризным физиономиям, они требовали специального обхождения. Взгляды заинтересованно метнулись к витрине, подле которой стоял продавец и где, по обыкновению, демонстрировались самые значительные вещи.
Посетитель, пришедший раньше этой троицы, выбрал бронзовые канделябры и, торжественно неся их перед собой, с довольным видом двинулся к кассе. Расплатившись, чудаковатый покупатель отказался от обязательного пакета и, выставив канделябры перед собой, направился к двери.
– Вы приносите мне удачу, – понизив голос, произнес Берман. – Знаете, эти канделябры у меня три года пылятся в углу. Я уже думал, что никогда не сумею продать их за такую бешеную цену. Приходите как-нибудь ко мне, у меня есть хорошая бутылка итальянского марочного красного вина. Посидим с вами, выпьем за успешную продажу.
– Как-нибудь зайду, – улыбнувшись, пообещал Феоктистов. Затем вытащил пачку снимков и сказал: – На этих фотографиях то, что у меня было украдено. Возьмите… возможно, вам принесут нечто похожее.
– Хорошо, Потап Викторович, – ответил антиквар, бережно забирая снимки.
Домой Феоктистов вернулся в скверном настроении. А ведь какой-то час назад ему казалось, что все наладится. Жена, оторвавшись от плиты, на которой готовила его любимые пироги с капустой, теперь хлопотала рядом и пыталась отвлечь от дурных мыслей, но еще больше усугубляла расстроившееся настроение. Когда градус уныния начал зашкаливать, грозясь вырваться в откровенный скандал, жена, понимавшая Потапа с полуслова, удалилась, оставив его наедине со своими переживаниями.
Феоктистов уныло посмотрел на потолок, с удивлением отмечая на нем длинные тонкие трещины, подумал немного, снял трубку телефона и быстро набрал номер.
– Слушаю, – прозвучал равнодушный голос.
– Феликс, – стараясь придать голосу оптимистические нотки, произнес коллекционер, – это тебя Потап Викторович беспокоит.
– Знаешь, Потап, не узнал, – припустил в голос сочувствия старый приятель. – Хочется сказать, богатым будешь, да не тот случай… Это правда?
Феоктистов чуть не крякнул. Казалось, весь мир уже знает о его злоключениях.
– Правда все, до последнего слова. – Стараясь предупредить дальнейшие расспросы, он продолжил: – Феликс, ты ведь, как никто, знаком с моей коллекцией…
– Да, конечно, – несколько смущенно отозвался Феликс, – не однажды приезжал к тебе, и ты мне показывал каждую новинку, да и фотографии присылал.
– Сделай для меня вот что, посмотри у своих английских приятелей-коллекционеров, может, увидишь что-нибудь похожее. Может, где-то на выставках или на аукционах что-то объявится.
– На выставках и на аукционах посмотрю, – прозвучало после короткой паузы, – а с коллекционерами – сложный вопрос. Сам знаешь, это ведь другой мир, они все недоверчивые, подозрительные, к ним на хромой кобыле не подъедешь. Причину нужно подобрать. К тому же это не Россия, а Англия, здесь просто так в гости не ходят.
– Ты не переживай, – энергично отозвался Феоктистов, – меня хоть и ограбили, но я еще не бедный. Компенсирую все твои траты.
– Попробую помочь, но я бы посоветовал тебе самому приехать в Лондон, это будет правильнее. Если где и объявится твоя коллекция, так именно здесь.
– Билет куплю на ближайшие дни.
– Я тебя встречу.
– Не надо… Доберусь сам, – подумав, произнес Феоктистов.
– Буду рад нашей встрече.
Глава 7
Двадцать пять лет назад, или Вор Елисеич
?За что взяли, малец? – присел Елисеич на шконку, впившись в Потапа тяжеловатым немигающим взглядом.
Сняв рубашку, он аккуратно сложил ее и положил себе на колени. Все, что он делал, выглядело очень выверенным, красивым, движения у него были правильные, неторопливые, какие можно наблюдать только у факира, гипнотизирующего покачиванием флейты смертоносную кобру. И сам он своим гибким, тощим, потемневшим от старости телом напоминал диковинное пресмыкающееся. А его многочисленные наколки чем-то походили на узор, какой обычно бывает на капюшоне у змеи. От его правильной, спокойной речи веяло нешуточной опасностью.
Вместе с тем в нем присутствовала какая-то врожденная интеллигентность, разительно отличавшая его от остальных узников. Даже громила Никанор, шумный, громкоголосый, с длинными волосатыми ручищами, как у орангутанга, в его присутствии отчего-то невероятно робел, будто гимназист перед строгим учителем, делался незаметным и невыразительным.
Голос у Елисеича мягкий, с плавными интонациями, но подобный плазме, что расплавит любого, вставшего на пути. А потому каждый закоренелый сиделец предпочитал держаться от него подальше, с трудом представляя, какая чернота может прятаться в его узкой костлявой груди.
– Ни за что… Спутали меня с кем-то, – опустил глаза Потап.
