скачать книгу бесплатно
В соседней комнате раздался звук разбитого стекла, затем недовольный голос четвертого:
– Такую вещь расколотил, растяпа! Она тысяч за сто могла уйти.
– Да тут этого добра не пересчитать!
– С каких это пор ты стал ста тысячами баксов разбрасываться?!
Внутри Феоктистова болезненно сжалось: в соседней комнате стояли вазы с изображением зверей и драконов из династии Мин. Даже по самым скромным подсчетам каждая из них стоит не менее трехсот тысяч долларов. А та, что с драконом, так и вовсе тянет на полмиллиона! Вот окаянная судьба: пережить десятки войн, наблюдать падение целых династий, просуществовать сотни лет, чтобы, оказавшись в руках грабителя, быть разбитой.
– Даже не знаю, как и произошло, – повинился звонкоголосый, – сама как-то из рук выскользнула. Дракона начал рассматривать, повернул, а она и выскользнула.
Феоктистов болезненно застонал. Сволочи, что же они делают! Стиснув зубы, он попытался растянуть путы, но они крепко держали запястья.
– Смотри, как зашевелился, – прозвучал густой баритон. – Успокой его, чтобы не дергался, а то работать не даст.
– Это мигом, – отреагировал хрипатый.
Неподалеку шаркнул стул. Потап Викторович услышал приближающиеся шаги. Тяжелые. Опасные. А уже в следующую секунду ощутил сильнейший удар по голове. Сознание померкло…
Очнулся он оттого, что громко хлопнула входная дверь. Затем раздался звук удаляющегося лифта, а потом на него бетонной плитой навалилась тишина, казавшаяся настолько тяжелой, что не хватало сил ни крикнуть, ни пошевелиться. Единственное, что он мог себе позволить, – это продрать глаза, и первое, что увидел, – красный цвет, заливший мешковину. Потребовалось некоторое время, чтобы осознать – это его кровь. Кожу на лице неприятно стягивало. Веревка крепко въелась в кожу, принося страдание. Казалось, миновала вечность, прежде чем удалось ослабить на запястьях путы и вытащить руки. Развязав голени, он стянул с головы мешок, протопал к старинному трюмо, стоявшему в прихожей, и увидел свое отражение в зеркале – на него смотрел немолодой измученный человек с разбитым лицом, постаревший за последние несколько часов на десяток лет.
Оттерев с лица сукровицу, Потап Викторович вернулся в комнату. Стены квартиры, прежде увешанные полотнами Рубенса, Тициана, ван Дейка, теперь показались ему безобразными. Квартира выглядела оскверненной, уничтоженной. Куда ни взглянешь, наталкиваешься на злодеяние преступных рук. Дело всей жизни было растоптано, поругано, а сам Феоктистов ощущал себя раздавленным. После такого удара обычно не поднимаются…
Он прошел в зал, где висели главные картины его коллекции – фламандская живопись позднего Возрождения. Прежде Потап Викторович никогда не обращал внимания на обои в комнате, но теперь вдруг с удивлением отметил, что они какого-то легкомысленного светло-розового цвета. Спотыкаясь о вещи, разбросанные на полу, прошел в другую комнату, еще несколько часов назад радовавшую его развешанными полотнами Лукаса Кранаха Старшего. Теперь на их месте торчали грубо тесанные колышки. Он заметил даже отклеившиеся обои, которые удачно закрывала картина Дюрера.
В кабинете, где хранились китайские вазы, валялись осколки фарфора, разлетевшиеся по всему полу. Большая их часть была растоптана, как если бы это был не фарфор с тысячелетней историей, а обычный пляжный ракушечник. Битый фарфор неприятно скрипел под подошвами, доставляя тем самым еще большие страдания. Подле громоздкого двухсотлетнего книжного шкафа, по заверению искусствоведов, стоявшего в спальных покоях последнего государя, Потап Викторович разглядел большой осколок фарфора и нагнулся, чтобы поднять его. На нем сохранился фрагмент цельной композиции – голова оскаленного дракона. Будто бы отрубленная… Где-то среди других осколков покоилось его тело, растертое в фарфоровую пыль обувью грабителей. Глаза у дракона были ярко-красными и какими-то особенно рассерженными.
Феоктистов бережно положил фарфоровый кусок на стол, где обычно справа стояло старинное бронзовое пресс-папье в виде льва, принадлежавшее прежде Петру Столыпину, а слева – прибор с чернильницей и подсвечниками. Теперь не было ни того, ни другого. В своем кабинете за письменным столом, в окружении шкафов, заполненных антикварными вещами – от милых фаянсовых фигурок до фарфоровых ваз, – он чувствовал себя невероятно комфортно и счастливо. И вот сейчас, перешагнув порог кабинета, он вдруг ясно осознал, что более никогда не вернется к прежнему состоянию.
Потап Викторович рукой потянулся к телефону, стоявшему в центре стола, и поспешно набрал номер.
Андрей Васильевич нервно посмотрел на часы – Феоктистов опаздывал уже на сорок минут. Он пытался дозвониться до него, но абонент молчал. Пунктуальный, аккуратный, по заверению тех, кто его близко знал, Потап Викторович был точен даже в мелочах. А ведь это не просто интервью, а в какой-то степени встреча, которая может определить его деятельность на ближайшие три года. В последнем телефонном разговоре Толокнов кратко намекнул Феоктистову о том, что имеется возможность достойно представить его коллекцию за рубежом. В папке на его столе уже лежал разработанный проект, оставалось только согласовать его в Министерстве культуры.
После интервью с Феоктистовым у него была запланирована еще одна встреча с чиновником из Департамента искусства: из Франции и Англии на днях со своими экспонатами должны были прибыть в столицу сразу четыре национальных музея, и журнал получал серьезный заказ на освещение готовящихся мероприятий. Следовало махнуть рукой на срывающееся интервью, собственно, как и на самого Феоктистова, и спешить в министерство, но Толокнов, предчувствуя неладное, решил дождаться сообщений.
Прозвеневший звонок вывел его из задумчивости.
– Слушаю, – поднял он трубку.
– Это Андрей Васильевич? – раздался в трубке сдавленный голос, показавшийся ему знакомым.
– Да, он самый. С кем я разговариваю?
– Это… Это Феоктистов беспокоит…
– Потап Викторович, ну, наконец-то! – воскликнул Толокнов. – А то я весь испереживался. Мы вас ждем, ждем, а вас все нет. Что-то у вас голос не совсем… Уж не приболели ли? А то…
– Не приболел, со мной кое-что произошло, – перебил его Феоктистов все тем же сдавленным голосом. – Мою квартиру ограбили.
– Что?! – невольно выдохнул Андрей Викторович, переложив трубку из взмокшей ладони в другую руку. – Что вы такое говорите?!
– Да, это так… Вынесли всю мою коллекцию: полотна, фарфор, иконы, фаянсовые статуэтки, старинное оружие… Все! Все то, что я собирал долгие годы и чем гордился. Даже не знаю, как сумею пережить эту потерю…
– Как же это могло произойти? – ошарашенно спросил Толокнов.
– Очень просто… Как это обычно делается… Шарахнули по башке чем-то тяжелым, когда я выходил из комнаты, а потом просто втащили вовнутрь… Связали, чтобы я особенно не бузил, потом еще добавили, да так, что я сознание потерял. Вот только что очнулся.
– Голубчик вы мой, даже не знаю, что вам и сказать. С вами-то все в порядке?
– Думаю, что есть сотрясение мозга. Рассечения на затылке, на лице… Но это ерунда! Я лишился всего! Что мне теперь делать?
– Вы звонили в полицию?
– Пока еще нет. Я позвонил сразу вам.
– Нужно немедленно вызывать полицию. Немедленно!
– Вы уверены? – уныло протянул Феоктистов. – Боюсь, что это не самая хорошая идея.
– Потап Викторович, вы ли это говорите? Может, у вас помутнение рассудка? Вас ограбили, унесли всю коллекцию, а вы говорите о том, что это не самая хорошая идея. Ведь ее же надо искать! И чем быстрее полиция займется поисками, тем лучше!
– Все не так просто… тут… совсем другое… дело, – со сбившимся дыханием произнес Феоктистов. Было понятно, что говорит он с трудом. Неожиданно пауза затянулась, в какой-то момент Толокнов даже перепугался, что не услышит продолжения, но уже в следующую секунду Феоктистов снова заговорил: – Дело в том… что… некоторые картины… приобретены не совсем законно. Разумеется, я их не воровал, но ко мне могут возникнуть вопросы. Скажем так, я купил их неофициально.
– Это не повод, чтобы переживать, вы должны наказать преступников за ограбление и вернуть все, что у вас забрали! Если вы не позвоните в полицию, тогда это сделаю я!
– Пожалуй, вы правы. Звоните, – согласился Феоктистов. – Мне трудно это сделать. И очень жаль… что наша встреча не состоялась. Но не по моей вине.
Толокнов хотел ответить нечто ободряющее, но в трубке уже зазвучали короткие гудки.
– Черт знает что! – невольно выругался он и быстро набрал номер полиции: – Это полиция?
– Да, мы вас слушаем.
– Произошло ограбление…
– Называйте адрес.
– Улица Печорского, четырнадцать. Ограблен очень известный коллекционер, Феоктистов Потап Викторович…
Глава 3
Один волосок, или Важная улика
Следователь Следственного комитета майор юстиции Хабаков Арсений Юрьевич уже десять лет служил в четвертом отделе (иначе, в отделе искусств), занимавшемся раскрытием краж произведений искусства, к чему ощущал настоящее призвание. Если одни его коллеги хотели работать в убойном отделе, другие были склонны к оперативному розыску, третьи мечтали быть внедренными в преступную среду и вести двойную игру, чувствуя вкус романтики в том, чтобы ходить буквально по лезвию ножа, то Хабаков всегда хотел работать с произведениями искусства. Возможно, что его выбор во многом предопределила наследственность: отец и мать посвятили себя истории – оба работали преподавателями на историческом факультете университета и очень надеялись, что сын продолжит семейную традицию.
Собственно, поначалу так оно и складывалось: Арсений поступил в университет на исторический факультет и вскоре всерьез увлекся греческой античностью. Учебную практику он проходил на побережье Крыма, где отличился тем, что сумел отыскать пару золотых монет Боспорского царства. По собранному материалу великолепно защитил диплом, и далее была прямая дорога в аспирантуру, так что в своем выборе он не сомневался. Все планы поменялись в одночасье, когда едва ли не у самого дома его ограбили трое подвыпивших мужчин. Банальнейший случай, каковых только в одной Москве случается в день не один десяток! Просто приставили нож к горлу и тихим голосом, от которого застыла в жилах кровь, потребовали наличность и портфель. Заглянув в протянутый кошелек, посетовали на скромную наличность и, забрав впридачу новый кожаный портфель, спокойно удалились. Его даже не обозвали, не ударили, но состояние было такое, будто окатили с ног до головы помоями.
Именно с этой минуты в сознании Арсения что-то переменилось, и он неожиданно для себя уяснил, что у него иное предназначение – ловить преступников. Возможно, после ограбления в нем проснулась кровь его прадеда, известного сыщика, работавшего под началом знаменитого начальника Московской сыскной полиции Аркадия Францевича Кошко. И уже на следующий день Арсений отнес документы не в аспирантуру, как предполагалось поначалу, а в уголовный розыск. Удивительно, но со стороны родителей сопротивления не последовало, лишь отец, глубоко вздохнув, произнес:
– Служи… Главное, чтобы тебе нравилось. Нашего прадеда там помнят… В музее ему посвящен отдельный стенд.
Историческое образование было востребовано сполна.
Уже в ближайший год Арсений сумел раскрыть нехитрую схему, по которой фальшивые картины выдавались за утраченные шедевры. В это прибыльное дело были вовлечены сотрудники музеев и эксперты. На него обратили внимание в следственном управлении и пригласили работать в отдел, занимавшийся произведениями искусства. Уже через несколько лет Арсений Хабаков имел впечатляющий послужной список и пару громких дел по краже раритетов из столичных музеев, всколыхнувших дерзостью исполнения всю российскую общественность.
И вот сейчас ему предлагали новое дело…
День начинался как обычно: проснулся, умылся, побрился. Что там еще?.. Сделал с пяток запланированных звонков и парочку необязательных. Посмотрел на Полину, свернувшуюся калачиком на своей половине кровати. При всех своих положительных качествах она имела одно отрицательное – по утрам никогда не провожала его на работу. А ведь так иногда хочется, чтобы любимая женщина сварила чашечку кофе!
О том, что день задастся непростой, Арсений Хабаков понял, когда уже подходил к управлению. Сработало какое-то предчувствие. И поди тут разберись, что за причина натолкнула на тревожащие ощущения: то ли гранитный фасад, омытый недавним дождем и смотревшийся в эту минуту как-то по-озорному, то ли солнце, тускло пробивавшееся через серую дымку облаков, но что день будет особенным, он осознал сразу, как только взялся за бронзовую ручку тяжелой двери. Очевидно, это и называется интуицией. Еще ничего не произошло, и, на первый взгляд, вроде бы все как обычно, но где-то в подкорке головного мозга уже закладывалась мысль о предстоящем важном событии. А когда он увидел секретаря шефа, выходящую из кабинета, старшего лейтенанта Варвару Ступилину, предчувствие достигло своего максимума, как будто бы в макушку шандарахнула молния. А ведь во внешности девушки не было ничего устрашающего, скорее, как раз наоборот: добра, мила, приветлива, с белозубой улыбкой. А еще до невероятности хрупкая, тоненькая, как хворостинка. Самыми запоминающими в ее внешности были глаза цвета вызревшей вишни и темно-каштановая копна волос. Стрельнув задорным взглядом в подошедшего майора, она произнесла:
– Вас хотел видеть Семен Иванович. Это срочно, – и пошла дальше по коридору, накручивая бедрами упругие восьмерки.
– Что, попал под раздачу? – спросил шедший навстречу капитан Беликов.
– Только самую малость, – ответил Арсений.
– Варя у нас сегодня не в настроении, так что будь поосторожнее… – усмехнулся капитан.
Так уж было заведено, что в управлении у начальников отделов секретарями работали молодые мужчины, а в отделе убийств и вовсе был пятидесятилетний прапорщик, проработавший под прикрытием лет двадцать, вот только у полковника Семена Ивановича Приходько служила двадцатичетырехлетняя старший лейтенант с красивым именем Варвара.
Однажды на откровенный вопрос генерала, почему он взял в помощники старшего лейтенанта юстиции Варечку Ступилину, полковник вполне серьезно ответил:
– Возглавляю отдел искусств, а значит, имею полное право на то, чтобы меня окружали не только красивые полотна, но и симпатичные люди.
Негромко постучав, Хабаков прошел в кабинет шефа.
– Разрешите…
Приходько сидел за большим полированным столом, правый угол которого был заставлен кипами толстых белых папок, из-под которых неряшливо торчали исписанные листки бумаги. Мощный, с толстой шеей борца, он, угрюмым взглядом впившись в стол, что-то увлеченно записывал на листке бумаги.
– Присаживайся, – великодушно предложил полковник и, отложив в сторону ручку, продолжил: – Час назад ограбили коллекционера, займешься этим делом.
Майор Хабаков не сумел сдержать досады: губы невольно сжались, обозначив упрямую линию. Он не без основания считался в отделе одним из лучших специалистов по произведениям искусства, и ему поручали распутывать самые запутанные и сложные дела. За десять лет службы он накопил колоссальный розыскной опыт, сформировал широкую агентурную сеть (в том числе среди коллекционеров, собирающих произведения искусства), немало его информаторов было и в среде антикваров. Были у майора осведомители и в преступной среде. Так что об ограблениях он нередко знал даже раньше, чем об этом появлялась официальная информация.
Приходилось заниматься кражами в крупных государственных музеях. Например, весьма непросто проходило расследование кражи двух картин фламандской школы из Пушкинского музея. Вором оказался музейный сторож… В прошлом году пришлось изрядно поломать голову, когда прямо с выставки были похищены две картины Марка Шагала. Как впоследствии выяснилось, полотна украли рабочие, монтировавшие витрину. А чего стоит подмена подлинников в Эрмитаже?! Там и вовсе работала целая преступная цепочка. Последнее дело было раскрыто буквально по горячим следам, чем Хабаков укрепил свой авторитет как лучшего сыскаря отдела.
Вот только заниматься кражами из частных коллекций до сегодняшнего дня ему не поручали. Обычно такие дела ведут стажеры да начинающие следователи.
Заметив недовольную физиономию майора, Приходько лишь хмыкнул:
– Ты тут давай мне не дуйся, не на свидании… Думаешь, это не твой уровень? Так вот, здесь я тебя хочу разуверить, ограблен сам Феоктистов! Надеюсь, слышал о таком?
Не знать Феоктистова – это все равно что не слышать о Микеланджело, занимаясь живописью. Потап Викторович Феоктистов считался одним из авторитетнейших коллекционеров. В какой-то степени он был легендой. У него имелась не просто коллекция, а огромный музей, запрятанный в просторной четырехкомнатной квартире.
– Конечно же слышал. Неужели его ограбили? – с сомнением спросил Хабаков. – У него ведь в доме серьезная сигнализация. А потом, уровень коллекции…
– Ты думаешь, я тебя разыгрываю? – хмыкнул полковник.
– Ну…
– По-твоему, мне заняться больше нечем?
– Как-то неожиданно, что ли, товарищ полковник, – пожал плечами майор. Дело стоило того, чтобы им заняться.
– Жизнь вообще штука непредсказуемая, – вздохнул Приходько, – а в сыскном деле особенно… Знаешь, какова стоимость его коллекции?
– Могу только догадываться.
– Около ста миллионов долларов. И это по оценкам западных экспертов.
– Немало, – сдержанно произнес Арсений.
– Это ты верно заметил. Немало… Но в действительности она стоит еще больше.
– Возможно.
– И кого, по-твоему, я должен к нему отправить? Какого-нибудь стажера?.. Так, что ли? – строго посмотрел на подчиненного полковник. Хабаков благоразумно промолчал. – Вот то-то и оно! Этот Феоктистов – весьма уважаемый человек, имеет связи на Западе среди коллекционеров, известен в кругу авторитетных экспертов. Его знают в торговых домах, на аукционах. Пропавшие картины занесены во многие европейские каталоги. И потом, министру уже звонили, – многозначительно поднял глаза кверху Приходько. – Это он отдал мне распоряжение, чтобы я в кратчайшие сроки нашел похитителей и вернул все раритеты хозяину. Так что кроме тебя заняться этим делом как будто бы и некому.
– А как быть с другими моими делами? – вспомнил Хабаков про кражу миниатюр в Музее западного искусства. За последнюю неделю он допросил десятка два свидетелей, но дело так и не сдвинулось с места. Как к нему подступиться, он пока не представлял.
– Прежних дел с тебя никто не снимал. Так что на одно дело у тебя теперь будет больше. А теперь выезжай по адресу.
На квартиру Потапа Феоктистова майор Хабаков приехал уже через сорок минут. Первое, что он увидел, когда открылась дверь, так это унылое лицо хозяина. Голова перевязана, в глазах – невысказанная тоска. Впечатление он производил удручающее: выглядел так, словно узнал о страшном недуге и намеревался в ближайшие сутки подвести черту под всеми земными делами.
– Я – следователь Следственного комитета Хабаков, – припустив в голос сочувствия, представился Арсений. – Можно пройти?
Феоктистов едва взглянул в раскрытое удостоверение и, распахнув дверь пошире, тихо отозвался:
– Пожалуйста.
Арсений прошел в просторный коридор, в самом углу которого устроилась вешалка в виде растопыренной пальмы. На полках, выстроившись в два ряда, стояли какие-то милые безделушки из темно-синего фарфора и цветного тонкого стекла. Дальше зал: большой, просторный, с большим количеством света и с французским балкончиком, выходящим на центральную улицу. На стенах вразнобой висело несколько картин, судя по потемневшим краскам – старинных. Пустые места с торчащими из штукатурки колышками указывали на то, что здесь тоже висели полотна. Множество застекленных шкафов, за которыми царил хаос из того немногого, что еще оставалось, – скульптуры, стеклянные фигурки людей и животных, две расколоченные миниатюры.
Заглянули в другие комнаты, столь же просторные: при должной сноровке в помещениях можно было заняться велотреком, а уж развесить на стенах с полсотни картин, так и вовсе пустяк! Даже в ограбленном состоянии квартира смотрелась невероятно богато, кража как будто бы не уменьшила достаток, а лишь только соскребла позолоту. По углам выпирали громоздкие шкафы и секретеры прошлых исторических эпох, создавая в некоторых местах ощущение тесноты и неуюта.
Видно, так и должно выглядеть логово настоящего коллекционера: несуразно заставленное старинной мебелью, где перемешались все эпохи последнего тысячелетия, с нагромождением старых вещей и прочими предметами быта. Но картины, развешанные на стенах, находились в безукоризненном порядке. Было заметно, что подобраны они были не по золоченым узорчатым рамам, а по художественной школе и мастерству исполнения.
Собственно, Потап Феоктистов был из тех самых классических интеллигентов, которых более всего интересовало дело (его надлежало держать в безукоризненном порядке), а остальное, не имевшее отношения к собирательству, служило всего лишь некоторым гумусом и оттого содержалось в пакетах, в неказистых мешках, было бестолково разбросано по полу, а то и просто спрятано за шкафами и занавесками.
– И что вы на это скажете? – спросил Потап Викторович, посмотрев на майора помутневшим взглядом.
– Вижу, что вы человек осторожный. Как так получилось, что грабители сумели проникнуть в квартиру?
– А тут особой хитрости и не требуется, – печально вздохнул Феоктистов и принялся за невеселый рассказ: – Когда я вышел из квартиры, прямо на меня шагнул какой-то громила. Я его даже толком рассмотреть не успел. Помню только, что на нем были какие-то спортивные штаны, а за ним другой… Сначала в лицо меня ударили, а потом шарахнули чем-то тяжелым по голове и, затащив обратно в квартиру, стали избивать. Помню, что сознание как-то помутилось. Потом мешок на голову напялили, едва не задушили. Так что рассказывать особенно нечего.
– Значит, их было двое?
– В квартиру сразу зашли трое. Третьего я не заметил, но по голосу отличил от других… А потом уже четвертый подошел.
