Тюрьма глухаря

Алешкевич держался спокойно, почти равнодушно, на камень он не смотрел, внутренне уже отторгнув его от себя, и думал о нем как о вещи, которая принадлежит кому-то постороннему. Собственно, так оно теперь и было.

– Честно?

– Хотелось бы.

– Час назад было жаль, а сейчас нет. Как-то свыкся с мыслью, что придется с ним расстаться. Это как красивая женщина, которая когда-то тебе принадлежала… Ласки ее помнишь, вот только знаешь, что дарит она их уже кому-то другому. А значит, нужно просто не думать об этом.

Алешкевич был страстный картежник, и в этом его главная беда. Едва ли не каждое воскресенье он проигрывал на катранах огромные суммы – все батюшкино наследство, оставленное в бриллиантах, изумрудах и в золоте. А ведь еще год назад казалось, что унаследованной роскоши не будет конца. Но вот теперь пагубное влечение добралось до сердцевины его коллекции – до драгоценных камней, в которые чадолюбивый родитель вложил не только страсть, но и целое состояние.

– Это стоит больше, чем тридцать тысяч.

– Хорошо. Сколько ты за него хочешь? – спросил наконец Семен, надев перстень на безымянный палец, и каждой клеткой своего тела сразу почувствовал, что это его камень.

Сильная вещь должна соответствовать своему хозяину. И Семен осознавал, что готов отдать за него любую цену не торгуясь. Наверняка изумруд имел богатейшую историю. За сотни лет своего существования он достаточно попутешествовал по миру, преодолевал границы многих государств. Не однажды был украден и не однажды продан, пока, наконец, не отыскал своего достойного хозяина. И расставаться с ним Чурсанов не желал.

– Сам понимаешь, вещь непростая…

– Я понимаю, – сдержанно согласился Семен, – но каждая вещь, даже самая хорошая, имеет свою цену. Так сколько?

– Я бы за нее хотел сто тысяч!

– Однако! У тебя не хилые аппетиты. Это ведь не бриллиант.

– Бриллиант такого размера будет стоить в два раза дешевле. Ты не забывай, это изумруд! Причем чистейший! Ты приобретаешь не просто камень, а еще и берегиню, которая будет охранять тебя от всех бед.

– Ну, ты наговоришь! Это таким образом цену, что ли, набавляешь? Моя цена – пятьдесят тысяч!

Подбородок Алешкевича сжался в складки, обозначив едва заметный шрам (хорошая работа пластических хирургов: когда-то по пьяному делу его зацепили ножом за скверный язык).

– Хорошо, у меня к тебе есть деловое предложение, можешь оставшиеся пятьдесят тысяч оставить себе, но мне понадобится твоя помощь… Если согласишься, камень твой.

– Что за помощь?

– Ты не забыл, у тебя еще один долг.

– Это какой же? – усмехнувшись, спросил Семен.

– Ульяна, – коротко произнес Алешкевич.

Это был сильный аргумент, против которого трудно возразить. Еще год назад Ульяна была женой Игоря. Со стороны они смотрелись вполне привлекательной и счастливой парой. Воспринимались окружающими как единое целое, а потом у них как-то разладилось. Впрочем, их расставание нельзя было назвать неожиданным. Игорь Алешкевич делал все возможное, чтобы их отношения сошли на нет: зависал в катранах, не особенно скрываясь, менял женщин, не появлялся дома неделями…

Тогда он проживал в Питере, и его семейная жизнь напоминала существование на вулкане. Он был из той категории мужиков, что днем дарят женщине шубу, а вечером выставляют подарок на игру. Такое испытание могла выдержать не всякая женщина.

Вместе с семейными разладами у Ульяны вдруг обнаружилась собственная жизнь, куда Игорю отныне не было доступа. Поначалу это были посиделки с подругами за бутылкой сладкого вина, потом она стала появляться в ресторанах, бывало, что и не одна. Начали злословить о том, что своим поклонникам она дарит не только улыбки, но и нежности. И где-то в этот момент Семен обратил внимание на Ульяну всерьез. Он и прежде поглядывал на нее, но как-то мимоходом, как на красивый цветок, что растет в чужом палисаднике. Благоухает себе, да и ладно, а отошел от него на шаг – и уже позабыл. В жизни и так предостаточно всевозможных соблазнов и удовольствий, так что не стоит тратить энергию и время на то, что тебе не принадлежит. При редких встречах они обменивались лишь малозначащими, совершенно необязательными фразами, которые не могли привести к каким-то далеко идущим отношениям.

Да их и не могло быть!

Все это время она была поглощена собственным мужем, а он, не жалуясь на отсутствие женского внимания, срывал те цветы, что попадались под руку. Их первый серьезный разговор, после которого закрутились дальнейшие отношения, произошел полгода назад на дне рождения у Игоря. Неожиданно напившись, он вдруг стал неподъемным. Единственное, на что он был способен, так это лежать пластом на широкой двуспальной супружеской кровати и пыхтеть через две дырочки в высокий сводчатый потолок. Так случилось, что они вдруг остались в одной комнате: через небольшую перегородку выдавал рулады напившийся до бесчувствия муж, а с другой стороны звучала плавная музыка. Гости, разбившись на пары, плавно танцевали. Посмотрев на Ульяну, сделавшуюся вдруг невероятно напряженной, Семен неожиданно осознал, что с этой женщиной у него могут возникнуть весьма приятные романтические отношения. Вот только никак не полагал, что ни к чему не обязывающий флирт с женой приятеля может перерасти в нечто глубинное.

– Почему бы нам как-нибудь не пообедать вместе? – неожиданно предложила Ульяна.

– Когда?

– В любое время, когда ты будешь свободен.

– Тогда давай завтра, – тихо произнес Чурсанов, пытаясь сдержать забурлившее ликование.

Внешне это выглядело вполне невинно: почему бы, действительно, не заглянуть в кафе и не пообедать вместе? Но оба прекрасно осознавали, что речь идет о любовном свидании.

После ужина в ресторане они сразу отправились к нему, в небольшую уютную квартиру, где шесть часов кряду, слившись в одно страстное объятие, устроили настоящее испытание недавно купленной кровати. После того вечера они сделались постоянными любовниками.

Странное дело, но, встречаясь с Ульяной, он получал все то, чего искал в других девушках и не находил: она была с ним нежной, как ни одна другая, прекрасно чувствовала его настроение; умела ободрить и выглядела очень искренней. Некоторое время Семен думал о предстоящих объяснениях с Игорем. Даже представлял его кисловатую физиономию, когда объявит о том, что Ульяна ему уже не принадлежит. Однако все сложилось значительно проще – однажды Ульяна принесла в его квартиру небольшую котомку с вещами и объявила о том, что разговор с мужем уже состоялся и возврата к прежней жизни быть не может. Если же он ее не примет, то для нее прямая дорога на вокзал в зал ожидания, где она сумеет хотя бы переночевать.

Поначалу Семен воспринял Ульяну как еще одну девочку, ненадолго завернувшую в его холостяцкое гнездышко. Пройдет неделя-другая, и он выпроводит ее из квартиры вместе с принесенными мягкими тапочками в форме добродушных кошечек. Но ничего подобного не произошло, неожиданным образом его затянуло: сначала он прожил с ней месяц, потом еще два, а далее он просто перестал считать время – видеть красивое улыбающееся лицо Ульяны стало для него первейшей необходимостью. Ощущение собственной силы и присутствие любимой женщины ему невероятно нравилось.

После переезда к нему Ульяны Игорь старательно избегал встреч, а когда однажды они сошлись на катране за карточным столом, то ни единым словом не обмолвились об Ульяне. Общались ровно, насколько позволяла мужская этика. Чего теребить нервы, в конце концов, это тот самый случай, когда женщина выбирает сама.

И вот сейчас между ними произошло первое объяснение, чему, похоже, оба были не рады.

Сделав над собой усилие, Семен хмыкнул:

– Ты предлагаешь, чтобы я тебе сказал спасибо за царский подарок? Так сложилось, я ее у тебя не отбивал… Ты это сам знаешь.

– Знаю… Но хочу заметить, что я не делал попыток вернуть ее обратно.

– Ты думаешь, что она вернулась бы?

– Во всяком случае, я мог бы попробовать… Нас много связывает хорошего… а там как получится. Я умею уговаривать женщин.

Семен посмотрел на изумруд, моргнувший ему с ладони зеленым блеском, и, слегка нахмурившись, спросил:

– Хорошо. Какие твои условия?

– Помнишь, как-то я показывал тебе брошь? Ты хотел ее купить.

Семен вспомнил красивую брошь с клеймом Фаберже, выполненную из цветного золота и с крупным бриллиантом в виде сердца.

– И что? Помню, ты ее не хотел продавать, говорил, что это семейная вещь.

– Так оно и было, – легко согласился Алешкевич. – Брошь досталась моей прабабке от великого князя Николая Николаевича. Поговаривали, что между ними был серьезный роман, будто бы тот даже хотел на ней жениться, и когда Николай II не дал разрешение на морганический брак, то при расставании он подарил ей эту брошь. Моя бабка прожила до глубокой старости. В первые годы Советской власти в ее квартиру не однажды заявлялись с обыском чекисты, все думали, что великий князь оставил ей груды золотого добра. Кое-что, конечно, имелось… Все это реквизировали, безделушки там разные, посуду, золотишко кое-какое… Но всякий раз она как-то умудрялась сохранить эту брошь. Потом голод был, за бесценок продавались бриллианты, изумруды, и она опять уберегла этот подарок. Позже бабка передала брошь моей матери, а уже она наказала, чтобы я отдал ее своей невесте. Я как чувствовал, что с Ульяной у нас ничего не заладится, вот и не дал. А после ее ухода брошь в карты заложил… Долг большой был. И проиграл одному человеку!

– Все это, конечно, очень трогательно, но что ты от меня-то хочешь? – стараясь не поддаться раздражению, спросил Семен.

– А ты послушай меня, – терпеливо продолжал Алешкевич, откинувшись на спинку кресла. Он ощущал себя невероятно комфортно в квартире возлюбленного своей бывшей жены. – Кроме этой броши, которой я очень дорожу, я проиграл ему несколько золотых монет царской чеканки, полгорсти бриллиантов, кулоны с крупными камнями и золотые перстни.

– У тебя солидное наследство.

– Когда-то было, – отмахнулся Алешкевич.

– Так в чем вопрос?

– Я хочу, чтобы ты мне вернул мое фамильное добро.

– Однако, – удивившись, протянул Семен. – И каким образом, по-твоему, я должен это сделать? За кого ты меня принимаешь? Я всего лишь бизнесмен. Занимаюсь антиквариатом.

– Да брось! – отмахнулся Игорь. – Антиквариат для тебя – всего лишь прикрытие. Я знаю, что именно ты взял банк в Пущино.

Банк был ограблен полгода назад, о чем в то время писали все столичные газеты. Бронированный грузовик, разбив тонкую кирпичную стену, въехал во внутренний двор банка, где в это время шла погрузка наличности в инкассаторскую машину. Направив на инкассаторов автоматы, налетчики в вязаных черных шапочках, скрывавших лица, покидали мешки с деньгами в кузов и скрылись так же неожиданно, как и возникли. Полиция, поднятая по тревоге, настигнуть налетчиков не смогла, а еще через час на окраине города в парковой зоне обнаружился сожженный грузовик. Грабители, прихватив с собой дюжину мешков, набитых крупными купюрами, скрылись на другой машине, от которой остались на земле лишь следы от протекторов.

Ограбление банка в Пущино было совершено за три с половиной минуты, как впоследствии рассказывали инкассаторы, действия налетчиков были четко отлажены и напоминали хорошо отрежиссированный спектакль: каждый из грабителей знал свои действия, и единственные слова, которые они услышали, были: «Лечь на землю! Буду стрелять!» Судя по интонациям, с какими были произнесены угрозы, сомневаться в серьезных намерениях не приходилось. В прессе прошла информация о том, что из банка было похищено тридцать миллионов рублей, в действительности цифра была в два раза больше.

– Вот как… Откуда?

– Я не могу сказать, – ответил после некоторой заминки Алешкевич.

– Тогда я не могу тебе помочь.

– Попробуй догадаться сам, – хмыкнул Игорь.

Алешкевич знал Жору с юности, правда, они не особенно дружили, и общение сводилось к нескольким фразам, буквально брошенным на ходу. А тут, заметив вошедшего в ресторан Игоря, тот пригласил его к себе за стол, за которым кроме него сидели еще две девицы. После прекрасно проведенного вечера с хорошим вином и вкусной закуской Жора, сверкнув пачкой стодолларовых купюр, расплатился за щедрое застолье и, прихватив с собой две бутылки белого вина для женщин и коньяк для себя, позвал к себе продолжить прерванное застолье. Они прибыли на его квартиру, а когда спиртное было выпито, без суеты разошлись с девушками по спальням…

Договорившись с Жорой о встрече на ближайшие выходные, Игорь подготовился к ней основательно, для чего раздобыл у своего товарища, работавшего в аптеке, тиопентал натрия, больше известного в народе как «сыворотка правды», а в магазине не поскупился на бутылку дорогого «Хеннесси». Радушию Жоры не было предела. Когда количество выпитого изрядно превысило норму и хозяин прилег на кушетку, чтобы передохнуть, Игорь вколол ему в вену трехпроцентный состав раствора. Проснувшись, Жора посмотрел на приятеля мутным взглядом и вдруг сник, готовый отвечать на интересующие вопросы. Алешкевич узнал, кто именно ограбил банк, каким образом это произошло и куда Жора спрятал свои деньги. Затем Игорь увеличил дозу до коллапса и молча стал наблюдать за изменяющимся лицом Жоры – оно вдруг побледнело, заострилось, и тело, ослабев, медленно сползло со стула. Потрогав похолодевшие конечности, Алешкевич убедился, что тот мертв. Стерев свои отпечатки на всех предметах и прихватив припрятанные деньги, Игорь Алешкевич незамеченным покинул квартиру.

– Жора? – натянутым голосом спросил Семен.

Алешкевич лишь сдержанно улыбнулся:

– Да.

Семен лишь неодобрительно покачал головой. Тот памятный день он помнил до последней минуты. Деньги были разделены уже через два часа после ограбления. Единственное условие, которое поставил Семен двум своим сообщникам, – не светить крупными купюрами. Жора терпеливо выждал первые две недели, а потом его понесло настолько, что он просто не знал удержу: накупил дорогого, но без всякого вкуса шмотья, свою старенькую «Ладу» поменял на сверкающий серебром «Порше», в центре города приобрел четырехкомнатную квартиру, в ресторанах оставлял чаевые по пятьсот долларов, с девицей, которую знал всего-то одну ночь, расплачивался так, как если бы оставлял ей имущество, нажитое в двадцатилетнем браке. Короче, делал все, чтобы им заинтересовались. Большие и шальные деньги ему просто снесли крышу!

Подобное безрассудство не могло кончиться хорошо. Еще через три месяца Жору нашли в собственной квартире бездыханным, а деньги, которые он держал в гараже, выгребли до последнего рубля. Так что оперативникам, прибывшим на место убийства, достались только холщовые мешки из-под денег с печатями банка. Следствие приняло новый оборот: пытались установить связи Жоры, пробивали его ближайшее окружение. Но еще через три месяца дело увязло среди его многочисленных знакомых, которые были весьма далеки от криминала: обыкновенные обыватели, а то и серьезные отцы семейств. Для них всех было немалым шоком узнать о том, что Жора, которого они обожали, щедрый товарищ и веселый балагур, любящий многошумные застолья и женщин, – тот самый налетчик, о котором писала вся центральная пресса.

Семен невольно напрягся: если об этом знает Алешкевич, где гарантия, что Жора не проговорился кому-то еще.

– Он так тебе и рассказал? – задал Семен мучивший его вопрос.

– Пьяный был, – просто ответил Алешкевич. – Ну, так ты поможешь?

– Хорошо. Только давай условимся так: это будет твоя первая и последняя просьба.

– А больше мне ничего не надо, – расплылся в довольной улыбке Алешкевич. – Мне бы только фамильное добро вернуть.

Вскоре Алешкевич ушел.

– Вот что, Виталик, попаси его осторожненько, чтобы не засветиться… Проследи, насколько он чистый. Важно знать, с кем он встречается. И еще вот что: с этой квартиры мы съезжаем. Не люблю неприятных сюрпризов, – сказал Семен после его ухода.

– Понял.

Неожиданно прозвенел звонок. На телефонном табло высветилась короткая надпись «Номер неопределен». К подобным визави Чурсанов всегда относился с некоторой настороженностью, можно было сбросить номер, но в этот раз он нажал кнопку приема:

– Слушаю.

– Как наш заказ?

Этот голос он узнал бы из тысячи других – вкрадчивый, тягучий. Человек с таким голосом должен обладать змеевидным телом и раздвоенным языком. Не будет удивительным, если он имеет хвост, подобное встречается в виде атавизма. С этим человеком Семен был знаком заочно через своих предыдущих клиентов. Он заказал ему в одном из музеев Санкт-Петербурга картину Тициана, предложив щедрый аванс. Именно с этого заказа и началось их сотрудничество. Позже он выполнил еще два больших заказа: из Московского музея скульптуры вытащил три древнегреческие фигурки, а из Флорентийского музея античного искусства – небольшую мраморную скульптуру обнаженной Дианы.

– Хм… Как вы меня нашли? В прошлый раз у меня был другой номер.

– Все так. Для нас это не составляет проблем.

– Уверяю вас, все идет по плану.

– У нас такое впечатление, что дело несколько затягивается.

– Не беспокойтесь, свой заказ вы получите в срок. Через неделю. Обнаружились кое-какие сложности.

– Надеюсь, вам под силу их разрешить?

– Да. Повода для беспокойства нет.

– Очень хочется верить. До связи.

Остановившись в небольшой рощице перед коттеджным поселком, Семен вытащил из сумки седой парик и аккуратно натянул его на голову. Получилось весьма неплохо, как-то сразу постарел лет на двадцать. Затем достал седые накладные усы и аккуратно налепил их на губу. Критически посмотрел на себя в зеркало. Перевоплощение полное! Вряд ли кто-нибудь из знакомых узнает его в таком неожиданном обличье. Нацепив на плечо почтовую сумку, он вышел из машины и направился к большому дому с красной черепичной крышей. Стараясь не смотреть в объектив видеокамер, висевших на двух столбах у самого входа, подошел к почтовому ящику и бросил небольшой конверт. Затем, также слегка сгорбившись, походкой немолодого человека, придавленного жизнью, вернулся к машине и тотчас отъехал. Сорвав парик с головы, довольно хмыкнул – начиналось самое интересное.

Глава 5. Аквариум с акулой, или Почем нынче вазы?

Заложив руки за спину, Приходько осматривал свое последнее приобретение – китайскую вазу династии Мин. Высокая, в виде кувшина с двумя золочеными ручками, стилизованными под змей, она стояла на трех лапах какого-то диковинного зверя. Настоящий шедевр, обошедшийся ему в три миллиона долларов. Аналогичная ваза в прошлом году на аукционе «Сотбис» была продана в тридцать раз дороже. Так что можно было сказать, что ему невероятно повезло. Оставалось только сетовать на нечестивого, который надоумил его завести столь дорогостоящее хобби. Исторические источники утверждают, что над созданием только одной такой вазы более года трудились восемьдесят мастеров. Главное же отличие вазы времени династии Мин заключалось в том, что фарфор благодаря примеси кобальта имел небесно-синий цвет. Расписанная диковинными сине-красными цветками и столь же сказочными птицами, ваза была невероятно тонкой – стенки толщиной в лист бумаги! Оставалось только удивляться ее необыкновенной судьбе: за шестьсот лет существования ваза не состарилась даже на день. Причем она наяву казалась совершенно прозрачной, будто бы сотканной из воздуха.

Коллекция Вадима Приходько насчитывала тридцать китайских ваз и могла соперничать с самыми известными музеями. Умело подобранная подсветка освещала каждую вазу, выгодно подчеркивая переплетенные рисунки, казавшиеся объемными. Не удержавшись, Вадим Петрович открыл стеклянный шкаф, в котором находилась ваза, и бережно взял ее в руки, чтобы через прозрачный фарфор рассмотреть папиллярный рисунок на фалангах пальцев. Неожиданно свет погас. Проклятье!

Осторожно поставив вазу обратно в шкаф, он позвал охранника:

– Макар! – А когда тот появился, распорядился: – Узнай, что там происходит.

– Уже узнали, Вадим Петрович, – бодро ответил охранник. – Позвонили на станцию, нам сказали, что замкнуло где-то в доме, сейчас подъедет специалист и разберется, в чем тут дело.

– Хотелось бы! – проворчал Приходько. – В доме одна сплошная электроника, того и гляди спалим все добро. – Показав на вазы, стоявшие в стеклянных шкафах, добавил: – Обидно будет, шестьсот лет хранились в идеальном состоянии, даже крошки с них не отлетело, а тут сгинут в русском пожарище!

В комнату, постукивая высокими каблуками по паркетным доскам, быстрым шагом влетела Анюта, его недавнее приобретение. Уже в первые месяцы их совместного проживания он осознал, что из семейного бюджета на ее прихоти нужно выделять отдельную строчку. Сейчас же эта сумма достигла колоссальной величины – на такие деньги можно было построить небоскреб. А не проще ли в таком случае содержать целый гарем женщин, которые не будут предъявлять на него права и не станут допытываться, где он находится в тот или иной отрезок времени? Причем случай был клинический – аппетиты Анюты день ото дня только возрастали.

«Интересно, что же такого она придумала в этот раз?» – поймал себя на раздражении Приходько.

– Вадим, нам нужен аквариум, – уверенно объявила Анюта, широко распахнув крупные и влажные, как у газели, глаза. Приходько ловил себя на том, что буквально попадал под гипноз волоокого взгляда. Следовало стряхнуть с себя наваждение, возразить, но он только взирал на ее красивые губы, извергающие очередную глупость. – Знаешь, я тут была у Степана с Ольгой, так у них аквариум просто во всю стену. Ты даже не представляешь, какая это красота! – Для пущей убедительности молодая женщина сложила узкие ладони, как это делают верующие в минуты молитвы, и покачала головой из стороны в сторону.

Вадим внутренне скривился. Интересно, что она могла увидеть среди разросшихся водорослей, чтобы сообщать ему об этом с таким сакральным придыханием? Может, это была ожившая голова горгоны Медузы, с развивающимися над макушкой шипящими змеями? Бывать в доме у Степана ему доводилось. По его мнению, вполне обыкновенный аквариум, правда, большой, в котором плавала пара десятков каких-то длиннохвостых рыб, способных украсить собой самую убогую сковородку.

Для Вадима Приходько это второй брак. Первой его женой была Полина, студенческая страстная любовь, на которой он женился уже на третьем курсе и с которой прожил в согласии пятнадцать прекрасных лет. Полина, имея такт и прекрасно разбираясь в его настроении, никогда не донимала его какими-то безумными проектами: бассейн на крыше дома и тропическая оранжерея в яблоневом саду. Просто однажды, видно устав от его бесконечных измен, она объявила: «Я ухожу», – и, сложив личные вещи в небольшой чемодан, навсегда покинула его дом. Долгие уговоры поговорить и обсудить все по-тихому ни к чему не привели. Полина была из тех женщин, что долго терпят, но уж коли приняли решение, никогда не оглядываются назад. И вот тогда он обратил внимание на свою секретаршу – смазливую куклу с огромным куском губной помады вместо мозгов. Может, потому она и выглядит невероятно свежо, что не обременяла себя какими-то замысловатыми и заумными мыслями. Эдакий легкокрылый мотылек, порхающий с одного цветка на другой.

Сдерживая накатившее раздражение, Вадим Петрович произнес:

– И где же мы поставим этот аквариум, дорогая?

– Конечно же, в зале! – с невероятным подъемом отозвалась Анюта, очевидно посчитав, что дело уже решенное. Вадим Петрович старался выглядеть спокойно: у его женушки на самые хитрые вопросы всегда отыскивались исчерпывающие ответы. – Там очень много места. Лучше будет, если мы поставим его напротив входа. Представляешь картину: у нас прием, швейцары открывают двери, гости входят в зал и видят в аквариуме плавающую акулу! – восторженно произнесла она и победно посмотрела на мужа.

Видно, в лице Приходько произошли какие-то серьезные перемены, потому что через какую-то минуту улыбка понемногу сползла с ее губ, глаза еще более повлажнели – было похоже, что она хочет расплакаться. И, кажется, всерьез удивлялась тому, почему он не разделяет ее восторженного настроения.

Приходько внимательно смотрел на жену – она выглядела куда проще, чем это представлялось ему при первом знакомстве. Кто знал, что в такой хорошенькой ухоженной головке могут скрываться столь нелепые идеи. Интересно, какой дьявол ей их нашептывает? Прежде чем занять кресло его секретаря, она целых два года проработала на овощном рынке (так что в жены он взял девушку с некоторой биографией). Уж не там ли она нахваталась разного рода бредней?

Охранник отвернулся в другую сторону и старательно делал вид, что не расслышал слов Анюты. В действительности он скрывал широкую добродушную улыбку, буквально раздиравшую его лицо.

– Ты это… серьезно? – наконец подобрал Приходько нужное слово. – Или все-таки шутишь? А то, знаешь ли… – Анюта обиженно молчала. – Я всегда говорил, что шутки – не самые сильная сторона твоей личности. Есть люди, которым лучше промолчать, чем что-то произносить.