скачать книгу бесплатно
– Сивый, ты меня не узнаешь?
Севастьянов никак не ожидал услышать свое погоняло за много тысяч километров от России. Впервые так назвал его Варяг, а впоследствии эта кличка прилипла к нему так же крепко, как потная рубаха к телу.
У Сивого возникло ощущение, будто он где-то видел этого человека, вот только никак не мог припомнить, где именно. Глаза… Внимательные и умные. Такие знакомые… И тут его осенила невероятная догадка:
– Этого не может быть… Варяг?! Неужели ты?
– Он самый. Вижу, не только напугал тебя, но еще и удивил.
– Боже ты мой, я думал, тебя давно уже нет в живых! Если бы ты знал, как часто я тебя вспоминал. Тебя просто не узнать! Что стало с твоим лицом? Сделал пластическую операцию?
– Да. Так было нужно.
– Но почему ты так долго не давал знать о себе?
Варяг улыбнулся.
– Раньше ты задавал меньше вопросов. Впрочем, как-нибудь расскажу, это долгая история и отдельный разговор. Я ведь тоже тебя не забыл и всегда держал в пределах видимости. Ты мне нужен.
– Здесь, в Америке, я ничего не значу.
– Это тебе так кажется. Сейчас ты мне нужен именно в Америке.
– Что я должен делать?
– То, что у тебя получается лучше всего. Взрывать! Наберешь толковых ребят и обучишь их. Работы будет много. Ты готов?
– Готов. – Возьми подъемные и сними приличную квартиру где-нибудь в центре. – И Варяг положил перед Сивым небольшой тугой пакет. – Не жить же тебе все время в ночлежке!
Сивый улыбнулся, но обидеться не посмел. Варяг оставался прежним – он знал даже об этом.
– Не удивляйся, Сивый. Я о тебе знаю все. Если что, найдешь меня по этому телефону. – Варяг достал из кармана визитку и протянул Сивому. – Там указана моя новая фамилия. А теперь мне нужно идти.
Владислав поднялся и, не оглядываясь, пошел по аллее к выходу из парка.
Глава 10
На зов Владислава Геннадьевича Сивый явился незамедлительно.
Сивый был едва ли не единственным человеком, кому было известно настоящее и прошлое Варяга, и пользовался безграничным доверием с его стороны. Варяг старался не раскрывать своего истинного лица и всегда действовал через Сивого. Многие боевики всерьез считали, что именно Сивый является главой русской мафии в Америке.
А имидж мистера Игнатова выглядел как нельзя лучше. Владислав тесно сотрудничал с российскими бизнесменами. Фирма «Интеркоммодитис» развивалась, открывая свои филиалы не только в США и Европе, но и в России. Обороты ее росли, прибыль тоже. Люди, управляющие фирмой на местах, были толковыми, исполнительными и надежными. Их подбирал для Варяга Нестеренко. Пристяжные, как их называл академик, тянули дело. А сотрудники «Интеркоммодитис» даже не могли предположить, что их преуспевающий русский босс только во вторую очередь глава фирмы, а что главное его поле деятельности – приумножение российского общака.
Партнеры по бизнесу непременно удивлялись его безупречному английскому – им и в голову не приходило, что мистер Игнатов, в совершенстве владеющий несколькими европейскими языками, умеет изъясняться на воровском жаргоне и что в далекой России он был известным вором, при упоминании о котором блатные уважительно понижали голос. Они не догадывались, что таланты его универсальны и миллионные сделки для него так же естественны, как выколачивание долгов с предпринимателей.
Создав боевую дружину и поставив во главе ее Сивого, Варяг начал с того, что обложил данью русских бизнесменов, успевших пустить в США корни и удачно разворачивавших свои дела.
Это был всего лишь первый шаг на пути накопления капитала.
Конечно, делать бизнес в Америке не означает быть свободным от местных законов.
Почти третья часть прибыли «Интеркоммодитис» на первых порах уходила на содержание полиции и работу с налоговыми органами. Варяг не без сожаления иногда думал о том, что в России эта сумма была бы значительно скромнее. Там эта публика из налоговых сфер продается пока что за тридцать сребреников.
Красный «Порше» подкатил к вилле Варяга неслышно. Сивый заглушил мотор и ступил на тротуар. Он знал, что камеры наблюдения фиксируют каждый его шаг, что, как только он приблизится к воротам, маленькая дверь рядом откроется и впустит его в просторный, с роскошными цветниками двор. Сивый сам их устанавливал. Он считал, что у Варяга под рукой всегда должен находиться пульт управления, с помощью которого можно не только захлопнуть дверь перед непрошеными гостями, но и в случае необходимости заградить им дорогу пулеметным огнем.
Варяг старался не выделяться и жил так, как подобает человеку его уровня, – имел на побережье виллу, деловую, прекрасно меблированную квартиру в городе и еще два скромных представительских дома на Восточном побережье.
Единственное, что его отличало от коллег, – он не держал у себя прислугу. В этом его желание совпало с просьбой Светланы. Со всем хозяйством она справлялась сама. И Сивый не однажды удивлялся, как это ей удается держать в идеальном порядке большой дом и сад. Значительную часть времени у Светланы отнимал розарий. Это была ее гордость, к которой она относилась так же заботливо, как и к собственному малышу.
По узенькой, выложенной красной плиткой дорожке Назар подошел к парадной двери и, повернув ручку, вошел в просторную светлую гостиную.
Варяг, удобно расположившийся в мягком уютном кресле, казался совсем домашним – сейчас его невозможно было представить в тюремной робе на нарах. Это был совсем другой человек. Элегантный, гладко выбритый, он внушал почтение. Варяг молча поднял руку в знак приветствия и показал глазами на широкий диван.
Последнее время в присутствии Варяга Сивый испытывал некоторую скованность. Нечто подобное он ощутил в далекие школьные годы, когда строгий учитель ухватил его за воротник в тот самый момент, когда он подглядывал в щелку за переодеванием одноклассниц после урока физкультуры. Возможно, это чувство было связано еще и с тем, что он знал всю подноготную Владислава Геннадьевича, а многим, кто захотел бы проникнуть в тайну Варяга, это знание стоило бы самого дорогого. И Сивый однажды осознал, что его жизнь – всего лишь рискованное путешествие по узенькой вибрирующей доске, с которой можно сорваться в любой момент.
– Ты звал меня, Варяг?
Сивый понимал, что такое обращение льстит Владиславу. Варяг в душе оставался все тем же законником, с кем считались начальники колоний и кого почитали блатные. Варяг был авторитет с головы до пят. Это ощущалось в его умении разговаривать, даже жесты у него были какие-то особенные – сдержанные и в то же время уверенные.
Вор на зоне среди прочей уголовной братии всегда отличается аккуратностью и опрятностью в одежде, даже кепочку он носит щеголевато. На воле законники не изменяют привычкам и заметно выделяются из своего окружения. Варяг был таков и сейчас.
– Сивый, слышал ли ты о таком доне Монтиссори?
Сивый усмехнулся:
– Уж не тот ли это Монтиссори, что контролирует игорный бизнес и публичные дома на всем Тихоокеанском побережье?
– Он самый! А еще он входит в пятерку влиятельнейших и богатейших мафиози Америки. – Варяг выдержал паузу, а потом продолжил: – Вчера я позвонил Монтиссори с предложением о совместном бизнесе, но, судя по его тону, мои заверения его не убедили. Он был немногословен, но дерзок. Сказал, что не имеет ни малейшего представления о том, кто мы такие. Мне бы хотелось, чтобы ты передал ему пламенный привет, и я надеюсь, что, когда позвоню ему в следующий раз, он будет более осведомлен и любезен.
– Что я должен сделать?
– Во дворе его виллы стоит серый лимузин. По самым скромным подсчетам, тачка стоит полмиллиона долларов. Он дорожит этим автомобилем не потому, что он такой роскошный, хотя, по сути, это целый дом на колесах, напичканный всякой электроникой не хуже «Челленджера». Тут дело в ином – это подарок его старшего сына. И вот я надумал преподать урок одновременно и подрастающему поколению Монтиссори. Пусть знают, что сюда мы пришли не на один день. Желательно, чтобы это они хорошо усвоили. Пусть прочувствуют, что лучше быть добрыми соседями и партнерами, чем смертельными врагами.
– Варяг, я все понял, не стоит дальше углубляться в детали.
– Ну, тогда позвони мне сразу, как исполнишь… А теперь давай выпьем нашей русской водки за удачу.
Вынув из ведерка со льдом бутылку «Столичной», Варяг откупорил ее и наполнил до краев хрустальные рюмки.
Глава 11
Этим лимузином дон Монтиссори действительно дорожил. Подарок старшего сына Марчелло, контролировавшего несколько итальянских ресторанов в Сан-Франциско, свидетельствовал не только о мощи клана, но и о том, что его первенец стал настоящим мужчиной. То, что он уже не подросток, старший сын доказал два года назад, когда боевики дона Грациани разгромили один из его лучших баров, изуродовали охрану и публично заявили, что отныне управляющий бара должен платить деньги их хозяину. Такой поступок расценивался не просто как оскорбление, это был вызов могуществу клана дона Альберто Монтиссори, не принять который было для Марчелло так же позорно, как не обратить внимание на плевок в свою сторону.
Уже через час Марчелло знал поименно всех боевиков, посмевших оскорбить их отца, а также их адреса. К ним на квартиры и в места, где они обычно проводили время, были отправлены несколько десятков бойцов, а уже через три часа участники грациановской акции, избитые и окровавленные, предстали перед старшим сыном Альберто Монтиссори.
Марчелло напоминал отца. Коренастый, мускулистый, он внимательно осмотрел опухшие от побоев лица тех, кто посмел поднять руку на владения семьи Монтиссори, и властно распорядился, будто уже был доном:
– Закопайте их на свалке – такой падали там как раз место.
А когда просящих о пощаде боевиков уволокли, он с равнодушным видом поинтересовался:
– Кажется, у дона Грациани в одном из колледжей учится внучка?
– Именно так, дон Марчелло, – отозвался Лучано Антониони, один из ближайших доверенных отца.
– Я хочу, чтобы она была здесь, в моем доме. Немедленно!
Лучано понимающе улыбнулся:
– Сделаем.
Внучка дона Грациани оказалась рыжеволосой, щуплой девчонкой лет четырнадцати. Полчаса назад, когда она возвращалась из колледжа домой, на глазах у десятка свидетелей трое парней, несмотря на отчаянное сопротивление, затащили ее в машину и привезли в этот дом. Высокомерная и заносчивая, она презрительно смотрела на обступивших ее мужчин и молчала.
– Ты знаешь о том, что твой дед смертельно обидел моего отца? – спросил Марчелло.
– Нет, – сказала она. – Не знаю и знать не хочу.
Марчелло хмуро улыбнулся.
– Теперь будешь знать, – процедил он сквозь зубы и с силой рванул обеими руками ее платье. Толкнув на диван, он навалился на нее и изнасиловал в присутствии плотоядно ухмылявшихся подельников.
– Не ожидал… Оказывается, ты подарила мне свою невинность. Это будет мой привет дону Грациани. – Он обернулся к сообщникам и добавил: – Пусть сама добирается домой. Не маленькая…
Теперь Монтиссори знал, кому следует передоверить свою империю, когда захочется покоя.
Совсем неожиданно для себя он привязался к подаренному сыном лимузину. В гараже дона Монтиссори имелись самые разные автомобили – от обыкновенного «Форда» до роскошного «Ягуара» специальной сборки. Но теперь они, казалось, его не интересовали. Уже третий месяц он предпочитал лимузин всем остальным машинам. Автомобиль был не из простых – кроме пуленепробиваемых стекол и бронированного кузова, он имел спутниковую связь, приборная доска напоминала панель сверхзвукового самолета, а кресла одним нажатием кнопки превращались в удобное и мягкое ложе. Это преимущество он оценил уже не однажды, путешествуя в лимузине вместе с предметом своего поклонения – молодой журналисткой из модного журнала. Она любила его ласки. Мужчины с деньгами, как правило, ведут себя с женщинами раскованно, а дон Монтиссори обладал еще и южным темпераментом. Возлегая в просторном салоне лимузина, он мурлыкал нежные слова, не торопясь раздевая ее, и раздевался сам. Потом с вожделением облизывал предмет любви с головы до ног и, дойдя до самых интимных мест, возбуждался до такой степени, что не замечал, как его ноги упирались в руль. Стоны сливались в одно целое с автомобильным гудком. А случайные прохожие с любопытством смотрели на неумолкающий раскачивающийся лимузин. Это веселило журналистку. Смеясь, она говорила, что когда-нибудь о своем романе с доном Монтиссори напишет книгу. А Альберто похохатывал и обещал, что отыщет крупного издателя и выпустит бестселлер под названием «Оргазм в лимузине».
В этот вечер Монтиссори попросил не ставить машину в гараж. Около полуночи ему обещал позвонить конгрессмен Корда и сообщить, как продвигаются дела с законопроектом о легализации ночных клубов. Дона уже не устраивали отдаленные кварталы Сан-Франциско, куда наведывались лишь великовозрастные хиппи и безденежная молодежь. Он норовил потрошить богатых туристов, жадных до развлечений и забав, а потому большую часть своего бизнеса решил перенести на центральные улицы города поближе к заливу. Его также интересовала территория парка, расположенного на побережье. Здесь всегда было много отдыхающих, а это, как известно, гарантия успеха. На купленных землях он хотел снести ряд ветхих зданий и построить целый комплекс, который бы включал несколько казино, стриптиз-бары, рестораны, закусочные. Специалисты уверяли дона Монтиссори, что вложенные деньги окупятся уже через пару лет. Однако именно на эти угодья претендовали еще три банка, за которыми стояли уважаемые и влиятельные люди, и дон понимал, что без поддержки Корда ему не обойтись. Поэтому ему не терпелось поговорить с конгрессменом этим же вечером.
Уже в течение часа из квартиры, расположенной на верхнем этаже соседнего небоскреба, Сивый наблюдал за особняком Монтиссори. Назар не без ехидства думал о том, что дону следовало быть осмотрительнее. Если бы Варяг пожелал ликвидировать крестного отца, то лучшее место, чем это, трудно даже представить. С расстояния трехсот метров вилла Монтиссори не казалась такой впечатляющей. С высоты двадцатого этажа отлично просматривался двор. Недалеко от ворот стоял темно-серый лимузин – красивая, мощная машина. Дом был хорошо освещен. Сивый посмотрел в бинокль – все окна, кроме тех, где располагалась прислуга, были плотно зашторены. Угловая комната на втором этаже, из глубины которой шел мягкий свет, явно принадлежала дону Монтиссори. Возможно, в эту самую минуту он сидел около торшера и листал порнографические комиксы. Об этой его слабости знали многие отцы семейств и, выражая почтение, всегда дарили Альберто цветные иллюстрированные журналы с красотками в разных видах.
Дом, огороженный трехметровой стеной, казался неприступным. Что ж, чем крепче орешек, тем вкуснее плод.
Пора, подумал Сивый и направился к лифту. Кабина спустилась вниз буквально за полминуты. В вестибюле Сивый никого не встретил. Выйдя на улицу, он пересек сквер и направился в сторону виллы Монтиссори. Сюда он приходил уже трижды и не без удовольствия отметил, что система защиты у сицилийского дона слабее, чем у его российского коллеги. Времена гангстерских войн в Америке закончились пару десятилетий назад, вот поэтому Альберто Монтиссори относился к своей безопасности более легкомысленно, чем Варяг, прибывший в США едва ли не с места боевых действий, каким последнее время стала Россия.
И все-таки охранная сигнализация была не так проста, как это могло показаться на первый взгляд. Телевизионные камеры, выставленные по углам ограды, фиксировали любое движение. Едва ли не каждый сантиметр просматривался, и нужно было обернуться мышонком, чтобы проскочить незамеченным через чуткие датчики. Но даже если кто-то и сумел бы перелезть через эту стену, то по другую сторону сторожевые псы все равно разорвали бы того в клочья.
Некоторое время Сивый выжидал. С газетой в руках он сидел на скамейке в сквере. Было тихо. Во дворе недовольно тявкнул пес, кто-то громко прикрикнул, и опять установилась тишина. Сивый свернул газету и сунул ее в карман. Это был условный сигнал для его ученика-напарника по кличке Бритый.
В сорока метрах от дома Монтиссори Бритый оставил грузовик. Машина стояла здесь уже несколько часов и не должна была вызвать у охраны Монтиссори никаких опасений. Под тентом, в обыкновенном алюминиевом ведре, находилась мина направленного действия. Бритый ждал сигнала.
Этот девятнадцатилетний парень нравился Сивому. Подражая знаменитому актеру Юлу Бриннеру, парнишка вот уже третий год подряд исправно брился наголо. Сивого это не раздражало, поскольку ученик оказался способный. А нужда к тому же заставляла Бритого быть исполнительным и браться за самые отчаянные дела. Приходилось кормить парализованную сестру. Выжив после страшной автомобильной катастрофы, она осталась без мужа, с трехлетней дочерью на руках.
Бритый неторопливо подошел к грузовику, забрался в кабину и, повернув ключ зажигания, завел двигатель. Закурив, он сделал пару затяжек. Бросил взгляд на ворота.
Единственным слабым местом в ограде являлись именно эти металлические ворота. Не было никаких сомнений в том, что они перестанут существовать, как только в них врежется грузовик.
Бритый докурил сигарету, включил скорость и направил автомобиль прямо в створ ворот. Машина неслась, набирая скорость. Когда до стены оставалось метров пятнадцать, Бритый выпрыгнул через открытую дверь, в два прыжка перемахнул через улицу, забежал за угол, вскочил в ожидающий его «Додж» и был таков. Сивый увидел, как под ударом массивного бампера створки ворот отлетели в стороны, грузовик ворвался во двор, а когда поравнялся с лимузином, Назар нажал на кнопку пульта, и тотчас из борта грузовика снопом брызнуло пламя.
Лимузин подкинуло, а затем груда металла рухнула на аккуратно подстриженный газон. Обломки каменной стены разлетелись на десятки метров, а тяжелые створки ворот, выбитые взрывной волной, перелетели через улицу и врезались в витрину супермаркета, разбросав по тротуарам муляжи.
Сивый знал, что в это же самое время раздались взрывы еще в двух кварталах города – на воздух взлетела автозаправка Монтиссори, а от гостиницы, которую он собирался открыть уже через месяц, остались одни воспоминания.
Еще минуту Назар созерцал разрушения и суматоху, а потом спокойно, не привлекая ничье внимание, неторопливо пошел к телефонной будке на соседней улице. Уже отойдя на приличное расстояние, он услышал за спиной сирены полицейских и пожарных машин.
Набрав номер и услышав ответ, он сказал:
– Не потревожил, Варяг?
Глава 12
Варяг сидел у телевизора. Он старался не пропускать последние известия и был благодарен комментаторам, если те упоминали в своих сообщениях события в России. А на родине набирал обороты беспредел. В Москве у порога своего дома выстрелом в затылок был убит еще один вор в законе. Седой. Оператор крупным планом показал распластанное на мокром асфальте мертвое тело. Кадр сменился, и диктор, уже забыв об этом сообщении, бесстрастным голосом рассказывал о стихийном бедствии в Новой Зеландии. Тайфун страшной силы разрушил несколько поселков на океанском побережье, число пропавших без вести превысило сто человек, нанесенный стихией ущерб исчисляется десятками миллионов долларов.
Варяг выключил телевизор – дальнейшее его не интересовало. Он думал о кончине Седого. За последние полгода это был семнадцатый убитый авторитет. Раньше убийство вора в законе расценивалось как событие чрезвычайное. О нем мгновенно узнавали все зоны, и во все концы спешили разослать малявы с именем возможного убийцы. Устранение человека, поднявшего руку на воровской кодекс, считалось делом чести для всего уголовного братства. В Москве скорее всего шел передел сфер влияния. Столица стремительно превращалась в один из самых дорогих городов мира. За шальными деньгами в Москву потянулись пришлые, чьей территорией были окраины России. Варяг ни минуты не сомневался, что новые группировки, заявившие о себе беспределом, молоды, жадны до легких денег и не признают никаких авторитетов. Они требуют своей доли в криминальном бизнесе и хотят этого немедленно, совсем не осознавая того, что теневые структуры оформились не вчера, работают уже многие годы и созданы людьми, которые ныне являются законными.
Даже из-за океана Варяг видел, что в России зреет смута, имя которой беспредел. Некогда, во времена нэпа, в Москве орудовала такая банда. Она выделялась неслыханной жестокостью даже на фоне профессиональных мокрушников. Члены банды всегда действовали дерзко и безжалостно. Как правило, не оставляли после себя свидетелей. Они не считали грехом отнять куш у менее слабой банды. Их боялись обыватели, люто ненавидели чекисты, сторонились свои. Только за год работы беспредельщики оставили после себя несколько десятков трупов, а когда наконец банда была уничтожена, вместе со всеми облегченно вздохнул и воровской мир столицы.
Беда была в том, что многие нынешние законные и авторитеты не дотягивали до той планки, до которой сумел поднять воровское дело самый знаменитый в прошлом вор в законе по кличке Медведь. Нынешним не по силам было даже одернуть зарвавшуюся молодежь. А ведь в недалеком прошлом одного слова Медведя было достаточно, чтобы усмирить непокорных и пресечь на корню пробившуюся в уголовную среду ересь. Медведь был суров, но не жесток: он мог отвесить всего лишь единственную пощечину беспредельщику, и это бесчестие приравнивалось едва ли не к физической гибели. Многие, не выдержав такого позора, вешались, другие извлекали из оплеухи полезный урок, были и такие, кто навсегда оставлял опасное ремесло и становился обыкновенным работягой. Но прежде чем наказать беспредельщика, Медведь пытался его убедить. Как правило, после такого разговора неуправляемый вор начинал жить по «понятиям».
Последние годы политическая ситуация в России менялась едва ли не каждый день, а уголовный мир – это всего лишь перевернутая действительность. Нынешние времена – не светлый вчерашний день, когда слова пахана слушали, как проповедь апостола. В России теперь пацаны нажимают на курок с той же легкостью, с какой опытный вор-карманник запускает руку в карман подвыпившего фирмача.
После смерти Медведя в воровской среде не находилось человека, способного его заменить, а те немногие, кого судьба все же возводила на всероссийский воровской трон, методично уничтожались. Одним из таких был Седой.
Седого Варяг знал по знаменитой Раифской малолетке, что находится неподалеку от Казани. Если Варяг свой первый срок отбывал за драку, то Седой уже тогда был опытным карманником и имел твердые понятия о воровской чести. Он никогда бы не стал красть деньги у своего товарища, справедливо называя такой поступок «крысятничеством», но зато без всякого смущения мог вытянуть кошелек у зазевавшейся старухи. Его покровителями были опытные известные воры, и на малолетке он имел репутацию справедливого пацана. Воспитанники всегда привлекали его на роль третейского судьи для разрешения споров.
Варяг вспомнил далекую малолетку. В те годы, когда он отбывал срок, молодняк попался особенно крепким и выделиться из общей массы могли только незаурядные личности. Седой был одним из таких.
Позже многие из воспитанников тех лет стали ворами в законе и положенцами и в воровской элите России пользовались значительным авторитетом. Они представляли собой серьезную силу – с ними невозможно было не считаться. Раифская обитель сумела развить у каждого чувство землячества, которое сродни дворовому патриотизму.
Даже отсидев срок, они не терялись и держались друг друга как бывшие подельники. Если кто-то попадал в места заключения, то ему отсылали грев и писали коротенькие письма-малявы, которые могли подбодрить куда лучше, чем стакан водки. А на российских сходняках они составляли крепкую фракцию, которую остальные воры не без иронии прозвали «большевиками». Раифские являлись максималистами во всем – среди них были самые стойкие отрицалы, самые правильные воры и очень сильные смотрящие.
Возможно, образованию раифского братства способствовал и тот изумительный северный край, где находилась колония, – хвойный лес с могучими соснами в два обхвата. Свою роль сыграло, видимо, и то обстоятельство, что тюрьму разместили в северной половине мужского монастыря. Настоятеля и монахов совсем не тяготило такое соседство. И, если бы не знать, что за высокими монастырскими стенами осужденные, можно было бы предположить, что это заведение готовит будущих служителей церкви.
Начальник колонии хотя и не был верующим, также одобрял близость духовенства и, по возможности, помогал монастырю всем, чем мог. Он откровенно говорил, что грех всегда идет рука об руку со святостью и лучшего места для церкви, чем территория колонии, отыскать невозможно. А воспитанники, в благодарность за отпущение грехов, чистили помещения собора и мыли полы в кельях и трапезной. Исполнять послушание не стыдились даже те, кто по воровским заповедям не должен был работать вообще.
Позже Варяг узнал, что некоторые воры действительно решили связать с Раифской обителью свою дальнейшую судьбу, приняв монашество. Настоятель монастыря, отец Феофан, совершая постриг бывших заключенных, говорил:
– Бог, он к себе всякого допустит. Важно только, чтобы раскаяние было чистосердечным. И блудный сын, прежде чем вернулся к отцу, тоже прошел через многие испытания. Православная церковь знает примеры, когда и душегубцы становились святыми.
В воровской среде однажды даже прошел слушок, будто и Седой был близок к тому, чтобы поменять робу воспитанника колонии на темное одеяние послушника монастыря. Но, видно, склонность к вольной жизни и дух воровской романтики одержали верх над позывами души.
После выхода из колонии Седой примкнул к законникам старой формации, и скоро блатной мир заговорил о нем как о воре с пониманием. Седой действительно был правильным вором, и даже после того, как сходняк утвердил его законным, он никогда не злоупотреблял своим авторитетом, старался быть справедливым судьей и нигде не искал личной выгоды. Он отказывался иметь собственную квартиру, утверждая, что настоящему законному она ни к чему, а комнатушки, в которых ютился, напоминали своей аскетичностью монашеские кельи. Как и всякий вор в законе, он жил за счет общака, но всегда брал по минимуму и никогда не выторговывал себе большего. А если нуждался в деньгах, то шел на улицу и, как обыкновенный карманник, вытаскивал кошельки.
Часть своих денег он передавал в детдом, где прошло его суровое детство. Этот факт он тщательно скрывал, а воры, зная о самолюбивом характере Седого, никогда не расспрашивали его об этом. Порой во время квартирных краж он прихватывал понравившиеся игрушки, и подельники с недоумением поглядывали на законного, запихивавшего плюшевых медвежат в сумку. Конечно, своей бескомпромиссностью и неустанной борьбой за чистоту воровских рядов он сумел нажить себе немало недоброжелателей. Однако по-другому Седой жить не мог. Он ничего не делал вполовину, и если бы стал монахом, то, вне всякого сомнения, сумел бы сравняться с самыми великими аскетами церкви. Будучи строгим к себе, Седой был требователен и к окружающим.
Особенно суров Седой был к молодым бандитам, нарушавшим механизм пополнения общака, отлаженный не одним поколением воров, и вместо спокойной жизни навязывавшим свои порядки, основанные на разрушении и беспричинном насилии.
Варяг вспомнил случай, когда одна залетная банда из Сибири попыталась обложить данью популярное кафе на Арбате. Они беспардонно вторглись на территорию, контролируемую Седым. Получив отказ от фирмачей, не пожелавших вести разговор с новой «крышей», беспредельщики изуродовали директора, а двоих его замов избили до полусмерти. Седому понадобилось только три часа, чтобы выяснить о «сибиряках» все. Они успели наследить по всей Москве – за ними был десяток ограблений в разных районах, четыре убийства и множество нелестных отзывов в адрес воров в законе. Седой дал приказ на отстрел, который тут же был приведен в исполнение.
