Побег

Светлана бежала, стараясь не упускать из виду дорогу. Она несла сына на закорках, потому что он быстро устал и захныкал. Через полчаса справа вдалеке послышался перестук колес поезда. Железная дорога. Местонахождение дачи ей было неизвестно, но она понимала, что это где-то под Петербургом. Вот только в какой стороне? Если они доберутся до железной дороги, можно по путям дойти до станции, сесть на электричку – а там…

Светлана опустила глаза и с тоской посмотрела на свои ноги; обувь явно была не приспособлена для прогулок по болотистой, лесной, плохо проходимой местности. Но выбора не оставалось, и она снова тронулась в путь.

Вдруг Светлана споткнулась и кубарем покатилась в овраг. Мальчик упал на землю и громко заплакал. Поднявшись, она тщетно пыталась его успокоить, закрывая ему рот ладонью.

Голеностоп у мальчика на глазах посинел и распух. Неужели вывих? Только этого еще не хватало.

– Болит сильно? – шепотом спросила она сына. С глазами, полными слез, мальчик молча кивнул,

– Потерпи, милый, надо потерпеть, – умоляла она малыша. – Еще немного – и мы будем свободны.

Она снова подхватила сына на руки и, держа его перед собой, понесла. Тяжелый! Метров через триста она уже сильно запыхалась. Надо бы переложить ношу на спину – так будет легче. Но Олежка с вывихом ножки теперь не мог держаться за ее бока, как раньше. Вот беда…

Вдруг ей послышались голоса. Голоса доносились со стороны грунтовки. Вообразив себе, что это какие-то местные жители, она резко рванула на дорогу, но как только выскочила на проезжую часть, сердце ее упало.

Посреди дороги стоял синий «бэ-эм-вэ» с распахнутыми дверцами. У машины копошились трое – два охранника дачи и еще один, незнакомый. Мужчины тотчас увидели женщину с ребенком на руках и бросились к ней. Она, как испуганное животное, метнулась в лес, перескочила через овраг, устремилась в заросли дикого крыжовника, но ее уже настигли, схватили за руки, вырвали Олежку… Мальчик закричал, отбиваясь ручками и ножками, плача от боли. Силы были неравны.

Ее быстро скрутили и, заткнув рот тряпкой, поволокли к машине…

Вечером приехал человек со шрамом и о чем-то долго говорил с Павлом. О чем, она не слышала, но разговор шел на повышенных тонах. Павла увезли, и с тех пор он в доме больше не появлялся. Вместо него приехал тощий хмурый парень. А их с Олежкой перевели на «строгий режим», как выразился Батон. Ее оставили в той же комнате, а вот Олежку забрали и посадили в соседнюю. И как она ни умоляла своих мучителей оставить ей сына, все было напрасно. На прогулки их больше не выпускали, в туалет выводили строго по часам: ее утром и вечером в сопровождении двух охранников, Олежку – отдельно от нее, тоже под присмотром охранников.

Батон тогда пригрозил ей:

– Еще выкинешь фортель, сука, я твоему мальцу башку отверну и тебе под дверь подброшу, ясно? Шеф дал указание: чуть что – мочить. Буду стрелять на поражение! Учти.

Впрочем, Светлана не поверила ему. Она не сомневалась, что она нужна Шраму живой. Ей давно стало ясно, что похитили их из-за Владислава. И что держат их тут тоже из-за него. Неясно только зачем, с какой целью. Скорее всего, для какого-то торга, который мог состояться между ее похитителями и… неужели Владиком? Но, зная мужа, она понимала, что Владислав никогда ни с кем не станет торговаться. Утешала Светлану прежде всего мысль о том, что Владик жив: раз их здесь держат, значит, он жив.

Но где же он сейчас, она даже и предположить не могла. Последний раз они виделись полгода назад в Америке, когда после инцидента с Монтиссори за ним пришла полиция…

Она много раз за эти томительные месяцы прокручивала в памяти тот страшный вечер, последний вечер в мирном тихом Дейли-Сити, пригороде Сан-Франциско, пытаясь восстановить всю картину загадочных и страшных событий и понять, что же за ними скрывалось.

Сын не знал, что пану арестовали и посадили в тюрьму. Она не осмелилась ему сказать. Наверное, еще надеялась, что ошибка быстро вскроется и Владика отпустят. У него и раньше были трения с американским законом. Однажды ему едва не запретили въезд в страну. В ФБР поступил сигнал из Москвы о том, что якобы бизнесмен Владислав Геннадьевич Игнатов задолжал российскому правительству колоссальную сумму налогов. Но это была явная провокация: Владик очень щепетильно относился к внешней благопристойности своего бизнеса и своей репутации. К тому же он не хотел по-глупому рисковать и подставлять себя под удар. Поэтому все финансовые документы у него всегда были в порядке, а налоги – разумеется, с той прибыли, которую его бухгалтерия показывала по документам, – платил исправно.

Она хорошо помнила, как утром в тот день в теленовостях сообщили о предстоящей российскому президенту сложной операции. Владик весь день ходил хмурый, несколько раз звонил кому-то в Вашингтон, потом в Москву. А когда она спросила, чем он так обеспокоен, муж уклончиво сказал про возможные осложнения с поставками. Хотя она поняла, что просто не хочет ей ничего объяснять. И буквально в тот же вечер его вызвали в ФБР и долго, почти до полуночи, выясняли его «налоговую историю». Вернувшись домой, Владик только и сказал, что на него стукнули из Москвы. Это было предупреждение. Недвусмысленное, коварное предупреждение – как пять апельсиновых косточек в рассказе Конан-Дойля. И как показали последующие события, предупреждение не пустое.

Когда Владика посадили в тюрьму Сан-Франциско, она продолжала жить так, как и раньше, точно ничего не произошло. Соседям она ничего не сказала. Исчезновение мужа объяснила его внезапной командировкой в Европу. А потом…

Светлана тот страшный вечер помнила так отчетливо, словно все произошло только вчера. Поужинав, она уложила Олежку спать, сама села смотреть телевизор. Потом неожиданно нагрянул Сивый, верный друг Владика, с букетом чудесных желтых тюльпанов и известием о том, что Владислава освободили и отправили в Москву. А через несколько минут он лежал с кровоточащей дырой в голове – она даже не услышала выстрела с улицы. Потом ее схватили, ударили по голове, и она провалилась в черную мглу… Потом ей в руку чуть повыше локтя впилась игла, и по телу побежала расслабляющая теплая истома. Перед глазами все поплыло. Ее потащили на улицу. В последний миг, перед тем как сознание покинуло ее, она успела заметить, что оба фонаря на лужайке перед домом не горят.

Светлану подхватили под локти и поволокли. Очнулась она в каком-то доме. Там ее встретил мужчина лет сорока с очень знакомым, как ей показалось, лицом. Но в голове у нее мутилось, и она никак не могла припомнить, где видела его. Мужчина злобно взглянул на нее и кивком головы приказал отодрать клейкую ленту с ее губ. Его слова, сказанные на чистом русском языке, прорезали гнетущую тишину, точно удар молотка.

– Если тебе дорога жизнь сына – молчи. И слушай. Завтра утром тебя повезут в аэропорт. Потом будет долгий перелет. Потом… ну, там сама все увидишь. Сын будет все время с нашими людьми. Если пикнешь – его убьют. Будешь молчать – останется жив.

Ей достало мужества – или безрассудства? – спросить:

– Куда вы меня везете?

– Далеко, крошка, – с усмешкой бросил мужчина. – На родину.

Потом был аэропорт. Светлана сделала все так, как ей приказали: молча прошла паспортный контроль, молча села в самолет. Уже в самолете она попыталась было обратиться к соседке через проход, узнать, куда та летит, но сидящие спереди и сзади сопровождающие грубо одернули ее и сразу пересадили к иллюминатору. Парень со спящим Олежкой сел рядом. И тут же она почувствовала, как сзади в спину впилась уже знакомая игла и в считанные секунды опрокинула ее в сон.

Она смутно припоминала – или ей это только казалось, – что из Лос-Анджелеса они летели через Хельсинки в Москву, а уж из Москвы их перевезли в Питер… И вот уже несколько месяцев они с сыном были заложниками у человека со шрамом на лице.

Шрам… Некоторое время назад, снова и снова восстанавливая в голове всю последовательность страшных событий, она вдруг вспомнила, что в каком-то телефонном разговоре Владика, еще в Америке, она услышала так поразившее ее слово «шрам». Причем Владик произнес это слово так, словно речь шла не об увечье, а о фамилии. Фамилия. Немецкая? Австрийская? Американская? Русская? Или это… кличка. Шрам.

Светлана никогда не вникала в дела мужа. Собственно, так повелось издавна. Она знала о его бизнесе лишь то, что ей полагалось знать. Ни больше ни меньше. Конечно, она – не дура, понимала, что бизнес у Владика не совсем «чистый», но кто сегодня в России занимается «чистым» бизнесом? Кто может встать и сказать: я заработал свой капитал честным трудом, я никого не обманывал, чужих денег не присваивал, исправно платил все налоги… Владик любил повторять одну фразу: «Я для России все равно что дятел для леса». Как-то он признался, что впервые услышал эти слова от своего мудрого наставника Егора Сергеевича Нестеренко, академика, большой умницы. Она до конца не могла понять, что же имел в виду Владик. Но сердцем чуяла, что чего-то он все же не договаривал…

Послышалось урчание автомобильного двигателя. Светлана машинально выглянула в окованное тяжелой решеткой окно, забью, что за стеклом через щелку виден был лишь возвышающийся зеленый забор. Подъездную аллею к дому и вход отсюда не видно. Интересно, кто приехал. Сюда приезжали редко. В основном только для того, чтобы подвезти продукты. Но продукты привезли вчера – она слышала разговор двух охранников за дверью – они как раз обменивались впечатлениями от свежего пива. Значит, это приехал хозяин? Шрам… Уж не его ли поминал Владислав в том телефонном разговоре?

Светлана прилегав на кровать и закрыла глаза.

Шрам был весел. Валерка-Хобот сразу понял, что у босса сегодня красный день календаря. Шрам, не глядя, скинул черный плащ. Валерка подхватил его и повесил на крючок. Шрам быстрым шагом прошел в гостиную…

– Ну что тут у нас творится – все тихо? – спросил он у Валерки.

– Да что тут может случиться? Тишь да гладь – божья благодать.

– Это хорошо. Где остальные? – Валерка нахмурился, изображая усиленную работу мозгов.

– Боров спит после ночного дежурства. Леха с Сашкой во дворе, Митяй у ворот. Ты ж его видел, он тебе шлагбаум подымал.

– Ясно. Пойди всех собери. Разговор есть. Скоро, думаю, сниматься отсюда будем. – Валерка глупо улыбнулся.

– Совсем, что ль? Заложников сдавать будешь? – Губы Шрама разъехались в ухмылке.

– Сдавать ты будешь бутылки из-под пива. Заложников отпускают.

– Е-мое! Бабки, что ль, передали? – воскликнул Валерка.

Шрам только хмыкнул. Его бойцы знали, что молодая женщина с ребенком, которая содержалась на этой даче уже почти полгода, – это жена одного мурманского барыги, задолжавшего питерским крупную сумму, вот Шрам до возврата долга и взял его бабу с пацаном. О том, что «жену мурманского барыги» тайно переправили сюда аж из Западного полушария, никто из приближенных Шрама даже не догадывался.

– Передали, передали, – ответил Шрам самодовольно. – Сам приехал, в зубах принес. – Он помолчал. – Так что сегодня гульнем слегка, отметим событие. Собирай народ. Я кое-чего привез с собой. Столик накроем. И… – он бросил взгляд на большой, красного кирпича камин. – Огонь, что ли, разведи. Веселее будет.

Шрам пошел по коридору к комнате, где содержались его заложники. Он долго обдумывал, что сказать Варяговой бабе, но так ничего определенного и не придумал. Неужели прямо так взять и брякнуть новость? Или подготовить ее? Он вернулся в прихожую, вытащил из кармана плаща сложенную газету, развернул. Это был вчерашний номер «Московского комсомольца».

По верху первой полосы бежали жирные черные буквы: «УБИТ БАНДИТСКИЙ КАЗНАЧЕЙ». В центре полосы красовался портрет Варяга. Под портретом была подверстана статья в две колонки. Шрам остановился и уже в пятый, наверное, раз за день прочитал:

«По сообщению нашего источника в МВД, на прошлой неделе убит крупный криминальный авторитет по кличке Варяг. Варяг скрывался под личиной „российского бизнесмена“ Владислава Игнатова. Некоторое время проживал в США. Вернувшись в Россию в конце прошлого года, он попытался скрыться, во время побега из аэропорта „Шереметьево“ убил двух милиционеров. Зимой этого года был осужден и отбывал наказание в колонии строгого режима. Во время вспыхнувшего в колонии бунта он был застрелен шальной пулей. Возможно, Варяг пал жертвой от рук своих же „братанов“. Дело в том, что, по некоторым данным, в течение последних лет Варяг являлся „смотрящим“ по России. На бандитской фене это означает, что он контролировал воровскую казну, так называемый „общак“, куда стекались грязные деньги со всех концов страны. Смерть Варяга неизбежно приведет к новому переделу власти в криминальной России…»

Шрам опустил газету. Ему не понравился намек на то, что Варяга пристрелили свои же. Эта версийка, подброшенная, ясное дело, ментурой, осложняла его положение. Теперь его конкуренты могут развить эту версийку, нагромоздить горы домыслов и – обвинить его чуть ли не в организации убийства Варяга. И самое неприятное то, что народу известно: на самом деле Варяг не уезжал на Урал, а что взяли его здесь, в Питере, у Шрама под носом.

Он остановился перед дверью и отодвинул стальной засов. Открыл дверь, вошел. Женщина резко поднялась с кровати.

– Что? – спросила срывающимся голосом Светлана. Ей было ясно, что человек со шрамом сам пришел к ней неспроста.

– Вот, принес свежую газетку, – процедил Шрам. – Почитай последние новости.

С этими словами он протянул Светлане помятый «МК». Она взяла газету, не отводя глаз от Шрама. Потом медленно перевела взгляд на страницу. Перед ней заплясали черные буквы: «УБИТ». Взгляд скользнул вниз, на фотографию. Она приглушенно охнула, горло сдавило рыдание. Лицо Владислава. Но почему под его фотографией напечатаны такие странные слова: «воровская казна», «братаны», «общак»… Что это за бандитский жаргон? Какое отношение все это имеет к ее Владику? Владик – бандитский казначей? Что за чушь…

Она подняла полные слез глаза на вошедшего.

– Вы Шрам? – выдохнула она.

Мужчину перекосило. В глазах полыхнул злобный огонек.

– Я… – И он не нашелся, что ответить. Откуда эта сука его знает? Откуда? В голове у него вихрем понеслись мысли.

Значит, она его все-таки вычислила. Вычислила! Значит, теперь она его точно сдаст. Как пить дать. До этой самой секунды он еще не знал, что с ней делать. Даже подумывал отпустить ее на все четыре стороны – раз Варяга нет, на хрен она ему сдалась!

Но теперь ее придется убрать. И мальчишку тоже!…

– Это правда, что Владислав убит? – глядя прямо в глаза своему мучителю, спросила Светлана.

Шрам зачем-то потрогал побелевший след от ножа на щеке.

– Да. Его больше нет.

– Нас вы тоже убьете? – Она произнесла «тоже» с нажимом. Шрам вздрогнул. Он не мог смотреть этой бабе в глаза. Ему захотелось уйти.

Он развернулся и взялся рукой за дверной косяк.

– Там видно будет, – глухо сказал Шрам, вышел, закрыл дверь и задвинул засов.

Светлана, как неживая, села на кровать.

Убит… Владислав Игнатов убит. Варяг. Бандитский казначей. Теперь многое прояснялось. Все то страшное, что случилось с ним. И с ними. Какие ужасные слова. Но разве это так уже неожиданно – то, что она прочитала о нем в газете? То, что она узнала про Владислава? Нет. Ведь она же догадывалась. Давно догадывалась. Только гнала от себя эти мысли. Обманывала себя, старалась не думать, не задумываться. Неужели ей было непонятно, откуда у Владика так много денег и кто эти люди, которые ему звонили, приезжали, что-то привозили, тихо переговаривались на кухне за закрытыми дверями? Он не хотел посвящать ее в свои дела – не потому, что не доверял ей, а потому, что опасался за нее, за сына. Он берег их. Боже, как страшно. Страшно не то, что она наконец узнала о нем правду. Страшно то, что его больше нет. Что он убит. В каком-то далеком лагере. И никто теперь их не защитит. И не спасет.

Все кончено.

ЧАСТЬ II

ГЛАВА 10

Влажная духота и запах сырой земли. Страшно хотелось пить. Он полз уже минут двадцать, а то и все тридцать. Значит, полпути уже пройдено. Подземный лаз, прорытый Бог знает когда десятками заключенных, тянулся внутри невысокой сопки, за которой вряд ли кто додумается искать второй выход. Лаз вел прямо, никуда не сворачивая, не петляя, только вперед, словно неизвестные землекопы в своем стремлении к свободе руководствовались четким архитектурным планом. Но никакого особого плана у них не было – кроме горячего азарта подложить свинью всему вертухайскому племени и главному вертухаю – подполковнику Беспалому. Зеки рыли этот тайный «метрополитен» на волю, даже не мечтая когда-нибудь им воспользоваться. Потому что прогрызть в плотном, глинистом, а порой каменистом грунте туннель сквозь горку от начала до конца за время своей отсидки не хватило бы сил никому из бритоголовых землекопов. Бригады строителей «метро» приходили и уходили, повинуясь прихотливой воле матушки-судьбы да неумолимому расписанию зековских этапов. Те же, кому посчастливилось вынимать последние пуды грунта и выползти наконец-то на белый свет в лесу, за сопкой, примерно в километре от внешнего ограждения зоны, лишь несколько минут вдыхали горько-пьянящий воздух воли и снова ныряли в черный провал длинного лаза, чтобы втихаря, через незаметную дверцу в котельной зековского клуба вернуться обратно…

Он включил черный миниатюрный китайский фонарик, изготовленный в виде авторучки, и осветил его тусклым лучом стены и потолок лаза. Этот фонарик дал ему напоследок Мулла, чтобы «не заснул». Ему надо было торопиться. Далеко за спиной затих гомон забузившей зоны, и скоро в его подземный склеп не долетал уже ни единый звук – воцарилась кромешная тишина.

Он вспомнил, что говорил ему на прощание Мулла. Старик здорово все продумал, все подготовил. Его, Варяга, одежду дали Сашке Клину – высокому белобрысому здоровяку, внешне очень похожему на него, а ему самому Мулла велел надеть какую-то застиранную поддевку, полотняные штаны и полотняную же куртку. Одежда была не лагерная, так что случайный встречный не смог бы догадаться, что за гость разгуливает по лесу спозаранку.

– Хоть и июнь на носу, – приговаривал старик, – в «метро» зябко будет, а ползти тебе под землей с километр придется – это выходит не меньше часа, а то и поболее. Так что насморк схватить можешь за милую душу…

– Так ты, Мулла, думаешь, что никто не заметит моего ухода? – спросил он еще раз.

– Да что ты, Владислав, кто же заметит, когда я тут такой маскарад нагородил. Сашка в твоей одежонке будет маячить у них перед глазами, он же вылитый ты, особенно сейчас, когда бритый. К тому же пойдешь в бега ночью – разве его разглядишь в темноте. К тому же о «метро» нашем знают-то всего человек десять.

– А стукач местный, прихвостень Беспалого… Щеголь… он не в курсе? – Мулла задумался.

– Если даже и в курсе – то что он может сделать? Сейчас, когда зона вся закипела, его и след простыл. По всему лагерю мои ребята его искали, с ног сбились – пропал, как сквозь землю провалился. Может, у Беспалого в кабинете отсиживается – тогда он нам не страшен.

Варяг должен был исчезнуть в самый разгар перестрелки, когда заваруха достигнет наивысшего накала и даже сторожевые псы в страхе забьются под заборы. План был следующий: Варягу предстояло незаметно добраться до входа в «метро» и сгинуть в темноте, словно булыжник в омуте. А там, пробравшись через подземный ход, лесом уйти как можно дальше от зоны на север. Когда же вертухаи опомнятся, его и след простынет…

…Варяг остановился передохнуть. Он лег плашмя и ткнулся лицом во влажную землю, вдыхая ее тяжелый аромат. Сколько он уже прополз? Варяг снова включил фонарик и осветил циферблат часов. Половина первого ночи… Американцы говорят: половина первого утра. Да, Америка…

Перед глазами замелькали отрывочные картины его американского житья-бытья. Кажется, так давно это было, сколько всего случилось с ним после, сколько пришлось пережить, перетерпеть. Куда-то на дальний план в памяти отошли все те счастливые солнечные дни, когда мчался он в своем серебристом «понтиаке» по выбеленному калифорнийским солнцем шоссе к своему уютному дому у моря.

Варяг мотнул головой и вздохнул, отгоняя обманчивый морок. Нет, сейчас надо думать о другом. Надо ползти не останавливаясь. Позади осталась «сучья» зона, и похабные рожи лагерных сук, и хитрая гнида подполковник Беспалый, и вонючая лагерная баланда, и изнуряющие уколы в вену, после которых его охватывало мучительное, тяжкое забытье… Что за дрянь ему кололи? Пентотал? Или другую какую наркоту? И зачем? На что надеялся подполковник Беспалый, травя его жуткими препаратами? Зачем ему это нужно? Неужели начальник и впрямь рассчитывал, что он, Варяг, смотрящий по России, выболтает ему какую тайну? Может, хотели сломать и выведать, где хранятся деньги из общака. Но такого никогда не будет, чтобы поганый мент наложил свою грязную лапу на общие бабки правильных людей. Ясно одно: каким-то очень серьезным людям он нужен живым.

Его побег станет для них страшным ударом и создаст массу проблем. Но самой главной проблемой для них будет его появление на воле: всем гадам придется ответить по полной программе, он их всех раскопает и поставит раком, кровью будут харкать и за убитых его подельников, и за наставника его, Нестеренко Егора Сергеевича, и за смерть близких, и за его унижения. Варяг встряхнулся и, сжав зубы, снова минут десять полз не останавливаясь. С зоны он дернул как раз в тот самый момент, когда на баррикадах началась перестрелка. Задами административных построек, вдоль столовой он добежал до клуба, нашел железную дверь в котельную, отпер ее припасенным ключом и спустился в подвал. Там в темном коридоре он нащупал деревянную дверку с проржавевшим на вид замком, за которой и начинался длинный черный лаз «метрополитена»…

Варяг вспомнил, как в самую последнюю минуту, уже собравшись бежать к клубу, из своего укрытия он внимательно осмотрел сооруженную зеками баррикаду, где совсем еще недавно в лучах прожекторов маячил Сашка Клин в его, Варяга, тюремной робе. Что-то с ним случилось подумал тогда Варяг, куда это он вдруг задевался?

Варяг полз в кромешной темноте все дальше и дальше, упираясь коленями и локтями в твердую сырую землю. Куртка постепенно намокала, на локтях и коленях налипли влажные комья земли. Туннель был совсем узкий. Стоя на четвереньках, низко нагнув голову, он спиной ощущал твердый влажный «потолок». Лишь бы этот чертов туннель не сужался, а то придется ползти вообще на животе, как червяку… Страшно подумать, какого труда зекам стоило выносить отсюда землю – на себе ведь носили, в корзинах, ведрах, а то, поди, и прямо в телогрейках… Знали бы несчастные, ради кого они трудились. Вот ведь как оно вышло.

Ему вдруг вспомнился Егор Сергеевич. Как случайно из телевизионного репортажа он узнал о его нелепой гибели в авиационной катастрофе. Потом смерть Ангела, Вики, Графа. Теперь-то ему было ясно, кто стоял за всеми этими смертями. Теперь-то он знал, кто сдал его и погубил всех его самых верных, самых близких, самых любимых людей. И это тот человек, которого он, Варяг, поставил на Питер смотрящим. Как же они могли так ошибиться с Трубачом?! Шрам – не прост. И ведь Светлану с сыном этот гад похитил. Его дрожь пробрала от одной только мысли, что жена и сын, возможно, давно уже мертвы и закопаны где-нибудь в глухом лесу близ Финского залива или по известной привычке питерских беспредельщиков закатаны в асфальт где-то на территории новенького коттеджного поселка, выстроенного на бывшем картофельном поле вблизи северной столицы. Только бы вылезти отсюда, вырваться на свободу из этого гибельного черного лаза, только бы выжить. «Доберусь до Питера – а там уж Шрама из-под земли достану, голыми руками на куски рвать буду…»

Ему приходилось убивать в жизни – но никогда он, Варяг, никому не стрелял в спину, не бил лежачего, не совал перо исподтишка. Варяг не любил крови. Если ему и приходилось убивать, то только лишь защищаясь, спасая свою жизнь или жизнь своих товарищей. Но теперь, думая о Шраме, он ощутил, пожалуй, впервые в жизни страшную жажду мести и желание видеть мучительную смерть этого мерзкого ублюдка.

– Сукой буду, но ты у меня не проживешь и двух месяцев! – поклялся себе Варяг.

Эти страшные мысли придали ему сил. Он напряг мышцы и стал еще мощнее отталкиваться локтями и коленями от земли, подвигая вперед свое утомленное тело. Его организм еще не окреп после продолжительной тяжелой болезни, которую ему устроил Беспалый, посадив на уколы. Каждый следующий метр туннеля давался ему все с большим и большим трудом. Ему вспомнились слова Егора Сергеевича о смерти и об убийстве. Они как-то раз толковали с ним об этом для них обоих отнюдь не отвлеченном предмете.

Владислав хорошо запомнил, как они сидели на лавочке в Александровском саду около Кремля. У них зашел разговор об убийстве ростовского «папы», потрясшем тогда всю Россию. Хозяина крупнейшего бизнеса на юге России настигла пуля наемного убийцы, когда он выходил из центральной городской бани, где по пятницам любил попариться с друзьями. Варяг горячился и намеревался спланировать операцию по поимке и наказанию заказчика. Егор Сергеевич качал головой и пытался его отговорить.