скачать книгу бесплатно
– Знаю. Снимать фильм должен был мой отец, что для него было бы новым рождением. Как человека, так и режиссера. Более того, уже начались съемки. Они и сейчас продолжаются, но могут прекратиться, если отца арестуют.
– Ну, пока арестовывать его не за что, – сдержанно заметил я. – Подозрение еще не есть обвинение.
– Когда его арестуют и предъявят обвинение, будет уже поздно, – заметила Ирина. – А потом, это все же мой отец… – Она немного помолчала. – Поможешь?
– Я уже сказал, что да, – ответил я.
После чего последовали затяжные объятия и очень-очень сладкий поцелуй в губы. Такой сладкий, что у меня поплыло в глазах, помутилось в голове, и я едва не забылся, что мы не у меня дома, а в кабинете корреспондентов телекомпании «Авокадо».
– А теперь рассказывай, что ты знаешь по этому делу, – сказал я, когда наши уста разъединились. – Рассказывай все, не упуская никаких мелочей.
Ирина сказала «ага» и принялась энергично рассказывать. Оказалось, что после развода матери с отцом Ирина с отцом «развелась», в общем-то, не окончательно. То есть они виделись, подолгу общались, когда Пиктиримов бывал трезвым, куда-то вместе ходили. Нечасто, конечно, но такое, как выяснилось, бывало. И мать Ирины, похоже, об этом ничего не знала. Так что связи с отцом дочь не потеряла и была более-менее в курсе его непутевой жизни, которая с весны этого года стала вдруг налаживаться, поскольку Альберт Андреевич получил возможность, предоставленную его другом продюсером Марком Лисянским, снять фильм. Правда, у Лисянского было одно условие: Пиктиримов должен, нет, просто обязан был пригласить на главную роль Наталью Валерьевну Аленину. Ту самую Аленину, что сыграла Настьку в культовом фильме Семена Кучеренко «Проселок» и проститутку Аню в нашумевшем фильме-драме Юрия Холодова «Точка». Кстати, Аленина получила на международном кинофестивале в Чикаго премию «Сильвер Хьюго» за лучшую женскую роль именно за роль в фильме «Точка».
Во второй половине девяностых Наталья Аленина вообще была звездой российского экрана: совсем еще молодая, недавняя выпускница «Щуки», она усиленно снималась в различных фильмах и многих сериалах, причем нередко в главных ролях. А потом родила дочь Машу и куда-то пропала. Ходили слухи, что она вышла замуж то ли за шведа, то ли за датчанина с большим кошельком и эмигрировала с ребенком соответственно то ли в Швецию, то ли в Данию. Впрочем, говорили всякое, причем самое противоречивое, а правда – она одна. И какая это была правда – пес ее знает! Так или иначе, но Аленина в две тысячи двенадцатом году вернулась в Россию, где ее, как выяснилось, напрочь забыли, что обычно и случается с актерами, долго не появляющимися на экране.
Вернулась она с повзрослевшей дочерью Машей, которой было уже шестнадцать лет. С год Аленина помыкалась по разным кинокомпаниям и студиям, снялась в каком-то рекламном ролике и единственном эпизоде в одном из бесконечных сериалов, на чем дело и закончилось. Эффектного возвращения (на что она так рассчитывала, да и вообще возвращения, как такового) в любимую профессию не получилось. А этой зимой Наталья Валерьевна Аленина сдружилась с продюсером Марком Лисянским, причем он ушел от своей молодой гражданской жены к ней, что в нынешнее время случается нечасто; чаще происходит все-таки наоборот: мужчины уходят из семьи к более молоденьким женщинам. Вот, стало быть, что послужило объяснением причины непременного условия Марка Лисянского, выставленного Альберту Пиктиримову, чтобы он непременно снимал в главной роли Наталью Аленину. Сценарий, говорят, был очень содержательный и умный, хотя на подобную тему в разных ее интерпретациях вышла уже парочка довольно успешных фильмов. Вернее, сериалов.
Альберт Андреевич нетерпеливо бил копытом и готовился выдать в свет шедевр, о котором заговорила бы вся Москва и, чем черт не шутит, возможно, даже фестивальная избалованная эпохальными картинами Европа, что было бы его триумфальным возвращением в мир большого кино. Таким же триумфальным стало бы и возвращение на экраны страны актрисы Натальи Валерьевны Алениной…
– А сколько денег вложил в фильм Лисянский? – невинно спросил я свою очаровательную рассказчицу.
– Девяносто миллионов, – ответила не моргнув глазом Ирина.
– Он уже их вложил? – спросил я, едва не икнув.
– Да, ведь съемки фильма начались, – ответила Ирина.
– А девяносто миллионов – это для фильма много или мало? – поинтересовался я.
– Это средне, – немного подумав, ответила Ирина.
– Хорошо, продолжай, я весь внимание, – сказал я.
Ирина снова сказала свое очаровательное «ага» и продолжила…
После майских праздников Пиктиримов приступил к съемкам картины. Оператором-постановщиком Альберт Андреевич взял Михаила Кичманюка – одного из лучших на данный момент в России операторов. Роли второго плана согласились сыграть Кирилл Плетнев, Александр Самойленко, Вячеслав Разбегаев, Анна Тараторкина и Маша Аленина. Маша должна была сыграть небольшую роль дочери-подростка главной героини. Словом, учитывая наличие толкового сценария, отличного оператора и замечательных актеров, фильм и правда должен был получиться успешным.
Шесть дней назад, утром, когда мы со следователем по особо важным делам Владимиром Коробовым только собирались ехать в Рузу, дабы сдвинуть с мертвой точки забуксовавшее было расследование «Кулинарного дела», на задворках модного ресторана «Ерема», славившегося русской кухней и еще тем, что чуть более недели назад был отравлен ядом рицином его шеф-повар Владимир Голубев, принимающий участие в этом злосчастном конкурсе «Повар 2013», было найдено тело Марка Лисянского. Мертвый продюсер лежал, точнее, полусидел меж двумя мусорными баками, вытянув вперед ноги и склонив голову набок. Вся его грудь была залита загустевшей кровью.
Обнаружила тело Марка Лисянского некая старушка по имени Милица Степановна Заслонова, бывшая прессовщица машиностроительного завода «Красная Пресня», которая зашла поутру позавтракать ресторанными объедками из баков, поскольку ее пенсии едва хватало на оплату квартиры и коммунальных услуг. По ее показаниям (а про них было каким-то образом известно Альберту Андреевичу, и он рассказал о них Ирине), она-де завсегда приходила завтракать к ресторану «Ерема», поскольку «там очень вкусно готовят». Вот и в тот раз раненько утречком, пока до баков не добрались местные бомжи, она отправилась лакомиться ресторанными объедками. Подошла к бакам, глядь – меж баков человек сидит смирненько, ноги вытянул, голову набок свесил. Милица Степановна вначале подумала, что это пьяный отсыпается, и стала собирать из бака разные сдобы. А когда, найдя едва надкусанный расстегай с семгой и принявшись жевать его беззубым ртом, она перешла к другому баку, тут-то и увидела, что у «пьяного» белая рубашка и пиджак в крови.
Старушка робко подошла к телу и легонько ткнула его носком ботика. Тело никак не отреагировало. Тогда Милица Степановна наклонилась, заглянула в лицо «пьяного» и отскочила для своего возраста весьма прытко. А случилось это потому, что она увидела бледное лицо, налившиеся синевой губы и открытые, немного удивленные глаза мертвеца. Что это труп, у старушки уже не осталось сомнений, и она, поспешно доев расстегай, отправилась в ближайший пункт полиции, дабы сообщить о столь страшной находке.
Прибыла полиция, старушку по всем правилам допросили, потом составили акт обнаружения тела, а врач-эксперт констатировал насильственную смерть от трех огнестрельных ранений, одно из которых было несовместимо с жизнью. Стреляли, по результатам первоначального осмотра, из пистолета Макарова между одиннадцатью вечера и двумя часами ночи.
Завели уголовное дело, отметающее убийство с целью грабежа и классифицированное как бытовое, поскольку во внутреннем кармане пиджака Лисянского была обнаружена крупная наличность: шесть тысяч евро и пятьдесят пять тысяч рублей пятитысячными купюрами. Кроме того, на руке продюсера продолжали тикать швейцарские часы марки «Маурис Лакруа» с черным ремешком из крокодиловой кожи. Такие часы стоили около полумиллиона рублей. Чуть позже выяснилось, что прошлым вечером в ресторане «Ерема» продюсер Марк Лисянский был не один а… с режиссером Альбертом Пиктиримовым. Они пришли в ресторан в одиннадцатом часу вечера, ужинали в нем, долго о чем-то беседовали и покинули заведение в половине первого ночи. Сократилось и время убийства Лисянского, которое произошло между половиной первого и двумя часами ночи.
– А как узнали, что Лисянский и Пиктиримов ужинали в ночь убийства продюсера вместе? Кто это сказал? – спросил я Ирину, как только выдалась в ее рассказе крохотная пауза.
– Это сказал отец, – ответила Ирина, – когда следователь пришел к нему на съемочную площадку для дознания.
– Значит, твоего отца уже допрашивали, – скорее констатировал, нежели спросил я.
– Да… дважды, – признала Ирина.
– Почему дважды? – спросил я. – Сменились следователи?
– Нет, – получил я ответ.
– А что тогда? – посмотрел я на Ирину.
– Когда отца допрашивали первый раз, то он сказал, что они с Лисянским прекрасно провели время в ресторане, много говорили о фильме, о начавшихся съемках и сценарии. А потом, – Ирина запнулась, – отец сказал следователю, что ушел, потому что ему нужно было рано вставать на съемки. Еще его спрашивали, почему продюсер Лисянский выбрал его режиссером на свой фильм, на что отец ответил, что они друзья и еще что Лисянский хорошо знал потенциал отца и доверял его чутью и таланту. На вопрос, ладил ли он с Марком Лисянским, отец ответил, что дай бог всем так ладить, как ладили они…
– Но это оказалось неправдой, – догадался я. – Поэтому и состоялся второй допрос. После чего твой отец и попал под подозрение в совершении убийства как человек, уже один раз солгавший и пытающийся увести следствие на ложный путь, так? – посмотрел я на Ирину.
– В общем, так, – подтвердила она мою догадку. – Следователь опросил официанта, обслуживающего их столик, и тот уверял, что отец и Лисянский очень сильно ругались, а швейцар на входе дал показания, будто бы отец не покидал ресторан один, раньше Лисянского, и что вышли он и Лисянский вместе. После чего, по словам отца, они разошлись в разные стороны, но следователь ему уже не поверил. И взял у него подписку о невыезде.
– А следак спрашивал твоего отца, не поджидал ли кто Пиктиримова у ресторана? – задал я вопрос.
– Спрашивал, – кивнула Ирина.
– И что? – посмотрел я на нее.
– Отец ответил, что он не заметил, чтоб Лисянского кто-нибудь поджидал, поскольку, повздорив, они тотчас разошлись, даже не попрощавшись, – ответила Ирина.
– А какова была причина их ссоры? – спросил я. – Твоего отца об этом спрашивали?
– Конечно, – ответила Ирина. – Лисянский хотел изменить сценарий, а отец был против этого. Съемки уже начались, актеры подобраны, о каком изменении сценария могла идти речь?
– А что, разве так не бывает, что сценарий меняется прямо по ходу съемок? – удивился я. – По-моему, такое случается сплошь и рядом. Порой, когда я смотрю фильм, мне кажется, что режиссеры вообще создают их без сценария.
– Сценарий был, причем очень сильный, – сказала Ирина, немного подумав. – Просто отличный сценарий! Так говорил отец. Изменить его означало, по его мнению, сделать только хуже.
– Ясно, – констатировал я. Потом немного помолчал и сказал, точнее, просто высказал мысль вслух: – Выходит, режиссер Пиктиримов был последним, кто видел продюсера Лисянского живым…
– Выходит, он, – была вынуждена согласиться Ирина. – Но это… не так. Ведь последним Лисянского видел именно тот человек, который его и убил. А отец не убивал.
– Скажи, а у отца был пистолет? – спросил я.
– Следователь тоже задавал ему такой вопрос, – холодно посмотрела на меня Ирина. – Так вот: не было у отца никакого пистолета. Он боялся любого оружия, даже простых перочинных ножей, и никогда не носил их с собой. Наверное, когда он впал в отчаяние и запил, боялся, что может покончить с собой. То есть придет вдруг такая мысль в пьяную голову, а тут под рукой пистолет. Ну и нажать на спусковой крючок труда не составит.
– Ясно, – посмотрел я на Ирину. – А у продюсера Марка Лисянского был пистолет? – так, на всякий случай спросил я.
– Я не знаю, – сказала Ирина.
Я немного подумал, отметив для себя, что стоит узнать, имелся ли у Марка Лисянского пистолет, а потом сказал:
– Ну, в общем-то, твоему отцу особо ничего не угрожает. Ведь прямых улик против него нет, а есть улики только косвенные. То, что он поругался с Лисянским и вышли они из ресторана вместе, еще ни о чем не говорит. Плохо, конечно, что отец поначалу давал… неправдивые показания и тем самым навлек на себя некоторые подозрения следователя. Но это лишь подозрения, и не более того, ведь они ничем не подкреплены, – у меня получалось говорить бодро и даже убедительно, но на Ирину, как я видел, это не производило никакого впечатления. – Любой пронырливый адвокат на суде камня на камне не оставит от обвинений твоего отца в убийстве Марка Лисянского.
– О каком суде ты говоришь?! – Лицо Ирины даже потемнело, словно угодило в тень грозовой тучи. – Да и откуда ты можешь знать, что там у этих судей в головах?
– Уверяю тебя, любой толковый адвокат… – начал было я, но Ирина не дала мне договорить:
– Никакого суда не должно быть! Отец не убивал, и его не за что судить. – Она опять окатила меня холодным взглядом и добавила: – Сколько времени может пройти до суда? Месяц, два, полгода?
– И полгода может быть, – неохотно согласился я.
– Ну вот, – быстро сказала. Ирина. – Если никого больше не найдут, я имею в виду настоящего убийцу, то подписку о невыезде аннулируют, и отца арестуют. И он до суда будет сидеть в следственном изоляторе с настоящими преступниками. Месяц, два, а может, и полгода. Так ведь?
– Но ведь…
Она снова не дала мне договорить:
– Дело даже не в суде, на котором его, может быть, оправдают. Или его отпустят из зала суда за недоказанностью и отсутствием улик. И не в пятне, что останется в биографии моего отца на всю жизнь. Дело в другом, – тут она посмотрела на меня так, что я невольно поежился, как если бы опасался услышать нечто страшное, – что ни о каком возвращении отца в мир кино уже не может быть и речи. И все пойдет по-старому: затяжные пьянки, горькое отчаяние и в конечном итоге – смерть раньше срока. И кончит он так же нелепо и страшно, как закончил актер Игорь Санин. Или, что еще хуже, где-нибудь под забором, где его забьют до смерти обкуренные подростки…
Ирина неожиданно замолчала и закрыла лицо руками. Вот уж никак не думал, что она так любит отца и переживает за него, видясь с ним всего-то три-четыре раза в год, а то и того меньше. А может, это я не прав, думая про Ирину, что она такая твердокаменная и не способна на сочувствие и сопереживание? А на самом деле Ирина обычная простая девчонка, жалостливая и принимающая все близко к сердцу, какими и должны быть русские женщины. Просто она это умело прячет, не хочет выставлять напоказ. Вот и передо мной она открылась такой впервые… Весьма неожиданная сторона ее характера!
Мне почему-то захотелось погладить ее по голове. Как котенка: маленького, доверчивого и абсолютно беззащитного. И я погладил Ирину по голове. Этот простой жест, безобидный и, наверное, слишком обыкновенный для изъявления чувств, был воспринят ею неожиданно благодарно. Она подняла на меня повлажневшие глаза и улыбнулась.
– Все будет хорошо, – сказал я, не найдя ничего более убедительного.
– Да? – доверчиво спросила она.
– Конечно, – ответил я.
Глава 2. Первый допрос, или Почему продюсер Лисянский передумал
Режиссера Альберта Андреевича Пиктиримова – а с ним я решил поговорить первым (пока не отменили подписку о невыезде и не посадили в следственный изолятор) – мы нашли на съемочной площадке. Ирина, конечно, была рядом со мной. Ей не терпелось как можно быстрее заняться выручкой отца, а кроме того, в ее обществе было легче проникнуть на съемочную площадку: как-никак она – дочь режиссера!
Потоптавшись, я стал внимательно наблюдать за съемочным процессом.
Ах, как же хороша Аленина! Наталья Валерьевна была из категории тех женщин, которые с возрастом приобретают некую магию притяжения, против которой мужчины просто не могут устоять. Не устоял, видимо, супротив ее чар и покойный Марк Лисянский, оставив ради Алениной молодую гражданскую жену, с которой прожил неполных два года.
Эпизод, который снимался прямо на улице, рассказывал о встрече главной героини, недавно вышедшей из тюрьмы, со своим бывшим мужем, которого играл Александр Самойленко. По сценарию именно благодаря его «стараниям» потеряла свой бизнес и угодила за решетку героиня Натальи Алениной. Она, по ходу сюжета, пока еще не знает об этом, но уже кое о чем догадывается…
– Камера. Мотор, – услышал я бодрый командный голос и посмотрел в сторону говорящего. Обладателем зычного голоса оказался худощавый человек сорока с небольшим лет в какой-то кургузой затертой курточке без рукавов и серой кепке, надвинутой на самые брови. Из-под козырька торчал большой нос, и он вместе с кургузой курточкой и длинной шеей невольно напомнил мне образ Буратино. Правда, вместо «Азбуки» под мышкой у нашего Буратино была кожаная коричневая папка. Наверное, там лежал сценарий фильма. А в другой руке он держал мегафон. Это и был режиссер Альберт Андреевич Пиктиримов.
После команды режиссера на улице появилась Аленина. Актриса была в простеньком цветастом платьице, делающем ее молодой и близкой зрителю. Героиня Алениной посмотрела на вывеску продуктового магазина на противоположной стороне улицы, нервно сглотнула слюну (очевидно, она была сильно голодна) и сунула руку в кармашек платья. Достав несколько смятых бумажек и быстро пересчитав их, она хотела было перейти улицу, но в это самое время из магазина вышел с полным пакетом покупок герой, которого играл Самойленко. Он постоял немного возле входа, потом неторопливо закурил, очевидно, кого-то поджидая.
Аленина остановилась, глядя во все глаза на героя Самойленко. Вот она сделала шаг, еще один, столь же нерешительный…
– Стоп! – вдруг сказал в «матюгальник» Пиктиримов. – Наташа, подойди, пожалуйста.
Аленина подошла к Альберту Андреевичу.
– Наташа… Ты несколько часов назад приехала в родной город. У тебя ничего нет, кроме нескольких десятков рублей, это надо понимать… – начал ей говорить Пиктиримов.
– Мне это знакомо, – неожиданно возразила актриса.
Режиссер лишь сдержанно кивнул:
– Ты голодна, хочешь зайти в магазин и купить булку и тут ты видишь своего бывшего мужа. Радость! Вот то, что поначалу должно отразиться в твоих глазах. Но всего лишь на секунду – нет, на долю секунды! Это должна быть вспышка. Если бы ты была прежней, ты бы тотчас бросилась к нему, кинулась на грудь вся в слезах. Но ты была в таком месте, которое научило тебя притуплять эмоции и контролировать их. Потому что за ними могут быть последствия. Ты разучилась доверять людям и научилась в них сомневаться. Кроме того, внутри тебя зреет мысль, что именно твой муж виноват в том плохом, что с тобой произошло за последнее время. И эта вспышка радости в глазах при виде мужа проходит, уступая место холодности и раздумью, смешанному с расчетом… Понимаешь меня?
– Кажется, понимаю, – охотно откликнулась Аленина.
– Тогда этот эпизод снимаем еще раз.
Аленина вернулась на свое место.
– Камера. Мотор, – сказал в «матюгальник» Пиктиримов.
Аленина вновь пошла по улице. Вот она замечает вывеску магазина, сглатывает слюну, подсчитывает деньги. И видит выходящего из магазина лощеного мужчину, своего бывшего мужа. Взгляд ее вспыхивает невольной радостью и надеждой, но мгновенно тухнет. Подавшееся было вперед тело застывает, взгляд героини становится холодным и острым, и она проходит мимо магазина, краем глаза обратив внимание на вышедшую из магазина свою бывшую лучшую подругу, которую и поджидал герой актера Самойленко. Героиня Алениной понимает, что эти двое и есть истинные разрушители ее судьбы, но внешне это никак не проявляется, и только на миг, опять на миг, в ее взгляде зритель видит боль и отчаяние.
Героиня Алениной проходит мимо магазина, Самойленко с новой супругой садятся в дорогой автомобиль и уезжают. А Аленина идет спокойно, и хотя идти ей некуда, зрителю видно, что путь ею уже выбран. Это путь мести и восстановления справедливости…
– Стоп. Снято, – прозвучал голос Пиктиримова.
Этот эпизод был сыгран Алениной гениально. Все участники съемочного процесса это прекрасно осознавали, и тишина, которая несколько мгновений стояла на съемочной площадке, была этому свидетельством. А потом раздались неожиданные и громкие аплодисменты, как если бы действо происходило где-то на премьере столичного театра.
– Молодец, Наташа, – удовлетворенно констатировал Пиктиримов и жадно закурил.
– Идем, – непринужденно сказала мне Ирина, и мы подошли к Альберту Андреевичу. – Привет, – эти ее слова были уже обращены к отцу.
– Привет, – просто ответил Пиктиримов.
– Вот тот человек, о котором я тебе говорила, – Ирина кивнула в мою сторону. – Познакомься, Русаков Аристарх Африканович…
– Как? – удивленно вскинул голову Пиктиримов, – Аристарх, да еще Африканович?
– Именно так, – подтвердил я, – Африканыч. Поскольку моего отца звали Африкан.
– Занятно, – ответил Альберт Андреевич, весьма слабенько пожимая мою руку и разглядывая меня. – Никогда бы не подумал, что такое сочетание имени и отчества возможно. Значит, вы человек особенный. Таких людей видно даже по имени, а следовательно, вы были бы весьма полезны кинематографу. Да и фактура у вас подходящая… А вы, молодой человек, не хотели бы сняться у меня в эпизоде? – вдруг спросил он.
– Зачем? – Я удивленно посмотрел на Пиктиримова. – У вас не хватает актеров?
– Хватает, даже с избытком, – усмехнулся Альберт Андреевич и посмотрел на дочь: – А он у тебя… хорош. Самодостаточный господин. В наше время это уже редкость.
– Аристарх согласился тебе помочь, – нетерпеливо произнесла Ирина.
– А он может? – с сомнением спросил Пиктиримов, переведя на нее взгляд.
– Представь себе, – ответила она с некоторым вызовом. – И ты сейчас очень глупо себя ведешь, – добавила она с легким раздражением. – Это не ты снисходишь до разговора с Аристархом. Это он пошел тебе навстречу, согласившись помочь.
– Ну, хорошо, сдаюсь, – Альберт Андреевич как-то сразу сник, ореол значимости, что его окружал, мгновенно улетучился, и перед нами предстал просто худощавый человек в обыкновенной кепке, немного усталый, нервничающий, что он с невероятным трудом скрывал, и с большой опаской ожидающий неприятностей, которые вот-вот должны были обрушиться на его голову. Он медленно взял «матюгальник», медленно поднес его ко рту и весьма неуверенно сказал в него: – Перерыв сорок минут.
Мы прошли в походный режиссерский вагончик, довольно уютный, где человек творческий мог бы укрыться от посторонних глаз: выпить кофе, почитать сценарий, отдохнуть на коротком диванчике или провести индивидуальную беседу с актером, настраивая его на роль. Пиктиримов закрыл дверь, налил себе из термоса кофе, присел на диванчик, закурил, посидел так с минуту, отхлебывая кофе и сопровождая каждый его глоток глубокой затяжкой, после чего, очевидно, решившись, посмотрел на меня и твердо произнес:
– Я готов. Спрашивайте.
