
Полная версия:
21. Лучшее
Что мне делать, папочка???
***
Привет, папочка! Давно тебя не было слышно, да я и сама немного пропала. Как ты там?
Я все-таки решила пойти в десятый класс и побыть в школе еще два года. Во многом я это сделала назло матери и учителям. Мать выгоняла меня из дома, говорила, что мне пора учиться в колледже в другом городе или вообще идти работать, чтобы ее не бесить, не нагружать и не тратить ее деньги. Я сказала ей, что буду получать образование здесь и хочу поступить в универ, чтобы потом работать и зарабатывать хорошо. Она заткнулась, но потом намекнула, что не намерена содержать меня столько времени.
А учителя давно потеряли в меня веру, когда я постоянно гуляла и пропускала занятия. Они говорят, что я не сдам выпускные экзамены. Конечно, я ничего не понимаю теперь ни в физике, ни в химии, ни в геометрии, но я и не хочу этим заниматься в дальнейшем. Я пока вообще в раздумьях. Может быть, я хорошо сдам английский и поеду учиться за рубежом.
Я больше не вожусь с той компанией. Они совсем на голову больные. И я терпеть не могу видеть этого ублюдка Сашу. Он выпустился в прошлом году, и теперь хотя бы не мозолит глаза в школе. Правда, помогать школьной газете я все равно больше не хочу, хоть мне и предлагали этим заняться и надеялись на мои рисунки. Не хочу, чтобы мне что-либо напоминало о том козле и уроде.
У меня сейчас нет друзей. Совсем. С той компанией я не общаюсь, девчонки меня не принимают, а парни как-то странно смотрят и смеются. Мне кажется, что эта тварь разболтала о том, что я ему дала. И теперь все считают меня шлюхой. Но наверное боятся об этом говорить мне в лицо. Правда, пару раз ко мне подходили какие-то мудаки и предлагали переспать за деньги. Я думаю, в этом тоже виноват тот козел.
Лишь одна девчонка меня принимает. Она вроде как ботаничка. Узнала, что у меня проблемы с точными науками и предложила свою помощь. С ней тоже никто не общается. То есть ну хоть какое-то развлечение.
Кстати, я стала курить, тоже после той истории с Сашей. Я знаю, ты будешь ругаться, но от сигарет мне становится немного легче переносить проблемы в семье и в школе. Я поняла, что легкие гниют от курения далеко не сразу, а после многих лет стажа. Но я брошу до того момента. Обещаю тебе.
Не хотела тебе говорить, но я заметила, что мать частенько тусуется с каким-то непонятным мужиком. Он здоровый такой, с пузом, от него вечно несет перегаром и потом. Он иногда даже бывает у нас дома. Мать с ним пьет и черт его знает, может еще чем занимается. Мне кажется, тебе пора вмешаться.
Короче говоря, сейчас в моей жизни сложный такой период. У тебя тоже наверное были такие. Расскажи мне, как ты справлялся. Мне очень нужна твоя поддержка сейчас.
Поэтому приезжай скорее.
***
Привет, папочка! Как ты?
У меня дела идут все хуже и хуже. Я даже не знаю, с чего начать.
Мать окончательно спилась. Она каждый день бухает, то со своими подругами, то с этим жирным мужиком. Нажирается и дома, и в гостях. Этот жирный мужик по нескольку дней живет у нас и ночами её потрахивает, я хорошо слышу это из своей комнаты. Из-за того, что наша квартира превратилась в притон и бордель, мне совсем не хочется там появляться.
Я устроилась на работу. Официантом в кафе неподалеку. Днем я хожу в школу, а после нее иду в кафе. Заканчиваю работу к полуночи. У меня совсем нет времени на домашку, но зато я посещаю все уроки и целыми днями не вижу эту кодлу во главе с матерью.
Я получаю не так много, как хотелось бы, но этих денег мне хватает на жизнь, я даже откладываю на будущее. Мне кажется, скоро мать начнет распродавать вещи из дома, чтобы покупать бухло, потому что ее уволили с работы и она растратила уже все накопленные за долгие годы деньги. Ну или она попросту выгонит меня из дома. Свой заработок мне точно понадобится.
Я как-то не выдержала и напомнила матери о тебе, на что она мне грубо ответила и стала поносить тебя последними словами. Мне кажется, что она сходит с ума.
Скоро выпускные экзамены. Я не знаю, как с ними справлюсь. Я хочу поступить в университет в другой город, на бюджетную основу. Мне бы дали общежитие и стипендию. Я бы подрабатывала и училась. Но для всего этого нужны хорошие оценки и баллы.
Помнишь Пашу? У него родители постоянно в разъездах и командировках, и он в квартире живет один. Я хожу к нему, когда совершенно не хочется видеть мать и ее жирного ухажера. Когда я к нему прихожу, мы занимаемся с ним сексом. За это он разрешает мне у него ночевать. У нас что-то вроде отношений. Но он грубый и злой, потому я и с ним не могу долго находиться вместе.
Папочка, я очень устала! Честно говоря, мне очень хочется к тебе.
Ну или приезжай ты. Как можно скорее.
***
Папочка! Я так больше не могу!
Я сдала выпускные экзамены не очень хорошо и не смогла поступить на бюджет ни в один из вузов. А на контракт у меня нет денег, а мать распродала чуть ли не всю квартиру. Может, и квартиры уже нет, я не знаю. Я давно к ней не заходила и не хочу.
Я все так же работаю в кафе официантом. Наверное, я переведусь на полный день, потому что теперь никуда не иду учиться. Живу у Паши. Он всем своим видом показывает, что ему не очень хочется иметь со мной дело. Когда он злится на меня или когда выпивает, он меня бьет. Он бьет и тогда, когда меня трахает. Я знаю, что он меня держит у себя только из-за секса. Он уже говорил мне об этом. Он грозится когда-нибудь выгнать меня к чертям собачьим. А идти мне некуда. Поэтому приходится терпеть его побои и исполнять все его прихоти. Иначе я буду ночевать на улице. Заработанных денег мне даже на съем квартиры не хватит.
Чтобы успокоится, я выпиваю бутылку пива и курю сигареты. И рисую. Я бы хотела быть дизайнером или художником. Разрабатывать логотипы или что-то в таком духе. Но мне кажется, что я никому не нужна и никого не заинтересует моя работа.
Но сейчас мне не помогает ничего.
Папочка, я прошу тебя, я молю тебя, забери меня отсюда! Вытащи меня из того ада, в котором я оказалась!
Все эти годы ты был для меня единственной поддержкой. Лишь к тебе одному я всегда могла обратиться за помощью. Лишь тебе я могла поведать все свои тайны и поплакаться в жилетку. Я всегда тебя ждала. Я верила, что в самый трудный момент ты придешь за мной и протянешь мне свою сильную руку.
Я всегда тебя ждала. И я не виню тебя, что ты не приходил.
Знай, ты прекрасный человек. Я очень тебя люблю.
Ах, папочка, как же жаль, что ты умер восемнадцать лет назад.
10
Гадкий сон. Просто отвратительный. Лена умывается, расчесывает волосы и подходит к кровати своего четырехлетнего сына Володи:
– Вставай, малыш. Нам пора ехать.
Четыре утра. Володя одет в прекрасные черные брюки, белую рубашку и серую жилетку поверх нее.
– Ты готов, малыш?
Володя акцентированно кивает головой. Лена закидывает ему за спину крохотный рюкзачок. Мать и сын выходят за дверь своей квартиры, Лена ворочает ключом в замочной скважине. Они подходят к лифту и нажимают кнопку вызова. Двадцать второй этаж из двадцати восьми. Лифт лениво и с шумом спускается. Его серебристая дверь сдвигается вправо.
– Заходи, сынок.
Помимо Лены и Володи в лифте еще два человека, два мужчины: молодой парень с жиденькой бородкой, уставившийся в свой портативный компьютер, и лысоватый, с сединой, пенсионер в очках. Все они движутся вниз, на первый этаж.
Что, если мы – всего лишь мелкие частицы вещества? Что, если мы всего лишь крошечные кусочки атомов? Что, если мы на самом деле ничего не решаем, и наша жизнь – всего лишь работа на субъекты гораздо более крупные? Или всего лишь стадия химической реакции?
Лифт лениво и с шумом спускается. Табло над головами пассажиров честно отображает путь лифта: 15, 14, 13, 12, 11, 10, 9, 8. На восьмом лифт тормозит. Тормозит, но его серебристая дверь даже и не собирается отходить в сторону. Лифт встает замертво. Застревает. Свет дергается, грозясь окончательно погаснуть.
– Что происходит? – недоуменно спрашивает Лена у мужчин, пока Володя пялится во все глаза на перебои в работе ламп.
– Понятия не имею, – отвечает пенсионер.
– Может быть, розыгрыш. Пранк. Сейчас это популярно, – самоуверенно говорит юноша с жиденькой бородкой, не отрываясь от портативного технического устройства.
– В четыре утра? – задает резонный вопрос Лена.
– Для пущего страха, – невозмутимо защищает свою позицию парень.
Однако время идет, а ничего и никого в лифте не появляется.
– Ну и где же твои шутники? – интересуется пенсионер.
– Значит, мы просто застряли.
Лена тем временем нажимает кнопку вызова лифтера. Она пытается докричаться до работников службы. Никого нет. Никто не отвечает. Володя обхватил руку матери и прижался к ней всем телом. Ребенок начал пугаться, паниковать. Его лицо раскраснелось, из глаз сочатся слезы, но он держится, не ревет.
– Успокойся, успокойся, малыш, – шепотом говорит ему Лена. – Сейчас они проснутся, услышат нас и помогут нам спуститься. Они знают, что мы опаздываем, поэтому и они будут торопиться. Подожди, подожди.
Что, если мы являемся лишь винтиками в гигантском, невидимом нам механизме? Топливом для колоссальных машин? Пылинками в воздухе, фотонами света, которые разумно используются силами Вселенной?
Неизвестно, как долго четыре человека ожидали помощи. Время для узников лифта остановилось после того, как у молодого человека с жиденькой бородкой разрядился портативный компьютер. Юноша, конечно же, опубликовал пост в социальной сети о том, что он оказался заперт в лифте высотки по такому-то адресу, правда, ранним утром он не получил никакого отклика от своих подписчиков из виртуального мира. Часы пенсионера и телефон Лены также не подавали признаков жизни сразу же после случившейся аварии. На другом конце кнопки вызова работников-спасателей по-прежнему никто не отвечал. Володя, разнервничавшись, уснул на руках матери. Лампы, как и часами ранее, испускали свет с перерывами.
Лифт дернулся, пошевелился. Запертые в лифте люди, за исключением спящего Володи, воодушевились. Железная коробка с серебристой дверью лениво и с шумом поползла вверх, этаж за этажом.
– Нет, нам не нужно наверх, – пожаловался неизвестно кому лысоватый пенсионер.
Лена нажимает на кнопку первого этажа. Раз, другой, третий. Лифт не слушается и упрямо двигается вверх.
– Быть может, кто-то наверху его и вызвал, – спокойно сказал юноша.
Лифт набирает скорость. Он буквально летит по шахте и не думает останавливаться. Еще пару секунд – и коробка с четырьмя узниками на борту со всей силы бьется в потолок шахты. От ужасающего удара людей раскидало по полу.
– Что это за… черт подери его?!! – кричит пенсионер.
– Пранк? Розыгрыш? – глазки молодого человека панически бегают в подбровных отверстиях.
Володя проснулся. Он прижался к Лене, которая, из-за удара, чуть не потеряла сознание.
– Спокойнее, малыш. Лифт немного шалит, мы сейчас спустимся вниз.
Лена колотит по кнопкам панели. Она призывает лифт остановиться, открыть его серебристую дверь, доставить их на первый этаж. Лифт, кажется, послушался и, лениво и с шумом, поехал вниз по шахте.
Но вскоре вновь замер, примерно на полпути. И вновь поехал вверх. С чудовищной скоростью.
Что, если мы все заперты в крайне ограниченном пространстве? Как камешки в желудке коровы? Как кольца молекул нефтепродуктов в двигателе внутреннего сгорания?
Лифт, подобно поршню, взлетал вверх, бился в потолок и скатывался вниз. Частота цикла становилась все больше. Пассажиры болтались в лифте как частицы вещества в пробирке над огнем. Пассажиры ударялись головами, конечностями, ребрами и спинами в серебристые стены коробки. Тяжелее всего приходилось лысоватому, с сединой, пенсионеру, он задыхался; его очки перемололись в кашу, и мелкие кусочки стекла врезались в кожу четырех бедняг. Парень с жиденькой бородкой раздробил нос, его кровь запекалась на его губах и подбородке. Лена все-таки потеряла сознание, ее тело бросало из стороны в сторону, как мешок картошки. Володя кричал и плакал, крошечный рюкзак на его спине амортизировал его падения и взлеты.
Кровь. Слезы. Крики. Сдавленные стоны. Стальная неуправляемая коробка-убийца, взявшая курс на самоуничтожение.
Лифт вбивался в потолок шахты с такой скоростью, что стальная неуправляемая коробка-убийца начала плющиться, сжиматься, как алюминиевая банка из-под пива, на которую медленно наступали ногой. Перегрузка как при запуске шаттла. Бесчувственные тела узников лифта кидало с потолка на пол, как таблетки прыгают по коробочке, когда ее встряхиваешь.
Десятки ударов в потолок шахты. Раз за разом стальная коробка лифта сжималась и раскореживалась все больше, пока, наконец, не превратилась в нечто практически плоское, напоминавшее собой квадратную хоккейную шайбу. Лифт, точнее то, что от него осталось, последний раз впился в потолок – и с шумом полетел вниз, на дно шахты. Туда, куда стремились пассажиры изначально, – на первый этаж.
– Мама! Мама!
Володя, сжимая холодную руку Лены, ревел. Он не хотел верить в то, что мать не проснется, не отойдет от ударов. Он впервые столкнулся со смертью. Все пассажиры лифта, кроме Володи, умерли, не приходя в чувство.
Последнее, что видела Лена, – это серебристые стены лифта и гадкий, отвратительный сон, в котором страшное, неизвестное ей существо объясняло всю мелочность ее, как и, впрочем, всех остальных людей, существования.
Володя видел небольшое отверстие – стальные листы треснули, и через это отверстие просачивался свет. Володя пополз к нему, перелезая через трупы его товарищей по несчастью, минуя острые куски искореженного металла. Мальчик понял, что он может выбраться. Но он не хотел. Без мамы.
Он пытался тянуть ее за руку, по-прежнему пронзительно крича. Он понял, что уже ничем не сможет ей помочь.
Володя оказался в коридоре. Перед ним находились раскуроченные шахта лифта и сам лифт. В отверстии он видел безжизненную руку Лены. Володя всхлипывал, наматывал сопли на кулак. Его прекрасные черные брюки, белая рубашка и серая жилетка поверх нее были покрыты пылью, металлической стружкой, кусочками стекла и кровью. Его крохотный рюкзачок помялся.
Володя с трудом открыл тяжелую дверь подъезда. Улицы были пусты, шел ливень с грозой. Володя отошел на пару десятков шагов от дома, повернулся и уставился на многоэтажку. При ударе молнии ему показалось, что дом, на самом деле, является огромным механическим существом, гигантом, монстром, титаном, колоссом.
Или не показалось.
11
Я робко вошел в класс после обеденного перерыва. Я увидел там то, что ожидал и чего боялся увидеть.
Снова они. Пятеро известных в школе хулиганов. Пятеро акселератов, распухших от дешевого пива в баклажках и едкого сигаретного дыма. Пятеро ублюдков, донимающих всех остальных. В их послужном списке: вымогательство денег и ценных вещей, кражи, избиения и издевательства.
Они снова пришли в наш класс с намерением повеселиться. Порыскать в рюкзаках запуганных учеников в поисках чего-либо съестного. Отвесить кому-нибудь послабее десяток подзатыльников и надеть ему на голову урну, полную банановой кожуры. Потискать и позажимать симпатичную девушку в углу, убеждая ее пойти с одним из них на свидание. Конечно же, она откажется. И тогда они дружно выльют на нее поток грязных ругательств, а затем, запрыгнув с ногами на ее ученический стол, будут тыкать своими паховыми областями ей в лицо. В общем, самая простая развлекательная программа этих пятерых мудаков.
Я робко вошел в класс и посмотрел на них, соображающих, какую жертву выбрать и для какого рода пытки. Звери. Весь наш класс замер в ожидании их решения. Не особо крепкие парни-индивидуалисты (я – из таких же) надеются и верят, что отсидятся за своей партой, пока великолепная пятерка сволочей будет измываться над кем-нибудь другим. Девчонки сбиваются в группы – так легче отражать похотливые атаки полоумных извращенцев.
Я посмотрел на них, и они это заметили. Мой взгляд должен был выражать дерзость, но не настолько, чтобы сразу нарваться на неприятности, и дать им понять, что тут им не рады. Я чувствую, что получилось не очень. Я чувствую, что из меня прямо-таки сквозит страхом.
Они ничего не сказали. Я прошел за свое место и сел. Наблюдаю за выродками, как и все в этом классе. Кажется, они что-то придумали. Перешептываться не в их правилах, – обычно они озвучивают свои намерения громко и четко – но сейчас они делают именно это. Они нагло ржут. Совсем не к добру.
В класс после обеденного перерыва робко входит Женя – маленькая, худенькая, до ужаса скромная девочка со светлыми, чуть рыжеватыми волосами. Она явно оказалась не в то время и не в том месте.
Хулиганы тотчас же берут ее в оборот. Они окружают Женю и прислоняют ее к покрытой мелом после предыдущего урока доске. Они задирают ей кофту, хватают за волосы, кричат ей в лицо о том, какая она ущербная. Из глаз Жени беззвучно текут слезы. Она не знает, как вырваться из их круга. Она молящим взглядом смотрит в лицо каждого из них, и каждый из них считает за честь потянуть ее за ухо или ударить тыльной стороной ладони по губам. Твари.
На это просто невозможно смотреть. Я терплю изо всех сил, но из меня все же вырывается. Вырывается громко и четко, почти в их стиле:
– Отстаньте от нее.
Рожи мудаков поворачиваются к классу. Они знают, кто это сказал.
Самый нервный и горластый из них уже завелся.
– Эй! – кричит он и бодрым шагом придвигается ко мне.
Я молчу.
– Это чё типа, твоя телка? – он останавливается перед моим столом, до безобразия искривляет свою харю и тычет пальцем в сторону Жени.
В моем голосе заметно поубавилось смелости.
– Нет, – отвечаю я, тихо и с комом в горле.
– Так а хули ты тогда впрягаешься???
Я молчу.
– Борзый, погодь, – в разговор низким басом вмешивается их лидер. Он здоров как бык и имеет нешуточный авторитет среди своих товарищей по ремеслу. Одним глазом он присматривает за прижавшейся к доске Женей, а другим сканирует мое лицо поверх Борзого:
– Иди-ка сюда.
Я молчу. Встаю с места, прохожу мимо Борзого и направляюсь к доске. Мои колени дрожат. Я вплотную подхожу в лидеру. Четверо его шестерок уже увеличили радиус круга, чтобы держать под контролем не только Женю, но и меня.
– Она внатуре тебе нравится? – спрашивает меня лидер.
Я молчу. Смотрю на Женю. Она по-прежнему беззвучно плачет, обтирая спиной покрытую мелом доску.
– Да??? – лидер повторяет вопрос.
Я поднимаю глаза и смотрю на лидера. Мне становится не по себе. Мой желудок сводит от страха.
– Нет, – отвечаю я.
– Нет? – уточняет лидер. – То есть ты тоже считаешь, что она – уебище?
Ублюдки ржут. Покатываются со смеху. Лидер оглядывает своих подопечных с довольной улыбкой. Его глаза светятся. Его жирная кожа сверкает на солнце, пробивающееся сквозь окна класса.
Я молчу.
– Ударь ее, – тихо произносит лидер.
Я вопрошающе уставился на него.
– Ударь. Давай вместе над ней повеселимся. Ну ты только глянь на нее. Она же страхоебина. Ударь.
Я молчу. Я слышу, чувствую ухмылки выродков за моей спиной. Я ощущаю полное безразличие одноклассников, трясущихся за свои шкуры еще сильнее, чем я – за свою. Ублюдки удовлетворенно переглядываются. Я вдруг понимаю, что именно этого они и хотели. Именно это они и планировали. Именно об этом они и перешептывались. Именно эти жертвы они и выбрали. Именно это у них и получилось.
– Ударь.
Я молчу. Я смотрю на Женю. Она молящим взглядом смотрит на меня, как минуту назад смотрела на них. Я понимаю, что если я не ударю ее, они меня изобьют. Отмудохают до полусмерти. Разобьют мое лицо в кашу. Перемелят мне тело, руки и ноги.
– Ударь.
Они выиграли в любом случае. Они будут неистово рады, если я изобью Женю. Они будут не менее рады, если изобьют меня и лишний раз продемонстрируют всем остальным, что шутки с ними – крайне плохи.
– Нет, – набравшись смелости, говорю я.
Лидер довольно улыбается.
– Ну раз ты скромничаешь, то тогда начну я.
Лидер подходит к Жене и сильнейшим ударом ладонью обрушивается на ее лицо. Девочка лишь слабо вскрикивает. Он попал ей по носу. Из ее ноздрей закапала кровь.
– Твоя очередь, – кивает мне лидер. – Бей.
Я молчу. Я не двигаюсь.
– Ладно, – говорит лидер и отвешивает еще один страшный удар по лицу Жени. – Бей.
Меня передергивает от страха за себя, за Женю и за безвыходность положения.
Лидер снова замахивается на девочку. Я больше не могу этого вынести. Я успеваю схватить его за руку до того, как он нанесет удар, и изо всех своих сил треснуть ему прямо в бровь.
Он слегка отшатнулся, а мне в спину мгновенно прилетел пинок от Борзого. Я упал вперед, под ноги лидера. Он ботинком отшвырнул меня обратно.
– Не трожь! – крикнул лидер своим шестеркам. – Я сам его ушатаю.
Я поднимаюсь на дрожащие от страха ноги. Тело меня не слушается. Я вижу, как Женя, воспользовавшись моментом, сбегает из круга и пулей вылетает из класса. Она больше им не интересна. И я очень этому рад.
Я замахиваюсь на лидера, но он легко уворачивается от удара и бьет меня в подбородок. Я пытаюсь атаковать его еще раз, но он бьет носком тяжелого ботинка мне в голень. От боли я сажусь на пол. Эта падла прекрасно знает, куда бить.
Он хватает меня за волосы и тычет кулаком в мое лицо. Десятки раз. Меня заливает кровью из моего разбитого носа, она стекает по моим разбитым губам. Я чувствую, как мои глаза заплывают от бесконечных ударов. Он колотит меня ботинками по плечам и коленям. Пару раз пробивает в живот.
Кажется, разбитый нос Жени увидели учителя и забили тревогу. Об этом, только в гораздо более грубой форме, лидеру сообщила одна из его шестерок. Он отошел от меня. Посмотрел в мои заплывшие глаза. Довольно улыбнулся. И побежал вон из класса за своими подчиненными.
Я встаю на ноги. Я не собираюсь так просто сдаваться.
Я, преодолевая бешеную боль во всем теле, бегу за ним. Я кричу ему:
– Стой, падла!
Я понимаю, что мои разбитые колени не в силах вынести беговую нагрузку. Я спотыкаюсь и падаю на пол.
– Иди сюда, тварь!
Я волочу по полу отказывающиеся меня слушать ноги.
– Ну куда же ты, трус!
От бессилия я утыкаюсь головой в руки. Из моих заплывших глаз потоком вытекают слезы. Я отхаркиваю, выплевываю слова:
– Возвращайся, мудила!
Я тяну руку в сторону сбежавшего лидера. Я кричу, и мой голос хрипит. Я остаюсь без сил лежать там, в школьном коридоре, две минуты, три минуты, пять минут. Из моего окровавленного рта летят ругательства. Я молю его вернуться. Я жду реванша.
До сих пор.
12
Я пытаюсь бросить курить.
Но иногда мне кажется, что это невозможно. Я стараюсь не думать о сигаретах. Случается, я забываюсь, утопаю в рабочих делах и домашних заботах, но, как правило, ненадолго. Навязчивые мысли о куреве всегда возвращаются ко мне. Длинными темными вечерами и в беспокойных снах. Утром, когда я осознаю, что мне чего-то не хватает. В середине рабочего дня. Когда я лежу в ванной или пью пиво перед телевизором. Когда я прогуливаюсь на свежем воздухе. Хожу по магазинам. Я не могу отделаться от ощущения, что если бы они сейчас были со мной, всё было бы иначе. Легче, приятнее и веселее. Я представляю себя с сигаретой, и на меня находит страшная, неописуемая тоска. Я сбрасываю эти оковы с себя, и они остаются лежать там, в моей постели, на полу офиса и на прилавках гипермаркетов, на запорошенной снегом земле и в молодой майской листве. Оковы лежат, скрутившись в клубок, незаметные и неосязаемые, затаившиеся в терпеливом ожидании, готовые вновь опутать меня. Когда я менее всего буду к этому готов. Когда я лишь брошу неаккуратный взгляд на объект моей любви и ненависти. Когда я почувствую в воздухе запах сигареты, от которого тошнит и одновременно сводит с ума.
Я вновь пытаюсь бросить курить.
И в этом моем решении мне помогает одна простая и светлая мысль, отдельная от ощущений и эмоций: с куревом было бы, на самом деле, еще хуже, чем сейчас. Я это твердо знаю. Да, сигарета давала мне некоторые минуты счастья и блаженного забытья, но их было, откровенно говоря, не очень-то и много. С ней было особенно здорово поначалу, когда зависимости как таковой еще не возникло. Я вдыхал ее дым, и это кружило мне голову. Я ощущал себя взрослее, мужественнее, круче. Мне было очень хорошо, и я пел сигарете гимны. Но это не могло продолжаться вечно. Я понял, что курево на меня негативно влияет. Наверное, было бы проще завязать с ним тогда, когда простое увлечение сигаретой не превратилось в обузу. Но я не смог этого сделать, наивно полагая, что это простое увлечение сигаретой всё еще может быть всего лишь милой забавой. Что это может приносить истинное удовольствие. Я ошибался. Вскоре отрицать зависимость стало бессмысленно, и из курения исчезла значительная часть шарма и романтики. Перекуры теперь не ожидались с эйфорией. Теперь они даже не расшатывали сознание, превратившись в нечто скучное, обыденное и бытовое. Даже тогда было не поздно с этим покончить. Но нет. Я забрасывал сигареты на пару дней, осознавал, что ничего не клеится, и бежал за новой пачкой. И она меня выручала, на время возвращая ту самую смоляную радость. В привычной же обстановке сигарета не вызывала ничего, кроме раздражения. Мне становилось неприятно, стыдно и неловко чуть ли не после каждой выкуренной. Но я уже и не мог представить себе, что смогу когда-либо забыть о сигарете совершенно. Я не мог представить, что в ясный июньский день я буду попивать апельсиновый сок, не отвлекаясь на затяжки. Что, стоя на темной декабрьской улице, я не буду более согреваться ее угольком на кончике. Забегать за ней к соседям с верхнего этажа. Находиться с ней в компании таких же коллег-куряг за обсуждением текущих проблем человечества и нас, как отдельных его представителей. Конечно, быть в таком обществе можно и не имея сигареты между пальцами. Но это, как несложно догадаться, в высшей степени некомфортно.