скачать книгу бесплатно
– Что именно, друг?
– Убивать людей… видя в их глазах прошлое. Видя их воспоминания. Самые счастливые фрагменты их жизни. Когда рядом умирает твой товарищ, когда в его тело выпустят целую обойму, он, несомненно, будет вспоминать самые прекрасные моменты в своей жизни. В его теряющих глазах ты видишь его прошлую жизнь: первый секс, первая любовь, прогулка по парку, посиделки с друзьями, рождение сына. Демоны специально подсовывают ему такие воспоминания, чтобы искушать его душу, порождать в ней страх, сделать ее слабой и затащить в ад, поэтому он помнит только прекрасное. Такая формула сносит башню по круче ЛСД. Ты смотришь на него, как он умирает на твоих руках, сверху пролетают вертолеты, кто-то стонет от невыносимой боли, а ты видишь всю его прошлую жизнь и больше не можешь плакать, потому что устал.
Господин Кушинев опускает голову вниз, а я продолжаю доедать лапшу.
Ты спросишь меня, люблю ли я порнуху с долей любви в сюжете?
Я не знаю.
– Я понимаю вас, – в ответ лишь мое чавканье. – Вы не можете считать прошлое с мертвых людей?
– Нет, как только человек закроет глаза, как только они потеряют искру жизни, я потеряю контакт с ним.
– Как вы думаете, это ваш дар или проклятье?
– Знаете, однажды мой один хороший друг говорил мне, что обладает даром чувствовать тех женщин, которым он нравится. Тыча пальцем, он говорил мне, какие девушки его хотят, и, что удивительно, он был прав. Однако спустя некоторое время ему поставили штамп эротомания и положили лечиться в лечебницу. Так, может быть, и мой дар будет считать просто психологической болезнью.
Я рассмешил серьезного дядьку до слез.
От чего стало и самому смешно.
В наш мир лапши заходит здоровенный буйвол с кейсом и кладет его возле моих ног.
– Это первая половина платы, вторая – после выполнения нашего договора.
– Вы мне нравитесь, господин Андерлехт. Те люди, которые знают истину, всегда молчаливы и немногословны. Ведь
вы же один из них? Не правда ли?
Он смотрит на меня своим пронзительным взглядом, наконец-то сняв свои ужасные очки, его лицо сразу же изменилось. Ощущение, что я разговариваю с другим человеком, похожим на дрозда.
– Вы даже представить себе не можете, насколько я был близок к этой истине.
– И, наверное, так глупо потеряли ее, – он как-то по-дьявольски усмехнулся и надел снова свои убогие очки.
– Вы заметили, как много уродов рождается за последнее время, – он смотрит на меня, пряча свой взгляд за глазами.
– Уроды – очень жестоко сказано. Люди с отклонениями, особенные люди. Радиация. Радиационная пыль, наверное, тому вина.
– Легче всего скинуть все на радиацию. Я знал одного мужика, он был сталкером, живущий рядом с заброшенным заводом плутония. Вся зона была заражена радиацией, и ничего – жив-здоров, да еще потомство нарожал.
– Тогда что? – с интересом спрашиваю я.
– Злость, обида и чувство отчаяния. Ее слишком много в каждом из нас. Возьмите скульптора, когда он работает и создает нечто красивое. То, что ему нравится делать. Он вкладывают душу в эту работу, делает ее с любовью, создает настоящий шедевр искусства, используя лучший материал для работы. И если он будет делать то, что он не хочет. То, что не доставляет ему удовольствие. Он делает это с чувством отвращения, притрагиваясь к этому со скорченным лицом, используя испорченную глину, он не захочет вкладывать душу, он слепит хрень. Так же и наша земля: мать-природа – она, как этот скульптор, лепит и создает нас. И что она может создать красивое, когда в нас живут злость и ненависть? Используя нас как прогнивший испорченный материал, ничего дельного слепить она не сможет, лепя каждого последующего человека с отвратными чувствами.
Я молчу, не имея ни малейшего представления, что стоит сказать по поводу его безумной теории.
– Нет сердца, Данел. В этом мире больше нет сердца. Его больше нет, – он как-то по-дьявольски улыбается и смотрит на меня. – Итак, веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! Потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени.
Это откровение Иоанна Богослова. Я удивлен в религиозных познаниях этого богатенького дрыща.
Привычное молчание, я смотрю на свой бардак, пытаясь вспомнить тот миг, когда я заставил себя провести уборку. В моей памяти всплыли лишь те моменты, когда я балуюсь деньгами, заказывал проституток, и, вместо того, чтобы заняться с ними кибернетическим сексом, я им давал в руки пылесос и швабру.
– Желаю вам удачи, Данел. И еще один вопрос: вам знакомо, что такое внутренняя боль?
– Да, – как на службе отвечаю я.
– Это хорошо. Лишь людям, пережившим чудовищную боль, можно доверять свое сердце.
Он уходит из моего мира, напевая мотив какой-то старой мелодии из кинофильма.
Уродливый китаец, который слился с интерьером, заставив меня позабыть о нем, короткими шагами бежит за ним, как послушный китайский маленький пес с уродливым лицом по типу пекинеса.
Он утомил меня и жестко срубает спать.
Я достаю ее фотографию и не ложусь на диван, а ложусь на пол, укрыв себя какой-то простыней с пола, заляпанной в жире и моей сперме.
Я смотрю в нее и погружаюсь в нее.
За окном начинается дождь, и солнце исчезает.
Я чувствую радиационный ветер, гуляющий по моей квартире, и понемногу покидаю этот мир, входя в мир сна.
В сны, которые мне давно уже не снятся.
Вскоре мы снова будем вместе.
2037 год
Успех любого мира киберпанка, чтобы поддерживать должную атмосферу утопии, заключается в дожде (все помнят ту великую фразу из «Бегущего по лезвию»: «Как слезы посреди дождя»), так же обязательно должны быть китайцы в китайский кварталах и дешёвая китайская лапша. И должна быть обязательно доля коммунизма и постсоветского пространства. Поэтому пускай в доме напротив, где я буду жрать дешевую китайскую лапшу в местной забегаловке, будет написано СССР большими красными буквами, а кормить меня будет коммунист-китаец Хунь. И обязательно добавим в меню советскую сосиску в тесте. И забыл указать важную деталь – лапшу я ем из клонов-морепродуктов: в моем мире все ГМО. Даже гречка – искусственно выведенный ГМО-клон. Как наши биологи это сделали – хер его знает. А как из дроидов в фильме «Бегущий по лезвию» выливалась кровь и выпадали кишки? Это же роботы. Или это какие-то биологические роботы. Или это люди-клоны?
Заебали. Ей-богу.
Наш мир – утопия.
И в первую очередь, почему он утопия? Потому что ни хрена непонятно. Да, была мировая война Z, которая вынесла половину населения, и теперь миром правят корпорации, а не государства и все наши человеческие жизни. Мы больше доверяем технологиям в лице биоинженерии и роботехники. Но кто начал войну? И для чего? И кто в ней победил или проиграл – не понятно. Это хаос, где нет никакой правды. Все спирают на цифровые записи, которые не сохранились и были уничтожены местными алжирскими террористами. Мы живем в мире, где никто ничего не знает и не понимает. В этом вся опасность данного мира. Поэтому единственная защита от этого мира, который реально предоставляет для нас угрозу, – это создать и обогатить свой внутренний мир. Или же просто упасть в кому.
– Желаю вам удачи, Данел. И еще один вопрос. Вам знакомо, что такое внутренняя боль? – говорит коммунист-китаец Всунь!
Боль…
– Да, мне знакома боль, которая проявлялась во всех формах. Она была и внутренней, она была и наружной. Но самая ужасная и мучительная боль – физическая. Когда я был ангелом, я был лишён этой физической боли. Я не чувствовал ничего. Даже если бы местная проститутка делала мне минет с острыми зубами, как у вампира, и покусывала мою головку своим клыком, я бы молча ковырялся в носу, думая то, что так и запланировано во время отсоса. Но самое ужасное – это физика. Я теперь понял то, насколько нас, ангелов, пощадил ОН, и насколько ОН порой ненавидит людей, что дал вам ощущать эту физическую боль. Я офигел от боли, когда был перерожден и был младенцем, который вот-вот научился ходить, и влупился от неумения ходить в угол дверного проема.
– Сосать – это хорошо, – улыбчиво говорит китаец-коммунист. – Но я ебнух.
– Ебнух что?.. – удивленно спрашиваю я.
– У меня нет яиц, – в его словах я не чувствую тоски и доли грусти.
– Но колбаса-то торчит?
– Скорее, висит, но не торчит, – китаец ржёт на всю свою забегаловку под пролитым дождем из космоса.
Коротко о себе…
Я могу нести насовсем корректные неточности, так как съел половину марки ЛСД-25, сделанную из ГМО.
Поэтому…
«Когда я свалюсь умирать под забором в какой-нибудь яме и некуда будет душе уйти от чугунного хлада – я вежливо тихо уйду. Незаметно смешаюсь с тенями. И собаки меня пожалеют, целуя под ветхой оградой. Не будет процессии. Меня не украсят фиалки, и девы цветов не рассыплют над черной могилой».
Все свои перерождения с момента изгнания. Начало двадцатого века, это были примерно 1910—1920 годы, период, когда все мастурбировали на философию Зигмунда Фрейда, а кончали лишь на философию Карла Юнга, ибо он был намного круче в своих познаниях сексизма и подобной шняги. В общем и в целом я всё начало двадцатого века провёл в психиатрической лечебнице, находясь на каком-то острове проклятых около берегов Великобритании. Меня пичкали тогда какими-то таблетками, делали болезненные уколы, от которых был абсцесс на заднице. И тестировали на мне все виды антидепрессантов, амфетаминов, ЛСД-25. В итоге мне дали покурить какую-то Альфа-Соль и я тут же выпрыгнул в окно, опасаясь, что буду изнасилован демоном-насильником. И я вновь переродился во времена Хрущёва, началась холодная война, и я служил в СССР ракетчиком, который облысел от ядерного топлива и умер от механического спирта, уйдя в запой.
Так же я был афроамериканцем-анархистом во времена Мальком Икс, но меня сбила на старом кадиллаке бабушка.
«Хочешь знать номер Бога?»
На экране высвечиваются огромные девятизначные цифры, но я ничего не вижу без очков.
Эти цифры высвечиваются на табло старенькой плазмы, висящей в бессмертном кафе «У Ашота»
Ты спросишь меня, почему мир живет в полной жопе?
Я отвечу: «Не знаю».
Быть может, он погрузился в бездну, и все стало меняться только в худшую сторону. Люди наконец-то приобрели человечность. Стали рациональными людьми. Утратили свою природу. И с этим понятием медленно и еще раз медленно падают вниз.
А быть может, все хорошо. Все просто отлично. И лишь только мы с тобой вдвоем делаем слона из очень маленьких мух.
Я сижу в недорогом кафе у Ашота. Говорят, что Ашот продал свою душу дьяволу, поэтому это место вечно, у Ашота, несмотря на возраст, всегда стоит хуй и он имеет кучу девок таджикской национальности.
На улице льются капли дождя. Он смывает боль, стыд с наших дурацких душ. Но только не с меня. Лишь книги легендарных философов научили меня существовать в этом мире, когда я пал на землю.
Они научили ни в чем никогда не винить себя, иначе я потеряю всю свою силу, которая дана мне Богом.
Суета. Официантка бегает с самсой из крыс между столами и вечно о чем-то перекрикивается с поваром.
Через дорогу находится трехэтажная гостиница – публичный дом. Самый лучший среди всех забегаловок со шлюхами по причине того, что только там обитают действительно красивые женщины.
Я сжимаю своей железной рукой пластмассовый стакан, в котором так недавно был искусственный уродский кофе «3 в 1».
Эта девушка не выходит у меня из головы, словно я чем-то связан с ней, я чувствую это в своем теле стучащим от разлуки с Богом сердцем. Будто я нашел свою родственную душу, того человека или же такого же павшего ангела практически с тем же проклятием, что и у меня.
Зная прошлое людей – мне перестала нравиться жизнь.
Но она знает будущее – значит, ей тем более неинтересна жизнь.
Уже несколько бессмертных минут держу ее фото в своей биологической руке. Я давно мечтал хоть на секунду встретить таких же обделенных, как я. И уверен, что она не очередная шарлатанка, подкрасившаяся цыганка с улиц. Я смотрю на ее глаза в фотографии и вижу искренность. Вряд ли такие влиятельные люди, как человек-дрозд были заинтересованы симулянткой.
Возможно, она тоже падший ангел с одиноких облаков. Провинившись перед Богом, вся в слезах ударом молнии оказалась среди нас, и я должен ее найти.
Цель – найти ее – отныне интересна не только моему заказчику-упырю, но и мне самому. Я готов мечтать. Я готов дрочить на ее фото лишь бы сблизиться с ней. Стать с ней еще ближе. На какой-то мимолетный миг удовлетворить свои потребности и, быть может, я умру и получу ответы.
Очередной синтетический кофе из эмуляторов кислоты приносит мне официантка, не знающая русского.
Ты спросишь меня, почему я пью так много дешевого кофе?
Я не знаю.
Не знаю.
Здесь воняет старостью, грязными ботинками и дешевым табачным дымом, и этот запах мне абсолютно привычен, он напоминает мне службу. Тысячи трупов на дорогах улиц, с которых так и идет вонь с протертых сапог. Запах дешевого табачного дыма придает мне уверенности, и я дышу полной грудью. И чувствую себя прекрасно.
Эта атмосфера мне абсолютно по душе, как садомазохисту по душе боль, из-за которой он роняет слезы и его же организм выделяет эндорфин, чтобы ему было легче. От этого он и ловит кайф.
Вокруг нас меняется мир, идет прогресс, внешне все меняется, и кажется, что жизнь стала лучше, однако внутри все портится, мы нарушаем гармонию между внешним и внутренним миром, рушим Бруклинский мост между ними. Это видно по городу, как он внешне красив, а внутри в нем уже нет хотя бы грамма живой души. И здесь у Ашота время словно остановилось, нет ничего модного и нового за исключением двадцатилетней корейской плазмы и самоподтирающего унитаза. Я размешиваю кофе. Когда мешать уже нечего, я все равно мешаю.
Ты спросишь меня, почему я это делаю?
Я отвечу, что не знаю.
Может, я сошел с ума. И это все нервы.
Или же я просто торможу время, мешая кофе и читая газету.
Порой я думаю, что я Бог. Однако я видел Бога, знаю его, распивал с ним чуточку вина на небесных пляжах при закате последнего солнца. И я не Бог. И даже не его подобие. Он просто где-то спрятан во мне и с каждым прожитым днем все глубже и глубже прячется от меня.
Мне стоит сделать первый шаг. Но я специально торможу время, слушая стуки дождя по окну, продумывая каждую никчемную деталь в своей голове, смотря на соседнюю гостиницу через дорогу, где шлюхи радуют гостей своими телами и ртами.
Еще на семинарах Архангел Михаил читал нам с Денницей, что если человек погряз в грехах, то его уже не остановить, его они затащат в бездну. Мы весело смеялись за партой, практически не слушая его, поэтому мы пропустили важнейший урок в нашей жизни, не успевший запечатлеться в нашем подсознании.
Размешав кофе, я делаю маленький глоток, беру его в искусственную руку и выливаю на пол – ни одна живая душа не обращает на это внимания, а воспринимают мое неадекватное поведение вполне нормально и в порядке вещей. Официантка без лишних вопросов подходит к этой кипящей луже и вытирает пол, оттопыривая свою задницу ко мне, за которой мне приходится наблюдать.
Гражданский хмырь никогда не поймет, как на войне хочется девушку, ее ласку, ее прикосновение. Ты хочешь ее не просто трахнуть, просто общения и немного ласки. И тебе уже этого хватит, чтобы перезарядиться и вдохнуть глоток свежего воздуха.
Я встаю из-за стола и кидаю пару помятых соток на пол официантке, она мило благодарит меня, кланяется и целует мои ноги. Попрощавшись с усатым ведущим новостей, я накидываю капюшон и выхожу на улицу, чувствую прохладный ветер, гуляющий по моему телу, начиная с области мошонки и поднявшись до плеча.
Капли кислотного дождя пытаются проникнуть мне в голову и размыть мой мозг. Многие великие писатели писали свои великие произведения под наркотой. Так, может быть, лишь наркота делала их великими, как живое вещество, и это все благодаря ей?
Я, проснувшись, нюхал до тошноты СПИДы в ожидании вечера, я закуриваю сигарету и делаю пару шагов по лужам, перехожу дорогу, показывая непристойный жест своей металлической рукой, словно пропуск в иной мир.
Подойдя к гостинице, я открываю ее широкие ворота, и захожу в этот пошлый притягательный мир.
Меня встречают две офигенные сексуальные девушки в пеньюаре.
Ты спросишь меня, к чему страдания?
Я не знаю.
