Шелби

– Давай… те… микрофон подключим… Проверим.

Часы на стене университета показали четверть двенадцатого. Угол Ветошного и Никольской украсили три фигуры: плешивый мужчина в светлом плаще, блондинка с внешностью Барби в ситцевом платье, пол третьего Маша пыталась определить, но не успела – в переулке появился новый персонаж. Парень с длинной, уложенной назад чёлкой, года на два-три старше Маши, возник молниеносно, как из-под земли. Обежал плешивого, блондинку и неопределённого, собрал по пять тысяч рублей с каждого, прикрепил им на одежду яркие значки.

Оператор, наблюдавший за сбором денег, сложил из губ латинскую Z.

Впрочем, парень его проигнорировал, сразу подошёл к Маше:

– Привет. Готова?

– Привет, Павел. Всегда готова, – Маша сунула микрофон под мышку, достала три купюры по пять тысяч рублей, но не отдала их Павлу, придержала в руке. – А можно… потом…

– Рад бы, милая девушка, да нельзя. Воспитание не позволяет.

Павел сверкнул полированными ногтями, вытянул одну за другой две купюры – Маша удержала последнюю, кивнула на ожидающую в переулке троицу:

– А эти?

– Это – богатые фанаты. Интервью берёшь только ты, – Павел вытянул последнюю купюру из рук девушки, бросил в сторону брюнета: – Братик твой?

– Оператор.

– Она будет через пять минут. Идём.

Павел махнул рукой, увлекая Машу, оператора и группу фанатов в ГУМ. У фонтана он остановился, посмотрел на часы, знаком объяснил, что надо ждать здесь пять минут, и исчез. Оператор дал пухлым губам максимальную свободу, собрал на лбу три глубокие складки. Маша покрутила в руках большой синий микрофон с надписью «Пресса», осмотрела себя в витринах с разных ракурсов, одёрнула платье. Блондинка и плешивый молчали. Неопределённый человек был благодушен и улыбчив.

Складки на лбу оператора разгладились.

– Может, скажешь, кого ждём?

– Вот её, – Маша показала на рекламный плакат с Леди Дадой и прикусила губу.

Оператор свистнул, стал возиться с камерой.

***

Часы на Спасской башне показали одиннадцать двадцать пять. По Ильинке к ГУМу подъехал чёрный лимузин, остановился у входа. Шкафообразный охранник в чёрном костюме вылез на тротуар, вставил в ухо белый микрофон, расправил кручёный провод. Складки на его шее выдали искусно сделанную латексную маску. Охранник взглядом расчистил пространство в радиусе пяти метров, проговорил в микрофон условную фразу. Люк в крыше лимузина плавно открылся, вертикально вверх ударил припев из последнего клипа Леди Дады – и сама дива, в нитях белого жемчуга, выросла из чрева авто, встала на крыше, скромно сведя вместе голые бёдра. Музыка из люка усилилась, зеваки на обеих сторонах улицы прикрыли уши, на храмах тревожно загудели кресты, стая птиц поспешила перелететь на противоположную сторону Москвы-реки. Леди исполнила короткий танец с грацией профессиональной гимнастки, поразила гибкостью тела и амплитудой махов идеальных ног. После тройного колеса замерла в очередной скромной позе. Охранник открыл дверь авто, выпустил двух парней в чёрных рубашках по фигуре. В цветных очках, с золотыми накладками на подбородках, они были похожи на пришельцев. Их крепкие руки превратились в ступени для Леди. Она сошла на землю, встала в балетную позицию, подарила долгий и волнующий воздушный поцелуй полицейскому у крутящейся двери.

– Леди Дада, – наконец-то отошла от стресса, ахнула собравшаяся толпа.

Полицейский приложил руку к фуражке. Леди Дада на ходу поцеловала его в губы, и вся компания скрылась в ГУМе.

Внутри, на второй линии, компанию встретил Павел. Он поцеловал Леди обе руки, набросил ей на плечи плащ из блестящей материи и щёлкнул пальцами. Четвёрка маленьких барабанщиков взяла диву в квадрат. Палочки сухо отсчитали четыре удара и пустили потоки дроби в стеклянный купол здания. Леди в сопровождении свиты и растущей, как снежный ком, толпы зевак двинулась к фонтану. ГУМ огласился криками: «Она здесь! Она приехала!» На всех этажах люди салютовали Леди поднятыми руками с телефонами. В момент, когда процессия достигла фонтана, стеклянный купол здания сотрясался от бесконечного «Да. Да. Да».

***

Павел втянул Машу в самый центр толпы, поставил перед Леди Дадой:

– Можно работать.

Машу тут же толкнули в плечо, резкая боль от удара в щиколотку выдавила стон. Леди посмотрела на Машу сверху вниз, улыбнулась уголками губ, подбадривая.

– Леди, вы первый раз в Москве, ваши впечатления? – английский Маши пошёл свободно с первого звука.

– Да. В Москве много красивых людей. Я люблю красивых. Да. Значит, я люблю Москву. Да.

– Леди, что вы надеетесь найти в России?

– Я давно всё нашла. Да. Я приехала, чтобы оставаться странной. Да.

– Число ваших фанатов за последние сутки увеличилось на два миллиона…

– О, папарацци!

Леди резко отвернулась от Маши, складки плаща выпустили веером ароматы пачули и мускуса, заставили окружающих отступить. Рядом с Леди оказался человек неуловимого пола. Леди взяла его за подбородок, притянула к себе, наградила долгим поцелуем.

– Здесь я бессильна, он уже нашёл свою любовь. Да, – Леди переключилась на плохо одетого, плешивого мужчину. – Он смотрит на меня слишком пристально. Он высасывает взглядом мою жизнь. Да. Утопите его в этом прелестном фонтане.

Пришельцы в масках схватили плешивого, раскачали за руки, за ноги и бросили в фонтан. Леди подошла к девушке в простом ситцевом платье, погладила её по щеке.

– Какой образ… – и тут же переключилась на семейную пару, одетую в тяжёлые чёрные пальто: – Пора сменить мелодию.

Плешивый мужчина вывалился из фонтанной чаши, с трудом отплевался, но подняться на ноги не смог, остался стоять в луже на четвереньках.

Леди присела на корточки, наклонилась к нему:

– Жизнь искупала тебя в несчастьях, не отчаивайся, у тебя есть я. Да.

Машу опять толкнули, прислонили спиной к парню в золотой полумаске. Тот втянул носом воздух и сказал на чистом русском:

– Мандарин, груша… Тюльпан?

Маша хотела ответить, что он угадал, что это Лена, замечательная подруга, подарила ей духи, редкую, эксклюзивную вещь, но её спина пошла мурашками, ощутив приятную силу движения крепких мышц, колени дрогнули, и сухое горло подвело, не выпустило слова. Люди вокруг пришли в движение. Маленький лохматый иностранец заехал круглым футляром в лицо, извинился по-английски, с американским акцентом. Маша встала на цыпочки, потянулась в слабой попытке разглядеть глаза над золотой маской, но смогла только уловить крепкую имбирную смесь, как всё вокруг неё пришло в движение: Павел показал охраннику с белым проводом на часы, вместе они увлекли Леди к выходу на площадь, толпа поклонников устремилась за ними, скандируя бесконечное «Да. Да. Да». Маша, оператор и лохматый американец сцепились руками, сопротивляясь толпе, но всё было напрасно – крутящаяся дверь заглотила их и провернула.

***

На площади, у выхода из ГУМа, курили двойники Брежнева и Сталина.

Брежнев сбил пепел с сигареты на тротуар, разгибая пальцы, убеждая генералиссимуса:

– Грех было не купить такую тачку. Движок М275, двенадцать цилиндров, ручная сборка, подпись мастера есть, пробег – семьсот тысяч.

– Выработка должна быть однозначно. Блок тебе придётся гильзовать…

Сталин не успел продолжить, дверь ГУМа провернулась с шипением, отвлекла.

Леди Дада, сверкая нитями жемчуга, прошла мимо, качнула голыми бёдрами, бросила по-русски: «Неудачники». Дверь завертелась как бешеная, выплёвывая людей пачками. Брежнев кашлянул, просунув ладонь между ног, подтянул брюки, в недоумении посмотрел на своего коллегу. Бровь Сталина изогнулась курской дугой, проводила диву долгим взглядом.

Леди пересекла площадь, остановилась у низкой цепи ограждения. Один из двух полицейских бешено зашептал в рацию. Со всех сторон подходили толпы зевак.

– Отличная стена. Что за стеной? Неужели Мексика? Китай?

– Это была шутка, господа, – крикнул Павел.

«Шутка… Шутка… Шутка…» – подхватила толпа и, словно магнит, стала притягивать к себе зевак с дальних концов площади, вытягивать прохожих из переулков.

Павел передал Леди огромный венок с лентами. У девушек в толпе появились букеты чёрных цветов.

Леди подняла ногу, упёрла каблук в цепь ограждения, громко крикнула по-русски, коверкая слова:

– Илич! Проспайсь! Я иду к тебье!

Леди перешагнула через ограждение, сделала шаг к мавзолею. За ней последовала её верная свита. Двое полицейских разинули рты. Толпа, сильно разбавленная обычными зеваками, впала в ступор. Первый ряд пошёл нервной волной, а несколько человек из середины создали движение в сторону мавзолея. Толпа качнулась, опрокинула ограждение, полицейские ринулись навстречу, оглушили мегафонными голосами. Из-под земли выросли люди в серых костюмах, предложили кинооператорам выключить камеры. В этот момент многие захотели исчезнуть с площади, вырваться из опасного водоворота. Людская масса провернулась, отхлынула назад, к ГУМу, но было поздно. Мавзолей раскрыл тайные двери в боковых стенах, выпустил живых воинов в чёрных доспехах, и все, кто проник за ограждение, вскоре оказались на брусчатке.

Машу тоже уложили, слегка придавили шею коленом. Её телефон звучно хрустнул под тяжёлым ботинком. Охранника Леди, как самого большого нарушителя, чёрные воины атаковали вчетвером, колонной. Саму Леди прикрыли щитами, вероятно из эстетических соображений. Рядом с Машей уложили парня в золотой маске. От него знакомо потянуло смесью имбиря, перца, кофе и ещё чего-то возбуждающего. Маша хотела чтондь подумать, но не успела – её осторожно погрузили в спецавтомобиль, добавили в компанию к лохматому очкарику-американцу. Дверь закрылась, и наступила темнота.

***

Площадь опустела.

– Оперативно, – затягиваясь потухшей трубкой, Сталин одобрительно посмотрел на Брежнева.

Брежнев ещё раз запустил ладонь себе между ног, подтянул просторные брюки, собрался ответить, но осёкся под взглядом генералиссимуса. Сталин пересчитал, тыкая трубкой, звёзды на груди коллеги. Их оказалось шесть.

– Однако, – Сталин отвернулся, пошёл ко входу в ГУМ, качая головой.

Брежнев вспотел, догнал, залепетал:

– Йося, мне Андропов дал. Сам дал. Он в Рыбинск уехал к родственникам. Просто чтобы не потерялась. Там, в Рыбинске, сам знаешь… Всякое может случиться… В понедельник он приедет, я отдам…

Серые Костюмы

Допросные комнаты спецслужб во всех странах мира строят по единому проекту. Сейчас в моде зеркальное пуленепробиваемое стекло, столы из сверхпрочного углепластика, энергосберегающее освещение и цепи. Цепи применяют с большим удовольствием, элегантно сочетают с долгим правосудием. Кто-то из наблюдательных людей заметил, что чем цивилизованнее позиционирует себя государство, тем прочнее и легче цепи в его допросных кабинетах.

Если режим испытывает недостаток средств или на поставки углепластика наложено эмбарго, то допросы проводят в более демократичных помещениях подвального типа и на пленэре: стена красного кирпича, обрыв скалы, овраг дубовой рощи подходят идеально. Допрос на свежем воздухе моментален и редко идёт дальше первого вопроса. Адвокат говорит скороговоркой, одновременно со следователем, и оба ориентированы на экономию времени и массовость. Впрочем, к данной истории эти факты не имеют абсолютно никакого отношения.

***

Три звуконепроницаемых отсека разделили шестерых задержанных на площади попарно. Цепи из сверхпрочного сплава выползли из круглых клюзов столешниц, вцепились массивными клешнями в запястья задержанных. Парики, очки, маски валялись на столах. Рюкзак Маши был вывернут наизнанку, кларнет американца лежал отдельно от футляра. Все шестеро прошли по два круга разговоров с сотрудниками спецслужбы, находились на этапе ожидания своей судьбы и были настроены по-разному. Леди напевала и трясла плащом. Охранник хихикал и корчил рожи. Чёрная парочка пришельцев спокойно беседовала. Маша и американец бодрили друг друга нервным дёрганьем общей цепи, но разговаривать не решались, только косились друг на друга.

С обратной стороны звуконепроницаемого стекла за всеми шестерыми наблюдали два Серых Костюма. Часы на стене показали двадцать три часа пятьдесят девять минут.

Тот из Костюмов, что был дороже и старше, постучал указательным пальцем по подбородку, спросил:

– Проверили всех?

– Да. Охотники за хайпом, – более молодой Серый Костюм протянул старшему папку с документами, но после отрицательного движения подбородка убрал её за спину. – Обычные шалопаи. Решили поиграть в двойников.

Старший кивнул на первый отсек.

– Сергей Сергеевич Ломакин, кличка Лом, двадцать пять лет, аспирант.

Старший указал на Леди Даду.

– Инга Валерьевна Смагина, двадцать пять лет, аспирантка.

Старший Серый Костюм выпятил нижнюю губу, одобрительно кивнул, глядя, как Инга грациозно переложила ногу на ногу. Постоял некоторое время в ожидании нового движения, не дождался, перешёл ко второму отсеку.

– Виктор Николаевич Горин, двадцать пять лет, аспирант. Борис Львович Аверин, двадцать пять…

– Сынок Аверина из Трубопроводпрома?

– Так точно.

Старший поморщился, перешёл к последнему отсеку.

– Что за американец?

Младший открыл папку, зачитал:

– Гуди Анджело Фаллен. Кинорежиссёр. Приехал просить политического убежища. В Америке его преследуют.

– За что?

– Харассмент… – молодой хотел дать пояснения, но его старший товарищ знаком показал, что термин ему понятен.

– По виду не скажешь… Дальше.

– Бестужева Мария Николаевна, девятнадцать лет, студентка.

– Криминал есть за ними?

– Никак нет.

– Как ситуация в СМИ?

– Положительная. Задержание посчитали частью представления Леди Дады.

Старший Серый Костюм втянул носом воздух, вернулся взглядом к Инге.

– А наша Инга Валерьевна получше оригинала будет. Если криминала нет, то уголовка не нужна. Можно отпустить.

– Как?

– Через полицию. Административный кодекс никто не отменял.

– Есть через полицию.

Часы на стене показали ноль часов и пять минут.

Слепые надежды

В коридоре отдела полиции электронные часы показали без пяти минут двенадцать и остановились. Подумали немного, секунд десять. Поняли, что сваляли дурака, и опять пошли, навёрстывая, догоняя, постукивая старым реле в своё оправдание. Впрочем, для сидящих на нарах в камере Маши и Гуди время сейчас имело довольно абстрактный характер. По великому недоразумению они находились в одной камере, сидели, как говорят бывалые, борт о борт, в полной тишине, которая регулярно приходит в подобного рода заведения, давая людям время собраться с мыслями, передохнуть или помечтать.

Маша как раз мечтала. Ей очень хотелось немедленно получить огромного плюшевого медведя с чёрным пластиковым носом и потайным карманом на молнии – скажем, под левой лапой. Сидеть в обнимку с большой мягкой игрушкой тепло и удобно, а из кармана можно незаметно доставать шоколадные конфеты Бабаевской фабрики и съедать – всем известно, что шоколад прогоняет страх.

Но закон требовал исключить в подобных местах контакт не только с твёрдыми, но и с мягкими предметами, дабы настроить задержанного на безусловно признательную волну, в крайнем случае на частично признательную, но непременно с деятельным раскаянием, чтобы Фемида могла в полном объёме учесть смягчающие обстоятельства, которые присутствуют в любом, даже самом кровожадном преступлении. Короче, Маша сидела в камере без медведя, с иностранцем, обвинённым у себя на родине в приставании к женщинам. Одежда обоих источала аромат третьего дня, но носы приспособились, реагировали только на совершенно резкие посторонние запахи. У Гуди зудела спина – переживала долгое отсутствие футляра с кларнетом, а шевелюра приняла просто катастрофические по своей лохматости формы. Впервые за двое суток их оставили в покое на продолжительное время, и постепенно из отдельных фраз сложился разговор.

– Я вас сразу узнала. Вы – Гуди Фаллен. Я смотрела ваши фильмы.

– Приятно. Наше знакомство состоялось при таких экстравагантных обстоятельствах.

– Гуди, если вам удобно, можем говорить по-английски.

– Маша, мне советовали больше говорить по-русски. Мне нужна практика. Возможно, теперь это уже неактуально…

Маша и Гуди синхронно почесали носы указательными пальцами и улыбнулись, впервые за последние дни.

– Гуди, вы давно в России?

– Миновал шестой месяц.

– И как?

– Волшебно. Нам про вас, про русских, говорят много неправды. В России всё так прогрессивно! Вот мы с вами сидим в одной камере. Это унисекс. Это сверхдемократично. В Штатах такое ещё не скоро будет. И у вас отличная сотовая связь.

– Гуди, вы приехали в Россию снимать кино?

Гуди осмотрелся по сторонам, сел по-турецки, покосился на белый стакан пожарной сигнализации под потолком, перешёл на шёпот:

– Я приехал в Россию, чтобы получить гражданство. В Америке я стал не слишком популярен. Несколько женщин судились со мной. Сразу все. Очень много денег ушло на адвокатов, и мне запретили снимать моё кино…

Гуди сплюнул на пол, посмотрел на девушку в упор. Маша отодвинулась и максимально натянула платье на колени.

– Да, неприятность.

– Вы москуичка в корень? – Гуди хрустнул пальцами («кранч, кранч»).

– Нет. Я из провинции. Снимаю жильё в пригороде с друзьями. Со мной живут две подруги и бойфренд одной подруги.

– Вы снимаете угол или целую комнату?

– Мы арендуем прекрасный коттедж. Три спальни и гостиная. Лужайка перед домом, сад за домом, барбекю на дровах. Ещё у нас есть общая собака. Лабрадор Антон.

– Лабрадор – это хорошо в России, но обычно собака – пустые мечты. В Америке у меня был собственный йорк, но суд признал меня недостойным быть… как это правильно сказать… собаковладельцем. Моего Пэто забрали и передали в приют… Когда выпадаешь из системы, становишься невезучим… эбсолютли… – вздохнул американец и, заметив, что девушка опять отодвинулась от него, добавил: – Но не заразным.

Маша пододвинулась обратно, поправила на Гуди разбитые очки, пригладила, как смогла, его лохмы. Маша собралась сказать что-то совсем обычное, поддержать Гуди, но не успела – в коридоре послышались шаги, загремели ключами.

Крыльцо судьбы

На крыльце отделения полиции всегда водоворот от входящих надежд и выходящих разочарований. Простые смертные здесь не задерживаются, ищут места поспокойнее, а для адвоката постоять в таком месте – как исполнить ритуал. Водоворот людских страстей массирует душу, потоки эмоций бодрят электрическими разрядами тело, мозг тренирует щупальца интуиции, заглядывая в прошлое и будущее потенциальных клиентов.

Вот и сегодня адвокат из самых топовых, с большим саквояжем из слоновой кожи, задержался на крыльце, угостил полицейского начальника длинной толстой сигарой. Начальник в форме, но без фуражки. Публично курить сигару с адвокатом для него явный моветон, но день был фантастически суетлив, так что плевать и всё окончательно достало за месяц до пенсии. Поэтому оба стоят на крыльце, курят, смотрят видео на телефоне, слушают комментарии дикторов: «В пятницу группа в масках пыталась проникнуть в мавзолей и возложить венок к телу Ленина. Специальные службы сработали оперативно…», «Видео, выложенное в Сеть, быстро стало вирусным…», «Как заявил пресс-секретарь Славного управления…».

Просмотр пришлось прервать: на крыльцо вышли Виктор и Инга. Адвокат убрал телефон, получил от Виктора корректное «Благодарю», от Инги – откровенный поцелуй в щёку. Полицейскому начальнику достались две наивные улыбки. Адвокат раскрыл саквояж, отдал Инге парик, в котором она была в ГУМе, проводил молодых людей взглядом до большого чёрного внедорожника. Вскоре появился Лом – большой, улыбчивый, беззаботный. Адвокат опять запустил руку в саквояж, извлёк латексную маску и с удивлением осмотрел её – она оказалась точной копией лица самого Лома.

Полицейский поморщился, как от зубной боли:

– Иди, иди.

Лом поклонился адвокату, спустился с крыльца, сел в авто к своим друзьям. Адвокат и полицейский одновременно затянулись, долго держали дым во рту и синхронно выпустили струи вертикально вверх.

– Как сам? – спросил адвокат.

– Нормально.

– Как семья?

– На даче. Изолировались.

Борис Аверин тихо подошёл сзади, кашлянул.

Адвокат резко обернулся, зажал портфель под мышкой, ощупал лицо и плечи Бориса, схватил за руку:

– Все вещи вернули? Травм нет? Отлично… Борис, вы бы заканчивали с шалостями. Отец просил вас позвонить…

Борис ничего не ответил, спустился по ступеням к дорогому седану, сел на заднее сиденье.

Водитель, заводя мотор, покачал седой головой:

– Борис Львович, отец вас просил позвонить.

Борис взял приготовленную для него свежую газету, развернул с металлическим хрустом, откинулся на спинку сиденья. Внедорожник и седан уехали.

Выражение лица полицейского начальника заставило адвоката проявить участие.

– Я сильно тебя напряг?

– Американца тоже придётся отпустить, – полицейский хотел отшвырнуть недокуренную сигару, но сдержался.

– На эту малышку всё повесишь? – задал формальный вопрос адвокат.

– А у меня выбор есть? Студентка Мария Николаевна Бестужева подготовила и провела хулиганскую акцию в столице нашей родины с целью… Бла-бла-бла… Выявим круг общения, установим, как вербовала сторонников, кто выделял финансовые средства и прочее, прочее, прочее…

Адвокат улыбнулся:

– Может, просто штраф? У нас здесь всё-таки не Колумбия.

– В Колумбии, Аркаша, дети после уроков партизанят с автоматами. Это вредно для здоровья таких, как ты, Аркаша. Но ты не бойся. Пока я на страже общественного порядка, здесь Колумбии не будет и даже Чикаго не будет.

– Сережа… Ну, Серёжа… Ты же не злой. Ты сегодня добрый.

– А слабо самому девчушку отмазать? Просто так.

– Как это? – адвокат не переварил редкое слово.

– Просто так. Без денег.

– Просто так я не могу, – адвокат вытер обильно выступивший на лбу пот. – Меня совесть адвокатская съест.

Полицейский затянулся, втянул отвисшие щёки так, что лицо порозовело.

– Аркаша, давай монету кинем. Если орёл – отмажешь эту Бестужеву без денег, если решка, я тебе…

Полицейский наклонился к уху адвоката, долго шептал, и вскоре давние знакомые ударили по рукам. Высоко в воздух взлетел пятирублёвик, долго крутился, как будто раздумывал о своём будущем, потом лёг на руку полицейского, показал двуглавого орла. Адвокат вздохнул, достал телефон, набрал номер…

***

Бывают моменты, когда водоворот людских страстей ослабевает и крыльцо отделения полиции превращается в залитый солнцем пятачок, на котором уютно стоять, жмурить глаза и никуда не спешить. Маша так и стояла, смотрела сквозь ресницы на солнце, грела щёки, обещала коже горячую ванну и с некоторым сожалением смотрела на Гуди.

– Маша, я рад нашему знакомству.

Американец прижимал чехол с кларнетом к груди одной рукой, а второй нервно поправлял одежду, приглаживал волосы.

– Я тоже. Гуди, вы не передумали оставаться в России?

– Нет, Маша, что вы. Я только боюсь, что мне не дадут гражданства за это административное нарушение.

– Могут. У нас с этим строго.

Гуди оглянулся по сторонам, незаметно почесал бедро и перешёл на шёпот:

– У меня есть план «Би». Мне говорил серьёзный человек, который имеет связи среди силовикс, что можно отслужить три года в хот-спот1 по контракту и тогда гражданство точно дадут. Он сказал, что это «верняк».

– Удачи вам, Гуди.

Маша порылась в рюкзаке, нашла банковскую карту, пересчитала наличные в кошельке.

– Возможно, вам нужны деньги? У вас нет телефона. Хотите позвонить с моего?

– На такси у меня хватит, а звонить – я всё равно не помню номера. Поеду домой спать.

– Возьмите мою визитку. До свидания, Маша.

Маша хотела ещё поболтать с Гуди, но волосы застонали под слоем трёхдневной грязи, кожа зазудела, подмышки пыхнули чужим ароматом. Не к месту вспомнились из школьного раздела истории про гражданскую войну тифозные вши. Маша посмотрела на лохматую голову ставшего за последние три дня родным американца, решительно поцеловала Гуди в щёку и спустилась модельной походкой с крыльца отделения полиции в обычный мир.

Мамина дочка

– Стою над ней битый час, а ей хоть бы хны, – Лена куталась в ажурный платок, несмотря на то что зеркало в ванной запотело.

Подбородок на лице Анны выступил вперёд, пальцы рук сошлись в замке, сделали суставы прозрачно-белыми. Голова Кирилла, зависшая в дверном проёме, разбавляла серьёзность ситуации непослушными светлыми вихрами.

В овальной ванне лежала Маша, шевелила ногами в пяти дюймах воды. Рядом сидел Антон, держал в зубах кончик шейного платка, не давал голове девушки скатиться в воду. В остальном Маша была полностью голая. Большой коньячный бокал висел в её руке, готовый выпасть, пробка от полупустой бутылки «Вдовы Паскине» каталась по полу.