Пурпурный год. Книга первая

скачать книгу бесплатно

– А что за люди украли?

– Нам они по зубам.

– Сколько?

– Вот столько, – человек с бакенбардами достал листок из правого кармана. – И ещё столько же, когда получите украшения.

– Я вижу, вы человек подготовленный. Скажите, вы анализировали видео?

– Немного.

– Давайте ещё раз вместе посмотрим. Вот здесь, начало четвёртой минуты, когда мошенники рассматривают украшения, очень хорошо виден при небольшом приближении вензель «I.V.N.». Этот бренд принадлежит ювелирному дому Наумчика. Серьёзная марка. Новый Фаберже. Некоторые его вещи стоят безумно дорого. Например, коллекция «Коктебель» – целое состояние. Вы, конечно, просмотрели его каталоги, нашли «Шираз», который на вашем видео? А саму систему каталогов вы понимаете? Я вам расскажу. «I.V.N.» – это международный бренд. Украшения создают дизайнеры в московском офисе. Молодые креативные ребята, полёт фантазии и пр. Рисунки превращаются в чертежи и презентацию. О воплощении в металле ещё нет и речи. Следующий шаг. Презентацию размещают на сайтах (ювелиры называют их каталогами) головного офиса в Москве, филиалов в Лондоне и Нью-Йорке. Наступает время продажников.

Допустим, что интерес проявил потенциальный покупатель из Мексики. С ним будет работать менеджер из нью-йоркского офиса, и, если уговорит купить, изделие будет изготовлено в Америке, из Москвы передадут только файл с чертежами. Цены каждый офис устанавливает сам… Да, собственно, и всё. Схема полностью законная, и я в ней никто. Я простой архитектор. Знаком с Наумчиком по прошлой жизни, иногда делаю для него эскизы украшений, отдаю их бесплатно. Мне достаточно упоминания моего имени. «Design by A. Smolin» – тешит самолюбие, помогает получать заказы на проектирование частных домов. Не более того. Некоторые мои каракули ювелирный дом довёл до ума и воплотил в металле и камнях. Коллекция «Шираз» – одна из них. Она так понравилась моим родственникам, что они её приобрели. Я выторговал огромную скидку, но семье пришлось продать полученную по наследству квартиру, а моя племянница этот «Шираз»… Вот и вся история, – Андрей допил вино, избавился от бокала, выпустил из-под манжеты циферблат с мальтийским крестом, проследил, как секундная стрелка пробежала половину круга, и заговорил в быстром темпе. – Заметьте, я не спрашиваю вас, как вы вышли на меня. Мне это неважно. Мои родственники могут не писать заявление в милицию, не требовать страхового возмещения. Они могут заказать у Наумчика копии украденных драгоценностей. Их сделают по себестоимости, и описание в каталоге будет изменено. Успеваете за мной? Украденные драгоценности после изменения описания станут подделкой. Продать их можно будет, разобрав, за одну восьмую от каталожной цены, и то, если женат на удаче, а копии станут оригиналом. Это такая своеобразная защита от воровства, которую применяют ювелиры для своих покупателей. Вы зря улыбаетесь. Одна восьмая – реальная стоимость, всё что сверху – плата за имя, за три буквы «I.V.N.» Теперь посчитаем. Вот цена золота, вот столько будет стоить работа. Камни выросли процентов на пять, не больше… Закрепить их будет стоить… Итого… Даже если вы разделите ваше «вот столько» на два, мы не договоримся. Ещё раз повторяю, возмездие никого не интересует.

– Назовите свою цену.

– Я пока в принципе не согласен. Мне надо подумать. Позвоню сам. Послезавтра.

Мужчины поднялись с дивана и некоторое время стояли в молчаливом равновесии взглядов. Недолго, всего несколько секунд, и новый знакомый Андрея не захотел продолжать. После крепкого рукопожатия бакенбарды Гослинга удалились в сторону концертного зала.

Андрей вернулся в Овальную столовую за вторым бокалом вина, решил повременить с уходом, подумать. Заход г-на с ударением на а понятен. На самом деле объявленная цена за возврат – только начало. Возможно, страховщики делают спектакль: снимут с Андрея деньги за украшения, потом предложат получить страховку за них же. Получить и разделить. Отказать не получится. Проходили.

До послезавтра времени вагон, спешить некуда. Надо всё обдумать. Есть шанс, что "Шираз" не у страховщиков? Да, такой шанс есть. На видео было кривое место. Итак, это атриум в «Неевропейском». Виден указатель в мужской туалет и банкомат. Маруся поговорила с двумя парнями и девицей, подписала бумаги. Здесь картинка дёрнулась, позы всех четверых изменились одновременно. Один из парней передал Марусе пачку денег, девица отдала конверты. Короткий разговор. Маруся вскрыла конверты, достала банковские карты, отошла к банкомату проверить баланс, вернулась, в телефоне подсчитала общую сумму, кивнула кому-то невидимому, кто слева от неё, и у покупателей в руках сразу появилась фирменная коробка красного дерева с надписью «Шираз» и вензелем «I.V.N.». Покупатели после осмотра драгоценностей уложили коробку в рюкзак, попрощались и ушли. Девушка даже поцеловала Марусю в щёку. Такое полное доверие. Видео обработано, чтобы скрыть от меня Марусиного спутника. И где вторая коробка с анклетами «Саламбо»? Тётя Саша сказала, что пропали обе. Ладно, разберёмся. Исправлять понедельник – дело неблагодарное, но попытаться стоит. Говорят, ещё есть вольные мессенджеры? Отправлено сообщение в два слова человеку дела, по кличке Туман. Запрос встречи. Подтверждение. Согласование места и времени.

Бокал Андрея пуст и пристроен на ближайший поднос. Гардеробщику незаметно передана свёрнутая по-московски купюра. Времени нет. Вот только от сына звонок:

– Пап, привет. Я голодный.

– На плите видел кастрюлю с кашей?

– Я мяса хочу.

– Холодильник открывал?

– Нет.

– Пока.

– Пап, пап, постой… Ещё вопрос. Какие цветы подарить классной на День учителя?

– Розы.

– Все дарят розы.

– Это формальный праздник. Роза – формальный цветок.

– А если я подарю аль-стро-ме-ри-я?

– Это будет взросло, сынок. Альстромерии. До вечера.

– Пап, ну что выбрать?

– Монетку брось. До вечера.

– Ну постой. Как купить? У меня дневной лимит на карте 1000 рублей.

– Накануне. Зайдёшь в ларёк-марёк. К Гургену. Объяснишь ситуацию. Он тебе всё устроит и приготовит букет на утро. Пока, сын.

– Пока, пап.

ИСТОРИЯ АНИ

О том, что для переезда из Питера нужна веская причина

Аня родилась и жила в Питере, в трёхкомнатной квартире с камином на Каменноостровском. Если пролистать её детство, лет до одиннадцати, то сразу можно увидеть популярную историю, когда отношения родителей уже разладились, но они изо всех сил стараются избавить своего ребёнка от злобы семейного конфликта.

Отец переселился на диван в гостиную, мать рано, часов с пяти вечера, закрывалась в бывшей общей спальне. Слова копились, чтобы в один день открыть визгливой истерикой сезон взаимных обвинений, пощёчин, уходов-возвращений, примирений и безобразных криков. Сезон длиною в год или что-то около того. Если бы Аня была взрослой, она бы в этой истории стала седой, но родители вовремя заключили перемирие, между собой перешли на шёпот, и каждый по отдельности сосредоточился на воспитании дочери.

Её занятия художественной гимнастикой, учёба в школе, стихи, которые она сочиняла, успехи в романских языках были великолепны. Казалось, ещё чуть-чуть, и девочка своими талантами сумеет снова объединить родителей в семью, и даже они как-то втроём в воскресенье вместе пили чай с шарлоткой (три четверти яблок, четверть груш), для которой Аня изобрела комбинацию молотой корицы, мускатного ореха с щепоткой имбиря и (и, не или!) чёрного перца. Родители были в восторге. Отец рассказал смешную историю, что и в прежние-то времена было бы редкостью. Мать легла с ней и напевала нежные песенки, гладила голову, целовала.

Утром Аня проснулась одна, а вернувшись из школы, подслушала телефонный разговор отца. Теперь она знала имя, фамилию и место работы мужчины, к которому мать ушла жить, и что это окончательно, то есть надолго. Так она поняла. Действительно, они прожили с отцом одни целый месяц, и это было только начало. Мать вернулась и через месяц снова ушла, оставив записку. Колесо повторений закрутилось. Отец её больше не искал. Эмоций с каждым разом становилось меньше. Когда мать возвращалась, они жили мирно, сколько могли, иногда до полугода. Убеждались, в очередной раз, в бессмысленности продолжать, делали формальную ссору. Прощальные записки множились. Отец хранил их в жестяной коробке из-под сахара, когда встречал Аню после школы, предупреждал: «Наша О'Хара оставила весточку». В такие дни дорога до дома превращалась в непрерывный монолог отца, который продолжался за обедом на кухне, когда он кормил дочь. За вечерним чаем записка читалась вслух с комментариями, перед сном отец приходил к Ане в комнату, присаживался на кровать, зачитывал «перлы» и «избранные места» повторно, опровергал, доказывал, обосновывал отсутствие элементарной логики в поведении жены и уходил, забыв пожелать дочери доброй ночи. Так семь-восемь лет. Или что-то около того.

После школы Аня поступила в университет на бюджет. Изучала иберо-романские языки, завела подружек-капучинок, успела на последнюю стажировку в Коимбру. Приближавшаяся защита диплома виделась рубежом, почти мистическим, когда она сможет начать жизнь, отдельную от родительских проблем.

У отца тоже назрели перемены. У него давно была на примете одна бывшая сослуживица по институту, рано вышедшая на пенсию. Женщина одинокая, очень тихая и добрая, с которой он в своих фантазиях давно создавал нормальную семью, дала ему согласие. Всё это было реально, тем более что у бывшей его сослуживицы была хорошая квартира всего в двух станциях метро на север.

Дочь будет заходить к ним раз или два в неделю почаевничать. Да, раз или два в неделю его вполне устроит. Иногда Аня сможет оставаться ночевать в одной из двух комнат. Наутро он придёт к её постели очень рано. Обнимать через одеяло разогретыми растиранием руками, выкупать у сна поцелуями и нежным шёпотом на ушко он, конечно, не будет – ведь дочь уже такая взрослая. Он будет просто сидеть и ждать со спокойной улыбкой первого дрожания её ресниц.

Всё это казалось ему реальным, но сердце начало его подводить в ту последнюю зиму. Жена с началом болезни мужа сразу вернулась и жила с ними теперь постоянно. Она организовала больницы, реабилитацию и два консилиума. Врачи ободряли, рекомендовали, но после второго консилиума, когда уточнили диагноз, как-то сразу отказались от него, а накануне 8-го марта отпустили домой. Стало не до фантазий: отец сделался безмолвным, полностью оккупировал гостиную, по всей квартире установил режим границ. Выходил только по надобности и на кухню. Перемещался при этом короткими, семенящими шажками, не выпрямляя полностью колен и сильно сутулясь. Когда готовил, нависал над закипающим чайником, чтобы поймать момент и обязательно успеть выключить его до первой бульки. Это казалось ему почему-то важным. С женой у него установилось молчаливое избегание – совершенное искусство, столь частое у интеллигентных людей, бесконечно долго проживающих вместе. Болезнь отдалила его и от дочери. Всё, что он делал, – каждый вечер, предварительно постучав, – заглядывал в комнату Ани. Дальше порога не проходил, боялся натолкнуться на укоризненный взгляд или на слова неудовольствия. Впрочем, это были всё его фантазии. Постояв минуту, кивал часто-часто головой, бормотал неразборчиво пожелания доброй ночи, выходил, так и не подняв глаз. Медленно закрывал за собой дверь, но закрывал не до конца, оставлял щель в миллиметр. Не нарочно. Просто стал невнимателен. Ане приходилось отрываться от занятий, бросать ручку на стол со звуком, самой прикрывать дверь на этот самый последний миллиметр. Иногда отец стучал, но не заходил. Стоял некоторое время перед закрытой дверью, гладил ладонью дубовое полотно, приникал к нему щекой, губами, шептал словечки и скрывался в своей комнате до утра.

Аня всё понимала и, несмотря на диплом, время для своего папы находила. Покупала без напоминаний в аптеке лекарства, раз в неделю готовила его любимую шарлотку (три четверти яблок, четверть груш, набор специй без перца), делилась университетскими новостями, но реакция отца была очень слабой.

С матерью, наоборот, её отношения развивались стремительно. За годы семейного конфликта они потеряли целые куски из жизни. Теперь им ничто не мешало, и они стали общаться сразу по-взрослому, навёрстывая упущенное. Сначала негромко, короткими фразами, на ходу, про всякие мелочи, а потом прорвало, и они болтали ночи напролёт, сидя в одной постели, жадно и доверительно. Дочь стремилась расспросить, а мать торопилась первой рассказать. Постепенно они начали вести вне квартиры вторую, совершенно нормальную жизнь. Пили кофе в модных местечках в центре, регулярно совершали набеги на парфюмерные магазины. Мать подарила Ане бусы из коралла, в гуцульском стиле (пять ниток, подвеска – православный крест из серебра), познакомила со своим другом-яхтсменом. Аня сочинила про него короткие стихи-дразнилки, которые смешили мать до слёз.

Жизнь раздвоилась на квартирную-ожидающую и уличную-будущую, и в этом была своя прелесть. Мать и дочь вместе вздыхали, что, вероятно, лето будет испорчено, переживали за Анину защиту, ни в коем случае никого ни в чём не винили. Обе были грустны и красивы. Отец устроил всё гораздо лучше, чем можно было от него ожидать. Он умудрился простудиться где-то между уборной и своим диваном и умер весной, в конце апреля. Похороны и поминки уместились в полтора дня суеты.

…

После защиты дочери мать вселила в их квартиру своего яхтсмена. Звукоизоляция в доме была очень хорошая, но в ночной тишине подводила. Анна восприняла слоняющегося по коридору босого, завёрнутого в простыню мужчину как удачный предлог и объявила о переезде. От матери получила благословение на самостоятельную жизнь в самых общих фразах и деньги на оплату съёмной студии. Семейного кота по имени Бакаляй взяла с собой, купила стеклянные формы для запекания любимых груш, заказала торшер в стиле хай-тек с доставкой, чтобы одной не скучать среди новых вещей. С мальчиком из доставки, который дерзко предложил прийти вечером помочь торшер собрать, была строга – взглядом указала на грязь ногтей и дверь. Подружек, окунувшихся раньше неё во взрослую жизнь, временно отдалила, пока не получится наверстать упущенное. Придумала до полуночи и позже сидеть на подоконнике, завернувшись в синюю, оливковую и белую клетки пледа. Ноги босые через окно наружу обязательно, воздух пятками шевелить, в канале волны гонять: если ты ночная поэтесса, то пятки идеально для этого подходят, просто смажь их изнутри глинтвейном. Смажь покрепче…

Так уж устроено, что сердца красоток недолго остаются вольными. Это все знают. Вскоре и у Ани появились новые знакомые.

В испанском доме на Невском один с усами для неё играл на гитаре и тряс при этом животом. Второй соблазнял пшеничной мукой с тёртым желтком и маслом, давил рукой лимон, опаивал ромом, колдовал солью, под ноги сыпал сахара ванильный и простой, но позабыл важное. В итоге гитарист и кулинар уступили третьему. Этот третий околдовал Аню ураганом признаний, из тесноты коридоров увлёк в кафе на второй этаж на красный диван, сразу талантливо объяснился в любви. Пригласил к итальянцам на замечательный до слёз фильм. После сеанса подговорил ветер, чтобы в спину их в пять минут до Крюкова канала дотолкал и налево. Здесь усадил за столик с белой скатертью, заказал дурманного вина. Ветер при них остался: пуантами на занавесках играл, сквозняком летал, с каждой дверью возвращался – хотел коварно свечи задуть, а не вышло – свечи в тот вечер штормов не боялись.

Не долго, скорее коротко, новый знакомый подселился к Ане в студию. Она с удовольствием изменила статус на: «В отношениях». Он указал: «Влюблён безумно». Жизнь Ани заполнил собой полностью и привёл в компанию своих друзей. Парни в этой компании были спортивные, с официантами разговаривали хамовато, ходили в чёрном, а две яркие, тоже спортивные девушки-близняшки держались прохладно, и одна, видимо, ревновала. Было непривычно, всё кололось, но в постели Аня получила неожиданно много.

Вроде бы всё складывалось. Её переводы и уроки давали деньги на жизнь, он иногда подбрасывал что-то в общий котёл, в общем, хватало. Аня поменяла кофейную чашку на бокал «как у него», утром вкладывала в руку любимому листок с новым стихотворением, целовала в сонные губы, летела по улицам Петербурга на работу на уровне третьих этажей, не ниже. Днём ругала себя, сердилась, мечтала, но всё держала в своей голове – посредников в любви не признавала.

Неприятность произошла осенью, месяца через три после начала их совместной жизни. В компании его друзей они бюджетно отмечали День Варенья Ани в кафе. Между тостами он надел ей на пальчик кольцо с маленьким бриллиантом. Не новомодные инесы[1 - Ножные браслеты с цепочкой (анклеты). Вариация зарегистрированного товарного знака «I.N.A.S.», который принадлежит Ювелирному Дом Наумчика. Стильная альтернатива помолвочному кольцу.], конечно, да и на колено не становился, стихи страсти на ухо не шептал, но кольцо есть кольцо, а бриллиант, даже маленький, гипнотизирует любое женское сердечко. Особенно, если это бриллиант замуж зовущий. Вся компания была в восторге. Вокруг Ани водили хоровод, он целовал её на счёт, близняшки улыбались, обнимали, называли сестрой, и все пили до дна.

Когда вернулись домой, он вспомнил, что надо спуститься в ночной магазин за какой-то мелочью, ерундой, и ушёл. Аня прождала на диване час, заснула, позабыв спрятать под одеяло нескромную ножку и пальчик с маленьким бриллиантом. Утром проснулась одна, начала звонить, искать, к обеду узнала от пришедших людей в форме, что его задержали за драку с двумя парнями в этом дурацком ночном магазине. Прозвучало «преднамеренное», и был обозначен двузначный в годах срок в перспективе. Так сказали эти бесцеремонные грубые люди, забрали все его вещи и ушли.

Аня тихой мышкой проплакала сутки в квартире одна. Писала цифры далекого года его возвращения на бумажных квадратиках, рвала, снова писала.

Прошло ещё какое-то время. Вечерний звонок на телефон, переломанный голос любимого с текстом, из которого Аня разобрала отдельные слова: «Адвокат… Найди деньги… Люблю… Шансы есть… Люблю… Найди», – вогнал её в истерику. Ночь прошла совершенно без сна, а рано утром в дверь уже стучали. Близняшки по-хозяйски забили холодильник энергетиком, просидели у неё весь день, курили в комнате, два раза ходили за пивом в злополучный магазин, и под утро Аня усвоила, какие деньги она должна найти на адвоката. На всё про всё есть день. Аня согласилась, но помнила это неточно. Близняшки забрали у неё банковские карты, серьги и какую-то мелочь – для ломбарда, где нормальную цену дадут. Та, что казалась ревнивой, положила Ане ладонь на грудь, под коралловые нитки, поиграла бусинами, долго глядела в глаза, но не тронула, скрутила с пальца кольцо с бриллиантом. Очень больно, до синяка.

Аня набрала номер мамы, выслушала информацию о недоступности на английском, вспомнила, что яхтсмен увёз несколько дней назад мать в Европу до православного Рождества. Начала писать сообщение про деньги, про всё-всё-всё, но близняшки обругали, влили пивной коктейль, а потом телефон куда-то исчез. Жизнь ещё раз изменилась, и опять в ту же сторону. Вечером, который близняшки назвали последним, Ане объяснили, какая она жадная девочка, как плохо не любить своего почти мужа. Месть, немного зависти и желание зрелища. Вот под этим коктейлем Аня получала мокрыми полотенцами через подушку ночь и следующие полдня. Были и другие напитки. Кот Бакаляй пытался её защитить, но не смог и куда-то исчез, наверное, пошёл за подмогой.

После обеда Аню повезли с документами к нотариусу для оформления займа под залог её доли в трёхкомнатной квартире с камином на Каменноостровском, но здесь вышла осечка, и вот какого плана. Нотариус, который вначале был настроен к сделке доброжелательно и даже торопил, вникнув в документы по страховке Ани, установил, что месяц назад она (страховка) была повышена до статуса «премиум», т.к. некая Пратчетова А. В. (по-видимому, мать) внесла очень приличный депозит на имя дочери. Вот среди привезённых документов в запечатанном конверте и кусочек пластика, мечта многих. У него самого такой же инкард[2 - Сокр. от insurance card. Пришло с востока, но почему-то в англизированной версии. Пластиковая карта «три в одном»: удостоверяет личность, позволяет проводить финансовые операции, гарантирует страховую защиту. В премиальных версиях предусмотрено много дополнительных «плюшек».], только на лицевой стороне граффити более экстравагантное, по индивидуальному дизайну. Восторг близняшек от шести депозитных нулей нотариус совершенно не разделил. Более того, посоветовал им печалиться, а сам за голову схватился, стал приводить Аню в чувство, дал стакан воды. Обалдевшим близняшкам в подзабытых, как он надеялся, но нет, выражениях пояснил, что теперь Анна Пратчетова все сделки с недвижимостью должна проводить через своего персонального СИ[3 - Страховой инспектор]. Так распорядилась Пратчетова А. В., и она имела на это право как повысившая страховой статус дочери, а дочь от этого условия не отказалась в течение тридцати дней, которые истекли вчера, и если бы они (глупые дуры) привезли эту куклу на день раньше, ещё можно было бы успеть всё провернуть, а сегодня уже нет, т. к. премиальный статус активен с нуля часов, в страховой компании увидели его, нотариуса, обязательное информирование о сделке в сети, которое по закону надо выкладывать до, до, чтоб вас, для предотвращения незаконных и сомнительных. Персональный СИ этой куклы уже прислал ему на почту запрос о сделке с квартирой и будет здесь в его замечательной с дизайнерским ремонтом конторе самое позднее через двадцать минут, а у них (клятых дур) есть одна минута, чтобы свалить из его великолепной конторы, и примерно час, чтобы из города, и молиться святым или кому они там молятся, чтобы страховщик, обнаружив эту полуживую девчонку, не спустил на них (дважды, нет, трижды тупых идиоток) всех собак, а он-то знает, как они это делают, и фамилию он не для того менял, чтобы под страховой каток второй раз угодить… Не трогать бусы! Пошли вон, твари!!!

…

Бессонно прокочевав сутки по барам и крышам, на таблетках и кофе, умываясь дождём, Аня догадалась позвонить своей московской тётушке, сестре покойного отца. Что-то проплакала бессвязно и, услышав спасительное «приезжай», последним сапсаном сбежала в Москву.

В кресле эконом-класса удалось забыться, но привиделся кот Бакаляй. Он тоже ехал в вагоне, ходил кругами, мешался, застревал под креслом, собирался мяукнуть, а этого допустить было никак нельзя, потому что это поезд и здесь должна быть тишина, и надо срочно Бакаляя взять на руки, погладить, успокоить, в крайнем случае придушить. Лишь бы он не издавал звуков. Аня дёргалась, тревожила пожилого соседа справа, просыпалась, лезла под кресло, вскакивала, опять тревожила соседа, искала кота, забывалась, и так много раз, пока сосед не устроил истерику с выбрызгиванием слюны, вызовом проводника, потом старшего проводника… В итоге, пока мужчине приносили извинения и давали успокоительное, Аня заснула сама, проспала до Твери.

Последний час собирала пальчиком прохладу оконного стекла, пробовала на язык, с дождём через стекло разговаривала. Дождь тянулся дрожащими тонкими нитками по стеклу, извинялся немотой за весь Петербург, потом сорвался, перелетел на встречный скорый, пустился в обратный путь.

О том, как выгодно иметь премиальный инкард и как много зависит от профессионализма сотрудника страховой компании

На перроне Петербургского вокзала Аня потерялась в какофонии китайских потоков, закружилась головой от бесцеремонного галдежа, присела на чемодан, чёрно-серой кучей, запустив растопыренные пальцы в волосы, защищая уши от грохота чемоданных колес. Мужчины аккуратно переступали через её анорексичные ноги, женщины обходили дальней дугой, чтобы каблучки не научились плохому от тракторных подошв грязных ботинок. Милиционеры рассматривали сочувственно, задавали Ане вежливые вопросы и почти потеряли надежду, но всё-таки заполучили её документы: билет, паспорт, городскую карту жителя СПб и (редкая удача!) премиальную инкард. Старший наряда сразу сделал звонок, как того требовала инструкция.

Дежурный страховщик улыбнулся при виде дизайна карты (ну явно питерцы с граффити переборщили), проверил на подлинность и распорядился Аню отвести в ВИП-зал, что милиционеры и выполнили. Ещё запросил медподдержку, отправил запросы куда надо, в общем, осуществил сервис 24/7 в соответствии с инструкцией на десять из десяти.

Примерно через час ситуация нормализовалась. Аня пришла в себя, удобно устроилась с ногами на диване под флисовым пледом. Врач ушёл, а какой-то обходительный мужчина терпеливо ждал ответа на вопрос: «К кому она ехала в Москву?» Аня подумала и медленно, но четко назвала имя, отчество, фамилию своей тётушки. Попросила воды, между глотками от зубов отлетели три цифры номера, потом ещё три и четыре. Всего десять.

Тётушка приехала через час после звонка страховщика. Увидев Аню, сразу не подошла, попросила показать паспорт. Полгода, как она обнимала свою красавицу-внучку на похоронах брата, и вот это всё, что от неё осталось? Вместо такого привычного, беззаботного, синего, чистого и прохладного создания перед ней сидело что-то серо-чёрное, спутанное, а эти трактора на ногах… Тётушка присела на диван с прямой спиной, надиктовала страховщику данные, подписала документ в пять листов, осторожно погладила немытую голову племянницы рукой в перчатке, не удержалась, расплакалась, прижала, обняла, расцеловала.

Дежурный страховщик предоставил транспорт от компании. Лично проинструктировал водителя, куда именно на 4-ю Шуховскую везти, по какому номеру позвонить, когда за клиентом закроется дверь в квартиру. На Аню водителю пальцем два раза указал, чтобы тот не перепутал, кто есть клиент. Чемодан до багажника проконтролировал, лично дверь в авто прикрыл, но сигаретой подымить не успел – новый вызов, и опять от милиции – надо бежать, на этот раз в женский туалет, выручать очередного ВИПа.

…

Перед отправкой в стиральную машину Тётушка стоически осмотрела вещи племянницы. Ботинки – двумя пальцами за шнурки и в ящик для дачных вещей, книгу стихов Камоэнса хотела воткнуть в книжный шкаф, но та нигде не пристраивалась – московские выпихивали. Расплакалась второй раз за ночь, когда увидела шотландский плед в синюю, тёмно-синюю и оливковую клетку – её подарок покойному брату на последний День Варенья.

– Я вроде бы уже храплю. Не обращай внимания. Спать будешь в гостиной. Сама до ванной дойдёшь?

За первые сутки Аня два раза вылезала из-под одеяла и оба раза зря. На вторые добралась до своей книжки, но не читалось. На третьи утром, часов в семь, услышала, как Тётушка по телефону разговаривает с кем-то про неё, слов не разобрала, накрылась одеялом с головой, заснула.

…

Дореволюционный дом жил в соседстве с Донским монастырем и Нескучным Садом. На улицу выходил пятиэтажным нью-йоркским утюгом, через пристройку с балконами-сараями был женат на своем ровеснике, двор имел ухоженный, в подъездах капитальный ремонт и ковры эпохи Л. И. Брежнева (не родственник). Тётушка занимала двухкомнатную, на последнем: 52,3, 32,5 и 10 м?, смежные, есть балкон, небольшая гардеробная, с ремонтом. Скромно, без камина. Гостиная проходная, но потолки высокие. Ане понравилось, что два окна во двор и подоконники широкие. Так бы и просидела всю жизнь на диване с книжкой, но у Тётушки иное мнение, с ложечки Аню кормить не собирается. Всё просто – неделю у страховщиков выпросила. Всего семь дней. Через семь дней придёт к ним в квартиру сотрудник компании для оценки состояния Ани и принятия решения о форме реабилитации. Правила предписывают в подобных случаях консультацию, госпитализацию, изоляцию клиента и дальше по списку ещё много разных «-ция», а список мелким шрифтом на пяти листах. Это входит в сервис, отказаться от услуги нельзя. А что вы хотели? Премиальная страховка.

Тётушка на шестом десятке, и десяток этот уже середину миновал. Живёт одна, своих детей нет, полгода как брата, Аниного отца, в Питере схоронила. Решает она, что племяшку, последнюю свою кровь, не отдаст. Ни-ко-му. Про болячки хронические забывает, в реставрационную мастерскую, где до сих пор работает и самый незаменимый человек, по телефону ультиматум: «Отстаньте. Занята. Сама позвоню». Полна Тётушка решимости, но что делать, понятия не имеет. Единственная подруга-врач, с которой у подъезда встретилась, в квартиру не поднялась, принесла рецепт, схему применения, какую-то коробочку быстро сунула в руку: «Спрячь», посоветовала иллюзий не строить, рассердила до мата и «своих детей в психушку положи». Что же делать? Решение в лифте пришло. От страха, наверное. «Буду тормошить», – решила Тётушка и схему применения – в клочки.