Стихи

Excentrique

Так идем за дождем,Оставляя золу,И восьмерки свобод оставляя.Идем за дождемПо стопам этих стран-ников темных идем по стопам,За дождем, за дождем.Этих комиков стран-ных идем по следам. Позади пустота.Идем за дождем,Не склоняя имен,И склонивших на шаг не склоняя,Идем за дождем.За зверьем золотым,За наученным кольцами хмурым зверьем,Идем за дождемЧерез шорох листвы,Через черные лужи и шорох листвы.Идем за дождем,Наша чаша пуста,Наша память чадит и остыли уста.Идем за дождем,Не петляя.Идем за дождемПо совпавшим векам,По наитью на пальцах совпавшим векам.Идем за дождемИ не знаем судьбы,Мы и собственный голос не знаем.
***В сосредоточенности женщины есть сила разрушенияЗачем иначе, вырвавшись на страх, мужиВ глазах у леса страждут сожаления,И бесконечно точатся в чумных углах ножи?Иначе в чем влечение речи к клочьямНа исповеди перед сникшею грозой?Зачем при холоде бы так горели ночи,Когда 6 не кочет с просьбой на постой?Зачем же ревность связями сквознымиВязала жизни бы в ловушку для причин,Когда б не эта перебранка со СвятымиУ бронзовой натурщицы витрин?Когда душа ее была испугана гак верно,Что изменилось время, и дощатый кругС лошадками пустился вспять? И кто же первымСобрал в созвездия веснушки у старух?
***В тех неспешных консервных кварталах,Где горластые в шлепанцах помнят эпохи,Где подробности лип пустота выживалаИ чужие шаги как колодцы глубоки,Бесконечность нашла свой приют и ослепла,И на ощупь порочила влажные губы,Шептала в виски заговором и пеплом,И игру, и разлуки пуская на убыль.В тех туманных дворах всегда возвращалисьИз самых предсмертных командировок,И треснувшим стеклам не огорчались,И не допрашивали полукровок.Там трава замолчала и водка устала.Отражения в кружевах заблудились,Не пропала вода, и круги не совпали.Только брань копошилась еще будто милость.Так рождается стыд, когда все отгорело.Когда боль уж привычка, и в окнах – пропажа.Когда выдумка тотчас уродует тело,Занимается стыд, как проказа, как кража.
***Вода, возлюбленная лунных слуг,Обласканная синеглазым блеском,За волосы свой несмышленый слухТихонько тянет стоном, лесом.Недвижимая будто, чуть дыша.Жалея вызволенных постояльцев,От любопытствующих пряча малыша,Плененные тайком ломает пальцы.He Бог ее подслеповатый дух,Но и за избавленье небосклонуНе выдаст он своих огней, и пухОставит, и слова, и медальоныОставит до пришествия стихов,До самых тех времен утраченных,Когда превыше поселений и греховЛюбовь печальная. Вода ее оплачет.
ТатьянеМне даровано фантазией ВсевышнегоВидеть, как меняется природаЛишь от цвета глаз твоих. Ты же,Дань уже тысячелетней моде,Чувствуешь не слово, грусть знакомстваС пестрыми завесами повадокОт щебечущего вероломстваДо шуршащих платьями услад.Ты не изумляешь отражений,Зная: при свечах века двоятся.Красота – божественная лень,Не балующая певчих вариациями.И за эту дрожь, за ложь разлома.За проклюнувшуюся из взросленийСтрасть не будет больше дома,И не будет власти над Вселенной.
***В мигрени небо мокроеИмело и причал, и прорвуЗлых пустяков по самой кромкеПричала межвременья проклятого.Имело и рассвета ровноНастолько, чтобы за паромомТянулся беспокойный проблескИ чтобы розовый парокПрибрежный превратил в МароккоПустырь. Улитки номерокСверкал, как амулет пророка.Здесь обрывается дорога.Мой мальчик, лопотун, игрок,Не поднимая головы, негромкоЗдесь плачет, накурившись впрок,Так и не выучив урока.Тот утренний дурман-погром.Разобраны перегородки,И размывает, как порогиТеченье, естество мороки,И обращает местность в сроки,И старость – в красоту порока.И не спасенье ветерок,Когда так страждет обморокаСырое небо, недотрога,И осыпает губы рок.
Н. И. БудановуКак на кухоньке в белесом светеПо соседству с миром грезУбиенные поэтыВ кислом дыме папиросПросто сиживали, не читали,Провожали високосный год,Может статься, что-то выпивали,Может, слушали, о чем поетКто-то там, с одышкой, кухней выше,Очень глухо, слов не разобрать.Знал бы он, рискуя быть услышанным,То, что не дано ему узнать.То, что именуется провалом.Стоном, музыкою, глухотой,То, за что так мучают порталыЗаблудившегося высотой.Знал ли я, как отвергают двериЗагнанного в три часа утра?Знал ли я, что гипсовые звериПомнят каждую пощечину ведра?Знал ли я, что слово пахнет страхом,Для бессонницы довольно запятой.Что уже засвечена бумага,Стоит лишь склониться головой?Что на кухоньке в белесом свете,По соседству с миром грезУбиенные поэтыВ кислом дыме папирос?
ОдессаТатьяне и Анатолию КлимовымМой фисташковый праздник, смешливый мошенник,Глаза твои – полные чаши лазури,И на свет чешуя кораблекрушенийСумеречнее кинзмараули.В черепашьих закутах, где рыжие кошки,Совсем как еврейки, на солнце неспешны,В тазах позолоченные ни за грошПузыри путешествуют, нежноВздыхая. Пускай, кашеваря, Привоз восковойНа лбах и щеках оставляет ладошки,И на жести рисунок пороховой,И воробушкин рай – горелые крошки.Мой скрипичный соперник, полуночник, задира,И в «Гамбринусе» слышно, как ходики сохнут,Оставляя строкам тишины на полмира,И немножко Багрицкого в каменоломнях.
Вен. ЕрофеевуЗнамо, пригороды рабские пахнут шоколадом,И глаза нечеловеческие у собачьей жалобы,То-то в огоньках вина студеная услада,В отсыревших проводах гроза, опять гроза, а стало быть,Мучается проводник долгами да тоннелями.Выдумали простыни выпачкать брусникою.Мямлили, да плакались, да жгли табак неделями,Да клоунов пустили в пляс на сто верст – куси его.На беду, на сером льду, да в пылюге рожденные,То-то хвату хохоту – по холодным золото,А на красной скатерти – яблочки мореные,А в некрашеном ведре – хрящики да головы.
***Лицо дано нам, дабы образумиться однажды.Познать бы, рассмотреть, что все придумано. И дажеАнгелы, и даже буквы на кольце,Что обрамляет клок Вселенной. С жалом на концеХвоста, увы, наш грех не смеет улыбаться.Не оттого ли каждый день наш бледен, точно Надсон?Но розы все же источают аромат.И что-то было лет пятьсот назадНа месте том, где комнаты как утварьРассудительны, а мальчики как утраМорозны. Быть может, рассыпаясь, те мирыОставили нам сполохи игрыВ медлительности случая, ознобе, свисте,В болезнях, башнях, прошлогодних листьях,В лице в конце концов. Но мельница сгорела.Не перемелется. Не будут то и делоСновать грудастые кули. Громовики фонарикиВ окно стучать не будут. К Рождеству подаркиОднажды розданы на век вперед, и во дворахСтоит бессонница со спичкою в зубах.Но если свет зажечь, себя увидеть можно.
***Империя не Вакх, и мочится не виноградным сокомРозовощекий херувим на стены поднебесья,И, путая понятия, как бы случайно, ненароком,Не ждите у фонтана рыб и доброй вести.Не обольщайтесь узнанными быть – вас нет.И не было, и ласточки не ваши стригли гривы,И не для вас кошачьей выпушки кордебалетШалит. И бритвы не для вас игривы.Вас нет. Ваш чайник никогда не закипит.И вас не украдет послушница экрана,И не у вас державно голова болит.Вас нет. Вы – что-то наподобие туманаВ спортивной зале. Вы – тот кислый запах,Что душит перед мордобоем раздевалки,Вы – похвала петле в паучьих лапах.Вы – капли жира на груди весталки.Вы – девственность ее. Удел ваш – мед.Лишь ваша тень стремглав по анфиладамПодобьем пальца пригрозившего мелькнет,Но не задержится на бычьем лбу Пилата.Вас не было. И нет. Вам не отрежут член.И мальчик ваш рога вам не наставит.Империи не Вакх, не подвернет колен.Не поцелует и вином вас не отравит.
***На сон случалось помолчать,И выходил пейзаж пустынныйС бесцветной цепью позвонков,С верблюжьей миной облаков,Осиротевшим чаемИ почтой голубиной.Владенья паузы мертвы.Как молью битая подкладка.Как не избавиться воровкеОт крылышек татуировки,Не выполоть ее травы,Не выветриться без остаткаЕе видениям. Мысль бессильнаУже. Народ безмолвствовалУже. На сон затылки проступалиИ войны. Под колючим одеяломСопела скомканная Абиссиния,И раненых сверчок считал.Не в речи – в памяти разрыв,В любви. В тот час блаженные не спалиИ уходили со двора.Так убоялся комараИх сторож бедный. И обрывПеред падучей стал бледнее стали.О, юности песочные часы.Вас потерял хозяин, враль, ваш праздник.На сон мерцали огоньки,К соседям пятились звонки,И пустоту хранитель огласил,А утром умер одноклассник.
СудЧто там за черные пчелы чудят, Ваша честь?Эскадра оставила Солнце, к чертям Вашу честь!Дураки дурят, дурни,Ярмарка, верно, приехала.А черные пчелы таки чудят, Ваша честь.Стирай не стирай – все сносилось, сестрица.Балуют. Будут ли биты окна, сестрица?Дураки дурят, дурни.Ярмарка, верно, приехала.Стирай не стирай – все сносилось, сестрица.У рукокрылого голова кровью мазана, Вань?Кровь пустили, Ваиь, кровь пустили, Вань. Кровь пустили.Дураки дурят, дурни,Ярмарка, верно, приехала.У рукокрылого голова кровью мазана, Вань?А шуба на вешалке-то шевелится, бабушка!Не мышь ли шуршит, послушай-ка, бабушка?Дураки дурят, дурни,Ярмарка, верно, приехала,А шуба на вешалке-то шевелится, бабушка!Не эти ли руки руки держали, родимец?Что барахтаться, что рожать, все – родимец!Дураки дурят, дурни,Ярмарка, верно, приехала.Не эти ли руки руки держали, родимец?Солоно, поутру не разлепишь ресниц, горюшко.Что делает бритва в горнице, горюшко?Дураки дурят, дурни,Ярмарка, верно, приехала.Солоно, поутру не разлепишь ресниц, горюшко.Тихо-то как, петухи не ослепли ли, пан?Пил да плутал, да совсем потерялся пан,Дураки дурят, дурни,Ярмарка, верно, приехала.Тихо-то как, петухи не ослепли ли, пан?Долгая жизнь, ангелы все уж сожгли, Ваша честь.А что за сполохи в степи, Ваша честь?Дураки дурят, дурни,Ярмарка, верно, приехала.Долгая жизнь, ангелы всё уж сожгли, Ваша честь.
***Чудеса.При небесных-то наших строенияхНе дадут, не позволят…ПадчерицаВыплачется, да будет терпеть.Не бранится, не ссорится.Все – леса,Да дымы, да полуденный плен.Выспаться б вволю.Ящерицами бНа солнце сгоретьБеде да бессоннице.Глухота,Безмолвия толстый клубокШуршит, да щетинится.Холода,Да птиц не слыхать, да парок,Далеко до столиц.Глухомань.Перед Богом лишь знать назубокЧасы да гостиницы.Хохотать бы,Да крыть, да случаются в срокДураки да больницы.Нелюбовь.Суть оскомина паче слюдыПо заключенным окнам.Не велитТьмою брезговать стыдПо закутам да кровлям.Не любойЗа червивые эти трудыНе свернет и намокнет.На мелиМир, как рыба, блестит,Отражениям ровня.
***Ночью, в нежный час, уже под утроБез исподнего нас память оставляет,И пустоты суток населяетЛаской со смирением приюта.Безнадзорно не впервой скитатьсяПыткам по интимным закоулкамТорса, пригвожденного проступкомК полушарию невидимой кровати.Сумрачных знакомств немая перспективаПридает двусмысленности рыбьим глазомДаже тем глубоководным фразам,Что сродни засвеченному негативу.Этот час причудлив и бесплоден,Словно сладострастие Нарцисса,Колет, колет усиками крысы,Душит, душит жилами мелодий.
МоскваЛюблю тебя, Москва, мороз,А в дни болезни горше и светлее,И царский строй серебряных полос,И душный ряд с поклоном брадобрея.От желтоглазых в шубу навсегдаТы спрятала свой круглый скрип вразвалку,И матовых колен им не видатьВовек, и снегиря, и сына, и русалки.За голос льда, за цвет, за вестьЖивут огнем твои бокалы,И луч, во звон преображенный, здесьВосторженней январского оскала.Не поцелуй твой жертвенный пирог —Сам голод с золотыми вензелями.Москва, благословен твой скоморох,Повисший погремушкой над яслями.
***Оттого, что крылаты и вежливы звери,А в огнях кутежа близоруки и горды,Их вгоняют в соблазн, не считая потерь,И целуют, целуют их мокрые морды…
***В неуютной тетради давно уж нерусского городкаС грузными зимами и нечесаных рожиц колючкамиВ людной зале, где Бог не бывал никогда,Где не шумит детвора и красавицы делают ручкой,Где сырость котельной, устав, уже сделалась ветошью,Но с выдумкой клянчит и паром пугает,Где всласть не живут уж, но все еще сплетничаютИ под лестницей по стаканчику пропускают,Где уже не предложат зайти, но еще улыбнутся,И оплывают в кофейной золе заводы и баржи.Где и до крови себя ущипнув, невозможно проснуться,Но Морфей хоть немил и плюгав, все ж ухожен и важен,Так вот в этой тетради при всей немоте,При унынье затей и несчастье напрасностиНачертал, видно, спьяну, один грамотей:Пусть утра туманны, но жизнь-то прекрасна.
***О, как я грешен, Господи, мне даже снится пыль!Я грешен тем уже, что собираю звукиНа складках, в ржавчине иль в хромоте посыльного,Пропахшего подъездом и разлукой.Я грешен тем уж, что припоминаюИ правлю репортажи с робких этажей,Где шаркают и шьют, и пасмурно обычно, и светаетЧуть позже, и зевают в неглиже.Я грешен. Прячу тишине в карманыСухарики и ухожу не помня луж,На гул жилья, на кашель к океану,Где вихрем огоньков улитки душ.Мой грех, мои труды есть воплощенный случай,В них все – поминки по наивной чехарде.Когда нарядные еще великомученикиВлюблялись и не ведали пределов.В грехе моем еще музыка споритС гармонией ступенек и шедрот,В нем вечер – дом, охота – горе,А завещание – звуков хоровод.
Доченьке НаташеОт невзрачности до звонаЗагулявшее окноТешит рамочкой казеннойСвет и воздух заодно.Запускай свои узорыЗа подкладку колготы,Ветер – Юлька-беспризорникС амулетом золотым,Мой танцовщик, мой затейник,Ни на йоту не взгрустнув,Слаще птичьих колыбельныхИ кудряшек стеклодуваТак заходится лазурью,Что в случившийся провал,Прямо в комнату от буриШкипер прячет свой оскал.Здесь из тюля и повязок,Платьев, ниток, пестротыСоткана изнанка сказок,Опахало доброты.И сопит, перебирая,Ветер тень, как плечики,И из свиста вырезаетМоцарт человечков.
В. ДремовуФонари дороже денегВдоль проспекта по субботам.Хоть пустые, хоть хромые —Пешеходу утешенье.Не молитва на коленях,И до ночи не забота.Рыщут кровь не комары.И совсем не прегрешенье —Жалость вдоль домов старинных,Уксус странного совета,Наслаждение не сбиться.Вещий сон – в кармане нож.Страх за Лялечку в витрине,Что оставлена без света.И не спит дурная птица —Головы не повернешь.Нужно, нужно осторожней,Умереть – совсем не важно.Неженатый, моложавый.Засмеется – не сберечь.Пусть шуршит в углу сапожник,Пусть вина не видит бражник,Глобус сразу оживает,Стоит лампочку зажечь.
***Терпение, мой друг, отменная черта,А я боюсь воды – она живая,И кромочка белесая ее – черта,Что отделяет жизнь от выживания,И губки на бокале – это смерть.Не женственна, но жертвенна помада.Мне холодно в колодец посмотреть,Когда, я знаю, тишина громадна.Какие метки оставляет па душеВсепоглощающее отражение?Как жалок я, когда я в неглижеНастраиваюсь на преображение.Каналы, колоннады, купола,Колокола, я уши затыкаю ватой,Я плачу, ибо знаю – боль плыла,А не ступала стрелкой циферблата.Терпение, мой друг, отменная черта,А я страшусь разлук, когда невнятноИ медленно, когда ты заперта,Вода, ты подступаешь к горлу, и понятно.Ты обозначишься той жуткой бороздой,Которую со стороны еще не видно,Но все же есть уже она, и дом пустой,Как барабан гудит, и ангелу обидно.
***И коль скоро пост сладкоежки ленив и непрочен,И каплями тонут надежды на добрые ночи,И поиски дома – всего лишь овал забытья,И пахнет больницею скатерть небытия,И теряется суть, как теряется зрение,И детали спросонья разъедены сожалением.И как не зарекайся, на скулах болезни роста,И песенке в месте присутственном вовсе не просто,И покуда измена – не чудо, но дрожь новолунья,И старшие немы, и старость уже не волнует,Война не закончена, и подворотни в пристенок играют,И нищий в авоську державу свою собирает.
***Затем, что треск незабываем,И выгорают светляки,По окнам мокреньким трамваяНевидимые старики.Затем, что не прозрел котенок,И ноченька до искр из глазТемна, знакомый ваш спросонокСощурившись дрожит от сглаза.Затем, что мусульманин чайКоварно обжигает рот,И златоглавая печальПростой чернильницей живет,Затем, что ягодки – отрава,На сером злые огонькиЦигарок, забулдыги равноРыжебороды у реки.Затем, что крутятся ПетрушкиУбивцами, как петухи,И жизнь жужжит, снимая стружкуЛиловей рыбьей требухи,Во мгле, как листья отлученные,В своем несчастье двойники,Плывут на свет водою черноюМои веселые стихи…

Пианизм

ВступлениеОткуда эти звуки у дождя?Все очень просто. Предположим,Я в немоте и послевкусье в изголовье света,В кромешном уголке. На кромке Света. Из прохожих —Лишь птица воробей и обращенная газета,Созвучная простуженной воде.Чудно и сладко высотеНе спать в безмолвии вельможном,И пауза на музыку похожа.Легко. Но стоит руку протянутьИли непредумышленно коснуться взглядомДневного – судорога золотая, сутьПричастие и торжество, и мед, и яд.Взъерошит, поцелует, полоснет, и в дуракаваляньеЗаворожит беду, и ляльки, и цыгане,И белый цвет, ресницы не сомкнуть,И красный цвет, уста не обмокнуть,И не бывает ночь,Еще затей не счесть, и благ, и проч.Закрыть глаза. Чужое. Все же нежностьИ возраст мой, и мой Рахманинов не могут рассмеятьсяТак. Вечерняя душа их – отражение надежды,В наклоне головы, во вздохе, в вариациях,В посыльном, растерявшемся в дверях,В его промокших письмах, в сентябрях…Каденции души неуловимы и стекаютНе повестью, но памятью в пространство, таяКак аромат. Как дождь.Как летних отголосков ложь…Да. Осень. Ранняя. ВитаетБожественного рукоделья дрожь…С девятой цифры. С сентября. Я начинаю.Дождь.

Сутки безвременья

Привет, Сервантес. Серебряный. Болеро.Пронзивший кошару копьем одиночества.Таверна за поворотом уснула. Зеро.Спит поколение без имени-отчества.Фонтанами голубей не балуют на площади,Шутят, как будто полощут белье на реке,Впрочем, белье на реке уж давно не полощут,Не пьют лимонад – не тот этикет.Идальго желтушны и безголовы,Грибного дождя уже не было тысячу лет.Высохли губы. Высохли слезы. Высохло слово.Высохла грудь у кормилицы. Сыплется свет.Воля привязана запахом лукаК спящей таверне, а потомуНа непогоду клинки не гудят, только слугиЖаждут от страха начистить лицо никому.Сыплется краска с коней карусели,Умевшей когда-то занять голытьбу,Фантик над кладбищем карамелиПровозглашает разбой и судьбу.Тихой тревоги исполнена модаМедленных лет ожиданья Суда.Колется больно изнанка свободы.Точится голод идти никуда.Но, Сервантес ты скор, и танец твой звонок,В сумерках блеск, чем не жало копья?Привет! Будет снег. Улыбнемся спросонок.В притоны цветы и хрусталь для битья!
***К премьере вина подешевле актерам вторых ролейПридумает ласковый мальчик, кудесник с крапленым карманом.Пусть все так и будет нескладно, но чуточку повеселее,Пусть чуточку порумянее будет актрисам второго плана.Пенители и недотепы, братья в тоске и свободеВыберут блеск бесшабашный судеб своих королем,Пусть златовласая слава током по жилам побродит,Побродит вино молодое, побродит огонь над углем.Пускай пустоглазые залы, вздрогнув, перевернутся,Выпустят свет из темницы, пахнущей клеем и сплетней,По выморочным гримеркам ангелы разбредутся,И стрекоза застрекочет на голове у кокеткиЖизнь стрекозы по Крылову ветрена и беспросветна,В последних солнечных каплях погаснет холодным звоночком.Как будто сюжетец мелькнет в декорациях позднего летаИ кода. Прощай, дивный сон, подробности в многоточии.
***Поэт в расцвете лет нуждается в тоске.Так ветер в сентябре скрывается в деревьях.Качается тишайшая пора на волоскеКак бледный шарик с ярмарки безделья.Встречает круглый гул скандалов и друзейКак неживые поезда без пассажиров,Без драм и фраз и чертиков везенья,С годами записавшихся в сатиры.Он нянчит звук, как ходят за больнымБезропотно и скучно. По ошибкеЗа день безлюдный платит золотымНалившимся кровоподтеком слитком.Украдкой от родных он обнимает ночьКак осужденную за страстность малолетку,И на прогулках выдает за дочь,И учит грамоте по письмам на салфетках.Он помнит вас. Он не забылКак вы его в затылок целовали.Но он теперь вам не добавит сил.Он есть и нет его. Он – шорох в зале.Он в голосе, но нем. Он ищет знак в тоске,Единственный, что в вензелях невидим,Как ищут смерть, как строят на песке,Как за любовь любимых ненавидят.
ПрактикаКак муторно при медном свете лампыЛечить спросонок матовой водойБлаженную болезнь с печалью пополам,И милость первобытную, которая с тобойИграет до утра и после долго,До бесконечности крадутся сотни ног,Разыскивая неожиданно иголку,Успевшую под пол от недотрог,От глупости подальше и раздрая,Что каждый разнезримою тропой,В обход зеркал, невнятно проникает,И ну разучивать по нотам разнобой.Все, как обычно, в неглиже при детях,Притихших за стеклянною стенойСкандально неопрятного столетия,Исполненного жуткой пустотойС картинками, где бледные героиТолкуют, позабыв уже языкНеведомо о чем. Их пар покроет,Когда побриться вздумает старикБеда. Дрожащею рукой, опасной бритвойНапуган лик колючий и седойС губами из породы «попросить бы»,Судьба остаться с беспробудной бородой.Когда же пробуждение? Все – начала.Еще обмылок от купания скользит.Одной воды, как видно будет мало,Безумие провинции грозит.
***Уже в студенчестве, смакуя первый стыд,Ты понимаешь, краски безвозвратныИ портятся. Так портится, чернея от обидыПублично изгнанная праздничная вата.Слова теряют смысл и запахи греха,Признанья гаснут как снежок на рынке,Почтовый ящик превратился в старикаС годами. Так суровеют на снимкеМолодожены. Все доступней и глупееВолшебноликие девицы.Под солнцем водка слаще и теплееИ осторожнее желание напиться.
РевностьВот, как уста пригрезившегося индуса

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.