Шишкин корень

Где-то я его уже видел… Точно, это же мальчик-булочник с Рождественской улицы, только уж очень суров по сравнению со своей бронзовой копией.

От лотка пахло сливочным ароматом домашней выпечки. Я сглотнул слюну и отвёл глаза от белоснежного куска ткани, прикрывающего пахучую сдобу.

– Здорóво, офеня! – Гришка лениво приподнялся и протянул парню руку.

– И вам не хворать, – забавно окая, ответил тот и сжал Гришкину ладонь.

– Серёга! – я встал и представился новому знакомому.

– Архипка! – звонко отозвался тот и совсем сбил меня с толку.

– Так ты Архип или Офеня? – решил уточнить я, чем рассмешил обоих собеседников.

– Чудной-от у тебя приятель, Гришаня! – заметил Офеня-Архипка и приподнял картуз. Вместе с картузом взлетели вверх рыжеватые брови, и глаза как-то сразу просветлели.

– Чудной, – согласился Гришка, – внучатый племянник матери, из Томской губернии, погостить приехал.

– Неужто у вас все такие тёмные и юморов не понимают? – засмеялся Архипка.

Пока я придумывал, что бы такое ответить, снова вмешался Гришка и, подмигнув мне, бросил небрежно:

– Не-е, этот учёный, только сурьёзный больно, любит, чтобы всё по культуре. Если уж калачник, значит – калачник, и никаких тебе офеней…

Наконец до меня дошло, что я прилично затупил и офеня – это не имя, а скорее, профессия. Что-то типа коробейника, и не булочник вовсе… Вернусь в своё время, погуглю, кто такие…

– Значитца, приехавший? – Архипка протянул мне ладонь и улыбнулся. – То-то ж я гляжу, пинжак смешной и лапти заковыристые.

Архипка смешно проякал слово «гляжу», и улыбка у него получилась славная, совсем как у Дашки. Так что я просиял в ответ и крепко сжал его мягкую на ощупь ладонь.

– Трапезничаете? – Архипка снова почесал шею.

– Ага, – кивнул Гришка и присел на траву, – давай к нам.

– Погодь-ка… – Архипка перекинул через голову ремень и аккуратно поставил лоток под куст. Нырнул рукой под ткань, достал румяный, по форме напоминающий небольшую гирю хлебец, разломил его пополам и, разложив на промасленной бумаге, присел на корточки.

– Хм, московский, фунтовый! Пятак за штуку! Семёныч распёк не устроит? – заботливо поинтересовался Гришка. – За калач-то?

– Ну ж! – возмутился Архипка. – То ж моё, законное. Ежели я за неделю нужную выручку не сделаю, он мне позавчерашними калачами плотит. Глаза б мои на них не глядели…

Гришка подал приятелю яйцо, а сам отломил четверть душистого калача и сунул в рот. Меня тоже не пришлось уговаривать, я смачно откусил кусок от согретого солнцем калача и мысленно замурчал от удовольствия… Глянцевая корочка хрустела. Слоистая, белая, на удивление пружинистая мякоть таяла во рту. Калач был совсем не похож на позавчерашний, по крайней мере, я никогда не ел такой вкусной несвежей выпечки!

Заметив, как я уплетаю лакомство, Архипка довольно хмыкнул:

– Слыхали? Нынче на ярманке саратовские своим калачом хвастали. У ихнего калача ни дужки, ни козырька. Каравай высотой с сажень и в тридцать пудов весом! Сказывают, будто усаживали на него честной народ, как на перину, а калачу всё нипочём. Он в кажный раз сызнова подымался.

– Да враки всё это! – усмехнулся Гришка. – Где ж этакую печь раздобыть, чтобы в неё калач в тридцать пудов уместился?

– То-то и оно… – задумчиво поддакнул Архипка.

Дальше разговором рулил Гришка. Степенно расспрашивал Архипку про торговлю и хозяйские выволочки, иногда отпускал задорные шуточки, которые я не всегда понимал, но смеялся, так сказать, за компанию.

Из разговора я выяснил, что офеня – это мелочный торговец, разносчик. Курьер, типа… Я в Томске их не замечал как-то, а вот в Нижнем таких немерено… жёлтых, зелёных, розовых, с огромными коробами за спиной…

Как только у нас закончилась еда, зазвонил колокол – низко, раскатисто. Гришка перекрестился, собрал пожитки в ящик и взглянул на меня:

– Пора на работу. Сидючи в тенёчке, на харчи не заработаешь.

– Звонют и звонют, – сморщился Архипка, – работа не волк, стало быть, никуды не денется. Может, в орлянку срежемся на пятачок?

Гришка решительно встал, стряхнул траву со штанов, покачал головой.

– Тогда в кóзны, мне тятя вчера такой налиток сделал…

Гришка сдвинул картуз на затылок и задумался. Архипка ухватился взглядом за меня и выпалил:

– Серёга, а ты в козны играешь?

– В козлы? – я зачем-то кивнул. – Играю.

Гришка с Архипкой снова расхохотались.

– Не в козлы, а в козны! – сквозь смех объяснил Гришка.

– А я что сказал? – я попробовал изобразить недоумение.

– Ну ж, коли сказал, доставай бабки, – подхватил Архипка и полез в карман штанов.

– На деньги, что ли? – я тоже порылся в кармане ветровки, нащупал помятую пятисотку.

– Так ну-то, можно и на деньги, – обрадовался Архипка и вынул из кармана какой-то мешочек. – Гриш, раскидаем?

– В козны так в козны! – Гришка стянул картуз и, аккуратно сложив, заткнул его за ремень.

Парни отошли в сторонку, к утоптанной глинистой площадке у скамьи. Архипка высыпал что-то из мешочка на землю, прочертил веткой две параллельные полосы.

– Чего истуканом стоишь? – подмигнул мне Гришка. – Показывай свои бабки.

Я подал ему пятисотку. Гришка покрутил её в руках, глянул на просвет. Шепнул мне на ухо:

– Это чё?

– Бабки… – прошептал я.

– А козны-то где? – Гришка ошарашенно моргнул.

– Нету.

– Хм, а зачем сказал, что есть?

– Думал, бабки – это деньги.

Гришка улыбнулся и, засунув обратно в мой карман пятисотку, достал из ящика засаленный мешочек. Он выложил на ладонь несколько сглаженных четырёхгранных костяшек и показал мне. Потом высыпал их на землю рядом с чертой, поднял самую крупную Архипкину костяшку, прицелился и сбил ею валяющийся неподалёку камушек:

– Знатный налиток! Таким пару выбить – в один щелчок.

– А то ж! – поддакнул Архипка.

Я поднял отлетевшую к моим ногам кость, заметил посередине круглое, заполненное расплавленным металлом отверстие и наконец сообразил, что бабки, они же козны, – это кости, которые сбиваются битой – налитком.

– Для разгону по копейке на кон? – потёр руки Архипка и положил на край скамейки блестящую монетку.

Гришка погремел мелочью в кармане и тоже выложил копеечку.

Я замялся. Денег у меня не было, пятисотка в кармане, понятное дело, не в счёт. Порылся в рюкзаке. Вспомнил про найденный в тайнике брелок с фонариком. Достал трофей. Продемонстрировал фонарик в действии. Эпично, но мои новые приятели про свои костяшки напрочь забыли, с таким интересом разглядывали безделушку.

– Электрический? – поинтересовался Гришка.

– Почти! – улыбнулся я.

Заценив фонарик, Гришка посоветовал оставить «эту нужную штуку» при себе и сделал за меня ставку. Архипка нервно облизнулся, но спорить не стал.

Приятели отыскали для меня ещё один, как выразился Архипка, плохонькой, но шибко удачливый налиток.

Сначала была жеребьёвка. Мы отошли подальше от кона, так называлась первая линия, и по очереди кинули свои биты. Гришка забросил дальше всех, его костяшка уверенно перелетела вторую линию, парни её называли «сало». Архипкин налиток остановился на ней же. А вот мой не долетел и застрял между салом и коном.

– Куды ж ты гораздишься? – хлопнул себя по бокам Архипка. – Таперича последнему бить да с закрытыми глазами.

Гришка подмигнул:

– Дак мы же не условились, как считать… А у сибирских, может, по-другому? И к тому же у него вона жок выпал.

Я уже ничего не соображал, но Гришке на всякий случай поддакнул.

– Лады, – неожиданно согласился Архипка, – пусть перебьёт.

Прищурив один глаз, я снова метнул налиток. От волнения рука дрогнула, и бита соскочила в сторону. Я зажмурился, чтобы не видеть своего позора. Но, как ни странно, мой налиток оказался ближе к Архипкиному, и я обошёл Гришку.

– От оно как, я первым бью! – воскликнул Архипка.

Пошла игра. Мы кидали налитки по очереди. Гришка с Архипкой шустро подсчитывали очки и делали новые ставки.

После нескольких конов мой баланс по-прежнему оставался равным копейке. Фортуна то отбирала, то возвращала мне заветную монетку. Я так увлёкся игрой, что не заметил, как к нам подошёл какой-то парень. С виду неприметный, неопределённого возраста, серенький и сухощавый, с прозрачными, почти бесцветными глазками, противным сладковатым баритенором и по-дурацки кошачьим именем Васька.

Как только Васька присоединился к игре, движ начался совсем не детский. Игра шла на выбывание, ставки от кона к кону не снимались, и банк рос с бешеной скоростью. Спустя несколько заходов моя копеечка оказалась на самом дне общей кучи вместе с любимым горчичным шарфом, фонариком и блокнотом с изображением ретроавтомобиля ГАЗ, раздобытыми во время геокешинга.

Гришка и Архипка вылетели из игры, сидели на лавочке бледные, как поганки, и следили за ходом событий.

Мы с Васькой остались один на один. Его бросок против моего…

Гришка сжал кулак и показал его мне в знак солидарности. Я покрутил удачливый налиток пальцами, прикрыл глаза, коснувшись костяшки губами, бросил. Налиток крутанулся в воздухе и сбил одиноко стоящую бабку. Васька кинул следом и тоже попал.

– Ничья? – вырвалось у меня.

– Удвоим ставки? – задорно подмигнул Василий.

– А давай, – согласился я, – только у меня больше ничего нет.

Васька обошёл меня кругом, согнулся в поясе и присмотрелся к моим кроссовкам.

– Штиблеты у тебя знатные… – Васька даже причмокнул. – Поставишь?

Я глянул на Гришку. Тот изо всех сил строил мне непонятные гримасы и зачем-то душил себя собственными руками. Я перевёл взгляд на увесистую кучку монет, поблёскивающих на солнышке.

– Поставлю!

Гришка звонко хлопнул себя по бокам и нервно сплюнул на землю.

– Ну вот и сговорились. – Васька прищурил глазки и азартно потёр ладони.

– Нет, не сговорились, – я подбоченился и для убедительности прищурил один глаз, – а что поставишь ты?

Васька ухмыльнулся и достал крупную новенькую монету:

– А с меня – рупь, коль такое дело.

– Вот теперь сговорились… – кивнул я.

Васька зачем-то плюнул на ладонь и протянул её мне.

– Чего ещё? – я отступил на шаг назад.

– Как чего? Договор скрепляй!

– А без этого никак?.. – попробовал выкрутиться я.

– Не мужик ты, что ли? – рыкнул Васька.

Я сдался. С трудом насобирал в пересохшем рту слюны и плюнул на ладошку. Протянул сопернику. Состоялось самое мерзкое в моей жизни рукопожатие. Пока Васька тянул жребий, я незаметно вытер руки влажной салфеткой. Вроде полегчало…

Ваське досталась обломанная палочка, он бил первым. Его налиток взлетел, выписал дугу и, достигнув кона, крутанулся вокруг своей оси, снеся сразу две пары костяшек.

– Фирменный, кручёный! – выдохнул Гришка за моей спиной.

На кону осталось всего четыре несбитых бабки. Две одиночных плюс одна парная. Вероятность снести сразу все равнялась нулю. Я вздохнул, поцеловал налиток, прицелился… и бросил.

– Скидавай штиблеты! – хмыкнул Васька, сгрёб со скамейки банк и направился ко мне.

Я тоскливо глянул на валяющийся в стороне налиток:

– Промазал.

– Шулды, булды, закоулды… – пробубнил себе под нос Архипка.

– Может, я за него отыграюсь? – Гришка встал между мной и Васькой. – Давай по последней!

– Недосуг мне, – Васька пронзил Гришку ледяным взглядом, – уговор был, вертайте долг, и разбегаемся.

Гришкины трапециевидные мышцы вздыбились, как у кота, напоровшегося в подворотне на бездомного пса.

– Гриш, не надо! – вмешался я. – Уговор был. Пусть забирает.

– И то верно… – Архипка придержал Гришку за руку. – Всё по закону, на руки плевали.

Васька оскалился. Я только сейчас заметил, какие у него редкие и кривые зубы, сел на скамейку и стянул кроссовки:

– Держи.

– Портянки справные! – Васька прихватил кроссовки и загляделся на мои ярко-оранжевые носки с надписью «ешь – спи – ешь».

– Носки не отдам! – отрезал я и грустно пошевелил большими пальцами на ногах.

Гришка присел рядом.

– Эх, тово-ентово, хвонарик-то знатный был, – вздохнул Архипка и приземлился по другую сторону от меня.

– М-да, нам бы за него вместе с твоими башмаками такую деньгу на Ветошном рынке отвалили, – Гришка пнул стоящий в ногах деревянный ящик, – целый пуд ваксы аглицкой купить можно! А теперь даже на корку хлеба не осталось…

– Слышь, Гришаня? – вдруг оживился Архипка. – Нонче на ипподроме бега, говорят, хорошую деньгу зашибить можно.

– А нам-то что толку, поставить-то всё равно нечего!

– Так то ж не ставить, а бежать придётся, – Архипка вскочил. – Там скороход аглицкий побежит пятнадцать вёрст, а кто его обгонит – тому, на-ка вона, сто рублёв из собственного карману обещал выложить.

– Так уж и сто рублёв? – прищурил правый глаз Гришка.

– Вот те крест! – Архипка спешно перекрестился.

– Можно опробовать, – задумчиво кивнул Гришка, – только сначала энтого обую…

– К шести успеется, я вас там ждать буду, меня Семёныч с калачами снарядил.

Мы пожали Архипке руку и рванули к Гришке.

Глава 4

Авось да небось с победой врозь

Оказалось, Гришка, как и я, жил на Звездинке. Я – на нечётной стороне улицы, в доме номер пять, многоэтажке с детской библиотекой, прямо за домом чертёжника, где когда-то работал Максим Горький, а если точнее, Алёша Пешков. Дом чертёжника стоял на своём месте, а моего, естественно, ещё и в помине не было. Гришка жил на другой стороне, ближе к пересечению Звездинки со Студёной. Его дом до нашего времени не сохранился, поэтому увидел я его впервые. Домик был маленький, бревенчатый, почерневший и слегка покосившийся.

Звездинка выглядела лысовато, хотя сквер уже был разбит. Тоненькие низкие деревья проглядывали сквозь опрятный металлический забор, ровные дорожки были посыпаны гравием. Вокруг сквера рядами стояли невысокие, не больше двух этажей, домики: деревянные – украшенные резными наличниками и замысловатыми узорами на крышах, кирпичные – крепкие и приземистые.

Гришка скрипнул калиткой и пропустил меня вперёд. Махнув на пышный куст крыжовника у забора, коротко отчеканил: «Жди здесь», – и исчез. Я спрятался за куст.

Обозримая часть двора показалась мне неприбранной. Всюду валялась хозяйственная утварь, старая грязная обувь, вокруг деревянной бочки с водой бегали две тощие курицы, на кривом заборе сушился треснутый горшок, из-за угла дома выглядывали на удивление аккуратные грядки.

Внимательно рассмотреть двор я не успел. Зычный женский голос разрезал тишину: «Гришка, ирод окаянный! Чаво в шкапу забыл? Опять без дела шасташь – чё те не работатца, дармоед?..»

Гришка выскочил из дома и, шмыгнув под куст, пристроился рядом со мной.

Прошипел в ухо:

– Пригни-ись…

Из дома выглянула рыхлая бесцветная женщина лет сорока с грязным полотенцем в руках, пошарила по двору рыбьими глазами и, не увидев беглеца, с грохотом захлопнула дверь.

Гришка, приложив палец к губам, кинул на траву одежду. Я переоделся в широкие штаны и свободную тёмно-синюю рубаху, подпоясал её ремнём.

– На-ка вот! – Он с видом факира достал из-за спины и поставил передо мной пару прилично поношенных ботинок с круглыми носами и растрёпанными шнурками. Сверху положил два куска холщовой ткани.

Я почесал затылок. Если честно, надеть вместо любимых кроссовок пару старых башмаков – то ещё удовольствие. К тому же в голове сразу зашевелились мамины поучения о негигиеничности ношения чужой обуви. Но выбора у меня не было. Я стянул грязные, все в комьях репейника носки.

– Надевай, мне они уже всё равно малы, не выкидывать же, – подбодрил меня Гришка. – Рубаху и штаны отдашь, когда на свои заработаешь, ботинки можешь оставить себе.

– Спасибо, всегда о таких мечтал, – съязвил я шёпотом и, сморщившись, сунул ноги в ботинки.

– Портянки-то намотай, в кровь сотрёшь, – Гришка кивнул на куски ткани.

Я попробовал намотать тряпку на ногу и засунуть в ботинок. Ничего у меня не вышло… Тряпка топорщилась и съезжала, не пускала ногу в ботинок.

– Вот отелёпок! – выругался вполголоса Гришка.

– Э-э, полегче… – возмутился я.

Гришка присел на корточки и аккуратно укутал мои ступни в портянки. Получилось очень даже ничего. Ноги занырнули в ботинки на раз.

Пока я их шнуровал, Гришка достал из кармана облупленную жестянку, зачерпнул из неё пальцем прозрачную вонючую жижу, растёр в ладонях и залез липкими руками в мою шевелюру.

Я отпрыгнул в сторону как ошпаренный:

– Дурень, ты чего? Совсем обалдел?

– Не боись, это ж брильянтин, для образу, тебе ж на Покровке вечером выступать. Для себя делал, от сердца отрываю.

Разделив мои волосы на две части, он с довольной улыбкой пригладил их на висках. Жутко представить, что из этого вышло! Я взлохматил пятернёй слипшуюся массу, достал из рюкзака расчёску и зачесал волосы назад без пробора.

– С пробором не пойду! – сурово отчеканил я и косо посмотрел на приятеля.

Тот надулся.

Мы тихо выскользнули на улицу.

– Строгая у тебя мать, – пробурчал я, чтобы развеять нависшую, как тяжёлая туча, тишину.

– Это тётка Глашка, отцова сестра. Чтоб ей пусто было. Матушка у меня тихая, она в приюте на Ильинке нянькой работает, сегодня в ночь дежурит, – деловито ответил Гришка.

Со Звездинки мы свернули к Большой Покровской, пересекли её и направились к оврагу по уже знакомому мне маршруту через Университетский переулок. Я достал свою карту и решил сверить местность, но не тут-то было. Новая реальность прилично отличалась от нанесённой на бумагу. Моста у Почаинского оврага не оказалось, поэтому пришлось спуститься на его поросшее кустами дно и выбраться на другую сторону по почерневшим деревянным лесенкам. Мы перешли Ильинку, шарахнулись от лающих собак и вставшего на дыбы рыжего петуха, пронеслись между хлипкими домишками по Вознесенской улице. Хоть Гришка и обозвал её так громко, улочка больше смахивала на деревенскую окраину. Попетляв по застроенной скромными новенькими домишками Телячьей улице, которая на моей карте была помечена как улица Гоголя, вильнули влево, по лесенке спустились с холма к Успенскому съезду, знакомому мне под названием Почтовый, очутились на Рождественской и уже через несколько минут, взмокшие и задохнувшиеся, выскочили к набережной.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

А. С. Пушкин. Отрывки из путешествия Онегина. Е. Онегин в Нижнем Новгороде (из не вошедшего в поэму «Евгений Онегин»).

2

Эркер – полукруглый, треугольный или многогранный остеклённый выступ в стене здания.