Полная версия:
Православный социализм
А строить коммунизм было под силу только подвижникам, т. е. людям, согласным нести постоянные лишения – ради чего? Ради того, чтобы когда-нибудь… в необозримом будущем… где о тебе и вспомнить никто не сможет… кто-то там начал жить лучше, чем ты живешь сейчас. И в каком смысле «жить лучше»? В материальном? Но неужели, все свои лишения «святой атеист» терпит только ради того, чтобы его потомки обрели мещанское сытенькое счастьице? Как говорилось в известном советском фильме: «Построим советскую власть и будем на балконе пить чай с лимоном», – так, что ли?
А если имеется в виду не материальное счастье, то какое?
Как мне кажется, наиболее полно и убедительно на этот вопрос отвечали советские писатели-фантасты 60-х годов (столь мало оцененные тогдашними идеологическими заправилами!), в частности братья Стругацкие с их «миром Полудня». «Полуденные» жители обретали счастье в непрестанном творческом поиске, в работе на благо общества, в борьбе с неведомым и т. д. Такая модель будущего была весьма привлекательной для многих и многих советских людей, – но и она разбивалась о ту же преграду – о понимание собственной смертности. Каждый знал: как бы ни было хорошо в мире Полудня, но ты там жить не будешь, не посмотришь на этот мир и глазом; твой мир – это мир очередей, коммуналок, а пуще того всевозможных «пережитков прошлого» – от бюрократизма до прямой преступности.
Как тут не вспомнить Маяковского, который еще в 20-е годы понял это противоречие между строительством коммунизма и невозможностью пользоваться плодами этого строительства, и в отчаянии взывал к «большелобому химику» будущего:
Воскресихотя б за то,что япоэтомждал тебя,откинул будничную чушь!Воскреси меняхотя б за это!Воскреси —свое дожить хочу!Не просто дожить, но пожить в мире Полудня!
Но «атеистическая святость» не предполагала веры в воскресение.
В таком-то идеологическом поле стремление, окончательно овладевшее массами к 80-м годам, построить «коммунизм в отдельно взятой квартире» если и не оправдано, то, по крайней мере, объяснимо. Атеистический социализм нес на себе мещанство, как тот верблюд горб, без надежды когда-либо избавиться от него. Наиболее прозорливые интеллектуалы-коммунисты (тот же Маяковский, например) еще в двадцатые годы пророчествовали:
Скорееголовы канарейкам сверните —чтоб коммунизмканарейками не был побит!Пророчество оправдалось вполне: социализм пал не столько под ударами извне, сколько от перерождения изнутри, и предотвратить это перерождение имеющимися средствами не было ни малейшей возможности. Клювики канареек вернее, чем баллистические ракеты разрушили великое государство.
Коммунизм остро нуждался в помощнике, и единственным возможным помощником для него могло бы стать христианство, православие, с его идеалом святой жизни, Царствия Божиего, которое «внутрь вас есть» и бесстрашия перед лицом телесной смерти.
* * *Думаем, что все предыдущие рассуждения о беспочвенности, неосуществимости «атеистической святости» понятны всякому верующему человеку. Православные хорошо знают, что достичь святости, минуя Бога, невозможно, а потому и все мечты о «стане святых, граде возлюбленном» (сиречь, коммунизме) в Советском Союзе были обречены на провал.
Коммунизму было необходимо Православие.
Но сейчас хотелось бы поговорить и о другой стороне того же вопроса: необходим ли коммунизм Православию?
Современная православная Россия решительно, даже с негодованием отвечает: «Нет!» – «Нет, ни в коем случае!»
Почему же? А вот почему:
Во-первых, атеизм и вражда к вере Христовой – это не случайные, а самые, что ни на есть коренные черты коммунизма. Коммунизм и был затеян для того, чтобы сокрушить Христианство.
Во-вторых, никакое коммунистическое общество православному человеку не нужно в принципе, ибо перед ним стоят более возвышенные цели: достижение личного спасения (для себя) и Небесный Иерусалим (для общества в целом). И та и другая цель достигаются независимо от общественного строя, и достигаются они по милости Божией, но никак не политической или классовой борьбой.
Возражение это звучит достаточно веско и ответить на него, опираясь только на теоретические рассуждения, достаточно сложно.
Беда, однако, заключается в том, что жизнь не всегда строится на одних теоретических рассуждениях. На практике все выходит несколько иначе.
Не трудно заметить, что после бурного рассвета Православия в 90-е и отчасти в нулевые годы, ныне в нашей Церкви происходит определенное торможение: количество православных не растет, их влияние на общество падает, харизматические личности, подобные, например, митр. Санкт-Петербургскому и Ладожскому Иоанну (Снычеву), уже не появляются (или, во всяком случае, они не выходят на широкую публику)… И так далее.
Нетрудно заметить так же, что этот процесс «церковного торможения» удивительным образом совпадает с тем, как укрепляются в общественном сознании идеи капитализма. Чем дальше мы отходим от коммунистических идеалов, чем более они остановятся страницей из «древней истории», тем менее привлекательны для общества становятся и идеалы христианские. Человек капитализма, даже если сам он и не владеет «заводами, газетами, пароходами», но только уверен в справедливости того, что кто-то ими владеет, – этот человек, как правило, твердо стоит на позициях «разумного реализма». Его интересует только то, что можно потрогать, съесть, выпить, поцеловать; общественная мораль для него не самоценна, и рассматривается только как средство для обеспечения его собственной безопасности; культура для него ужимается до поставщика легких, ненавязчивых развлечений и т. д. Для чего существует вера в Бога он, как правило, не понимает и не хочет задумываться о таком вопросе, вполне удовлетворяясь объяснением, что это-де нечто, входящее в состав каких-то «традиционных ценностей» – не очень-то ясных, и не слишком привлекательных.
И это мы сейчас говорим не о злодее, не о дегенерате, не о мещанине даже (ибо понятие мещанства сейчас отсутствует), но о вполне уважаемом гражданине, опоре общества, едва ли не идеале. В принципе государственная идеология как бы не возражает, если бы все граждане страны стали такими. Как мы видим, герои сейчас не нужны даже на войне, ибо они мешают размеренному, нешатко-невалкому течению боевых действий.
Данная парадигма общественного бытия сейчас настолько сильна, настолько сама собой разумеется для подавляющего большинства населения, что она не может не отразиться на сознании членов православного сообщества.
Можно с уверенностью сказать, что обмещанивание и маргинализация верующих – это две стороны одной медали и две главные беды, которые стоят перед современной Церковью. Храмы опять наполняют сплошные «белые платочки», но в отличии от XX века происходит это не в следствие гонений: мужчин никто из храма не гонит, просто мужчинам нужно работать, нужно зарабатывать, нужно придерживаться «разумного реализма», ибо тот же «белый платочек», вернувшись из храма, не похвалит его за пустой кошелек.
Вера верой, а кушать хочется всегда.
Иные батюшки из себя выходят, пытаясь создать настоящий приход, создать прочную общину, – но что тут сделаешь, если атомизация населения зашла уже слишком далеко? Чтобы эти атомы склеились, нужно мощное поле – нужна идея, нужно общее движение, а движение у нас такое – к своим двум комнатам и кухне. Вот там – реальность, а тут… Неизвестно что. Культурный досуг.
Очень трудно всколыхнуть дух в обществе, где потребление объявлено единственной реальной ценностью. Да не то, чтобы объявлено, – если бы это шло «сверху», ему еще можно было бы противиться: нет, просто самим ходом вещей человек выталкивается (с огромной силой выталкивается!) из мира духа в мир плоти.
Это капитализм, извините. За это за самое в 80-е боролись утомленные идеей граждане. Вход сюда – рубль, а выход – у вас и денег-то таких нет.
Кстати, «капитализм» – это в данном случае условный или очень общий термин, в котором сгруппированы все варианты общественного развития, противоположные общинному, справедливому, русскому пути. Нет времени перечислять все эти «империализмы», «постиндустриальные общества», «глобализмы» и т. д. и т. п. Суть у них у всех одна: я жую свой хлеб с салом, а ты ко мне не лезь.
В этом обществе Церковь неизбежно превратится, и уже превращается, в клуб по интересам, в фольклорный ансамбль, в кружок пенсионеров и малахольных. Когда сильные люди бегают в беличьем колесе бизнеса, Церковь неизбежно окажется богадельней. Вера, которая по сути своей должна быть огнем сердечным, очень скоро станет обрядоверим – или даже не в «…верием» (тут хоть о какой-то вере можно говорить!), а в заученным исполнением определенных телодвижений.
Я не знаю, может быть, где-то на Западе, где бизнес, нажива, предпринимательство испокон века были делами духа (ну, так уж у них дух устроен), – капитализм и не является столь губительным состоянием. Но в России – иначе. Еще Горький говаривал, что для русского человека нет ничего тоскливее, чем джеклондоновская азартная борьба за существование. И знаете, мне кажется, что в этом вопросе Бог – на стороне России. Обратите внимание, как только в прежней России капитализм прочно встал на ноги, как по нему тотчас ударили мировой войной и революцией. Как только русский правящий класс делом показал, что считает капитализм самой естественной и разумной системой, для него тут же гостеприимно распахнулись двери расстрельных подвалов. Такие вещи само собой не делаются, тут не без воли Божией.
Но вот Россия вновь свернула к капитализму… Лет двадцать можно было ожидать, что эта ошибка еще исправится…
Впрочем, довольно. Мы сейчас говорим о Церкви, Православии и о том, почему им как воздух нужен коммунизм (равно как и коммунизму как воздух нужна Церковь).
Почему? Но ответ лежит на поверхности: в первую очередь потому, что только коммунизм создает в обществе необходимую атмосферу горения духа. Мещан и в СССР было полным-полно, – но они прятались, они маскировались, они поддакивали лозунгам, они по крайней мере внешне изображали горение духа, а потому человек, у которого дух действительно горел, не выглядел и не чувствовал себя в этой среде белой вороной.
А что касается слов о том, что коммунизм для того и был создан, поднят на щит и долгое время поддерживался весьма некоммунистическими персонажами, чтобы с его помощью окончательно задавить христианство, то на эти слова мы ответим: «Да, это так!»
Действительно, задумка всевозможных карлов марксов в том и состояла. Они сочиняли свое учение для Запада, где коммунизм по ряду объективных причин не сможет победить никогда, но подточить многие хорошие вещи, в том числе и христианство, – очень даже может. Они – эти карлы марксы – никогда не думали (и тому есть свидетельства!), что коммунизм сможет привиться на русской почве. И уж подавно они не думали о том, какой плод на этой почве он сможет принести.
Суть в том, что Россия и коммунизм совпали. Это стало понятно марксистам еще в 20-е годы. Попытка отыграть назад, возглавленная Троцким, провалилась: реакция уже пошла, остановить ее было невозможно.
Но еще возможно было разъединить коммунизм и Православие.
Ведь коммунизм и Православие тоже могли бы совпасть: никаких объективных препятствий к этому не существовало, как не существует их и по сей день. Как их разъединяли – об этом рассказывать не надо: все мы знакомы с этим очень хорошо – как по историческим книгам, так и по собственным современным наблюдениям. Вопрос в другом: как их соединить?
Как сделать это практически – покажет время. В настоящий момент ни КПРФ, ни РПЦ никаких шагов в эту сторону не предпринимают, но время – удивительная вещь. Оно порой совершает такие удивительные повороты, что нашей философии не снились. Ей, в частности, не снится пока, что Церковь, едва не до смерти задохнувшись в безвоздушном, бездуховном пространстве капитализма, протянет руку коммунистам. Не снится ей и то, что однажды молодые коммунисты, поняв, что в современной политической системе их партия играет роль фанерного щита, коим прикрывается на время парадов мавзолей, захочет по-новому взглянуть на сусловские догмы, прогнившие еще в 70-х, и поискать более прочной основы для своего существования.
И ведь вовсе не надо, чтобы коммунисты стройными колоннами двинулись в храмы, а батюшки сплошь завели бы партбилеты.
Вполне достаточно было бы одной стороне признать, что строительство коммунизма принципиально отличается от возведения Вавилонской башни, что это строительство для общества есть то же, что для отдельной личности деятельное стремление к святости. Святость личная в данном случае поддерживается святостью общественной – и наоборот. Никто не говорит о том, что однажды нам удастся построить «стан святых», – его завершение видится уже за пределами истории, как, собственно, и личная святость определятся только после смерти, когда человек переходит в вечность.
Другой же стороне следует признать неосуществимость на деле «атеистической святости», признать, что у нее не хватит сил в одиночку добиться всемирной справедливости, что неизбывная человеческая удобосклонность ко греху всегда будет непреодолимым препятствием на пути коммунизма, а победить ее возможно только теми средствами, что предлагает христианство.
Если два этих признания будут сделаны и подкреплены неким соглашением, две половинки критической массы в русской антибомбе соединятся и антивзрыв – созидательный и животворный – озарит земной шар.
27.04.2024Алексей Бакулин, Игорь Фроянов
«Задача у нас одна – сохранить Россию»[13]
В течение нескольких лет мне довелось общаться с выдающимся русским историком, мыслителем и общественным деятелем Игорем Яковлевичем Фрояновым. Я часто беседовал с ним и на основе этих бесед в нашей газете «Православный Санкт-Петербург» было опубликовано 13 материалов, интервью, в которых Игорь Яковлевич высказывался по самым различным вопросам современности. Нередко в этих беседах Игорь Яковлевич так или иначе касался вопроса соотношения Православия и коммунистических идей. Специально для сборника я выбрал эти места из наших интервью и даю их единым блоком.
1Чтобы остаться честным, я должен сказать: внутри нашего общества, на самом верху государственной власти, есть люди, целью которых является уничтожение исторической России и русского народа. Уточню: речь идет не о ликвидации русского народа целиком, всех людей до единого. Это практически невозможно или слишком сложно… Нет, этим людям достаточно разрушить русский народ как большую семью, сознающую себя единым организмом, родственным кругом. Им надо заставить нас забыть, что русский русскому брат, им надо, чтобы каждый из нас стоял только сам за себя, – тогда нас перебьют поодиночке. Нет у нас национальной власти! А что стадо овец без пастыря? Волки расхитят это стадо.
* * *Мне кажется, что и движения-то никакого (патриотического) нет. Есть имитация патриотизма некими политическими кругами, и есть попытки отдельных патриотически настроенных людей что-то сказать… Да, именно «сказать», реже – «сделать»… Но движения массового, народного до сих пор, по-моему, нет. Всякое движение должно выражаться в целенаправленной, решительной деятельности, влияющей на ход событий. Вы видите что-нибудь подобное в патриотической среде? Я – пока нет.
* * *– Давайте не будем забывать о том, что коммунизм возник именно в противовес христианству, как его антитеза. «Христиане-де чают рая на небесах, а мы зовем людей к раю земному». Это принципиальная разница! Чтобы достигнуть рая небесного, необходимо совершенствовать свою душу, а для того, чтобы достигнуть рая земного, нужно совершенствовать только экономику… С другой стороны, идея социальной справедливости никогда не была чужда христианству. И наверное, можно было бы представить себе такое общественное движение, которое, твердо стоя на православных позициях, преследовало бы в политике истинно народные, справедливые цели. Но это был бы уже не коммунизм, для этого движения пришлось бы придумывать другое название. Скажу, как историк: слова «коммунизм», «социализм» никогда и не имели в России подлинного содержания. Тот режим, в котором страна жила при Сталине, правильнее было назвать «мобилизационным обществом», а тот, что установился после его смерти, – «социально-ориентированным капитализмом»… Сталин понимал – так мне, во всяком случае, кажется, – что общество необходимо вести по направлению к социализму, и для этого он замышлял сближение широких масс с властью и собственностью. Собственность и власть на первом этапе была аккумулирована государством, а задача заключалась в том, чтобы постепенно передать эту собственность в руки производственных коллективов, – возможно, предполагалось допущение и частной собственности в сфере обслуживания. Противоречит ли этот план идеалам Православия? Я не вижу никаких принципиальных противоречий… Реформы должны были состояться после того, как наша страна обеспечит себе внешнюю безопасность, создав ракетно-ядерное оружие. Но номенклатура, освободившаяся от Сталина, не пошла этим путем. Она сохранила власть и близость к собственности. Сталин понимал опасность такого положения – этим-то и объясняются его многочисленные номенклатурные чистки, в том числе даже и ежовщина… А когда чистки прекратились, люди, обладающие огромной властью и приближенные к собственности, перестали быть подконтрольными, перестали быть ответственными, перестали быть наказуемыми… И это создало почву для переворота, который был совершен Горбачевым, продолжен Ельциным и завершается в настоящее время.
* * *И если далее говорить об общности интересов Церкви и коммунистов, то нельзя не сказать вот о чем… Сейчас и перед Церковью, и перед коммунистами встала общая задача, которая важностью своей намного перекрывает все остальные. Эта задача: сохранить Россию. Не будет России – не будет ни РПЦ, ни КПРФ. И глубоко заблуждается – а может быть, сознательно лжет! – тот, кто хочет убедить нас в обратном: будто бы Церковь выше России, выше нации, выше народа… Церковь и народ – это душа и тело. Разве, исходя из того, что душа человеческая бессмертна, мы посчитаем убийство человека вполне простительным делом? Реальность такова, что именно русский народ стоит на страже Церкви, и после Москвы четвертого Рима не будет.
2– Как по-вашему, может ли православный человек голосовать сегодня за коммунистов?
– Не вижу к тому никакого препятствия. Давно пора разобраться в этом вопросе, давно пора прекратить мазать одной краской всех коммунистов подряд – и Ленина, и Троцкого, и Сталина, и Зюганова. Все это разные люди, разные политики, разные эпохи. Я уже не говорю о том, что основные принципы коммунистической морали не входят ни в какое противоречие с основами христианской нравственности. Я не говорю о том, что принцип социальной справедливости – это политическое воплощение заповеди любви к ближнему… В прежние времена преградой, стоящей на пути объединения православных с коммунистами был атеизм – непримиримый, воинствующий. Но сегодня этой преграды не существует: нынешние коммунисты вполне терпимы к вере, и мне известно, что некоторые представители высшего руководства КПРФ приняли Святое Крещение.
Есть и еще одно обстоятельство, которое связывает ныне КПРФ и РПЦ: и КПРФ и РПЦ существуют до тех пор, пока существует Россия. Если планы мирового правительства осуществятся и наша Родина будет расчленена на несколько «удельных княжеств», то ни коммунистам, ни православным в этом новом мире места не найдется: они будут не нужны новым хозяевам и от них постараются побыстрее избавиться. Поэтому надо понять, что время раздоров и взаимных обид прошло: теперь настала пора искать согласия, пора «собирать камни».
* * *– Скажите, Игорь Яковлевич, вы связываете судьбу России с каким-то определенным политическим строем? Вы считаете, что наша страна должна непременно быть монархической? или демократической? или она должна управляться партийной диктатурой? Нужно ли привязывать великую Россию к одной-единственной политической доктрине?
– С одной стороны – да: Россия остается Россией и при царях, и при коммунистах, и при демократах, – Россия не исчерпывается формой власти. Но, с другой стороны, есть объективные обстоятельства, не учитывать которые нельзя. Первое из этих обстоятельств – наши огромные пространства, наше богатство, наш народ. Править такой страной на современный демократический манер попросту невозможно, нецелесообразно, неразумно: Россия не Швейцария – иной масштаб и, соответственно, иные законы. Итак, нужна твердая, весьма сильная центральная власть. Правда, сегодня у президента России власти столько, сколько ее не было, скажем, у Николая II после революции 1905 года. Так, может быть, оставить президентство – чем оно плохо? Плохо оно только тем, что лишает власть ее священной сущности. Русская самодержавная монархия тем и отличалась от всякой иной монархии, что признавала царскую власть священной, а Помазание на царство считалось одним из основных Церковных Таинств. Возродить такое одухотворенное царство мы сейчас не можем. Нужно сначала соединить Церковь с государством, и не бюрократически, как при Петре I, а духовно и политически, воссоздав симфонию светской и церковной власти, – но до этого очень далеко. Некоторые попытки в таком направлении делаются, но смотрите, какое ожесточенное сопротивление и даже истерику они вызывают в демократическом стане! Все понимают, что это такое – слияние Церкви и государства, какой прочностью будет обладать этот союз!..
3– Как вы считаете, возможно ли, чтобы в России утвердилась национальная демократия, – то есть власть по форме осталась бы прежней, но при этом в своей политике стала бы преследовать только национальные интересы?
– Вы, наверное, помните высказывание Черчилля: «Демократия очень плохой способ правления, но все остальные еще хуже». Именно к этой мысли нас пытались подвести все последние десятилетия: «При демократии очень плохо, но при всех остальных режимах еще хуже, а следовательно, выбирайте меньшее зло!» Нам говорили, что Россия 1000 лет была подневольной, что у нас господствовала какая-то «парадигма тысячелетнего рабства»… Но это ложь или (скажем иными словами) мнение, основанное либо на злой воле и сознательном искажении фактов, либо на глубоком историческом невежестве. Все далеко не так просто. В нашей истории были периоды очень действенной (и вполне национальной по духу) демократии. В первую очередь я имею в виду древнерусский, или киевский период истории России. На Руси тогда существовала общинно-вечевая демократия, но это была демократия непосредственная, прямая, – когда избиратели лично знают своего кандидата, когда они сами на вече решают возникающие проблемы. О таком порядке мы могли бы только мечтать. Но вместе с буржуазной эпохой приходит представительная демократия, и это – демократия только на словах, а по сути – режим скрытой олигархии, политической элиты. Такая демократия России не нужна! Исторический опыт русского народа свидетельствует, что наиболее эффективной формой правления для нашего Отечества является сочетание авторитарной и общинной власти. Для России – страны с огромными пространствами, населенной многочисленными народами, – конечно, нужна очень сильная, действенная, эффективная центральная власть. Но на местах можно воплотить те формы непосредственной демократии, которые у нас исторически были выработаны еще в древности. Нам нужно разворачивать непосредственную демократию в форме самоуправления на местах. Я неоднократно говорил, что примером здесь может служить эпоха Иоанна Грозного, когда в Москве находилась твердая, непреклонная власть (которую демократы-хлюпики называют и деспотической, и тиранической), а на местах притом существовало самое широкое самоуправление. Грозный неоднократно созывал Земские соборы и вообще стремился дать право народу решать местные задачи самостоятельно. Он глубоко понимал своеобразие русского пути, и своей государственной деятельностью он дает нам мудрый пример. Сможет ли нынешняя президентская власть поступать по его заветам? Не знаю, однако хотелось бы. Теоретически такая возможность у нее есть. Вопрос лишь в том, будет ли она использована. Во всяком случае, другого пути для противостояния глобалистскому наступлению я не вижу.
4– …Может быть, если бы Сталин более разумно вел внешнюю и внутреннюю политику, начало войны было бы не столь сокрушительно для нас?
– Когда говорят о подготовке к войне, зачастую суживают анализ событий до трех-четырех предвоенных лет. Но я уверен, что здесь необходим более широкий подход: нужно вспомнить не только 1930-е, но и 1920-е годы, – только тогда мы сможем оценить, что дала стране политика Сталина. Итак, 1920-е годы: что тогда представляло собой советское общество? В некотором роде неуправляемую стихию. Революционные годы, породившие у русского человека ощущение ничем не сдерживаемой воли, привели страну к хаосу. Никакого чувства правопорядка у народа не было, не было государственного сознания: кто-то думал только о своем благосостоянии, кто-то мечтал о мировой революции, – но и то и другое было далеко от подлинных державных интересов. При таких настроениях, царящих в обществе, всерьез решать вопросы индустриализации, создания современной военной промышленности, боеспособной армии было попросту невозможно. Прежде следовало ввести в берега разбушевавшуюся народную стихию, следовало ее организовать и мобилизовать. Как известно, именно на это и была направлена политика Сталина.
