скачать книгу бесплатно
– Я и пресс-секретарь Фима Брускин.
– А вас, кстати, как зовут?
– Разрешите представиться – Дрона Зебруссь.
– Очень приятно.
– Могу показать паспорт.
– Не надо.
– Удостоверение помощника?
– Тоже не надо.
– Тогда, чего же вы ещё хотите?
– Почему вы обратились к нам, а не в службу безопасности?
– Не понял, – удивился Зебруссь. – Фима сказал, что вы и есть наша безопасность, то есть её дочерний офис.
ММ и Штырц переглянулись. Плохо. Очень плохо. Какой-то Фима Брускин знает то, о чём рекомендовано забыть им самим.
– Неужели близок час Х? – Возмечтал Штырц.
– Гм. – Сказал ММ.
– Что будем делать?
– Осмотрим место происшествия.
***
Зал заседания напоминал воронку от авианалёта. Пыль медленно оседала седыми клубами. Звуковая волна ушла в трещины, вентиляционные отверстия и дверные проёмы.
Депутаты, отряхивая куски облетевшей штукатурки, кряхтя и попискивая, восставали из положения «риз».
Соловьёв Разбойник крякнул от удовольствия, расцвёл как плесень на «рокфоре».
– Господа и дамы, – заныл, как запертый в подвале кот, Кощейко. – Попрошу вернуться к повестке дня.
– Возвращаемся. – Согласился генерал Филиппов, приглаживая редкие, вставшие дыбом, волоски на макушке. – А что у нас на повестке дня?
– А безобразия на Старой Муромской дороге. – Сообщил с готовностью школьного ябеды пресс-секретарь Фима Брускин.
– Какие такие безобразия?
– Бандитизм на пару с сепаратизмом.
– Вооружённая оппозиция? Чего хотят?
– Отделиться хотят, и жить как исстари жили – прохожих грабить, баб насиловать, добрых молодцев резать и жрать сырыми.
– Экая мерзость, тьфу, мракобесы! – Сплюнула Баба-Яга.
– Если память мне не изменяет, а она мне не изменяет, то Соловьёв Разбойник месяц назад обещал нам разобраться и навести конституционный порядок. Он сам из тех мест, обстановку и персоналии знает не по наслышке. – Изложил мнение по существу Иван-царевич.
– Я вам кто? – окрысился Соловьёв. – Елисей Бухарин Алый Плащ на волшебном коньке-требуньке, туда-сюда одним поскоком? Или ложкой-долотошкой из тунеядцев на земле узоры выкладываю? Поступит распоряжение свыше, – Соловьёв искоса взглянул на Кощейку. – Пойду, схожу на Муромскую дорогу. Долго ли сходить? Всяко не дольше, чем здесь сидеть.
– Так, что, у нас других уховёртов нет? Вот, например, Иван-солдат, ветеран-орденоносец?
– Господа депутаты, я напоминаю вам, что мы строим демократию. В этой связи кандидатура Ивана-солдата не может быть признана удачной. Мы не можем на глазах мирового сообщества позволить Ивану-солдату, в очередной раз, надругаться, за столом переговоров, публично, над общечеловеческими ценностями. Нам необходим гуманизм, мирный процесс
– Ну, если стол переговоров, тогда, конечно, да. Тогда, конечно, лучше Ивана-дурака кандидатуры нет.
– А над какими ценностями позволительно будет мне надругаться? – задумался Иван-солдат вслух. – Так, чтобы мировое сообщество восхитилось, и от восхищения окотилось?
Стали голосовать за Ивана-дурака. Оказалось, что дурака в зале нет. Как нужен, так его, завсегда нет.
Стали озираться. Оказалось, что Елены Прекрасной тоже нет.
– Похитили!
С Еленой Прекрасной постоянно так – обязательно её кто-нибудь похищает. Сколько по этому поводу копий и перьев сломано. Сколько крови и чернил пролито. Уже давно должно было бы опостылеть. Нет, находиться, понимаешь, новый охотник. Видно, и правда, Судьба дуракам не указ.
– Кто кого похитил? – морщит лоб, как трофейный баян, донской атаман. Не то, чтобы тугодум, но со странностями.
– Иван-дурак Елену Прекрасную?
– Елена Прекрасная Ивана-дурака?
– Да, что вы говорите? – всплёскивает руками Верка Махерка. – А по виду и не скажешь. Такая вся цаца с фабрики алмазных висюлек. То-то подмывало меня борозду на её гладком личике прочертить, от уха до уха.
– Считаю необходимым напомнить почтенному собранию о том, что речь идёт о похищении не просто депутата, что само по себе отвратительно и ужасно, а невесты председателя Государственной Думы.
– Что? Что? – замотал головой Соловьёв, у которого от собственного свиста не то уши заложило, не то мысль запробковалась. – Вы утверждаете, что невесту председателя Госдумы, отца и учителя нашей свободы, спёрли?
– Гм. Ну, если не утруждать себя дальнейшими прениями, то в краткой констатации, факт выглядит именно так, как вы соизволили метко выразиться. Елену Прекрасную спёрли. Первый и единственный подозреваемый это Иван-дурак.
– При чём здесь Иван-дурак? Иван-дурак – лицо подставное. Мы имеем дело с контрреволюционной, хорошо подготовленной и проплаченной провокацией.
– Заговор? Путч? Коммунистическое подполье?
– Требую ввести чрезвычайное положение, комендантский час и бесплатные талоны к мадам Бегемотовой, с 19.00 до 2.00.
– Танков! На площадь! Много!
– Мобилизовать армию, милицию, пожарных, дворников, учителей и этого….
– Кого?
– Не помню, как зовут. В шубе, с бородой, нос синий, за плечами мешок, а в мешке…
– Подарки!
– Да какие подарки! Топор, которым старушку на чёрной лестнице тюкнули.
– Мы власть или кто? Балаган или комедия?
***
Место происшествия не внушало доверия. Штырц не мог вспомнить ни одного места происшествия, которое внушало бы ему доверие.
– Это здесь?
– Да.
– Ну, и обстановочка!
Обстановочка в антоновском городском архиве была как после ревизии на советской овощебазе. Гнилая была обстановочка, тревожная. Тихо-тихо, муха не вякнет и чем-то пахнет несвежим, тонко-тонко, несвежим столь давно, что из вони уже переквалифицировалось в аромат.
По анфиладе комнат, между стеллажами с документами, директор архива, внушительная дама лет пятидесяти, плывёт как каравелла, гордо задрав нос и корму.
Встречая её взглядом, Штырц услышал, как у него по позвоночнику, от копчика к шее, марширует взвод электрических мурашек.
ММ сопел рядом, как школьник в замочную скважину.
Зебруссь тёр кулаками, прослезившиеся, глаза.
– Что вам угодно, молодые люди? – Спросила Матильда Гаевна так, как обычно это спрашивают рестораторы припозднившихся клиентов.
Матильда Гаевна помнила то время, когда дом дворянского собрания, пережив бурную эпоху в различных статусах, встретил Перестройку под знаменем профсоюзов. Иными словами, члены профсоюза работников торговли и общепита имели здесь, по бесплатной путёвке, стол, кровать и лечебные процедуры.
От профсоюза, когда советская власть приказала долго жить, Матильда Гаевна перешла по наследству в архив.
Матильда Гаевна была дама опытная. Она знала, умела и любила обращаться с «молодыми людьми» любого возраста. К сожалению, последние лет пятнадцать «молодые люди» посещали её весьма редко. Она скучала.
– Я Зебруссь, – взял инициативу на себя помощник пресс-секретаря. – Помните, я был у вас сегодня утром?
Матильда Гаевна бросила снисходительный взгляд на Зебрусся с высоты своего небольшого роста так, что Зебруссь, длинный как баскетболист, почувствовал себя мячиком для настольного тенниса.
– И что? – спросила Матильда грудным контральто.
– А не промочить ли нам чем-нибудь горло? Лично у меня пересохло. – Сказал по этому поводу Штырц.
Нельзя отрицать своеобразие жизненного опыта Матильды Гаевны, но куда ей равняться с опытом Штырца и ММ. Детективы читали Матильду как шифровальную книгу с устаревшим ключом.
***
Думу колбасило. Левых радикалов пожирала жажда деятельности. Они готовились к немедленному преодолению кризиса, а именно, законодательно обещать каждой корове по седлу, каждому барану по воротам, каждой бабе по мужику, а всем им вместе – право на счастье.
Правые демократы тоже хотели счастья, для чего предлагали отдаться НАТО на сладостные муки садомазо.
Глухой националист, Панкрат Назаров улыбался правым демократам с улыбкой тасманийского аборигена, обнаружившего, что Провидение западной цивилизации и пути местных духов в кои-то веки пересеклись и забросили к его завтраку, на пустынный берег, капитана Джеймса Кука. Панкрат уверял, что ни одна Европа не удовлетворит озабоченных тем садомазо, какое Панкрат изыщет буквально через полчаса, в столичном метро.
Правые демократы стояли на том, что достойны лучшего.
Панкрат отвечал, что лучшее ещё не означает глубины и насыщенности ощущений.
– А я-то вас побалую, – мурлыкал Панкрат. – Изрыдаетесь, изверги!
Случайно или как, Баба-Яга окоротила какого-то хама из масс-медиа, костылём в объектив фотокамеры. Осколки брызнули как взрыв фейерверка.
***
Про яйцо Матильда Гаевна ничего не слышала. Про комнату, в которой яйцо хранилось, она могла рассказать намного больше, но, увы, её никто об этом не спрашивал.
– Чей кабинет? – Спросил Штырц, разглядывая двуспальную кровать под балдахином, биллиардный стол, барную стойку, сейчас пустую и под слоем пыли, распахнутую стальную дверцу в стене. Под дверцей, стояла, снятая со стены картина « Утро в лесу», которая обычно и маскировала наличие сейфа.
– Здесь? – Спросил ММ.
– Здесь! – Кивнул Зебруссь.
– Ключи?
Дрона Зебруссь суетливо похлопал себя по карманам и, после мгновенного ужаса «потерял?», вспомнил с облегчением. – А ключей нет.
– Как нет?
– Так и не было никогда.
– Зачем тогда сейф, если ключей к нему нет?
– По инструкции.
ММ посмотрел на Дрону с трудно прочитываемым выражением.
– Что? – Съёжился Зебруссь.
–Работать будем, вот что! – Сказал Штырц, вынимая из полевого саквояжа складную лупу. – Пока не закончу осмотр, всем оставаться на своих местах.
Штырц опустился на колени и, уткнувшись носом в увеличительное стекло, медленно пополз от порога комнаты вдоль стены к окну, где обстоятельно изучил горшок с засохшей геранью. Следующим пунктом его следственных изысканий стала кровать. Он надолго застрял под ней, только ноги торчали наружу, подрагивая.
– Как часто вы проверяете объект хранения?
– По инструкции, – отвечал Зебруссь. – Второй вторник каждого второго месяца.
– Сегодня семнадцатое, понедельник, сообщил ММ на всякий случай, если у кого часы спешат. – Потрудитесь объяснить.
