Стоунхендж. Время для мятежника

Что такое один человек против целой страны?

Голос Лера задрожал и умолк; осев, старик съехал со скамьи. Старуха приблизилась к упавшему и с помощью Найкери отволокла его к невысокому ложу, устроенному у одной из стен. Весь вечер Найкери безмолвно просидела в тени, девушка молчала и слушала, о присутствии ее все даже забыли. Привалившись к грубой стене, Эйас распевал с закрытыми глазами, он уже был сильно пьян, хотя, блаженствуя, не осознавал этого. Уже неспособный сидеть прямо, Интеб приложился к чаше и над краем ее поглядел на Эсона.

– Ну вот, мы и добрались сюда. Невероятное путешествие, расскажешь дома – никто не поверит.

– В этой глуши некому и рассказать.

– Перимед пришлет сюда корабль, тогда у тебя будут люди, ты сможешь восстановить копь.

– В этом нельзя быть уверенным. Конечно, отец пришлет сюда корабль, но когда? Да и доберется ли судно, сумеет ли оно преодолеть все опасности, которыми угрожает море?

Неужели я буду дожидаться его, кушать кашку, пить кислое молоко? Интеб, неуверенность терзает меня, я сам не нахожу ответа на эти вопросы. Я царевич в Микенах, воин из Арголиды, я готов биться, победить или умереть. Но как воевать без воинов, одним щербатым мечом? Как получить помощь, не имея подарков? Друг мой, ты мудр, можешь ли ты ответить на мои вопросы?

Голова Интеба качнулась, он неразборчиво забормотал:

– Положись на меня, Эсон, я помогу, всегда помогу тебе. Дружба моя поможет. Сейчас я мог бы сидеть по правую руку фараона, следить за разливом плодородного Нила… а куда меня завела судьба? И мне не жаль… не жаль. – Он всхлипнул и тут же уснул.

Огонь угасал, густо пахло дымом и перебродившим молоком. Эсон едва мог терпеть эту вонь. Его распирало желание биться – но с кем? Противника не было. Не выпуская из рук каменного топора, он поднялся и толкнул дверь, стукнувшись головой о низкую притолоку.

Снаружи лил дождь, вдали погромыхивал гром. И он слепо вглядывался в дождь, не зная, клясть судьбу или молить богов о помощи.

Вдруг Эсон ощутил, что рядом с ним кто-то шевельнулся. Занеся для удара топор, он мгновенно повернулся на звук. В лесу совсем рядом ударила молния, во время короткой вспышки он увидел, что это Найкери. В наступившей вновь темноте он укоризненно покачал головой: надо же – уже и женщин начал пугаться.

– Я могу помочь тебе, – подходя ближе, негромко проговорила девушка.

– Уходи, – бросил Эсон, поворачиваясь спиной.

– Знаю я вас, микенцев, – продолжала она, заходя так, чтобы стать лицом к лицу с ним. – Должно быть, в вашей земле нет ни одной здоровой женщины, иначе вы не презирали бы их. Постарайся понять, воин, – здесь у нас все по-другому. У нас женщина не рабыня мужчины. С тех пор как ослеп отец, я говорю от его лица. И я могу помочь тебе.

– Мне не нужна помощь от женщины.

– А другой ты здесь не получишь, – огрызнулась она. – Хочешь – раздувайся от гордости, только тогда копь навсегда останется разрушенной, а ваши люди неотмщенными. Решай сейчас. Так как же?

Она говорит правду, подумал Эсон. Здесь не Арголида.

Странные земли – странные обычаи.

– Почему ты хочешь помочь мне? – спросил он.

– Такого желания у меня нет, но я нуждаюсь в тебе, как и ты во мне, чтобы отомстить, – у меня на это свои причины. Племя мое сейчас не в силах мстить. Мой народ ослабел. Отец мой слеп. Все хотят забиться поглубже в лес, найти место потише. Я не хочу. Мое место здесь. Альбии всегда старались жить в мире со всеми – даже с йерниями. И мы будем жить с ними в мире – но после того, как умрут виновные. Твои враги – это мои враги, и я помогу тебе погубить их.

– Но сперва пусть будет копь. Ты дашь мне отроков, чтобы начать работы?

– Да. А будут ли у тебя воины, чтобы убить йерниев?

– Множество. Они уже в пути. Микенцы умеют убивать, как никто другой.

– Тогда открывай копь – и убивай йерниев!

Крик ее утонул в близком раскате, молния вновь сверкнула неподалеку. Тьма упала мгновенно, но облик девушки горел в мозгу Эсона. Запрокинутая назад голова с бешеными глазами… вода стекала с ее волос на одежду, облеплявшую соблазнительное женское тело.

Эсон протянул руки, мышцы ее напряглись под его ладонями. Он пригибал девушку к земле, она не пыталась вырваться, но голос ее прозвучал резко и холодно:

– Если ты возьмешь меня, князь, то лишь силой. Или благородные микенцы не умеют брать женщин иначе?

– Нет. – Эсон гневно оттолкнул ее так, что девушка упала в грязь. – От тебя мне нужны только отроки, которые будут работать в копи. Не забудь.

И он захлопнул дверь за собой – там было сухо. Раздосадованный и негодующий – только почему?

Глава 5

Эсон пробудился с рассветом. Зевая и потягиваясь, он выбрался наружу – в рассветный туман. Сразу же за огородом в лесу, насыщаясь желудями, хрюкали свиньи. Небо над полосой тумана было ясным, высоко в нем застыл круглый диск луны. Должно быть, добрый знак. Артемида сторожит и после рассвета. В доме за спиной его послышались движения, повалил дым из отверстия под соломенной крышей – там разожгли очаг. День начался. Быть может, не только день – и будущее тоже. И копь.

Он вернулся в дом и встряхнул Эйаса за плечи. Кулачный боец лишь застонал и перекатился на живот. Эсон отвесил уже крепкий пинок по ребрам. Шатаясь, Эйас с ругательствами поднялся на ноги. Щурясь, он искал кого-нибудь, чтобы ответить ударом. Эсон оставил его и подошел к Найкери, склонившейся у очага.

– Мне нужны сандалии, – проговорил он. – Все ступни изрезал о камни.

– У нас не найдется достаточно больших для тебя, но я могу сплести подходящие. Когда вы уйдете к копи?

– Утром, скоро. Поторопись с сандалиями. Нам потребуется проводник.

– Я покажу тебе дорогу.

Пока они готовились к выходу, почти все проснулись. Только громкий храп Лера доносился из ниши да Интеб еще спал среди одеял и шкур. Эсон там его и оставил, а Эйасу вручил каменный топор дровосека. Следом за Найкери они вышли из дома и направились по тропинке среди полей. Выйдя из поселения альбиев, они миновали расчищенные поляны, на которых бродил длиннорогий скот. За животными приглядывали молчаливые загорелые мальчишки. Следуя неровностям местности, тропинка привела их к лесу, она то поднималась, то опускалась. И когда солнце одолело половину пути к зениту, все уже основательно взмокли.

Эйас простонал:

– Такая дорога не для больного человека.

– Ты расхворался от пьянства.

– Какая разница от чего, главное, что я болен – быть может, уже умираю…

Впрочем, невзирая на жалобы, Эйас не отставал. Когда они остановились попить возле запруды, у перекрытого бобровой плотиной ручья, Эйас зачерпнул воду пригоршнею, отпил, вздохнул и бултыхнулся в воду. Когда он поднялся из водоема – с тела струилась вода, – боец словно ожил и объявил, что чувствует себя решительно лучше.

Они пошли дальше. Найкери внимательно следила за тропой и все замедляла шаг.

Наконец она остановилась и указала на почву. Наклонившись, Эсон увидел у земли надломленную ветку: ясно было, что здесь недавно кто-то прошел.

– Тут неподалеку обитают донбакшо, – проговорила девушка. – Можно переговорить с ними, узнать, что случилось с отроками, работавшими в копи; может быть, кто-нибудь захочет…

Эсону не хотелось сворачивать. Он пришел издалека, а цель была так близко.

– Зачем обязательно нужны мальчишки? – спросил он. – Можно найти кого-нибудь постарше, рабов, например?

Не понимая, она покачала головой:

– Кто еще, кроме мальчишек, возьмется за это дело? Их много, племени не нужно столько отроков. Чего ты хочешь?

Напрасная трата времени. Быть может, в этой стране совсем нет рабов. Впрочем, у него нет и золота, за которое их покупают, нет и воинов – чтобы захватить и стеречь. Хочет он или нет – придется следовать за этой девушкой.

– Хорошо. Делай как хочешь.

Найкери явно не желала слышать ноток раздражения в его тоне и повела их в чащу.

В полумраке пробирались они через подлесок, обходя высокие стволы. Было жарко, воздух недвижно замер, лишь докучливые насекомые жужжали над головой. Тропа вела их по пологому склону холма в лощину, к густой роще, где теснились толстые дубы. Здесь стало прохладнее, они неслышно ступали по влажному мху возле извивающегося по склону холма ручейка. Шаги их были настолько тихи, что путники даже спугнули вепря, разрывающего листья в поисках желудей. Не менее удивленный, чем они сами, кабан поднял голову, хрюкнул – к желтым клыкам прилипла черная земля, красные глазки сердито блестели. Эйас заорал и бросил топор, но вепрь крутнулся на острых копытах и исчез в подлеске. Топор пролетел мимо, и Эйас с ругательствами полез за ним в кусты.

Когда они добрались до дна ложбины, спереди послышались четкие удары, как сердцебиение. Потом звуки умолкли, и буквально через мгновение с треском упало дерево. Они шли дальше – тропа сделалась проторенной – и наконец из леса выбрались на поляну. На склоне холма оказалось невысокое квадратное сооружение с крышей из камыша и глинобитными стенами. Его окружали небольшие поля, где под ветерком гнулись невысокие – до колена – злаки с зелеными колосьями. Три женщины прокапывали междурядья острыми мотыгами из оленьего рога. Оставшись в жару в одних кожаных юбках, они низко наклонялись, нагие груди раскачивались при каждом движении. Подняв головы, женщины уставились на пришельцев. Одна из них что-то выкрикнула высоким голосом.

– Подождите здесь, – проговорила Найкери, – лучше мне переговорить с ними без вас.

Развалившись в тени, Эсон и Эйас разглядывали детей, повысыпавших из дома: с пальцами во рту, они стояли перед дверями. Их было много, разного возраста, все без одежды и в грязных разводах на бледной коже. На склон выскочили двое мужчин с каменными топорами в руках. Они бежали; длинные, до плеч, волосы развевались за спиной. Как и женщины, мужчины были покрыты потом и обнажены до пояса. Заметив, что опасности нет, они замедлили шаг. Не отводя глаз от двух незнакомцев, они приблизились к Найкери, с которой были знакомы. Женщины издалека наблюдали, как, усевшись на корточки, переговаривались мужчины и девушка. Она настаивала, они бурчали что-то в ответ, качали головами и запускали пальцы глубоко в волосы. Наконец один из мужчин встал, направился к дому и, растолкав детей, ухватил одного из тех, что были постарше. Тот не хотел идти, но мужчина дал ему затрещину и поволок за ухо по склону. Переговоры продолжались, наконец все поднялись, и Найкери оставила их. Оба мужчины бесстрастно смотрели ей вслед.

– С ними сложно говорить. Некоторые из мальчишек вернулись, но другие погибли.

– В этом доме я не заметил недостатка в детях.

– И здесь, и в прочих домах мальчиков хватает. Только цена будет высока. Этой зимой у одного из мужчин сломался топор, ему нужен новый. Чтобы сделать топор, уйдет не один месяц. А другой вообще требует медное тесло за своих мальчишек. Форма для отливки у нас есть, и медь найдется; правда, отец мой будет возражать.

– Но ты не отказываешься…

– Конечно нет. Ты знаешь это.

Эсон верил ей. Он глядел на ее крепкую спину и зад – она вновь вела их из лощины, мышцы так и ходили под бурыми полосами юбки. Волосы и кожа ее были как у деревенских девушек, что трудились в полях возле Микен. Она разве что была ниже ростом. Но здесь она не из простых – из знати. Она говорит с донбакшо, и те ее слушают. Вот и сам он ее послушал и согласился. В такой дали от Арголиды все идет по-другому. Он должен привыкнуть к новым обычаям. Лучше бы, конечно, просто повести на них свое панцирное войско и взять все необходимое. Но нет ни людей, ни доспехов. Придется найти способ, как все сделать.

Из леса они вышли в полдень, в самую жару. Тропа привела их в устье оврага. Тут росли только невысокие кусты да трава поднималась над короткими пеньками: прежде здесь была расчистка, и не так уж давно. Овраг перекрывала земляная насыпь. С тех пор миновало шесть лет, он тогда был еще юнцом, но Эсон сразу же узнал это место. Перед ним была копь.

Оттолкнув остальных, он полез вверх по склону, который помнил еще незаросшим.

Он тогда трудился вместе со всеми, потел, таская землю, чтобы поднять вал повыше. С вершины насыпи был виден край небольшой долины: именно здесь Ликос добывал для Микен богатство из-под земли.

Теперь там остались руины. Обугленные стены с обрушившимися крышами уже начинали обрастать землей. Рваная рытвина в земле никуда не исчезла, как и груды пустой породы и грязи. Но и на них уже начинала пробиваться трава, скоро она покроет отвалы.

Долбленые бревна, пропускавшие воду ручья под валом, были забиты грязью и листьями.

Лишившись выхода, вода образовала болотистое озерцо, протянувшееся почти до самой копи. Пара уток, испуганных неожиданным появлением человека, тяжело ударяя крыльями, поднялась с воды и улетела.

Эсон не заметил их. Перед глазами его все вставало как было – в деловитом кипении жизни. Он пытался все вспомнить. Дядя, гордый своими делами, водил его тогда за руку и все объяснял. Эсон помнил, как тогда ему было скучно, как хотелось на охоту – люди как раз отправлялись бить оленей. Но, невзирая на собственное нежелание, он усваивал; наблюдал за работой отроков, помогал дяде, загружавшему печи, – последнюю, самую ответственную операцию тот не позволял делать никому другому.

Несущий олово ручей образовал водоворот в своем каменистом ложе. Ликос много размышлял о том, откуда берется олово в ручье. Он водил племянника вверх по склону, показывая ему черные вкрапления в красноватой скале. Здесь тоже было олово, но добывать его было проще, спустившись пониже. Там, в пересохшем русле, олова было много, его вымывало из мягких, разрушенных водой пород. Оно залегало близко к поверхности, прежде его даже можно было отыскать на самой земле – но оттуда его уже давно выбрали дочиста.

Теперь приходилось закапываться в грунт, до слоя, где черные камешки были перемешаны с песком. Деревянный промывочный желоб оставался на месте, впрочем, он заметно прогнил и нуждался в починке. На дне все еще темнели крупицы олова – там, где вода унесла более легкие частицы. Конечно, олово приходилось добывать с большими трудами. Крупицы металла по большей части были заключены в крупных кусках породы, их разбивали тяжелыми молотами – на скале еще видны были борозды и углубления там, где дробили породу.

Печи тоже никуда не делись. Это было существенно: Эсон не знал, как они устроены.

На первый взгляд все было просто: каждая печь располагалась в конической рытвине, сбоку шел косой желоб – для мехов. Эсон не знал, как соорудить такую печь, не знал, как она устроена внутри. К счастью, печи уцелели, а загружать их он умел. Значит, можно добыть руду и выплавить олово, Перимед пошлет сюда корабль – рано или поздно царь захочет возобновить работы на копи. И тут окажется, что все в полном порядке и для Микен собран обильный урожай.

– Всех убили, – проговорил Эйас, и Эсон впервые обратил внимание на то, как много костей разбросано повсюду. Человеческие кости, скелеты – все без голов. И ни панциря, ни кинжала – только выбеленные солнцем лохмотья одежды, ткани и кожи.

– Здесь полегли микенцы! – выкрикнул Эсон. – Мы отомстим! – Во внезапном порыве, представив себе горькую погибель сородичей в этих краях, столь удаленных от крепкостенных Микен, Эсон вырвал меч из ножен и взметнул его над головой.

– Мщение! – рычал он. – Мщение! – Давая выход переполнявшей его ненависти, Эсон заскрипел зубами: смерть посетит многих здешних мужей.

На вершине холма, высоко над ними, в тени буков сидел человек. Тело его почти целиком прятал подлесок, лишь голова виднелась среди ветвей кустарника. Он не шевелился.

Лицо его казалось частью игры света и тени.

Он был безмолвен, как раскрашенная статуя. Кожа его была вымазана мелом, и легкие светлые волосы под белой коркой казались еще светлее. Щеки и подбородок человека были чисто выбриты, но с верхней губы свисали густые усы. Они были зачесаны в стороны и облеплены смесью глины и мела, так что, высохнув, они образовывали нечто вроде рогов зверя или клыков вепря. Губы воина под окаменевшими усами разошлись в ухмылке, он жадно облизнулся. Он пришел сюда издалека, он долго шел и уже почти потерял надежду на обещанное сокровище. Теперь же оно будет принадлежать ему.

Высокий мускулистый мужчина был облачен в одну только короткую юбку – выше колен, – спереди украшенную лисьим мехом. Через плечо перекинут лук с привязанным к нему пучком стрел, в руке охотничье копье.

С довольным смешком он покинул свой наблюдательный пост, скрываясь за ветвями, а потом пополз в сторону, раздвигая кусты. Оказавшись среди деревьев, он поднялся и побежал на восток – уверенной ровной рысцой.

Звали его Ар Апа, он принадлежал к тевте Дер Дака, обитающей на холмах.

Глава 6

Утомленный, вспотевший, прихрамывая на пораненную о камень ногу, спотыкаясь после долгих дней бега, Ар Апа к полудню завидел вдали стены своего дана. Поблизости оказались два подростка, загонявшие скотину с пастбища. Большие глаза, гладкие шкуры, упругие мышцы животных успокоили воина и заставили забыть об усталости. Он пошел среди стада, называя знакомых животных по именам, оглаживая теплые бока, прикасаясь к длинным острым рогам. Животные отъелись после зимней голодовки, шерсть их лоснилась.

От такой красоты Ар Апа улыбнулся. Один из мальчиков, перебегая за побредшим в сторону теленком, подвернулся ему под руку, и Ар Апа отвесил ему могучую оплеуху. Мальчик упал, спотыкаясь поднялся на ноги и, всхлипывая, побежал вперед. Ар Апа жестом подозвал к себе другого мальчика, приблизившегося с нерешительностью. Из-под свалявшихся, длиной до плеч, волос выглядывали испуганные и опасливые глаза.

– Воды мне, – приказал Ар Апа, – или получишь столько же, что и этот, – и еще столько.

Вода, целый день находившаяся в кожаном мешочке, успела задохнуться, но он лишь промочил глотку, плеснул себе в ладонь, чтобы смешать с растертым в ней мелом. Усы его растрескались и поломались, следовало свежей смесью придать им положенную твердость.

Сидя на земле, Ар Апа придал усам нужный вид, а остатками белой смеси намазал уже затвердевшую шапку волос на голове. Скот втянулся за стену дана, лишь дымящийся навоз помечал, где прошли их копыта. Ар Апа поворошил пальцем ноги ближайшую лепешку: ровная, крепкая – значит, сыты.

Отлично. Обтерев руки о юбку, он поднял копье, лук и стрелы, обеспечивавшие ему пропитание во время долгой стражи, и отправился за стадом.

Быстрой рысцой он приблизился к плетеным стенам дана и, когда голос его можно было услышать, завопил, чтобы слышали все:

– Ар Апа пришел, муж, бегун и охотник! Сотню ночей бежал – одну за другой, сотню оленей убил – одного за другим, кровь их пил, мясо их ел – одного за другим. Что за Ар Апа! Славный Ар Апа!

Он блаженно улыбнулся, почти поверив собственным словам, и начал спускаться в ров, понизу окружавший вал, что служил защитой дану, и кратчайшим путем отправился к собственному дому. Если его похвальбу кто-то слышал, никто не обратил на нее внимания, но сейчас это его не волновало. Едва ли за вечерним шумом внутри дана Дер Дака можно расслышать крик самого могучего воина. Пройдя через дверной проем в комнаты матери, он с женского балкона на втором этаже поглядел на то, что творилось внизу.

Там кружили животные, мычали от полноты вымени коровы, овцы с выбеленными меловой пылью шубками путались у них под ногами. Женщины доили коров и овец в приземистые глиняные горшки, покрикивая на младших детей, сновавших между животными и перекидывавшихся кусками навоза.

Ар Апа одобрительно кивал при виде этого изобилия, бурления жизни и смог отвести взгляд, лишь вспомнив, что принес срочную весть. Он перепоясался волосяным поясом, заткнул за него рукоять каменного боевого топора. А потом неторопливо направился вдоль меловой насыпи, окружавшей дан. Сюда выходили все двери из мужских помещений, расположенных снаружи кольцевого жилища, разорванного лишь главным входом. Над ним, наверху – в самом почетном месте, – было жилище Дер Дака: он мог видеть всех, кто приходит в дан и выходит. Но сейчас его не было у себя. Ар Апа заглянул во тьму и позвал, но не получил ответа. Еще более медленным шагом он пошел по верху вала, мимо входов в мужское жилье. Во многих помещениях разговаривали. Возле следующей же двери на расстеленной волчьей шкуре спал муж по имени Сетерн. Для воина он уже был староват, пора заводить семью, но боец хоть куда. Под правое колено его была подложена отрубленная голова, пожелтевшая, сморщенная, покрытая густым слоем кедрового масла. Несмотря на такую обработку, она изрядно приванивала. Сетерн открыл глаза, покрасневшие и воспалившиеся, и несколько раз причмокнул, словно бы пытаясь прогнать изо рта неприятный вкус. Целый день он провел за питьем эля. Об этом свидетельствовало его дыхание, если для кого-то вид кувшина и небольшой чаши для питья рядом с ним не был достаточно красноречив. Ар Апа уселся возле него.

– Ар Апа не был дома много ночей, – начал он. – Ар Апа бежал, убивал вепря и гнал оленя.

– Сетерн убил лучшего воина из дана Мовега, – хриплым голосом отозвался лежащий, – Сетерн срубил его на пятнадцатую ночь битвы. Не зная усталости, мы бились посреди реки Стур. Сетерн отрезал голову, вот она. Ты видал хоть раз подобную голову? Лучший воин Мовега.

Ар Апа много раз уже видел ее и поэтому не стал слушать разговоры Сетерна. Заглянув в кувшин, он увидел, что на дне еще осталось немного эля. Он осушил остатки.

– А Дер Дака нет дома? – спросил он. Сетерн покачал головой и буркнул:

– Нет, – со вздохом опускаясь на шкуру.

– А другой, тот, кто там… – имени Ар Апа не назвал, просто повел плечом в нужную сторону.

– Он там, – отвечал Сетерн, не обнаруживая особого желания говорить об упомянутом человеке, и вновь закрыл глаза. Но дело следовало сделать. Ар Апа тяжело вздохнул и, встав, провел по жестким усам костяшками пальцев, перехватил топор и еще более медленным шагом направился по валу к противоположному краю разорванного кольца – к другому почетному месту возле жилища Дер Дака – и заглянул внутрь. Солнце зашло, в наступивших сумерках ничего не было видно.

– Входи внутрь, сильный Ар Апа, – послышался из темноты голос, произносивший слова со странным акцентом, чуть шепелявя. – Ты пришел, чтобы сообщить мне… нечто действительно важное?

Ар Апа еще крепче ухватил рукоять топора и, моргая, всмотрелся в темное помещение. Оно было завешано тканями, на полу стояли сундуки, чувствовался сладковатый запах, которого ему еще не приходилось слышать. У дальней от входа стены шевельнулось нечто еще более черное, живое. Человек… Тот, кого они звали Темным, если кому-то спьяну приспичивало назвать его вслух.

– Дар… – начал Ар Апа, слова не шли с губ.

– У меня много даров, богатых даров, ты еще не видел таких даров. Найдется дар и для тебя, Ар Апа, если я порадуюсь. Так порадуй же меня. Развесели меня. Ты взял у меня дар, золотом окованный янтарный диск, сработанный искусными мастерами из дана Уалы.

Ты сказал мне, что отправишься на запад, к месту, где были убиты мужи с мечами, и будешь ждать, не вернутся ли они на это место. Так ли ты поступил? Увидел ли ты их?

– Я сделал так! Я бежал сотню ночей, я убил сотню вепрей, я съел сотню оленей, вот что я сделал! Я был в этой долине. – Приободрившись от звуков собственного голоса, Ар Апа рассказал все, что делал там – или намеревался сделать, или же слыхал, что делали другие, или думал, что такое возможно совершить. Темный человек молча внимал. Наконец Ар Апа сообщил ему о двух мужчинах и девушке, что пришли к обгорелым развалинам… как один из мужчин извлек бронзовый меч и размахивал им, провозглашая мщение. Ар Апа прекрасно слышал его рык со своего холма. Тут голос его сам собой стих и умолк, воин закашлялся и сплюнул через плечо, мельком глянув в сторону входа, где уже высыпали первые звезды.

– Ты сделал все хорошо, очень хорошо, – наконец проговорил Темный. – Ты сказал мне именно то, что я хотел услышать, ты сказал мне и о том, как силен охотник и воин Ар Апа, и об этом я тоже хотел услышать: ведь жить среди столь великих воинов – огромная честь для меня. Получи положенный тебе дар.

Звякнул запор, скрипнули петли. Забыв обо всем, Ар Апа с вожделением шагнул вперед. Прохладная ладонь, мягкая, как у ребенка, втиснула в протянутую руку Ар Апы нечто еще более холодное.

– Золото, чистое золото, – сказал Темный.

Ар Апа метнулся к выходу, чтобы глянуть на чудо, очутившееся в его ладони, ясное, блестящее даже в сумерках. Литое золото, тяжелое и драгоценное, со шнурком. Золотой топор с рукояткой во всю ладонь. Чудо… трудно было поверить своим глазам.

Исполнившись счастья, Ар Апа направился к огромному кострищу посреди дана, где слышались крики и громкая речь, где высоко взвивались языки пламени, бросая мечущиеся тени на кольцо каменных столбов, окружавших очаг. Вступая в каменный круг, Ар Апа провел рукой по своему собственному каменному столбу с багровой макушкой. Камень был выше его на пару голов. Прикосновение влило в него силу. На костре целый день жарили быка. Шкура обуглилась и растрескалась, в воздухе висел аромат, наполняющий рот слюной.