скачать книгу бесплатно
В тот миг я подумала: «Почему этот красивый молодой человек посвятил себя Богу?»
– Святой отец? – окликнула я его.
– Наш отец там, – ответил он, поднимая взор к темнеющему небу. – Я еще не священник.
– А я бы не хотела исповедоваться у такого священника, как вы, – с дерзкой улыбкой проговорила я, окидывая его взглядом явно не смиренной прихожанки.
Он почувствовал мою игру и, глядя на море, прошептал, но прошептал так, чтобы я услышала его слова:
– Здесь явно не хватает парочки языческих жрецов!
– Вы еретик? – рассмеялась я.
Он посмотрел на меня очень внимательно и быстро сказал:
– А вам хочется считать меня еретиком?
– Возможно!
Он поднялся с песка и тихо проговорил:
– Похоже, жизнь на Карибских островах явно переоценивают. До свидания.
– Вы завтра будете служить мессу?
– Нет, завтра я еду в Гран Пьедру – соседний городок на другом конце острова. Вы еще не видели кафедральный собор Эсперансы?
ТРЕТИЙ ДЕНЬ
Темнеет в этих широтах рано, и около семи вечера постепенно начало смеркаться.
После дневной исповеди я находилась в неком неестественном для меня состоянии тревожного возбуждения. По телу пробегала мерзкая дрожь, ужасно хотелось пить, и, самое главное, – на протяжении уже нескольких часов меня не покидало предчувствие чего-то важного и странного, что будто бы должно вскоре случиться.
Я мысленно прокрутила в голове прошедший день.
В два часа вместе с Анабелью я пошла на дневную мессу и по окончании службы, сама того не желая, каким-то чудесным образом оказалась в исповедальне.
В четыре часа я вышла из церкви. Странное чувство тревоги засело в груди после этой исповеди. Я не сказала ничего особенного, и в то же время я рассказала про себя так много священнику, который слушал меня почти молча и даже смиренно по ту сторону исповедальни.
Был мужчина, не было любви… Даже и обмана не было. Было отчаяние и желание забыться. Нет, даже не отчаяние. А безразличие. И от этого хотелось бежать. И я сбежала…
Солнце стояло еще высоко, и жара было просто невыносимая. Я подошла к старой акации, растущей совсем рядом с церковью, прислонилась к ней и, достав из сумочки новенькую, не открытую еще пачку дорогих американских сигарет, которые здесь разрешили продавать совсем недавно, машинально принялась рассматривать серого, куцего и какого-то нескладного голубя.
Я думала о том, что я бросила курить там, в Москве, и бросила там еще много чего, а сейчас здесь, на Эсперансе, это не имеет никакого значения. Но курить мне не хотелось, а хотелось думать о том, где сейчас мой вчерашний молодой священник из бара и еще почему этот странный голубь бродит у самых моих ног.
Мимо пробрели две усталые и, видимо, изнемогавшие от этой жары женщины. Они шли по коричневой земле босиком, и по их желтым широкополым шляпам я поняла, что это были крестьянки, возвращавшиеся с сахарной или кукурузной плантации.
– Жареные ананасы, каша из ананасов, пирог из ананасов… – говорила одна женщина другой, поправляя загорелой и не по годам морщинистой рукой свою шляпу.
– Работа, сон и солнечные ванны, – отвечала ее спутница – помоложе и, судя по внешнему сходству с первой, ее дочь, – для жизни нужно кое-что еще.
И они, крестясь и шепотом произнося имя Девы Марии, прошли мимо меня в церковь.
Я еще какое-то время стояла в душной тени акации, потом побрела в сторону леса, прочь от города. Мне казалось, что в сумраке джунглей я найду другую спасительную тень, а главное, место, где смогу наконец-то обдумать все, что произошло со мной.
Я совсем не боялась дальше и дальше углубляться в лес. Диких животных, ну или, по крайней мере, хищников, на Исле-Эсперансе не водилось, а людей я могла не опасаться – остров был слишком мал, чтобы на нем произошло более или менее крупное преступление. Все знали про всех все, а главное, знали в лицо каждого обитателя Эсперансы.
Я слышала голоса птиц, хотя самих птиц видно не было – возможно, их скрывала сочная зеленая листва тропических деревьев, а возможно, их и вовсе там не было. Но тогда я не думала об этом. И о чем думала – сейчас уже не помню. Кажется, как и с утра, меня преследовал образ молодого священника, имени которого я даже не знала и почему-то не спросила ни у одного из посетителей церкви или у прохожих на улице, хотя все они, конечно, должны были знать, как зовут молодого падре, и с удовольствием рассказали бы это и мне.
Быть может, я ходила по кругу в том большом шумном лесу, потому что шла, не разбирая пути, не запоминая никаких опознавательных знаков, чтобы не заблудиться.
Тем не менее через какое-то я все же стояла на тропинке, ведущей к побережью. А точнее, к тому месту, где располагалась хижина моего молодого «падре».
Как я уже сказала, было около восьми вечера и солнце садилось в море, за линию горизонта. Я не ощущала усталости от почти четырехчасового хождения по городу и лесу, но мое сердце бешено колотилось при мысли о том, что, может быть, сейчас на этой самой тропинке появится он.
Тогда я еще не понимала, что это – влюбленность или просто то странное чувство, которое знакомо многим людям авантюрного склада, которые, долго (или не очень) готовясь к очередному похождению, испытывают это самое чувство – тревоги от предвкушения осуществления задуманного.
Так случается иногда со всеми – странное непреодолимое волнение охватывает вдруг, казалось бы, совсем без повода или уж по более чем пустяковому поводу. Что-то подобное чувствовала я в те минуты.
Я поймала себя на мысли, что два или три раза вроде бы невзначай я прошлась по берегу мимо его небольшого домика с крышей из бамбука, пытаясь заглянуть в окошки, в которых, однако, не горело света, и было понятно, что обитателя этого жилища дома нет.
Наконец, я справилась с этим странным волнением и, пересилив себя, побрела по берегу, думая по линии прибоя дойти до собственного дома.
Я даже улыбнулась тому необыкновенному волнению, охватившему меня полчаса назад.
Неожиданно я услышала шаги позади себя. Невольно я ощутила нечто вроде страха – ведь было уже около 9 и почти стемнело.
Однако, обернувшись, в пяти шагах от себя я увидела нарушителя моего сегодняшнего спокойствия.
– Неужели вы стали языческим жрецом, которых здесь так не хватает, если верить вашим вчерашним словам?
Он вопросительно посмотрел на меня.
– На вас не сутана, а простая одежда! Неужели я не ошиблась и вы и вправду еретик? – сказала я, не в силах сдерживать улыбку.
Однако молодой человек оставался серьезным. Он казался даже встревоженным чем-то.
– Кажется, я вчера говорил вам, что я не священник еще и могу носить любую одежду, пока не принял сан.
– Простите, падре, – сказала я, специально называя его так, – но я не знаю вашего имени и никак иначе называть вас не могу.
Я развела руками, невинно глядя моему собеседнику в глаза.
– Пока для вас и для мира мое имя – Карлос, – ответил он, и в его голосе, как мне показалось, я услышала дерзкие нотки.
– О-о-о… – протянула я, – Карлос. Имя королей! Как же вас будут звать потом?
В моих и в его словах чувствовалось странное болезненное напряжение, какой-то надрыв. Тяжелые кроны тянулись ветками к нашим головам. У меня кружилась голова от влажности и смешения ароматов лесных диковинных растений и трав.
– А ведь сегодня, Ana, вы исповедовались мне! – вдруг сказал Карлос и пристально посмотрел на меня. Посмотрел так, что у меня мурашки по коже пробежали.
Мою улыбку словно смыло с лица. Мне даже показалось, что я покраснела.
– Да ведь это… обман!.. – почти прошептала я.
– Почему же? – спросил он и вдруг быстро подошел ко мне так близко, что я почувствовала у себя на щеках его горячее дыхание.
Теперь я действительно покраснела. Конечно, я не могла этого видеть, но я почувствовала, что к лицу прилила кровь, а щеки стали горячими. Я не в силах была посмотреть на Карлоса.
– Как здесь жарко, – прошептала я, отодвигаясь от него подальше, – я искупаюсь.
Я завязала концы рубашки на животе узлом и побежала в море прямо в шортах, так как купальника у меня не было.
Когда вода дошла мне до колена, я остановилась и оглянулась на Карлоса. Как мне почудилось в изменчивом вечернем свете, он был очень бледен.
– Так вы знаете теперь обо мне так много? – крикнула я, чувствуя, как меня охватывает сильнейшее негодование и даже злость вслед за уступившей им место растерянностью. – И вы, конечно, сразу узнали меня по голосу? Но вы говорили вчера, что не будете на мессе.
Я думала, он смутится, начнет извиняться или просто уйдет, и смотрела на него как победительница.
– Да, я узнал вас, – просто ответил молодой священник, снова подходя ближе ко мне. – Вы ведь знаете, как здесь все говорят: «Где мне найти свою половинку? Свадьба! Я теперь женатый человек!»?
– Но не священники!
Он схватил меня за руку, и я почувствовала, что его рука дрожит. Я не вырвала руки и ничего не говорила, это продолжалось мгновение, и я не выдержала, поднесла руку к его лицу и коснулась кончиками пальцев его щеки.
Карлоса как током ударило. Он бросился от меня прочь.
– Ты посвятил себя Богу! – крикнула я ему вслед и почему-то сама испугалась своего голоса и своих слов.
Я понимала, что завтра, когда он наденет сутану, он снова станет благочестивым священником, ни о чем не помышляющим, кроме служения Господу.
Я подумала, что сегодня он специально оделся так для меня. Но он не был готов пожертвовать любовью к Богу ради меня, даже скорее ради одной ночи со мной.
И мне было страшно при мысли о том, что тем вечером я могла разрушить его священный обет, стала бы его грехом… и, возможно, счастьем в одно и то же время.
Я погубила бы его душу, но почему эта душа так быстро поддалась искушению?
Этот вопрос мучил меня на протяжении всей дороги домой, в пятиэтажку, и всю следующую ночь, в которую я не могла заснуть до самого утра. Только когда забрезжил свет, а это означало, что на часах около четырех, я провалилась в сон.
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ
Встала я через три часа, бледная, в ужасном настроении – болела спина, ныли руки и ноги от сильного волнения вчера вечером и плохо проведенной ночи. Выпив кофе, я вышла из квартиры и позвонила в соседнюю – напротив меня жила Анабель Норьега, с которой мы каждое утро вместе шли в школу.
Это был только четвертый день моего пребывания на Эсперансе, и я не представляла, как долго будут тянуться те три месяца, которые должен был продлиться мой контракт.
– Ты не знаешь Карлоса, молодого падре из нашей церкви? – спросила я у Анабели, когда мы спускались по лестнице – лифтов, разумеется, в хрущевке не было.
– Лично не знаю, но я видела его на мессах, на которые хожу каждый день. Говорят, он такой хороший молодой священник. Мне про него рассказывала сеньора Рамона Гарсия, повариха в ресторанчике на западном берегу, в той части города.
Alguna vez
– Hola! Que tal?
– Asi-asi, se?orita![14 - – Hola! Que tal? – Привет! Как жизнь? – Asi-asi, se?orita! – Так себе, сеньорита!] Что желаете?
– Простите, а se?ora Мария Дукарну сейчас здесь?
– Нет, сеньорита, она выйдет на работу, насколько я знаю, на следующей неделе.
– А, ясно, – сказала я, окидывая взглядом небольшой зал ресторанчика.
– А вы… Вы учительница, да? – спросила девушка, глядя на меня как будто с некоторой завистью, но словно осознавая мое превосходство над нею.
Так девочки-провинциалки смотрят на столичных девиц, щеголяющих в модных нарядах. Я сразу поняла, что девушка мечтает уехать с острова.
– Да… Я – Ана.
– А я – Аналиса, – улыбнулась молоденькая повариха.
Я тоже улыбнулась.
– Слушай, Аналиса, я приехала сюда только четыре дня назад, но успела уже познакомиться с некоторыми жителями Эсперансы…
– Да, у нас это быстро. Глядишь – и ты знаешь уже всех, кто проходит мимо тебя по улице. Это ужасно.
– А разве ты не местная?
– Я-то местная, а вот моя мать – она тоже здесь работает…
– Сеньора Гарсия?
– Да, так вот, она приехала сюда из Новой Гаваны! – с досадой сказала Лиса.
Я снова улыбнулась.
– Из Штатов переехать в это… – я чуть было не обозвала остров захолустьем, но, заметив, что Лиса очень ждет это мое слово, я остановилась.
– Договаривайте, сеньорита. Именно – в захолустье! Из Майами на Эсперансу может уехать только либо полная дура, либо женщина, умная настолько, чтобы не думать о том, где она оказалась.
– И твоя мать, разумеется, – умная женщина, и у нее были причины переехать сюда?
– Да, но я не такая умная. И не хочу быть такой… Она поехала сюда за отцом. Здесь, в стране, произошел переворот, и отец, военный, уроженец этих мест, поехал сюда помогать повстанцам. Отец погиб, а мать осталась здесь со мной, мне тогда исполнилось только два года. Она рассказывала мне, как поначалу было трудно. Режим, за который сражался мой отец, не удержался, и мы попали в разряд политических преступников… или как там это называют… Палома была разделена на две зоны…
– Да, – вздохнула я. В университете я писала диплом по переворотам в латиноамериканских странах и хорошо изучила эту тему. Но сейчас мне нужна была другая информация. – Знаешь… Я тут хочу с одним парнем познакомиться…
Аналиса насторожилась.
– Если это кто-то из солдат, охраняющих президентский дворец, то они все заняты!
