Змеиный перевал

Безусловно, все неизведанное обладает для нас особым очарованием – omne ignotum pro magnifico est[2]. И даже если в моем сердце еще не зародилась любовь, то боготворить оно уже было готово. В этом отношении я твердо стоял на своем, ибо кто из нас не разделял чувств древних афинян, посвящавших свои алтари «неизвестному Богу»? Я оставлю философам решать, насколько близки или, наоборот, далеки друг от друга понятия «любовь» и «поклонение», что идет первым в исторической последовательности и какое из этих чувств более великое или священное. Лично я не находил изящества или красоты в поклонении без любви.

Какой бы ни была на то причина, домой я решил вернуться через Карнаклиф. Выбор пути из Клэра в Дублин через Голуэй и Майо вызывал множество вопросов относительно мотивов путешественника. Я о своих мотивах не распространялся и даже избегал разговоров на эту тему, поскольку в глубине души склонен был считать, что желание вновь побывать в тех местах было связано скорее с моим интересом к Норе, нежели к Змеиному перевалу. Впрочем, я вполне мог бы снести насмешки относительно моего суеверного пиетета перед загадочной горой или сладких иллюзорных воспоминаний о неизвестной девушке.

Мне так и не удалось завершить этот теоретический спор с самим собой, а посему я подъезжал к Карнаклифу, раздираемый противоречивыми чувствами, только на сей раз мой путь туда лежал с юга, а не с севера. Время тянулось невыносимо медленно. Я почти пожалел, что приехал, но в то же время терзался мыслями, что вообще не смогу добраться до Нокколтекрора. Временами мне казалось, что все случившееся со мной всего лишь сон, а романтический ореол, коим мое воображение окружило все сущее, рассеется, и все, что породила моя утонченная фантазия, обернется суровой и вульгарной реальностью.

Встретили меня в небольшой гостинице с привычным здесь, в западной части Ирландии, теплом и гостеприимством, хоть меня немного и раздосадовало то, как хорошо они меня запомнили, в особенности когда дородная добродушная хозяйка заявила: «Рада сообщить вам, сэр, что ваш кучер Энди Салливан как раз сейчас тут. Он ездил по делам из Уэстпорта в Раундвуд, и вот теперь, по пути назад, не прочь подработать. Думается мне, вы с ним сговоритесь».

На это любезное заявление я ответил довольно поспешно и, как мне показалось, не слишком вежливо, сообщив, что пробуду здесь всего несколько дней, а посему экипаж мне без надобности. После этого я прошел в свою комнату и запер дверь изнутри, вполголоса проклиная назойливую услужливость местных жителей, и некоторое время сидел взаперти в надежде, что Энди не дождется меня и отправится дальше.

Когда я все же решился выйти, выяснилось, что плохо я знал кучера. Первым, кого я увидел в холле, оказался как раз он, жизнерадостный Энди. Он тотчас же поспешил мне навстречу, воскликнув:

– Ах ты же боже мой! Как же я рад вас видеть, сэр! Почту за честь, коли согласитесь поехать со мной в Уэстпорт.

– Я тоже рад, Энди, – соврал я. – Только не придется мне воспользоваться твоими услугами: я собираюсь провести несколько дней здесь.

– Тута погостить желаете? Вона оно что! Так то ж мне тока на руку. Кобылка моя совсем умаялась, еле ноги волочит, да и сам я передохнуть не прочь. А покуда вы здесь, могу скататься с вашей милостью в Шлинанаэр. Энто недалече и кобылку мою не затруднит.

Я ответил, как мне показалось, с достоинством, поскольку вознамерился дать назойливому вознице решительный отпор.

– Знаешь, Салливан, а я ведь не говорил, что собираюсь посетить Шлинанаэр или какое-то другое место в окрестностях.

– Энто верно. Тока, помнится, вы желали поглядеть на блуждающее болото. К тому ж мистер Джойс и мисс Нора в беде. Вы б могли их утешить.

– Мистер Джойс? Мисс Нора? Кто это? – Я почувствовал, как краска заливает мне лицо, да и мой собственный голос прозвучал довольно неестественно.

Ответом Энди послужил довольно комичный взгляд, а когда он многозначительно подмигнул, я, не выдержав насмешки, вынужден был признать:

– Ах да! Вспомнил! Не его ли мы подвезли до темной горы?

– Да, сэр, он самый. А Нора его дочь.

– Дочь… Что-то не припоминаю. Ведь мы подвозили только его.

В моей душе вновь всколыхнулся гнев, а вместе с ним твердая решимость не позволять ни Энди, ни кому бы то ни было совать нос в мои дела, даже если я пожелаю посетить такой странный и непредсказуемый объект, как блуждающее болото. Энди, как и все шутники, хорошо разбирался в человеческой натуре и сразу сообразил, что к чему.

– Уж мне-то вы точно можете доверять. Коли надобно, я глух, слеп и нем. Всем известно, что Энди Салливан не оставит молодого жинтмана, коли тот собрался поглядеть на болото. Я и сам тама бывал немало раз. А кто ж меня остановит? Глядеть на болото – самое интересное, что тока можа быть.

Спорить с Энди было бесполезно, и, поскольку он знал здешние края и людей, я заключил с ним соглашение. Он останется в Карнаклифе до тех пор, пока я нуждаюсь в его услугах, а потом отвезет меня в Уэстпорт.

Выразив таким образом свои намерения, я решил не терять времени даром и отправиться на болото рано утром следующего дня.

Я как раз закурил сигару после сытного ужина, когда хозяйка заведения миссис Китинг пришла, чтобы попросить об одолжении. Оказывается, в гостинице остановился некий джентльмен, который каждый день посещает Нокколтекрор. И поскольку до нее дошли слухи, что я тоже утром намерен туда отправиться, она взяла на себя смелость поинтересоваться, не найдется ли в моем экипаже местечка и для него. Дело в том, что он подвернул ногу и вряд ли сможет идти пешком. В сложившихся обстоятельствах я, конечно же, не смог отказать, так как не хотел показаться неучтивым, изобразил радость и готовность взять с собой попутчика, но, когда остался один, мысленно себя отчитал: «Мне бы следовало нанять для путешествия карету скорой помощи! Стоит оказаться близ Шлинанаэра, как непременно что-нибудь случится. И почему бы Энди не прикусить свой проклятый язык! Иногда можно позволить себе роскошь сыграть роль доброго самаритянина, но это уж слишком! Лучше бы мне вообще его не встречать!»

Эта последняя мысль натолкнула меня на другую: злюсь я совершенно безосновательно. Ведь если бы Энди не встретился мне на пути, я никогда не узнал бы о существовании Шлинанаэра, никогда не услышал бы голоса Норы…

«Итак, – сказал я себе, – у этой идеальной фантазии, у этого воплощения женского голоса уже есть имя. Да какое чудесное!»

Таким образом, я сделал еще один шаг на пути к болоту, и мое дурное настроение тут же испарилось. Когда сигара уже была наполовину выкурена, а смятение в душе немного утихло, я спустился в бар и расспросил миссис Китинг о моем завтрашнем спутнике. Она ответила, что это мистер Сазерленд, молодой инженер.

– Это какой Сазерленд? – поинтересовался я, добавив, что учился в школе с Диком Сазерлендом, который, насколько я помнил, отправился учиться в Ирландский научный колледж.

– Пожалуй, это тот самый джентльмен, сэр. Его звать мистер Ричард Сазерленд, и он говорил, что учился в Стефан Грин. Я сама слыхала.

– Да, это он! – радостно воскликнул я. – Скажите-ка, миссис Китинг, что привело его в ваши края?

– Выполняет какую-то работу для мистера Мердока на Нокколтекроре. Я слыхала, сэр, что там странные дела творятся. Вкапывают какие-то столбы, крепят на них магниты да всякие другие научные штуки. Говорят, будто мистер Мердок совсем умом тронулся, после того как начал судебную тяжбу с бедным Фелимом Джойсом. Охохонюшки! Он честный человек, наш мистер Джойс, а гомбин обошелся с ним очень скверно.

– Что это за тяжба? – спросил я.

– Да о продаже земли мистера Джойса. Он занял у гомбина денег и при этом заключил соглашение, что обменяется с ним землями, коли не возвратит долг в срок. Возвращаясь с деньгами из Голуэя, бедолага Джойс попал в переделку и не поспел вовремя. А когда до дому добрался, узнал, что Мердок уговорил шерифа обстряпать все так, чтоб землю продали ему. Мистер Джойс попытался обратиться в суд, но у Мердока уже было постановление судьи, вот и пришлось бедняге отдать свой жирный надел гомбину, а вместо него забрать неурожайные земли.

– Да уж, скверная история. И когда он должен отдать землю?

– Вот этого я точно не скажу. Но мистер Сазерленд вам все объяснит, когда встретитесь с ним.

– А где он сейчас? Мне очень хотелось бы его увидеть. Возможно, это и впрямь мой школьный товарищ.

– Уже отправился спать. Ведь вставать-то приходится с рассветом.

После прогулки по городу (если его можно было так назвать) я выкурил сигару и тоже отправился спать, поскольку и мне предстоял ранний подъем. Спустившись утром к завтраку, я обнаружил, что мистер Сазерленд действительно тот самый Дик, мой школьный приятель, только из тщедушного бледного мальчика превратившийся в крепкого, пышущего здоровьем мужчину с проницательным взглядом и мягкой каштановой бородой. Прежней осталась лишь бледная кожа и высокий благородный лоб.

Мы сердечно поприветствовали друг друга, и мне показалось, что вернулись прежние времена, когда мы с Диком слыли закадычными друзьями. Мы тронулись в путь, и я возобновил свои расспросы о Шлинанаэре и его обитателях. Первым делом я, конечно же, поинтересовался у Дика, что привело его в эти места.

– Как раз хотел спросить тебя о том же, – ответил он с улыбкой.

Я замялся. Мне очень хотелось бы все прямо и честно рассказать, но я знал, что Энди навострил уши, поэтому ограничился полуправдой:

– Ездил с визитами на западное побережье, а на обратном пути решил взглянуть на весьма любопытное природное явление, о существовании которого узнал совсем недавно. Это блуждающее болото.

Энди, конечно же, не преминул вставить словцо:

– Энто да. Господин наш шибко интересуется болотами. Уж не знаю, что в их такого распрекрасного. – С этими словами он многозначительно подмигнул. – Но в энтом я с вами заодно!

Сазерленд рассмеялся:

– Значит, ты обратился по адресу, Арт. Проблема здешних мест состоит в том, что трудно найти участок земли, где не было бы болота. Что же касается того, что на Нокколтекроре, тут я могу кое-что рассказать. Как тебе известно, геология всегда была моим любимым предметом, поэтому в свободное время я занялся изучением связанных с ней феноменов. Болото в Шлинанаэре представляет для меня особый интерес. И вскоре мне представится возможность познакомиться с ним поближе.

– И что же это за возможность?

– Все дело во вражде между двумя местными жителями, один из которых мой работодатель Мердок, а второй – его сосед Джойс.

– Да, – заметил я, – кое-что об этом слышал. Был в трактире, когда Джойсу вручили предписание шерифа, а потом стал невольным свидетелем ссоры. Но какое отношение это имеет к тебе и твоему исследованию?

– А вот какое. Болото занимает землю как Мердока, так и Джойса, и пока у меня не будет возможности изучить его в полном объеме, я не смогу прийти к какому-то определенному выводу. Их отношения настолько обострились, что ни один из соседей не позволит другому переступить через границу своих владений, равно как и друзьям своего врага. Но завтра должен состояться обмен землями, и я смогу продолжить работу. Я обследовал почти весь участок, ныне принадлежащий Мердоку, и послезавтра примусь за его новую землю, на которую до сего времени мне был путь заказан.

– Как Джойс воспринял свое поражение?

– Говорят, очень плохо. И, судя по тому, что я видел, бедняге и впрямь приходится непросто. Я слышал, что раньше это был счастливый, жизнерадостный человек, а теперь превратился в угрюмого хмурого брюзгу. Он так одержим собственным горем, что всех и вся воспринимает крайне враждебно и недоброжелательно. Общается он только с дочерью – они практически неразлучны. Да, Джойса ждал поистине жестокий удар судьбы. Его ферма была настоящим уголком рая в этих унылых местах. Плодородная почва, много воды, роскошные леса – что еще нужно, чтобы сделать жизнь на ферме радостной и комфортной. И вот теперь ему придется обменять свой участок на гораздо худший – с неровными границами, лишенный всякий строений. Причем часть его занимает болото, а вся остальная площадь – сплошь мусор, оставшийся после того, как болото переместилось на новое место.

– А как ведет себя Мердок?

– Самым постыдным образом. Я так на него зол, что порой хочется ударить. Каждое его слово, каждое действие или бездействие направлено на то, чтобы побольнее уязвить и оскорбить соседа. Мердоку просто повезло, что он связал меня по рукам и ногам договором, иначе я попросту не стал бы на него работать, хоть это и удивительно. Ведь я получил уникальную возможность заняться изучением необычного феномена блуждающего болота.

– А чем конкретно ты занимаешься: горными разработками или осушением земель? – поинтересовался я.

Казалось, мой вопрос застал Дика врасплох. Он некоторое время качал головой и смущенно хмыкал, а потом с неловкой улыбкой сказал:

– Дело в том, что мне запрещено разглашать подробности. Наш уважаемый ростовщик включил в договор особый пункт, согласно которому я не должен ни с кем говорить о своей работе на протяжении всего срока действия договора. Он вообще хотел запретить мне когда-либо об этом упоминать, но я воспротивился, и Мердок чуть изменил условия.

«Еще одна загадка Шлинанаэра», – подумал я, а Дик тем временем заметил:

– Впрочем, я не сомневаюсь, что в скором времени ты и сам все поймешь. Ты ведь тоже в некотором роде ученый, насколько я помню.

– О нет, это точно не обо мне! – усмехнулся я. – Двоюродная бабушка позаботилась об этом, подобрав мне наставника. Надо отдать старику должное: он и впрямь пытался меня чему-то научить, – но вскоре обнаружилось, что у меня нет склонности к научным изысканиям. Как бы то ни было, в последнее время я только и делал, что предавался праздности и безделью.

– Что ты имеешь в виду?

– Дело в том, что я никак не могу заставить себя заняться каким-нибудь делом. Еще не прошло и года с тех пор, как я вступил в наследство, но все же надеюсь, что со временем осяду на одном месте и вновь начну работать.

– Я тоже на это надеюсь, старина, – серьезно добавил Дик. – Если хоть раз испытал удовольствие от настоящей работы, особенно от такой, которая требует ума и воображения, мир становится без нее довольно унылым.

– Совсем как для меня без девиц, а для его светлости без болота, – вставил Энди, широко ухмыляясь.

К счастью, Сазерленд воспринял заявление возницы довольно серьезно и с чувством произнес:

– Мой дорогой друг, мне очень приятно слышать, что и тебя заинтересовал предмет моего исследования.

Я не мог допустить, чтобы он счел меня крупным специалистом в этой области. В конце концов, рано или поздно он и сам понял бы это и догадался бы об истинной причине моего интереса к болоту. И вновь я никак не отреагировал на заявление Энди, иначе могло бы показаться, что мной действительно движут скрытые мотивы, а мне вовсе не хотелось, чтобы в душе Дика зародились какие-то подозрения.

– Мой интерес к болоту пробудился совсем недавно. И, несмотря на то что мне хотелось бы узнать о нем как можно больше, на данный момент я совершенно невежествен в этом вопросе, – сказал я.

– Как и все человечество! – воскликнул Дик. – Верится с трудом, но на сегодняшний день нет ни одной научной работы, посвященной данному вопросу. И это при том, что обсуждаемая нами тема представляет жизненно важный интерес для тысяч людей в нашей стране. Ведь она напрямую связана со счастьем и процветанием значительной части населения Ирландии и формирует политические взгляды людей.

– Уверен, ты ошибаешься, – возразил я.

– Нет! К моему великому сожалению, не ошибаюсь. Существует работа одного датского ученого, но его исследования ограничены сравнительно небольшой территорией. Кое-какую информацию можно так же почерпнуть из отчета международной комиссии по добыче торфа, но она довольно скудна. Если когда-нибудь тебе захочется чем-то себя занять, попробуй отыскать в одной из библиотек в любом городе мира какую-нибудь научную работу или хотя бы главу в исследовании, посвященную данной тематике. Уверяю, ты не найдешь ничего! Только представь, насколько скудны наши познания в данной области, если в последнем издании Британской энциклопедии нет даже статьи «болото».

– Это поразительно! – только и смог сказать я.

Затем, когда мы тряслись по ухабистой проселочной дороге, Дик Сазерленд представил мне короткий, но весьма выразительный обзор исследований болот, особо отметив болота Ирландии. Он начал с работ Гиральда Камбрийского[3], переключился на доктора Боата[4] и Эдмунда Спенсера[5], а потом поведал о состоянии почвы во времена первых попыток освоения земель, когда стоило лишь воткнуть лопату в грунт, как образовавшееся углубление тотчас же заполнялось водой. Дик рассказал мне о протяженности и природе болот, о методах их осушения и о своих надеждах на то, что героические меры, предпринимаемые правительством в последнее время, все же помогут сократить площадь обширной топи Аллен, памятника некомпетентности чиновников.

– Это поможет преодолеть давно сложившееся безразличие к этой проблеме, – сказал Дик. – Ведь еще две сотни лет назад мистер Кинг писал: «Мы живем на острове, печально известном своими болотами, но я не помню, чтобы кто-то пытался предпринять что-либо в отношении их».

Мы уже подъезжали к горе Нокколтекрор, когда мой друг добавил, завершая свою импровизированную лекцию:

– Короче говоря, мы будем исцелять их хирургическим и терапевтическим методами, то есть осушать болота, выполняющие роль губки, и добавлять известь, чтобы уничтожить порождающие их жизненные процессы. Ни один метод не будет работать без другого, но вместе наука и практика установят свое господство и добьются успеха.

– Эй, послушайте-ка, – воскликнул вдруг Энди. – Ей-богу, сам дохтур Уайлд, упокой Господь его душу, не смог бы рассказать складнее. Молодой жинтман прям настоящий знаток!

Вскоре мы прибыли на южную сторону западного склона горы, как предусмотрительно проинформировал меня Энди. Здесь начиналась узкая проселочная дорога, что вела к двум фермам и Змеиному перевалу. Здесь мы с Сазерлендом расстались. Он отправился на участок Мердока, я же, следуя указаниям Энди, двинулся налево, где за отрогом горы виднелась вершина одной из скал, образующих Змеиный перевал. После нескольких минут подъема по крутому склону и спуска по еще более крутому я достиг цели и с первого взгляда понял, что место это довольно примечательное и здесь вполне могли происходить всякие загадочные происшествия, ибо в нем определенно было что-то сверхъестественное.

Я стоял в глубокой, похожей на чашу долине спиной к склону, поросшему изумрудной травой, в то время как по обе стороны от меня уходили вверх отвесные каменные стены, причем та, по которой спускался я, была более крутой и каменистой. Впереди раскинулся сам перевал, представляющий собой узкое ущелье, или расселину, в огромной скале, обращенной к морю и располагавшейся на образованном холмом мысе. Эта естественная каменная стена возвышалась на футов пятьдесят-шестьдесят над небольшой долиной, а по обе стороны перевала красовались две огромные каменные глыбы, напоминавшие колонны гигантских ворот. Между ними пролегало узкое ущелье с гладкими отвесными стенами высотой не меньше двухсот футов. Протяженностью в триста футов, ущелье слегка расширялось кверху наподобие воронки, а внизу его ширина едва достигала сотни футов. Абсолютно гладкое каменное дно ущелья через две трети его протяженности постепенно уходило вниз и заканчивалось почти отвесным спуском – словно кто-то специально вырубил в скале желоб в триста футов высотой, – ведущий к бушующему внизу морю. К северу от каменных глыб, образовавших вход в перевал, тянулась каменная стена, почти полностью скрывавшая расположенные внизу земли, которая заканчивалась высокой остроконечной скалой, похожей на одну из «игл»[6] острова Уайт.

Теперь уже не оставалось сомнения, что защищенная таким образом ферма бедолаги Джойса действительно представляла собой довольно лакомый кусок земли, и я вполне мог представить, как сильно ему не хотелось ее покидать.

Надел Мердока разительно отличался от владений Джойса. Он оказался именно таким, каким его и описывал Сазерленд, и представлял собой весьма унылое зрелище. Его юго-западная часть спускалась к перевалу. Я взобрался на скалу, расположенную к северу от него, и, обозревая окрестности, с удивлением обнаружил внизу довольно обширное плато протяженностью несколько акров, окаймленное с севера и запада таким же нагромождением скал, что защищали земли Джойса. Очевидно, это и были те самые поля утесов, о которых упоминалось в разговоре в трактире вдовы Келлиган.

Открывавшиеся с моего наблюдательного пункта виды поражали своей красотой. Высоко в небе над головой плыли серые облака самой разной формы. К западу от того места, где я стоял, из морской пучины проглядывали десятки крошечных островков, и на некоторых, покрытых травой и вереском, паслись коровы и овцы. Другие представляли собой голые каменные глыбы, окруженные стаями галдевших на все лады птиц. Пернатые камнем уходили под воду, а потом вновь взмывали ввысь, нарезая бесконечные круги, и их белоснежные грудки и серые крылья мелькали в непрерывном калейдоскопе движения. А когда огромные водяные валы могучей Атлантики ударялись о бахромчатую поверхность островков, рассыпаясь на мириады искристых брызг, заполняя стремительными потоками расщелины между прибрежными утесами, устилая рваную линию берега шапками белой пены, я думал о том, что нет на земле ничего более прекрасного и величественного.

Голос Энди неприятно проскрежетал у меня за спиной:

– Эхма! Красотища-то какая! Тока одного не хватает.

– Это чего же, интересно? – спросил я довольно резко.

– Тю! Маленько болота, чтоб приобнять, покуда любуисся видами, – многозначительно ухмыльнулся Энди.

Нет, он был просто невыносим. Я спрыгнул со скалы и спустился в ущелье. Сазерленд уже отправился к Мердоку, поэтому я велел Энди ждать моего возвращения и проследовал за ним.

Дика я нагнал очень быстро, поскольку больная нога и неровная дорога не позволяли ему идти быстрее. Его присутствие рядом помогло бы мне преодолеть неловкость, но я сделал вид, будто меня волнует лишь его нога. Некоторые эмоции превращают нас в таких лицемеров!

Поддерживая друга под локоть, я шел вместе с ним по узкой проселочной дороге. Дом Джойса остался слева от нас. Я с волнением посмотрел в ту сторону в надежде увидеть или его самого, или его дочь, но на участке не было ни души. Через несколько минут Дик остановился и, указав на блуждающее болото, спросил:

– Видишь вот те два шеста? Натянутая между ними веревка обозначает границу между владениями. Мы исследуем болото по ту сторону границы.

Он указал на склон поросшего травой холма на приличном расстоянии от нас. Там, у его подножия, болото выглядело устрашающим.

– Это болото опасно? – спросил я.

– Еще как! Самая страшная топь из тех, что мне приходилось видеть. Не приведи господь наблюдать, как кто-то пытается его пересечь.

– Почему?

– Потому что в любой момент болото может его затянуть. И все. Никому попросту не хватит сил и сноровки, чтобы спасти несчастного.

– То есть это что-то вроде зыбучих песков?

– Можно сказать и так. Только болото гораздо коварнее. На поэтический манер я бы назвал его «ковром смерти». То, что ты видишь, всего лишь тонкая прослойка растительности, смешанная с перегноем, песком и различным мусором, покрывающая более толстый слой тины и ила – наполовину жидкого, наполовину твердого. Точная глубина топи никому не известна. Это зыбучее месиво вполне может выдержать определенный вес, поскольку образующие его частицы сцеплены между собой. И все же его поверхность неоднородна. Один неверный шаг – и…

– И что?

– Это вопрос удельного веса. Внезапно погрузившееся в топь тело, когда воздух выйдет из легких и наступит трупное окоченение, опустится на значительную глубину. Через девять дней выделяющиеся при разложении газы попытаются поднять его на поверхность, но, как правило, густая жижа не дает телу подняться, плоть разлагается, кости обволакивает гниющая растительность, и тело остается в глубине навечно.

– Да уж… – сказал я. – Теперь я знаю, к кому обращаться за леденящими кровь рассказами: к ученым мужам.

За разговорами мы не заметили, как подошли к дому Мердока – простому добротному коттеджу, примостившемуся на выступе скалы посреди бескрайней равнины. Вокруг дома был разбит сад с живой оградой из подстриженных ясеней и низкорослой ольхи.

Вероятно, Мердок поглядывал на улицу из окна своей гостиной, ибо не успели мы войти в калитку, как он уже встречал нас на пороге, но приветствие его прозвучало не слишком обнадеживающе.

– Что-то вы сегодня припозднились, мистер Сазерленд. Надеюсь, не потому задержались, что решили привезти с собой этого незнакомца. Не хочу, чтобы посторонние лезли в мои дела. Вам это прекрасно известно.