скачать книгу бесплатно
И так далее. Статья была принята рецензентами на ура и вскоре опубликована в крупном международном журнале. На конференции «Война как текст» Шарлин делала доклад на смежную тему: «Небритость как явление в фильмах о Второй мировой войне». Работа о бородах произвела такой фурор, что три старейших университета страны наперебой предлагали Шарлин работу.
Рэнди не хотел переезжать на Восточное побережье. Хуже того, он носил бороду, из-за чего ему было страшно неудобно появляться с Шарлин. Он предложил ей выпустить пресс-релиз с заявлением, что каждый день бреет все остальное тело. Шарлин ответила, что не смешно. На середине перелета через Тихий океан он вдруг понял, что вся ее работа – иносказательное пророчество о будущем их отношений.
Теперь он собирается сбрить бороду. А может, заодно обрить наголо голову и грудь.
Он привык подолгу гулять. С точки зрения воинствующих ЗОЖников в Сиэтле и Калифорнии, это немногим лучше, чем (скажем) сидеть перед телевизором, курить одну за другой сигареты без фильтра и есть из бочонка околопочечный жир. Однако Рэнди продолжал каждый день совершать пешие прогулки, когда его друзья записывались в фитнес-клубы и через месяц бросали. Для него это стало предметом гордости, и он не собирался отказываться от своих правил из-за того, что живет в Маниле.
Однако, черт возьми, здесь жарко. И без волос было бы лучше.
____________
Из злополучной истории с программой Рэнди вынес два положительных момента. Во-первых, он понял, что не надо соваться в бизнес, пока хотя бы в общих чертах не поймешь, что это такое. Во-вторых, он крепко сдружился с Ави, который до конца сохранял порядочность и чувство юмора.
По совету адвоката (который к этому времени был главным его кредитором) Рэнди объявил личное банкротство и переехал с Шарлин в Центральную Калифорнию. Она защитилась и получила должность младшего преподавателя в одной из «Трех сестер». Рэнди поступил в соседнюю, думая защитить магистерскую по астрономии. Так он стал аспирантом, аспиранты же существуют не для того, чтобы учиться. Они нужны, чтобы избавить профессуру от утомительных повинностей, вроде того, чтобы учить студентов и заниматься наукой.
Через месяц Рэнди помог другому аспиранту справиться с простенькой компьютерной проблемой. Еще через месяц его остановил декан астрономического факультета и сказал: «А вы, оказывается, у нас компьютерный гений». В ту пору Рэнди был глуп и наивен. Он клюнул на лесть, хотя должен был похолодеть от ужаса.
Через три года он ушел с астрономического факультета без степени, с шестью сотнями долларов на банковском счете и хорошим знанием UNIX’а. Позже он подсчитал, что при растущих расценках на программирование факультет меньше чем за двадцать штук выдоил из него работы примерно на четверть миллиона долларов. Утешало одно: его знания уже не казались такими бесполезными. Астрономия компьютеризировалась, стало возможным управлять телескопом на другом материке или на орбите, набирая команды на клавиатуре и наблюдая за картинками на своем мониторе.
Рэнди теперь прекрасно разбирался в сетях. Годы назад он вряд ли нашел бы применение своим знаниям. Однако дело было на заре Всемирной паутины, и время оказалось самое удачное.
Примерно тогда же Ави перебрался в Сан-Франциско и основал компанию, которая должна была превратить ролевые игры из университетской забавы в общедоступное развлечение. Рэнди взялся разработать техническую сторону. Он пытался сманить Честера, но тот уже трудился в крупной компании по разработке программного обеспечения в Сиэтле. Они с Ави взяли парня, работавшего в нескольких фирмах по производству компьютерных игр, потом еще пяток специалистов по железу и коммуникациям, набрали инвестиций, сделали рекламный прототип и, размахивая им, поехали в Голливуд. Там нашлись желающие дать десять миллионов долларов. После этого они сняли производственные площади в Гилрое, поставили там графические рабочие станции, наняли кучу толковых программеров, несколько художников, и работа закипела.
Через полгода их часто упоминали среди других восходящих звезд Кремниевой долины. Фотографию Рэнди напечатал журнал «Тайм» в статье про Силивуд – растущий альянс Кремниевой долины и Голливуда. Еще через год фирма рухнула.
То была эпопея, которую даже неинтересно рассказывать. В начале девяностых все верили, что технические гении Северной Калифорнии сольются в экстазе с творческими умами Калифорнии Южной, и родится нечто новое и блестящее. Вера эта основывалась на полном непонимании того, чем занимается Голливуд. На самом деле Голливуд – просто специализированный банк, консорциум крупных финансовых учреждений. Он нанимает творческую личность, обычно за бесценок, поручает ей создать продукт, а потом сбывает этот продукт по всему миру – в кино, на видео и как там еще можно, – короче, на полную катушку. Цель – найти продукт, который будет приносить деньги долго после того, как творческой личности заплатят и скажут: вали, приятель. «Касабланка» собирает задницы на сиденья кинотеатров десятилетия после того, как Богарт получил гонорар и докурился до рака легких.
С точки зрения голливудских воротил, технари Кремниевой долины были всего лишь особо наивной разновидностью творческих личностей. Как только технология вышла на определенный уровень и появилась возможность продать ее крупной японской фирме, инвесторы нанесли Ави молниеносный и, судя по всему, любовно спланированный удар. Рэнди и остальным предложили выбор: они могут уйти сейчас и сохранить акции, пока те еще что-то стоят, а могут остаться. В таком случае их начнет саботировать пятая колонна, заранее внедренная на ключевые позиции. Одновременно свора адвокатов обложит их со всех сторон и потребует к ответу за промахи в руководстве, из-за которых дела фирмы круто пошли вниз.
Кое-кто из старой команды остался в качестве придворных евнухов. Большинство ушло сразу и тут же продало акции, понимая, что те будут только падать. Продажа технологии японцам выпотрошила и обескровила компанию, пустая кожура постепенно высохла и разлетелась по ветру.
До сих пор обрывки технологии то и дело всплывали в самых неожиданных местах, скажем, в рекламе новой платформы для компьютерных игр. У Рэнди всякий раз сжималось сердце. Когда все начало разваливаться, японцы пытались нанять его напрямую, и он даже заработал кое-какие деньги, летая на неделю-месяц консультантом. Однако у них не было того уровня программистов, чтобы удержать технологию на ходу, и ее потенциал остался нереализованным.
Так закончился для Рэнди второй опыт в бизнесе. Он заработал несколько сотен тысяч долларов и почти все вбухал в викторианский дом, где жили они с Шарлин. Деньги надо было куда-то девать, а вложение в дом создавало иллюзию безопасности, словно он только что добежал до заветной стенки в отчаянных салках с элементами боевого карате.
В следующие годы он администрировал компьютерную сеть «Трех сестер» – работа не денежная, но и не очень пыльная.
____________
Рэнди всю жизнь без всякой злобы говорил людям, что они несут бред. В программировании без этого далеко не уедешь. Никто не обижался.
Приятели Шарлин точно обижались. И не на слова Рэнди, что они не правы, – нет, на само допущение, будто кто-то может быть прав или не прав. Поэтому в тот памятный вечер, когда позвонил Ави, Рэнди вел себя как обычно, то есть не участвовал в разговоре. В толкиновском, не в эндокринологическом или белоснежкином смысле, Рэнди – гном. У Толкина гномы – крепкие, немногословные, отчасти волшебные существа, которые проводят много времени в темноте, выковывая всякие красивые вещи, например Кольца Всевластия. Многие годы Рэнди успокаивал себя тем, что он гном, до поры до времени спрятавший боевой топор и гостящий в Шире, среди болтливых хоббитов (приятелей Шарлин). Останься он в науке, эти люди с их разговорами казались бы ему значительными, однако там, откуда он пришел, никто давно не принимал их всерьез. Поэтому он просто молчал, потягивал вино, смотрел на прибой и старался не выдавать себя уж очень явно – то есть не мотать головой и не закатывать глаза.
Тут разговор коснулся Информационной Супермагистрали, и все взгляды, как прожекторы, обратились к Рэнди.
Доктор Г.Е.Б. Кивистик, пятидесятилетний профессор Йельского университета, имел что сказать по поводу Информационной Супермагистрали. Он только что прилетел из какого-то места, название которого звучало бы по-настоящему впечатляюще, если бы Кивистик не вворачивал его постоянно по поводу и без повода. Несмотря на финскую фамилию, он был британцем до мозга костей, какими бывают только небританские англофилы. Сюда он прибыл якобы на конференцию «Война как текст», на самом деле – чтобы переманить Шарлин к себе на работу. На самом-самом деле (как подозревал Рэнди) – чтобы ее трахнуть. Вероятно, это была неправда, и сие подозрение просто показывает, насколько Рэнди сдвинулся на этой почве. Доктора Г.Е.Б. Кивистика часто показывали по ящику. Доктор Г.Е.Б. Кивистик выпустил несколько книг. Короче, доктор Г.Е.Б. Кивистик излагал свои крайне негативные взгляды на Информационную Супермагистраль на протяжении куда большего числа эфирных часов, чем может получить человек, не обвиненный во взрыве детского сада.
Гном, гостящий в Шире, вероятно, частенько отсиживал бы на обедах, за которым нудные хоббиты важно вещают глупости. Этот гном умел бы тихо улыбаться про себя. Он знал бы, что всегда может вернуться в реальный мир, гораздо более обширный и сложный, чем представляется хоббитам, сразить парочку троллей и напомнить себе, что важно на самом деле.
По крайней мере так убеждал себя Рэнди, но в тот памятный вечер его заклинило. Отчасти потому, что Кивистик был слишком велик и реален для хоббита – обладал куда большим влиянием во всамделишном мире, чем Рэнди когда-нибудь рассчитывал добиться. Отчасти потому, что чей-то муж, приятный, безобидный компьютерофил по имени Джон, решил поспорить с одним из утверждений Кивистика и схлопотал по носу. Запахло кровью.
Рэнди испортил отношения с Шарлин тем, что хотел детей. Дети – это проблемы; Шарлин, как и вся ее компания, проблем не выносила. Проблемы порождают разногласия. Высказанные разногласия – форма конфликта. Явный конфликт на людях – мужской способ общественного взаимодействия, фундамент патриархального общества и всех вытекающих бяк. Невзирая на это, Рэнди решил поспорить с доктором Г.Е.Б. Кивистиком по-мужски.
– Сколько бедных лачуг мы снесем, чтобы проложить Информационную Супермагистраль? – вопросил Кивистик. Эта мудрая мысль была встречена задумчивыми кивками.
Джон заерзал, как будто Кивистик бросил ему за шиворот кубик льда.
– Что это значит? – спросил он, улыбаясь, чтобы не выглядеть конфликтно-ориентированным патриархальным гегемонистом.
Кивистик в ответ поднял брови и огляделся, словно говоря: «Кто пригласил это ничтожество?» Джон попытался исправить тактическую ошибку. Рэнди зажмурился, чтобы не поморщиться. Джон столько на свете не живет, сколько Кивистик участвует в дискуссиях с действительно серьезными оппонентами.
– Ничего не придется сносить. Сносить-то нечего, – объявил Джон.
– Ладно, позвольте сказать иначе, – великодушно произнес Кивистик. Если некоторые идиоты не понимают, что ж, он готов снизойти до их уровня. – Сколько развязок соединят мировые гетто с Информационной Супермагистралью?
Все решили, что так гораздо понятнее. Браво, Геб! На бедного Джона никто не смотрел. Тот беспомощно взглянул на Рэнди, посылая сигнал бедствия.
Джон был хоббит, недавно побывавший за пределами Шира, и знал, что Рэнди – гном. Теперь он ломал Рэнди жизнь, призывая его вскочить на стол, сбросить домотканый плащ и выхватить двуручный топор.
Слова вырвались у Рэнди раньше, чем он успел усилием воли заткнуть себе рот.
– Информационная Супермагистраль – просто метафора, блин! Может, хватит? – сказал он.
Наступила тишина. Все за столом поморщились в унисон. Обед был официально испорчен. Оставалось только обхватить руками щиколотки, вжать головы в колени и ждать, пока обвал прекратится.
– Это мало что говорит, – ответил Кивистик. – Все – метафора. Слово «вилка» – метафора для этого предмета. – Он поднял вилку. – Весь дискурс состоит из метафор.
– Это не повод использовать плохие метафоры, – сказал Рэнди.
– Плохие? Плохие? Кто решает, что плохо? – спросил Кивистик, убийственно изобразив ошалелого первокурсника. Раздались редкие смешки: всем хотелось разрядить обстановку.
Рэнди видел, что происходит. Кивистик выложил козырной туз: все относительно, есть просто различные точки зрения. Народ уже возобновил свои разговоры, считая, что конфликт исчерпан. И тут Рэнди заставил всех вздрогнуть.
– Кто решает, что плохо? – сказал он. – Я.
Даже доктор Г.Е.Б. Кивистик опешил. Он не понимал, шутит Рэнди или всерьез.
– Простите?
Рэнди не торопился отвечать. Он откинулся на стуле, потянулся, отхлебнул вина. Ему было хорошо.
– Все просто. Я прочел вашу книгу. Видел вас по телевизору. Я собственноручно отпечатал ваш послужной список, когда готовил материалы для конференции. Соответственно, я знаю, что вы не вправе высказываться по вопросам техники.
– А, – произнес Кивистик в притворном смущении. – Не знал, что это позволено лишь избранным.
– По-моему, ясно, – сказал Рэнди. – Если вы некомпетентны в определенном вопросе, то вашему мнению – грош цена. Когда я болею, я не прошу совета у слесаря, я иду к врачу. Если у меня вопросы про Интернет, я обращаюсь к специалистам.
– Забавно, как все технократы любят Интернет, – бодро заметил Кивистик, выдоив из собравшихся еще несколько смешков.
– Вы только что сделали явно неверное утверждение, – приятным голосом ответил Рэнди. – Многие специалисты по Интернету в своих книгах убедительно его критикуют.
Наконец-то он утер Кивистику нос. Всякое веселье исчезло.
– Следовательно, – сказал Рэнди, – возвращаясь туда, откуда мы начали, Информационная Супермагистраль – плохая метафора для Интернета, потому что я так говорю. На планете примерно тысяча человек знают Интернет так, как я, – по большей части мои знакомые. Никто из них не принимает эту метафору всерьез. Q.E.D.
– А, ясно, – произнес Кивистик немного запальчиво. Он увидел щель. – Значит, технократы должны нас научить, что и как думать о технологии?
Судя по выражению лиц, это был мощный удар возмездия.
– Не знаю точно, кто такие технократы, – сказал Рэнди. – Я – технократ? Я просто человек, который пошел в магазин, купил пару справочников по протоколу TCP/IP, на котором строится Интернет, и прочел. Потом я сел за компьютер, что в наше время может каждый, провозился несколько лет и теперь знаю об этом все. Значит ли это, что я – технократ?
– Вы принадлежали к технократической элите еще до того, как купили справочники, – объявил Кивистик. – Способность понять технический текст – привилегия. Она дается образованием, которое доступно лишь членам элиты. Вот какой смысл я вкладываю в слово «технократ».
– Я ходил в обычную школу, – парировал Рэнди. – Окончил университет штата. Дальше я – самоучка.
Тут вмешалась Шарлин. С самого начала разговора она угрожающе поглядывала на Рэнди, однако он не обращал внимания. Теперь пришел час расплаты.
– А твоя семья? – спросила Шарлин ледяным тоном.
Рэнди набрал в грудь воздуха, перебарывая желание вздохнуть.
– Мой отец – инженер. Преподает в колледже штата.
– А его отец?
– Математик.
Шарлин подняла брови. Почти все остальные – тоже.
– Я категорически против того, чтобы меня травили, обвешивали ярлыками и клеймили «технократом». – Рэнди сознательно использовал фразеологию притесняемых меньшинств, отчасти чтобы сразить врага его же оружием, отчасти (думает он в три часа ночи, лежа в гостинице «Манила») из желания поговниться. Некоторые по привычке сделали постные лица – этикет требует сочувствия к притесненным. Остальные задохнулись от возмущения, слыша такие слова из уст уличенного белого мужчины-технократа.
– Ни у кого в моей семье не было ни власти, ни денег, – сказал Рэнди.
– Думаю, Шарлин говорит вот о чем, – вставил Томас (он прилетел из Праги с женой Ниной, жил у Рэнди дома и сейчас решил взять на себя роль миротворца). Он выдержал паузу, чтобы ласково переглянуться с Шарлин. – Вы принадлежите к привилегированной элите просто потому, что происходите из семьи потомственных ученых. Члены привилегированных элит редко осознают свои привилегии.
Рэнди закончил его мысль:
– Пока не приходят такие, как вы, и не объясняют, какие мы тупые и морально разложившиеся.
– Именно ложное самовосприятие, о котором говорит Томас, и делает властные элиты такими недоступными, – припечатала Шарлин.
– Ну, я не чувствую себя таким уж недоступным, – сказал Рэнди. – Я пахал как ишак, чтобы стать тем, кто я есть.
– Многие люди тяжело трудятся всю жизнь и ничего не достигают, – вставил кто-то.
Берегись! Начался обстрел!
– Хорошо, я виноват, что имел наглость чего-то достичь, – ответил Рэнди, впервые с начала разговора начиная заводиться, – но я понял, что, если много работать, заниматься самообразованием и шевелить мозгами, можно пробиться в жизни.
– Ну, это прямо из какого-нибудь нравоучительного романа века так девятнадцатого, – вставил Томас.
– И что? Если идея старая, это не значит, будто она неверная, – ответил Рэнди.
Небольшой ударный отряд с подносами взял стол в окружение. Официанты переглядывались, решая, можно ли вмешаться в конфликт и подать обед. Один из них осчастливил Рэнди тарелкой с вигвамом из почти сырого тунца. Миролюбивые силы перехватили контроль над разговором и разбились на кучки, в которых все со всеми усиленно соглашались. Джон посмотрел на Рэнди собачьими глазами, словно спрашивая: «Ты ведь это и ради себя тоже?» Шарлин старательно его не замечала, включенная в консенсус-группу с Томасом. Нина, напротив, старалась встретиться с Рэнди глазами, но Рэнди на нее не смотрел, опасаясь страстного взгляда «иди сюда», потому что хотел одного: как можно скорее выйти отсюда. Через десять минут зазвонил пейджер. Рэнди посмотрел вниз и увидел номер Ави.
Гарь
После японской бомбежки американская база в Кавите, на берегу Манильской бухты, горит знатно. Бобби Шафто и остальной Четвертый полк МПФ успевают налюбоваться пожаром, пока корабль украдкой скользит мимо. Они драпают из Манилы ночью, как воры. Никогда в жизни он не чувствовал себя настолько оплеванным, и остальные морпехи тоже. Японцы уже высадились в Малайе и прут на Сингапур, как взбесившийся паровоз; обложили Гуам, Уэйк, Гонконг и хрен еще знает что. Всем ясно, что следующая цель – Филиппины. Казалось бы, полк морской пехоты здесь пригодится.
Однако Макартур, видать, считает, что может защитить Лусон в одиночку, стоя на стенах Интрамуроса с кольтом сорок пятого калибра. Морскую пехоту сплавили. Куда – неизвестно. Многие охотнее ударили бы на Японию, чем оставаться здесь, с армией.
В ночь, когда началась война, Бобби Шафто впервые возвратил Глорию в лоно семьи.
Род Альтамира живет в Малате, милях в двух к югу от Интрамуроса, недалеко от того места, где Шафто с Глорией провели свои полчаса у набережной. Город обезумел, такси поймать невозможно. Матросы, морпехи, солдаты высыпают из баров, ночных клубов, танцзалов и пачками хватают такси. Полное сумасшествие, просто какая-то субботняя ночь в Шанхае – как будто война уже здесь. В конце концов Шафто полдороги несет Глорию на себе, потому что ее туфли не предназначены для ходьбы.
Альтамира настолько многочисленны, что могли бы сами по себе составить этническую группу, но все живут в одном доме и практически в одной комнате. Раз или два Глория начинала объяснять Шафто, кто в каком родстве состоит. Так вот, у Шафто тоже много родственников – по большей части в Теннесси, – но все-таки его фамильное древо можно уложить в схему для вышивки крестиком. Рядом с фамильным древом Альтамира оно смотрелось бы как одинокий росток в джунглях. Филиппинские семьи, мало что большие и католические, еще и переплетены, как лианами, отношениями крестные-крестники. Только попроси, и Глория охотно, даже с жаром начнет рассказывать, кто из Альтамира кому кем приходится, и это будет только общий обзор. Мозги у Шафто, как правило, отключаются в первые же тридцать секунд.
Он вносит ее в дом, где гвалт стоит всегда, а не только накануне военного вторжения со стороны Японской империи. Тем не менее, когда Глория появляется на руках у морского пехотинца США в первый час после объявления войны, все ведут себя так, будто среди комнаты материализовался Христос с Девой Марией через плечо. Повсюду пожилые женщины бухаются на колени, словно пустили горчичный газ. Однако они просто возносят хвалу Господу! Глория ловко спрыгивает на высокие каблуки – слезы исследуют безупречную геометрию ее щек – и целует всех членов рода. Три часа ночи, но все дети на ногах. Шафто видит взвод мальчишек лет примерно от трех до десяти. Все они потрясают деревянными мечами и ружьями. Все таращатся на Шафто в умопомрачительной форме, и все как громом поражены; он мог бы забросить по баскетбольному мячу в рот каждому. Уголком глаза он видит пожилую женщину, состоящую с Глорией в немыслимо сложном родстве и уже со следами ее помады на щеке. Женщина движется наперехват с явным намерением его облобызать. Шафто понимает, что вырвется сейчас или никогда. Не обращая внимания на женщину и по-прежнему глядя только на мальчишек, он замирает по стойке «смирно» и отдает честь.
Мальчишки козыряют, вразнобой, но очень молодцевато. Бобби Шафто поворачивается и устремляется наружу, словно в штыковую атаку. Он думает, что вернется в Малате завтра, когда все немного успокоится, проведает Глорию и ее близких.
Больше он ее не увидит.
Он возвращается на корабль. Все увольнения отменены. Ему удается поговорить с дядей Джеком, который подходит на моторке, так что можно перекрикиваться. Дядя Джек – последний из манильских Шафто. Эта ветвь семьи берет начало от Нимрода Шафто, из Теннессийских Добровольцев. Какой-то филиппинский повстанец под Кигуа прострелил Нимроду правую руку. Очнувшись в манильском госпитале, старый Нимрод, или Левша, как звали его с тех пор, понял, что ему нравится мужество филиппинцев, ради убийства которых пришлось изобрести новый мощный класс револьверов («Кольт» 45-го калибра). Более того, ему понравились их женщины. Нимрода тут же комиссовали. Выяснилось, что на военную пенсию по инвалидности в местной экономике много что можно сделать. Он занялся экспортной торговлей на берегу реки Пасиг, нашел себе жену – наполовину испанку, родил сына (Джека) и двух дочерей. Дочери со временем уехали в Штаты, в Теннесси, где Шафто обитали с тех самых пор, как в 1700-х освободились от кабального контракта, по которому попали в Америку. Джек остался в Маниле и унаследовал отцовское дело, но так и не женился. По манильским стандартам он неплохо зарабатывал и всегда оставался чем-то средним между просоленным портовым торговцем и надушенным денди. С мистером Паскуалем они были партнерами лет сто. Так Бобби Шафто познакомился с мистером Паскуалем и так впервые увидел Глорию.
Когда Бобби Шафто сообщает последние слухи, у дяди Джека вытягивается лицо. Никто не хочет верить, что скоро на остров нападут японцы. Его следующие слова должны быть: «Пропади все пропадом, я сваливаю отсюда, пришлю открытку из Австралии». Вместо этого он говорит: «Через пару дней загляну тебя проведать».
Бобби Шафто прикусывает язык и не говорит, что думает, а именно, что он морпех, и на корабле, и сейчас война, а в военное время морпехи на корабле редко остаются на одном месте. Он просто стоит и смотрит, как дядя Джек пыхтит прочь на моторной лодке, снова и снова поворачиваясь, чтобы помахать модной панамой. Матросы вокруг Шафто смотрят, посмеиваясь, но с некоторым восхищением. Вода кишит шлюпками: все военное оборудование, которое не вмуровано в бетон, грузят на корабли и везут на Батаан или Коррехидор, а дядя Джек в бежевом костюме и панаме, стоя в полный рост, лавирует между шлюпками. Бобби Шафто провожает его глазами, пока моторка не исчезает за изгибом реки Пасиг, и думает, что он, наверное, последний в семье видит дядю Джека живым.
Несмотря на все приготовления, отбытие застигает его врасплох. Корабль среди ночи сходит со стапелей без традиционных прощальных церемоний. Считается, что в Маниле полно японских шпионов, а для нипов милое дело – потопить полный корабль опытных морских пехотинцев.
Манила исчезает в тумане. Мысль, что он с той ночи не видел Глорию, – словно медленное сверло дантиста. Как она там? Может, все постепенно устаканится, фронты определятся и он добьется назначения в эту часть света? Старый черт Макартур будет стоять насмерть, и даже если Филиппины падут, Франклин Делано Рузвельт не оставит их надолго в руках врагов. Если повезет, месяцев через шесть Бобби Шафто будет идти маршем по Тафт-авеню Манилы, вслед за оркестром; может, с одним-двумя пустяковыми боевыми ранениями. Колонна достигнет участка улицы, где, растянувшись почти на полмили, выстроились Альтамира. На середине пути толпа расступится, Глория выбежит, вспрыгнет ему на руки и покроет его жаркими поцелуями. Он внесет ее по ступенькам в маленькую уютную церковь, где священник в белом облачении будет ждать с улыбкой на лице…
Грезы рассеиваются в грибе оранжевого пламени над американской военной базой. Она горела весь день, и сейчас просто рванула очередная цистерна с горючим. Жар чувствуется за мили. Бобби Шафто на корабле, в спасжилете на случай, если их торпедируют. В свете взрыва он оборачивается на товарищей. Все они, тоже в спасжилетах, с застывшими усталыми лицами, смотрят на пламя.
Манила в полумиле за кормой, но с тем же успехом до нее может быть тысяча миль.
Он помнит Нанкин и что устроили там японцы. Что было с женщинами.
Когда-то, давным-давно, был город, и он звался Манила. Там жила девушка. Ее имя и лицо лучше забыть. Бобби Шафто начинает забывать изо всех сил.
Пешеход
«УВАЖАЙ ПЕШЕХОДА» – гласят уличные знаки в Маниле. Как только Рэнди их видит, он понимает, что дело плохо.
Первые две недели жизни в Маниле его работа заключалась в ходьбе. Он ходил по городу с портативной джипи-эской, замерял широты и долготы. В гостиничном номере шифровал данные и по электронной почте отправлял их Ави. Они становились частью интеллектуальной собственности компании «Эпифит». Ее активами.
Теперь, сняв офисное помещение, Рэнди упрямо ходит туда пешком. Он знает: стоит один раз взять такси, и с прогулками покончено.
