Абсолютно ненормально

Я ошеломленно смотрю на ее руку.

– Миссис Крэннон, я… я не могу этого принять. Нет. Большое вам спасибо, но нет. Я не могу.

– Можешь, Иззи. Я хочу этого. Недавно умер мой отец и оставил мне немного денег. Он тоже был учителем. Только английской литературы. И думаю, он был бы рад помочь талантливому молодому писателю найти свой путь.

Яркие цвета на ее тунике – розовые и желтые цветы на оранжевом фоне – сливаются, когда мои глаза наполняются горячими слезами. Я привыкла к эмоциональной поддержке от близких мне людей, но такая искренняя вера в меня от чужого человека ошеломляет.

– Я не знаю, что сказать. Спасибо. Огромное вам спасибо.

– Я рада помочь. Просто вспомни обо мне, когда станешь знаменитой, хорошо? – с усмешкой говорит она и включает свой компьютер, настолько древний, что в нем есть дисковод для дискет. – А теперь давай заполним анкету? Заявки принимают до завтра, поэтому стоит поторопиться.

23:12

Вечером мы встретились с Дэнни и Аджитой (которая только пришла с отбора в теннисную команду с ОЛИЦЕТВОРЕНИЕМ САТАНЫ, то есть Карли), и, к сожалению, развернувшиеся события лишь подтверждают ее теорию о том, что Дэнни безумно в меня влюблен.

Мы в подвале дома Аджиты, площадью больше всей моей квартиры, играем в пул и смотрим малоизвестное канадское скетч-шоу, которое нам всем нравится. Как это часто бывает, мы обмениваемся школьными сплетнями, и я как бы невзначай упоминаю, что считаю Карсона Мэннинга горячим в сексуальном, но не пугающем смысле.

– Карсон Мэннинг? – недоверчиво спрашивает Дэнни.

Он таращится на меня, а затем поправляет на носу свои толстенные очки, чтобы рассмотреть красный шар, который собирается загнать в лузу. Его мышиного цвета волосы вновь причудливо вьются – он это так ненавидит!

– Но он…

– Черный? – выпаливает Аджита, яростно натирая мелом кий.

Синяя пыль окутывает ее, придавая ей слегка дьявольский вид. Боже, она чересчур прямолинейна, когда указывает людям на их проблемы. Это шестьсот девять тысяч триста пятнадцатая причина, почему я ее обожаю.

– Нет, – поспешно отрицает Дэнни. – Просто… он весь день в школе притворяется идиотом ради смеха. Не думал, что тебя заводит притворная глупость.

Я пытаюсь объяснить, что считать кого-то сексуальным не значит испытывать к нему чувства, но он слишком разозлился. Поэтому мы с Аджитой просто едим свои начос, игнорируем надутые губы Дэнни и громим его на столе для пула в семитысячный раз в этом году. Аджита входит в раж и забивает четыре полосатых шара подряд. Я восхищенно кричу, и мы ударяемся кулаками, исполняя сложную комбинацию, которую придумали еще в девятом классе. Наша тактика пренебрежения срабатывает, и Дэнни, уже почти успокоившись, собирается заговорить, но вдруг…

– Эй, Иззи, мне тут птичка кое-что на хвосте принесла, – выдает Аджита и забивает пятый шар.

У Дэнни чуть удар не случается. Он не умеет проигрывать.

– Да? Ее случайно не Карли зовут? – моя пассивно-агрессивная реплика в сторону. Я стараюсь показать, что мне все равно.

Но Аджита знает, что я безумно любопытна и, хотя сама не ввязываюсь в конфликты, схожу с ума, пока не узнаю абсолютно каждую деталь драмы других людей.

– Закари Вон хочет позвать тебя на свидание.

Я давлюсь содовой, и она вылетает из моего носа. В мозгах шипят пузырьки. Что? Это просто невероятно.

Думаю, стоит пояснить, что Вон с презрением относится практически ко всем. Он симпатичный и прекрасно об этом знает; богат и постоянно выставляет это напоказ; его отец такой закоренелый расист, что не удивлюсь, если у него есть чучело Мартина Лютера Кинга, которое он ежегодно сжигает.

– Это нелепо! – тут же взрывается Дэнни. – Что за прикол? Он когда-нибудь хотя бы разговаривал с тобой?

Я молчу, ошеломленная его злобой. [Приятно такое слышать. Спасибо за поддержку.]

Но Дэнни на этом не успокаивается. Он прицеливается к белому шару – и промахивается. Затем вздыхает и со всей силы бросает кий Аджите. Но вместо того, чтобы поймать его, она отпрыгивает в сторону, что, по-моему, говорит все о ее способности играть в теннис.

– Я не понимаю, – все так же надменно продолжает Дэнни. – Его отец – полный урод. Чего он пытается добиться, приглашая такую девушку, как ты?

Эти слова слегка взбесили меня, но из-за своей нелюбви к конфликтам, о чем уже упоминала, я позволяю высказаться Аджите.

– Что значит такая девушка, как она?

Аджита невероятна, когда переходит в боевой режим.

– Ну, он сын сенатора, – мямлит Дэнни в своей неловкой манере. – Республиканского сенатора.

– А я бедная, – фыркаю я. – Разве парень обратит внимание на мое миленькое личико и потрясные буфера, если у меня нет денег?

Но вместо того, чтобы язвительно ответить, Дэнни смотрит на меня так, будто и в самом деле чувствует себя виноватым за напоминание о моей бедности. Поэтому, несмотря на обиду, я молчу. Аджита придерживается той же тактики. И забивает черный шар, в результате чего мы проигрываем партию.

– Что-о-о ж. Как ты собираешься отметить свой день рождения в этом году, Дэ?

День рождения Дэнни в следующем месяце, и, по сравнению с моим, который обычно проходит незаметно по причине недостатка финансов, на его он всегда придумывает что-то крутое. Дэнни – единственный ребенок, поэтому его родители не против, чтобы я во всем участвовала. В прошлом году мы ходили в пейнтбол, а за год до этого – на картинг.

– Думал, может попробуем футбол в шарах? – говорит Дэнни, в тысячный раз подталкивая свои очки на носу. – Знаете, когда залезаешь в надувной пузырь, а затем бегаешь по полю, пытаясь забить мяч и сталкиваясь с другими игроками, как на машинках в детском аттракционе. Это выглядит забавно. И это единственная причина, по которой я готов участвовать в каких-то спортивных играх.

– О да, это выглядит невероятно, – с воодушевлением вспоминаю я. – Смотрела как-то видео на YouTube. Один из нас наверняка умрет мучительной смертью, но я в игре.

– Скорее всего, именно меня ожидает мучительная смерть, но я ни за что это не пропущу, – выпаливает Аджита.

– Отлично, – усмехается Дэнни. – Думаю, твоему брату это тоже понравится, Джит.

Брату Аджиты, Праджешу, тринадцать, и он потрясающий спортсмен.

– Ты хочешь и его позвать? – заваливаясь на диван, спрашивает Аджита. Я сажусь рядом, а Дэнни выстраивает шары на столе для пула, в надежде, что тренировка поможет ему играть не так ужасно. – Это очень мило с твоей стороны. Ему понравится.

– Конечно, понравится, – говорит он. А затем с идеальной точностью ударяет по битку, отчего шары с грохотом разлетаются по столу. Два из них залетают в лузы, и Дэнни расплывается в удовлетворенной улыбке. – Кажется, у него сейчас тяжелое время в школе.

– Что? – с суровым видом спрашивает Аджита.

Я разделяю ее озабоченность. Праджеш мне словно младший брат.

– Я не говорю, что там что-то страшное, – слегка пасует Дэнни. – Не думаю, что над ним издеваются. Но в последнее время я несколько раз видел, как он шел один по коридору и выглядел немного потерянным. Я знаю, каково бывает слегка неуклюжему и занудному подростку в тринадцать лет. Поэтому не против взять его под свое крыло на некоторое время.

– Спасибо. Я ценю это, – говорит Аджита с улыбкой, которая, однако, не отражается в ее глазах.

Уверена, она станет переживать и зациклится на этом. Большая и сплоченная семья Аджиты – весь ее мир.

Вспышка зависти застает меня врасплох. И я задаюсь вопросом, каково это – когда тебя любит и о тебе заботится так много людей? Но тут же, как и всегда, прогоняю эту мысль. Жалость к себе не в моем стиле.

[Запомни эту мысль, О’Нилл. Худшее еще впереди.]

15 сентября, четверг

13:23

Карсон подходит к нам в столовой во время ланча. Аджита пинает меня под столом из-за моего вчерашнего признания, и в ответ я бросаю вареную картошку в ее прекрасное смуглое лицо. Серьезно, как у кого-то могут быть настолько полные губы, гладкая кожа и темные глаза? Кажется, я влюблена в свою лучшую подругу. Она до смешного привлекательна. [Мне кажется смешным, что, говоря об озабоченных подростках, обычно подразумевают мальчиков. Вот вещи, которые возбуждали меня в последнее время: вишневый блеск для губ, пушистый плед, но больше остального – фонарный столб фаллической формы.]

Но вернемся к Карсону. Ему понравился эпизод с картофелем, и, используя это как предлог, он заводит разговор, размышляя о том, какие еще овощи могли бы стать оружием. Но затем Дэнни грубо спрашивает у него, чего ему надо, проявляя свою мудаческую сторону, которую мы редко видели в Дэнни Уэллсе – по крайне мере, до признания у стола для пула.

Я старательно строю глазки/извиняюсь перед Карсоном, но Аджита снова пинает меня по ноге, что, полагаю, означает: «Иззи, перестань, а то ты выглядишь так, будто стоишь на приеме у окулиста перед пыточным прибором, который дует тебе в глаза». Поэтому я тут же останавливаюсь. Когда вы дружите с кем-то почти всю жизнь, то учитесь расшифровывать секретные послания по силе нанесенного удара.

– Та-а-ак, – начинает Карсон, – в эти выходные у Бакстера будет вечеринка. Напитки приносим сами. Ребята, вы идете?

– Конечно, – отвечает Аджита за всех нас.

Я благодарна ей, так как чувствую, что мой язык прилип к небу. Сделав отчаянный глоток апельсиновой газировки, я притворяюсь, будто мне не интересна тема разговора, и смотрю на группку девятиклассниц, которые пытаются разобраться в сложной иерархии столиков в столовой.

Когда я перевожу взгляд на Дэнни, он выглядит так, будто еще чуть-чуть – и он взорвется от ярости. Вспомнив про свитер Гриффиндора, упрятанный дома в глубину шкафа, я чувствую себя не в своей тарелке. Что мне теперь делать? Вообще не разговаривать с другими парнями при нем?

– Потрясающе. Увидимся там, – ухмыляется Карсон, не обращая внимания на разворачивающуюся перед ним запутанную мелодраму.

А затем он исчезает, и я снова могу вдохнуть полной грудью. Я немного разочарована, что мы с Карсоном так и не встретились взглядами, особенно после недавнего эпизода с альпакой. Но, полагаю, у меня еще получится поразить его своим остроумием и сарказмом после того, как мы выпьем по несколько кружек пива на вечеринке. [Простите, юристы. Я говорила про соки «Капри-Сан». После них разговор так и клеится.]

Затем я спрашиваю у Дэнни, что ему не нравится, хотя мне это совершенно не интересно, а он вместо ответа бормочет что-то о домашнем задании по истории и отправляется в библиотеку – возможно, в первый раз в жизни.

Мы с Аджитой идем в туалет, чтобы она могла убедиться, что в ее бровях не осталось картофельной шрапнели. А я в это время пишу Бэтти о вечеринке. Я не собираюсь отпрашиваться: не помню, чтобы она когда-нибудь мешала мне веселиться [привилегия трагичной сиротки], просто бабушка любит быть в курсе моих гулянок, чтобы знать, когда самой можно напиться.

Бэтти пишет в ответ: «Круто. Бакстер – это тот паскудник с крошечным пенисом? Я встретила его маму на родительском собрании. Думаю, ее доктор впихнул ей в губы дозу для крупного рогатого скота!»

Честно говоря, единственное, что меня раздражает в бабушке, – ее манера ставить пробелы перед знаками препинания в сообщениях. Но стоит порадоваться, что она хотя бы перестала называть меня в них «малышка». Это бесило до дрожи.

Аджита вытирает следы от туши под глазами, и я показываю ей ответ, после чего она заливается ведьминским смехом.

– Я так тебе завидую, – говорит она. – Хотелось бы, чтобы меня растила твоя бабушка.

Я любезно предлагаю ей устроить ужасную аварию, чтобы вся ее семья погибла, раз уж она так хочет, но Аджиту не слишком впечатляет эта идея.

А затем мы переходим к долгим обсуждениям и построению теорий, и она приходит к выводу, что сын сенатора Вона заставил Бакстера пригласить нас, чтобы соблазнить меня самовлюбленным подшучиванием и залезть ко мне в штаны. Но мне-то нравится парень, который нас позвал, – Карсон. А значит, это может быть sehr interessant[12].

И, как любая школьница, я начинаю обдумывать, что надеть, и разрабатываю план «Как очаровать парня, который мне нравится», при этом заталкивая мысли о Дэнни в дальний угол сознания.

20:48

Сегодня Дэнни тусуется с Праджешем, чтобы убедиться, что у того все в порядке. Наверное, Дэнни покажет ему свою коллекцию старых приставок Nintendo, и они станут рубиться в Mario Kart, поэтому мы проводим время вдвоем с Аджитой. Честно говоря, я рада этому девичнику. Из-за новообретенных чувств Дэнни ко мне я боюсь пошутить или сделать что-то не так, когда он рядом. А как приятно просто расслабиться и не беспокоиться о том, чтобы ненароком не ухудшишь ситуацию.

Мы тусуемся, поедая вредную пищу, в подвале Аджиты, и я решаю рассказать ей о конкурсе сценариев и невероятной щедрости миссис Крэннон. Про ее пятьдесят баксов. Пятьдесят баксов. У меня никогда не было такой суммы. Чувствую себя Биллом Гейтсом.

– Аджита, я тут подумала… а что, если – только выслушай меня, пожалуйста, я и сама знаю, как это бредово звучит, – но что, если не все учителя – дементоры в человеческом облике?

– Ты права, это звучит бредово.

Она подбрасывает драже M&M's и ловит его ртом. Звучит впечатляюще, но ты забываешь про ее непомерно длинный язык. В такие моменты она похожа на ящерицу, которая ловит мух.

– Мне немного страшно, – признаюсь я, – участвовать в этом конкурсе.

– Почему?

Я убираю ворсинку с рукава свитера, коря себя за признание в слабости, но мне очень нужна поддержка лучшей подруги.

– Просто не могу избавиться от мысли, что я слишком очевидно из низшего класса. Слишком обычная. Они посчитают меня мусором. Разве возможности даются «таким людям, как я»?

Высыпав оставшиеся драже из пакета в рот, Аджита расплывается в забавной улыбке.

– Я непалоамериканка. Поверь мне, я прекрасно тебя понимаю.

– Да уж, – признаю я. – Согласна, что ты намного лучше меня знаешь, что такое социальная изоляция, но когда-нибудь тебя охватывало чувство, что все против тебя?

– Каждую. Чертову. Минуту. – Она сминает пакетик и запихивает его под диван, где его примерно через год отыщут родители. – И думаю, что так буду чувствовать себя всегда в этой стране. Но неужели ты даже не попробуешь? Что плохого случится, если ты попадешь на конкурс, но не выиграешь его?

Это мой самый большой страх.

– Надо мной будут смеяться. И не в хорошем смысле.

– Ну и что? – повернувшись ко мне лицом, спрашивает Аджита.

Я улыбаюсь: понимаю, что будет дальше.

– Ну, я буду чувствовать себя глупо.

– Ну и что?

– И неловко.

– Ну и что?

Когда одна из нас отказывается от какой-нибудь прекрасной возможности из страха проиграть, мы затеваем такой разговор. Задавая раз за разом вопрос «Ну и что?» и заставляя другую осознавать свои страхи, мы вскоре понимаем, что на самом деле бояться-то нечего.

Я изо всех сил пытаюсь придумать еще какой-нибудь ответ.

– А вдруг я после такого вообще откажусь от писательства?

– Ну и что? – слышу я в очередной раз.

– Хорошо. Ты победила, – соглашаюсь я, наблюдая, как Аджита с самодовольной улыбкой укладывает ноги под попу.

– Нет, это ты победишь, – усмехается она. – Несмотря ни на что. Просто предоставив свою работу на конкурс. Послушай, людям свойственно избегать ситуаций, в которых они могут опозориться, особенно на публике. Есть что-то примитивное в желании избежать неловкости любой ценой. Не хочу тебя грузить научностью, но психоаналитик сказал бы, что таким образом мы стремимся уберечь свое эго и, соответственно, свою личность.

– Успокойся, Фрейд, – говорю я. – Убереги от подобных мыслей идиотов в этой комнате.

– Прости, я забыла о твоем маленьком IQ. Я лишь говорю, что чувство самосохранения и желание избежать позора естественно. И при этом нелогично. А поэтому сложно подобрать логичный ответ. Используй свои эмоции. Собери всю свою страстность, храбрость и бесшабашность, а потом кинь их в лицо страху, хорошо?

– Хорошо. – Моя улыбка становится шире. – Ты лучшая. Хотя и слишком умная, чтобы быть моей лучшей подругой.

– Знаю. Я каждый день себе это говорю. Но при этом я совершенно не знаю, что делать со своей жизнью. Вот так. А чем ты планируешься заняться сейчас? – спрашивает Аджита. – Тебе нужно над чем-то работать, а то сойдешь с ума, ожидая результатов.

– Я не уверена, – погружая руку в миску с соленым попкорном, говорю я. [Тебе может показаться, что мы постоянно едим… но так оно и есть.] – У меня была мысль сделать короткометражку о паре, застрявшей в неудачном браке, где один – чрезвычайно экстравертный человек, который никогда не слушает своего партнера, – лишается способности говорить из-за редкого заболевания мозга. И это полностью меняет их отношения. Это меняет в корне все, что они знали о любви, общении и юморе. И заставляет их самих поменяться ролями.

– Звучит круто.

– Да? Я пока еще не решила, экстравертом будет мужчина или женщина, потому что из-за этого могут возникнуть проблемы в понимании основной мысли. Когда мужчина прямолинейный, властный тип, а женщина суперпокорная и кроткая – это обычные отношения, которые встречаются часто. Учитывая это, если роль молчуна отдать женщине, в фильме можно будет разглядеть смысл, что успешный брак возможен, лишь когда женщина сидит и помалкивает. Что думаешь?

Аджита смотрит на меня так ошеломленно, будто на самом деле потрясена, что я способна глубокомысленно размышлять о чем-то.

– Это утомительный внутренний спор, и я искренне удивлена, что в воздухе не чувствуется запах гари от того, что твой мозг плавится. Почему бы тебе не попробовать набросать обе версии и посмотреть, какая выйдет лучше?

– Хороший план, Казахстан. Дашь свой ноутбук? Я теперь не успокоюсь, пока не вывалю все на чистый лист.

– Конечно. – Она бросает мне свой гладкий MacBook, по сравнению с которым мой дряхлый ноут с отпавшей буквой «H» кажется доисторическим надгробным камнем. – А ты не думала, что они могут быть однополой парой? Две женщины: экстраверт и интроверт. Совершенно запутавшиеся в отношениях. Почему бы и нет?

Хорошо, что она не смотрит в мою сторону, когда я открываю компьютер. Ведь первое, что я вижу, – это открытая страничка в «Фейсбуке». Последнее, что Аджита смотрела в интернете, – фотография Карли в крошечном бикини на пляже.

На которой она целуется с девушкой.

16 сентября, пятница

06:17

Может, я слишком себя накручиваю? Может, Аджита от нечего делать смотрела фотоальбом Карли из отпуска в Канкуне и случайно остановилась на той фотке, когда я приехала?

Но я помню странные взгляды и приветствие в столовой, будто они хорошо друг друга знают. Помню, как была удивлена, что Аджита не упоминала о своей новой подруге до того момента.

Что, если они не просто подруги?

Почему я никогда не задумывалась об этом? Да, мы сплетничали о парнях бог знает с каких пор, но если повспоминать… не мои ли драмы мы всегда обсуждали? Она хоть раз упоминала о парне, который ей нравится? На самом деле я не уверена, что такое случалось, по крайней мере – в романтичном смысле. Я напрягаю извилины. О какой влюбленности она рассказывала в последний раз? Ничего не приходит на ум. Мне всегда казалось, что она девственница, потому что ждет подходящего парня, но что, если дело не в парне??

Боже, какая же я самовлюбленная. Мне, конечно, никогда не стать детективом, но отсутствие у меня наблюдательности поистине поразительно, особенно в том, что касается личной жизни моей лучшей подруги. Что еще я не заметила?

Если Аджита лесбиянка, что она сейчас испытывает? Как давно она это поняла? Она напугана и боится открыться, потому что не знает, что подумают ее друзья и семья? А что думаю об этом я? Ну, конечно, я бы гордилась тем, что Аджита принимает свою сексуальную ориентацию, и была бы за нее счастлива. И надеюсь, она знает об этом. Но предугадать реакцию других людей непросто. Получить отзывы заранее.

Мне лишь хочется быть с ней рядом, но я не знаю, как лучше поступить. Поэтому размышляю о том, чего бы хотелось мне, будь я на ее месте. Наверное, чтобы она усадила меня и сказала: «Подруга, я вижу, что происходит, но это не важно. Я по-прежнему тебя люблю и буду хранить это в секрете, сколько потребуется».

Но как бы мы ни были близки с Аджитой, мы все-таки разные, и не стоит относиться к ней так же, как я хотела бы, чтобы относились ко мне: она заслуживает, чтобы к ней относились так, как ей этого хочется. Это важно. Что хорошо для одного – худший кошмар для другого. И прямо сейчас, мне кажется, Аджита предпочла бы хранить все в тайне, пока сама не разберется в этом. Ну, если там есть в чем разбираться. Возможно, я просто придумала все это, как я обычно делаю.

Скажи мне вот что, дорогой читатель: как узнать у лучшей подруги, лесбиянка ли она, если она явно не готова рассказать об этом?

14:45

Я тайком пишу этот пост на уроке информатики, потому что я бесстрашная бунтарка, которую никак не усмирить. В любой другой день я бы дотерпела до дома, где бы устроилась в своей комнате размером с картонную коробку с горкой конфет с арахисовой пастой, но это чрезвычайная ситуация.

Во время обеда я разговаривала с Дэнни. Это правда. Он действительно в меня влюблен. И это катастрофа небывалых масштабов. Наш разговор был примерно таким:

Я: «Чувак, что происходит? В последнее время ты ведешь себя как-то странно».

Дэнни: «Что?»

Я: «Дэнни».

Дэнни: «Меня просто бесит, что вы с Аджитой постоянно обсуждаете парней».

Я: «Мы с Аджитой обсуждаем парней с одиннадцати лет. И раньше тебя это не волновало».

Дэнни: *краснеет и долго молчит*

Я: *так же долго молчу, не желая с ним ссориться*

Дэнни: «Ну а сейчас это меня беспокоит».

Я: «Почему?»

Дэнни: «Не знаю».

Ты можешь сказать, что это не похоже на обычное признание в любви. И да, пока печатала наш разговор, я тоже задумалась, правильно ли все поняла. Но, хотя, возможно, это покажется излишне самолюбивым, остаюсь при своем мнении. Он влюблен в меня. И у меня есть доказательства.

Во-первых, когда я поинтересовалась, почему он так странно себя ведет, он выпалил ответ со скоростью света. А значит, он ожидал, что я об этом спрошу. И знает, что ведет себя странно. А потом, когда я чуть сильнее надавила на него, он провалился, как игрок в покер с парой двоек. Поверь мне, я прекрасно знаю Дэнни. Он точно что-то скрывает.

Во-вторых, он покраснел. Дэнни ни разу в жизни не краснел. Собственно, он такой бледный, что я даже предполагала, что его кровь бесцветная, как физраствор в капельнице.

В-третьих, он сказал: «Не знаю». Но уверяю тебя, Дэнни – самый занудный сын проповедника на планете. Возможно, во всей Солнечной системе. Поэтому такие слова ему совершенно не свойственны. Он просто не знает, что сказать.

Я не уверена, как мне относиться к таким переменам. Думаю, в большей степени мне грустно: меня пугает все, что может поставить под удар нашу дружбу. Все знают: безответная любовь – рак дружеских отношений. А я ни капли не влюблена в Дэнни. Я люблю его как надоедливого кузена или хомяка, требующего особой заботы, но уж точно не влюблена в него. Не думаю.

А может, все-таки влюблена? Может, мне просто не хватает какого-либо знака. Может, тошнота, охватывающая меня, когда он отрыгивает национальный гимн, вызвана не отвращением, а глубоко спрятанным влечением. Может, нам так комфортно друг с другом, что я даже не стесняюсь совершать видеозвонки из туалета, потому что мы родственные души. Я, конечно, не так представляла себе свою первую великую влюбленность, но действительно ли стоит ждать эпической истории, как в «Дневнике памяти», в наши дни в моем возрасте?

А как ты понимаешь, что втрескалась в кого-то?

[Я не уверена, стоит ли тут использовать «втрескаться», но оставлю, как было в блоге.]

21:16

В четверть десятого в пятницу вечером, вместо того чтобы трясти хаером на концерте и/или употреблять наркотики ради забавы, я беседую с Бэтти в гостиной за чашкой какао.

Наша гостиная не больше сарайчика в саду. Стены оклеены странными рельефными обоями, какие встречаются в старых деревенских домах. Наш бархатный диван мы нашли на улице, после чего, осмотрев его (не поели ли его термиты), накрыли одеялами и подушками из благотворительного магазина. На пособие, выплачиваемое за опеку, и заработную плату у Марты не купишь мебель из IKEA, слыша про которую, мистер Рузенквист, наверное, содрогается по причине своего шведского происхождения.