скачать книгу бесплатно
Высокий, пожав плечами, начал расхаживать по палубе.
– Ну-ну, посмотрим, как вы это сделаете, – вызывающе сказал он.
Капитан потянул за какой-то канат, и по его зову появилась шлюпка.
– Посмотрю я, что у вас получится, – повторял высокий.
Невозмутимый матрос в резиновых сапогах спустился в лодку и взялся за весла. Капитан жестом указал вниз, и его ус торжествующе дернулся. Путешественники посмотрели на шлюпку.
– Ну, полагаю, нам придется туда спуститься, – пробормотал веснушчатый.
Высокий стоял неподвижно, напоминая гранитную статую.
– Еще чего, – сказал он. – Не собираюсь. Ты как хочешь, а я туда не полезу!
– Да, но… – возразил его спутник.
Разгорелся ожесточенный спор, во время которого капитан метался по палубе, делая угрожающие жесты, но приблизиться к высокому не решался. Команда, ставшая значительно меньше после спуска невозмутимого матроса в шлюпку, наблюдала за происходящим с носовой части корабля.
– Ты дурак, – сказал веснушчатый в завершение спора.
– И что? – спросил высокий с крайним раздражением.
– И что? Ну, раз ты думаешь, что такой умный, давай сядем в лодку, и там увидишь, что к чему.
Он спустился в шлюпку и со зловещим видом уселся на корме.
– Вот увидишь, – сказал он своему спутнику, пока тот с трудом спускался в лодку. – Увидишь!
Матрос в резиновых сапогах спокойно направил шлюпку к берегу. Пока они отдалялись, капитан, перегнувшись через ограждение, хохотал. Веснушчатый сидел с торжествующим видом.
– Ну, разве мы не правильно сделали, в конце-то концов, а? – спросил он довольным голосом. Высокий не ответил.
VI
Когда они приблизились к причалу, у веснушчатого вдруг возникла какая-то мысль.
– Боже мой, – пробормотал он, уставившись на берег, который становился все ближе. – Господи, Томми, что же нам делать, – дрожащим голосом произнес он.
– Ах, вот как ты теперь заговорил, – воскликнул высокий. – Ты же был так доволен. – И он грубо захохотал. – Черт, вот будет умора, когда ты высадишься в этом костюме.
Этот смех ранил веснушчатого в самое сердце, и он обезумел.
– Разрази тебя гром, поворачивай назад! – заревел он. – Сию же минуту греби обратно на корабль! Святые угодники, я не могу… поворачивай лодку, слышишь?
Высокий с кормы смотрел на своего спутника горящими глазами.
– Еще чего не хватало, – сказал он. – Плывем дальше. Ты же сам этого хотел. – И он продолжал издеваться над своим несчастным другом.
Веснушчатый вскочил и замахал руками.
– Быстро сядь, – сказал высокий. – Лодку перевернешь.
Но тот продолжал кричать.
– Садись, говорю, – снова сказал высокий.
С губ веснушчатого срывались бессвязные слова, которые, казалось душили его, пока он отчаянно жестикулировал.
Шлюпка подошла к причалу. Высокий изо всех сил пытался сохранить равновесие, пока его товарищ опасно раскачивал лодку.
– Сядь на место, – все повторял он.
– Не сяду! – кричал веснушчатый – Я вообще ничего делать не буду. – При этих словах лодка закачалась.
– Послушайте, – продолжал он, обращаясь к матросу. – Просто разверните лодку, хорошо? Куда вообще вы нас везете, разрази меня гром?
Матрос посмотрел на небо, подумал и ответил:
– Я, эта, только делаю, как капитан сказал.
– Ну, а я плевать хотел, что там ваш капитан сказал! – проревел веснушчатый. Он сделал резкий шаг вперед. – Быстро поворачивайте обратно, или я…
Маленькая шлюпка накренилась и одним бортом зачерпнула воду. Веснушчатый, вскрикнув от страха, бросился на другой борт. Высокий отдавал команды матросу, который старался, как мог. С секунду шлюпка вела себя, как рвущаяся с цепи собака, а потом перевернулась
– Сядь, говорю! – в последний раз прокричал высокий, падая в воду. Матрос бросил весла, чтобы ухватиться за борт. Погружаясь в воду, он издавал проклятия на неведомом языке. Веснушчатый, захлебываясь, выкрикивал извинения и объяснения.
Два или три буксира, издав удивленные свистки, продолжили свой путь. Какой-то человек, дремавший на причале, проснулся и вздрогнул. Пассажиры проходившего мимо парома бросились к борту.
На их счастье, некий человек, который в маленькой лодке покачивался на волнах возле пирса, поспешил к месту кораблекрушения. Там он обнаружил водоворот, посреди которого появилось темное днище лодки, похожее на кита.
Вдруг из-под воды появились две головы.
– 839! – крикнул веснушчатый, закашлявшись. – Вспомнил! 839!
– Что такое? – спросил высокий.
– Это номер дома того парня, который живет на Парк-плейс. Я только сейчас вспомнил.
– Ах ты ж… – сказал высокий.
– Я не виноват, – перебил его спутник. – Если бы ты не… – Он попытался объясниться жестами, но одной рукой он держался за киль лодки, а другой поддерживал тело матроса, который потерпел поражение в неравной битве со своими гигантскими резиновыми сапогами.
Спаситель в маленькой лодке ринулся на помощь. Приблизившись к утопающим, он протянул руку, схватил высокого за шиворот и втащил в лодку, прервав поток его блестящего красноречия, направленный в адрес веснушчатого. Матроса-гребца с потерпевшего крушение судна осторожно перенесли через борт и положили на дно лодки. Затем, пыхтя и отдуваясь, туда же повалился веснушчатый.
– Ты и эту лодку перевернешь раньше, чем мы до берега доберемся, – заметил высокий.
Повернув к берегу, они увидели, что на ближайшем причале толпятся люди. Веснушчатый застонал. Но пристальные взгляды зрителей были прикованы к обмякшей фигуре матроса в резиновых сапогах. Десятки рук протянулись к ним, чтобы поднять его тело на причал, где какие-то люди схватили его и начали бить и подбрасывать. Находившийся тут же полисмен активно расталкивал зевак. Каждый в волнующейся толпе старался не отрывать взгляда от посиневшего лица матроса в резиновых сапогах. Зрители метались взад и вперед, пока полисмен лупил их направо и налево.
Путешественники, не привлекая внимания, поднялись на причал и, съежившись, уставились на толпу. С мгновение они стояли, с замиранием сердца ожидая, как кто-нибудь первым с удивлением покажет на них пальцем.
Но толпа все беспокойно волновалась, пытаясь увидеть матроса в резиновых сапогах, чье лицо так привлекало их внимание. Казалось, путешественников совсем никто не замечал. Они стояли в стороне и шептались.
– 839, – сказал веснушчатый.
– Хорошо, – ответил высокий.
Под безжалостными руками спасителей матрос начал подавать признаки жизни. Путешественники увидели, как он протестующе лягнул ногой, издавав сердитый стон.
– Ему лучше, – сказал высокий тихо. – Давай-ка убираться отсюда.
Вместе они бесшумно двинулись с причала. Вскоре им встретились шесть экипажей, стоявшие в ряд. Стоявшие на козлах извозчики были полны любопытства. Они недавно приехали сюда от соседней паромной переправы, когда узнали о случившемся. Стоя на цыпочках, они пытались разглядеть, что происходит в толпе.
Путешественники, сделав небольшой крюк, быстро направились к одному из экипажей. Когда они приблизились, высокий, задрав голову, тихо позвал:
– Эй, извозчик.
Тот не ответил.
– Возница, послушайте, – прошептал веснушчатый.
Они с мгновение стояли, умоляюще глядя вверх.
Извозчик переступил с ноги на ногу.
– Черт подери, держу пари, он уже помер, – сказал он с волнением и снова превратился в статую.
Веснушчатый простонал и всплеснул руками. Высокий забрался в экипаж.
– Давай залезай сюда, – сказал своему спутнику. Веснушчатый забрался внутрь, и высокий захлопнул дверь, а затем высунул голову в окно.
– Извозчик! – проревел он громким голосом. – 839, Парк-плейс, и побыстрее!
Возница взглянул вниз и встретился взглядом с высоким.
– А?.. что? 839? Парк-плейс? Да, сэр. – Он неохотно хлестнул лошадь кнутом. Когда экипаж с грохотом тронулся, путешественники откинулись на грязные подушки и с облегчением вздохнули.
– Ну, вот, все позади, – сказал, наконец, веснушчатый. – Скоро все будет хорошо. И даже скорее, чем я думал. Намного скорее. А то я уже начал думать, что мы обречены. Слава Богу, что все так закончилось. Я так рад. И я очень надеюсь, что ты… ну, я не хочу… возможно, сейчас не самое лучшее время, чтобы… то есть я не хочу читать тебе мораль в неподходящий момент, но, мой дорогой, дорогой друг, я думаю, что настало время указать тебе, что твое упрямство, твой эгоизм, твой вредный характер и все другие твои недостатки могут доставить много неприятностей тебе самому, мой дорогой товарищ, а не только другим людям. Ты же видишь, до чего ты нас довел, и я искренне надеюсь, мой дорогой, ненаглядный друг, что скоро увижу, что ты, наконец, становишься мудрее.
Аукцион
Некоторые считали, что Фергюсон больше не был матросом потому, что устал ходить в море. А другие говорили, что причиной этого стала любовь к женщине. На самом деле, он устал ходить в море и полюбил женщину.
Он увидел ее лишь раз, и она стала для него символом всего того, чего он лишался, выходя в море. Он теперь не думал о старой серой богине, которая вечно рокочет, повинуясь приказам луны. Его больше не волновали ее прелести и сокровища, улыбки и припадки гнева, ее гордость и тщеславие. Он последовал за простым маленьким человеком, и теперь его мысли всегда были заняты этой женщиной, в то время как океан заставлял его думать только тогда, когда он был на вахте.
Он теперь лишь ухмылялся, когда речь заходила о могуществе моря, и в насмешку решил продать красно-зеленого попугая, который совершил с ним четыре плавания. Женщине, однако, нравилось оперение птицы, и она приказала Фергюсону оставить ее, хотя сама частенько забывала ее покормить.
На свадьбу попугая не пригласили. Он остался дома и ругался в адрес мебельного гарнитура, купленного в рассрочку и расставленного в ожидании прибытия жениха и невесты.
Будучи моряком, Фергюсон испытывал сильную привязанность к портвейну и теперь, постоянно находясь в берегу, пытался превратить свою жизнь в бесконечный праздник. Он совсем не был примерным семьянином. В маленькой квартирке стало затруднительно даже умываться, потому что Фергюсон занял раковину льдом, в котором были бутылки пива. И вот, в конце концов, торговец подержанной мебелью согласился выставить их обстановку на аукцион. Из-за чрезвычайно широкой трактовки одного пункта в договоре попугай и клетка были тоже выставлены на торги.
– Что, серьезно? – орал попугай. – Что, серьезно? Что, серьезно?
По дороге на аукцион жена Фергюсона с надеждой в голосе сказала:
– Кто его знает, Джим, может, кто-то из них начнет торговаться, и мы получим почти столько же, сколько сами заплатили за мебель.
Аукцион проводился в подвале, так забитом людьми и мебелью, что, когда помощник аукциониста переходил от одного предмета к другому, ему приходилось расчищать себе путь. Присутствовало удивительно много старух в причудливых шляпках. Шаткая лестница была заполнена мужчинами, желавшими покурить и избавиться от компании старушек. В свете двух ламп все лица казались желтыми, как пергамент, зато даже самая плохая мебель выглядела вполне презентабельно.
Толстый аукционист выглядел хитрым и насмешливым человеком. Его абсолютно невозмутимый помощник двигался так величаво, что был похож на какой-то огромный портрет на колесах. Когда чета Фергюсонов пробила себе путь к подножию лестницы, помощник заревел:
– Лот двадцать два!
– Лот двадцать два! – крикнул аукционист. – Лот двадцать два! Прекрасное новенькое бюро! Два доллара? Начальная ставка два доллара! Два с половиной! Два с половиной! Три? Три доллара. Четыре! Четыре доллара! Прекрасное новенькое бюро за четыре доллара! Четыре доллара раз! Четыре доллара два! Четыре доллара три! Продано за четыре доллара.
– Что, серьезно? – крикнул попугай откуда-то из-за комодов и ковров. – Что, серьезно?
Все захихикали. Миссис Фергюсон побледнела и схватила мужа за руку.
– Джим! Ты слышал? Наше бюро… всего за четыре доллара…
Фергюсон бросил на нее сердитый взгляд человека, который боится, что произойдет сцена.
– Замолчи, а?
Миссис Фергюсон присела на ступеньки и, скрытая плотными рядами зрителей, начала тихо плакать. Сквозь слезы она видела лишь желтоватый туман от лампы, в котором плавали чудовищные тени зрителей, которые иногда оживленно перешептывались:
– Слыхал, вот это по дешевке пошло!
Когда что-либо уходило молотка по особенно низкой цене, среди них слышался ропот восхищения победителем торгов. Кровать была продана за два доллара, матрасы и пружины – по доллару шестьдесят центов. Эти цифры, казалось, поражали женщину в самое сердце. В них звучала насмешка. Она закрыла голову руками.
– Ох ты, Боже ж мой, доллар шестьдесят! Господи, всего-то доллар шестьдесят!
Клетка с попугаем, очевидно, была под грудой ковров, но бесстрашная птица все равно продолжала кричать:
– Что, серьезно?
Некоторые мужчины, стоявшие рядом с миссис Фергюсон, робко отодвинулись подальше, услышав ее тихие рыдания. Они прекрасно знали, что женщина в слезах – это грозная сила.
Пронзительный голос аукциониста, словно молот, раз за разом обрушивался на измученную женщину. Она задыхалась от запаха лака и пыли со старых ковров, который казался ей зловещим. Золотистый туман от двух ламп создавал атмосферу стыда, печали и жадности. Но именно крик попугая стал последней каплей, после которой ужас перед этим местом и взглядами присутствовавших людей охватил ее с такой силой, что она даже не могла больше поднять голову, будто та вдруг стала каменной.
Наконец, пришла очередь птицы. Помощник с трудом нашел клетку, и птица оказалась на всеобщем обозрении. Попугай спокойно поправил перья и окинул толпу злобным взглядом.
– Прекрасный корабль по морю плывет,
И ветер попутный весь день не спадет…
Это был отрывок из баллады, которой Фергюсон пытался обучить птицу. Попугай выкрикнул эти строки в адрес аукциониста с необычайной дерзостью и презрением, как будто считал, что они будут особенно оскорбительными.
