Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли

Недоумки-мутанты опять приближались: как будто случайно, словно так уж оно получилось, что они проходили мимо, заблудившись в нескончаемом сне во мраке, и вот набрели на кого-то, у кого можно будет спросить дорогу. Сборище проклятых на перепутье под толщей древних скал.

– Они нас схватят? – спокойно спросил мальчуган.

– Нет. Помолчи пока, ладно?

Стрелок оглядел груду камней. Мутанты – хилые, изголодавшиеся существа – не смогли притащить на пути по-настоящему крупные камни. Так, мелкие камешки, чтобы только остановить дрезину и заставить кого-то из них спуститься…

– Спускайся, – распорядился стрелок. – Придется тебе потрудиться. А я тебя прикрою.

– Нет, – прошептал мальчик. – Пожалуйста.

– Я не могу дать тебе револьвер и не могу таскать камни и одновременно стрелять. Так что выбора у нас нет.

Джейк вдруг начал дико вращать глазами, потом содрогнулся всем телом, наверное, в такт своим заметавшимся в ужасе мыслям, но уже в следующую секунду он медленно сполз с платформы и принялся расшвыривать камни по сторонам, стараясь не смотреть на мутантов.

Стрелок ждал с револьверами наготове.

Двое мутантов, пошатываясь на ходу, двинулись к мальчику, вытянув вялые руки, как будто слепленные из теста. Револьверы знали что делать: красно-белые вспышки пронзили тьму, впившись иглами боли стрелку в глаза. Мальчик закричал, но работу не прекратил. Перед глазами стрелка заплясали призрачные блики. Он вообще ни черта не видел, и это было хуже всего. Все превратилось в дрожащие тени и расплывчатые пятна.

Один из мутантов, который почти совсем и не светился, внезапно протянул к парнишке свои кошмарные лапы.

Влажные глаза мутанта, занимавшие добрую половину его лица, закатились.

Джейк опять закричал и развернулся, готовясь к драке.

Стрелок разрядил револьверы, не разрешая себе даже задуматься, что он делает, – иначе сбитое вспышками зрение могло бы его подвести, отдавшись предательской дрожью в руках: головы мутанта и мальчика были всего в нескольких дюймах друг от друга. Упал мутант.

Джейк расшвыривал камни, точно в исступлении. Мутанты толпились чуть поодаль, пока еще по ту сторону невидимой крайней черты, за которой останется только рвануться в атаку. Но они мало-помалу приближались. И оказались теперь совсем близко. Подходили другие. Их число увеличивалось непрестанно.

– Ладно, – сказал стрелок. – Давай забирайся. Быстрее.

Как только мальчик сдвинулся с места, мутанты бросились к ним. Джейк перемахнул через борт, шлепнулся на платформу и тут же поднялся на ноги; стрелок уже подналег на рычаг – изо всех сил. Револьверы снова лежали в кобурах. Сейчас уже не до стрельбы: надо уносить ноги.

Мерзкие лапы шлепали по металлической платформе. Теперь мальчик держался за пояс стрелка обеими руками, вжавшись лицом ему в поясницу.

Мутанты выбежали на рельсы, их лица были исполнены все того же безумного, отрешенного предвкушения. Стрелок буквально физически ощутил мощный выброс адреналина в кровь. Он качал рукоятку с удвоенной силой – дрезина мчалась по рельсам сквозь тьму. Они врезались в жалкую кучку из четырех или пяти неуклюжих мутантов. Те разлетелись в стороны, точно гнилые бананы, сбитые со ствола.

Все дальше и дальше вперед. В беззвучной, зловещей, стремительной тьме.

Спустя, наверное, целую вечность мальчик все-таки оторвался от спины стрелка и поднял лицо навстречу воздушной струе: ему было страшно, но он все равно хотел знать. Призрачные отблески вспышек от выстрелов все еще плясали у него перед глазами. Он ничего не увидел, кроме кромешной тьмы, и ничего не услышал, кроме рева воды в реке.

– Они отстали, – сказал парнишка и вдруг испугался, что путь сейчас оборвется во тьме и они слетят с рельсов под гибельный грохот дрезины, превращающейся в искореженные обломки. Когда-то он ездил в автомобилях; однажды его отец гнал машину под девяносто миль в час на магистрали Нью-Джерси, и его остановили за превышение скорости. (Полицейский, кстати, не взял двадцатку, которую папа отдал ему вместе с правами, и выписал ему квитанцию на штраф.) Но он в жизни не ездил вот так: вслепую, когда ветер хлещет и ты боишься всего – и того, что сзади, и того, что спереди, – когда шум реки разносится, словно недобрый смех. Смех человека в черном. Руки стрелка были как поршни обезумевшего человека-автомата.

– Они отстали, – неуверенно повторил мальчик. Ветер вырвал слова у него изо рта. – Теперь можно ехать потише. Мы от них оторвались.

Но стрелок его не услышал. Они мчались вперед – в неизвестность и темноту.

XI

Они ехали без происшествий три «дня» подряд.

XII

А во время четвертого периода бодрствования (на середине? на трех четвертях? они даже не знали – просто они еще не устали настолько, чтобы останавливаться на отдых) что-то резко ударило снизу в днище платформы, дрезина покачнулась, и тела путешественников накренились вправо, когда рельсы круто свернули влево.

Впереди забрезжил свет – тусклое сияние, настолько нездешнее и чужеродное, что казалось, его излучает некая неведомая стихия: не земля и не воздух, не вода и не огонь. Он был бесцветным, этот нездешний свет, и распознать его можно было лишь по тому, что их лица и руки стали теперь различимы не только на ощупь. Их глаза сделались такими чувствительными к свету, что они разглядели это слабенькое сияние более чем за пять миль до того, как приблизились к его источнику.

– Там выход, – хрипло выдавил мальчик. – Там выход.

– Нет. – Стрелок произнес это со странной уверенностью. – Еще нет.

И действительно – нет. Они выехали на свет, но то был не свет солнца.

Приблизившись к источнику свечения, они увидели, что каменная стена слева от путей исчезла, а рядом с их рельсами тянутся и другие, сплетаясь в замысловатую паутину. Свет превращал их в горящие векторы, уходящие в никуда. На некоторых путях стояли черные товарные вагонетки и пассажирские кареты, приспособленные для езды по рельсам. Стрелку стало не по себе. Эти брошенные кареты были как мертвые призрачные галеоны, поглощенные подземным Саргассовым морем.

Свет сделался ярче. Первое время он болезненно резал глаза, но постепенно глаза привыкали к свету. Они выбирались из темноты на свет, как ныряльщики, медленно поднимающиеся из морских глубин.

Впереди протянулся огромный ангар, уходящий во тьму. Эту черную громаду прорезали желтые квадраты света: примерно две дюжины въездных ворот. Казавшиеся поначалу размером с окошки в кукольном домике, они выросли до двадцати футов в высоту, когда дрезина приблизилась к ним вплотную. Стрелок с мальчиком въехали внутрь через ворота, расположенные ближе к центру. Над ними были начертаны какие-то незнакомые буквы. Стрелку показалось, что это одна и та же надпись, но только на разных языках. К его несказанному изумлению, ему удалось разобрать последнюю фразу. Надпись на праязыке Высокого Слога гласила:

ПУТЬ 10. НАРУЖУ.ПЕРЕХОД НА ЗАПАДНУЮ ЛИНИЮ

Внутри свет был ярче. Рельсы сходились, сливались друг с другом посредством сложной системы стрелок. Здесь даже работали некоторые сигнальные фонари, перемигиваясь извечными огоньками: красными, зелеными и янтарными.

Они прокатились между двумя каменными возвышениями типа пирсов, бока которых давно почернели от прохождения сотен и сотен рельсовых экипажей, и оказались в громадном зале наподобие вокзала. Стрелок прекратил качать рычаг. Дрезина медленно остановилась, и они огляделись по сторонам.

– Похоже на нашу подземку, – сказал парнишка.

– На что похоже?

– Да нет, это я так. Вы все равно не поймете. Я сам уже не понимаю, о чем говорю.

Мальчик взобрался на бетонную платформу. Они со стрелком оглядели брошенные киоски, где когда-то продавались газеты и книжки, обветшавшую обувную лавку, оружейный магазинчик (стрелок, испытавший внезапный прилив возбуждения, пожирал глазами винтовки и револьверы, выставленные в витрине, но, присмотревшись получше, он с разочарованием обнаружил, что их стволы залиты свинцом. Он, однако, взял лук и колчан с практически никуда не годными, плохо сбалансированными стрелами). Был здесь и магазин женского платья. Где-то работал кондиционер, безостановочно перегоняя воздух уже не одну тысячу лет, – и, видимо, время его подходило к концу. Внутри у него уже дребезжало, напоминая о том, что мечта человека о вечном двигателе, даже при поддержании самых благоприятных условий, все равно остается мечтой идиота. В воздухе чувствовался какой-то металлический привкус. Шаги отдавались в пространстве глухим, блеклым эхом.

– Эй! – выкрикнул мальчик. – Эй…

Стрелок обернулся и подошел к нему. Мальчик стоял перед книжной лавкой и смотрел сквозь стекло как завороженный. Внутри, в самом дальнем углу, сидела мумия. На ней была синяя форма с золотым кантом – судя по виду, форма кондуктора или проводника. На коленях у мумии лежала древняя, но на удивление хорошо сохранившаяся газета, которая, однако, рассыпалась в пыль, когда стрелок к ней прикоснулся. Лицо мумии напоминало старое сморщенное яблоко. Стрелок осторожно коснулся иссохшей щеки. Взвилось легкое облачко пыли, и в щеке образовалась дыра, через которую можно было заглянуть мумии в рот. Во рту блеснул золотой зуб.

– Газ, – пробормотал стрелок. – Раньше умели производить газ, который так действовал. То есть так говорил Ванни.

– Учитель, который учил вас по книгам.

– Да. Он.

– Они воевали, – мрачно проговорил мальчик. – И убивали друг друга этим самым газом.

– Да. Похоже, ты прав.

Были здесь и другие мумии. Не то чтобы много, но были. Всего около дюжины. Все, кроме двух или трех, были одеты в синюю форму с золотой отделкой. Стрелок решил, что газ пустили, когда на станции не было карет с пассажирами. Возможно, в незапамятные времена эта станция приняла на себя удар какой-нибудь армии, давно канувшей в вечность – как и причина самой войны.

Эти мысли его угнетали.

– Давай-ка лучше пойдем отсюда. – Стрелок направился обратно к десятому пути, где стояла их дрезина. Но на этот раз мальчик его не послушался и остался стоять на месте.

– Я никуда не пойду.

Стрелок в изумлении обернулся.

Лицо у мальчика перекосилось. Его губы дрожали.

– Вы все равно не получите то, что вам нужно, пока я жив. Так что я лучше останусь тут. И сам попробую выбраться.

Стрелок уклончиво кивнул, ненавидя себя за то, что он сейчас сделает – что собирается сделать.

– Ладно, Джейк, – сказал он очень тихо. – Долгих дней и приятных ночей.

Он отвернулся, подошел к краю платформы и легко спрыгнул вниз, на дрезину.

– Вы заключили какую-то сделку! – крикнул мальчик ему вслед. – С кем-то вы договорились! Я знаю!

Стрелок молча снял с плеча лук и осторожно уложил его за Т-образный выступ в полу дрезины, чтобы случайно не повредить его рычагом.

Мальчик сжал кулаки, его лицо превратилось в маску боли.

«Да, маленького обмануть легко, – угрюмо подумал стрелок. – Сколько раз его замечательная интуиция – дар соприкосновения – подсказывала ему эту мысль, но ты все время сбивал его с толку. А ведь, кроме тебя, у него нет никого, то есть вообще никого».

Внезапно его поразила простая мысль, больше похожая на озарение: всего-то и нужно, что бросить все это к чертовой матери, отступиться, повернуть назад, взять с собою парнишку и сделать его средоточием новой силы. Нельзя прийти к Башне таким унизительным, недостойным путем. Пусть мальчик вырастет, станет мужчиной, и тогда можно будет возобновить этот поход – потому что они вдвоем сумели бы отшвырнуть человека в черном со своего пути, как дешевенькую заводную игрушку.

«Ну да, разбежался», – цинично подумал стрелок.

Потому что он понял, осознал с неожиданным хладнокровием, что сейчас повернуть назад означает погибнуть – обоим. Или еще того хуже: быть погребенными заживо под толщей гор, в компании недоумков-мутантов. Медленное угасание, умственное и физическое. И может быть, револьверы его отца надолго переживут их обоих и превратятся в тотемы, хранимые в загнивающем великолепии, как та бензоколонка.

«Прояви мужество», – лицемерно сказал он себе.

Стрелок взялся за рычаг и принялся качать. Дрезина двинулась прочь от каменной платформы.

Мальчик закричал: «Подождите!» — и бросился наперерез дрезине, к тому месту, где она снова должна была въехать во тьму тоннеля. Стрелок едва не поддался внезапному искушению прибавить скорость и бросить мальчика здесь – в одиночестве, но хотя бы в спасительной неизвестности.

Но вместо этого он подхватил мальчика на лету, когда тот спрыгнул с платформы на движущуюся дрезину. Джейк прижался к нему. Сердце парнишки под тонкой рубашкой бешено колотилось.

Выход был уже близко.

Конец был близко.

XIII

Рев реки стал теперь очень громким, заполнив своим мощным грохотом даже их сны. Стрелок, скорее из прихоти, нежели из каких-то иных соображений, время от времени передавал рычаг мальчику, а сам посылал в темноту стрелы, предварительно привязав к каждой по прочной нити.

Лук оказался совсем никудышным. Хотя с виду он сохранился совсем неплохо, тетива не тянулась совсем, и прицел был сбит. Стрелок сразу понял, что тут уже ничего не исправишь. Даже если перетянуть тетиву, как подновить трухлявую древесину? Стрелы улетали недалеко, но последняя вернулась назад мокрой и скользкой. Когда мальчик спросил, сколько там до воды, стрелок только пожал плечами, но про себя он отметил, что если придется стрелять из лука по-настоящему, то реально можно рассчитывать ярдов на шестьдесят – да и то если очень повезет.

А рев реки становился все громче, все ближе.

Во время третьего периода бодрствования, после того как они миновали станцию, впереди опять показался призрачный свет. Они въехали в длинный тоннель, прорезающий толщу камня, отливавшего жутковатым свечением. Влажные стены тоннеля поблескивали тысячей крошечных переливчатых звездочек. Мальчик назвал их из-купаемыми. Все вокруг приобрело налет какой-то тревожной ирреальности, как это бывает в комнате ужасов в парке аттракционов.

Свирепый рев подземной реки летел им навстречу по гулкому каменному тоннелю, который служил как бы естественным усилителем. Но вот что странно: звук оставался всегда неизменным, даже тогда, когда они стали приближаться к точке пересечения, которая, как был уверен стрелок, должна находиться впереди по ходу – судя по тому, что стены тоннеля начали расступаться. Угол подъема сделался круче.

Рельсы, залитые призрачным светом, уходили прямо вперед. Стрелку эти скопления из-купаемых напоминали трубки с болотным газом, которые иногда продавали в качестве украшений на ярмарке в честь Большой Жатвы; мальчику – неоновые лампы, протянувшиеся в бесконечность. Но в этом мерцающем свете они оба разглядели, что стены тесного тоннеля действительно расступаются и обрываются впереди двумя зазубренными длинными выступами над провалом тьмы – пропастью над рекой.

Пути продолжались и над неведомой бездной – по мосту возрастом в вечность. А на той стороне, в невообразимой дали, маячила крошечная точка света: не призрачное мерцание камней, не отраженное свечение, а настоящий, живой свет солнца – точечка, крошечная, как прокол от булавки в плотной черной материи, и все же исполненная пугающего смысла.

– Остановитесь, – попросил мальчик. – Пожалуйста, остановитесь. На минуточку.

Стрелок безо всяких вопросов отпустил рычаг. Дрезина остановилась. Шум реки превратился в непрестанный рокочущий рев. Неестественное свечение, исходящее от влажных камней, стало вдруг отвратительным и ненавистным. Только теперь, в первый раз, стрелок почувствовал прикосновение омерзительной лапы клаустрофобии и настоятельное, неодолимое побуждение выбраться отсюда, вырваться из этой гранитной могилы.

– Нам придется проехать здесь, – сказал мальчик. – Он этого хочет? Чтобы мы поехали на дрезине над этой… над этим… и упали туда?

Стрелок знал, что ответ будет – нет, но сказал так:

– Я не знаю, чего он хочет.

Они спустились с платформы и осторожно подошли к краю провала. Камень под ногами продолжал подниматься, пока внезапно не оборвался крутой отвесной стеной, уходящей в пропасть. А рельсы бежали дальше – над чернотой.

Стрелок опустился на колени и глянул вниз. Он разглядел замысловатое, почти неправдоподобное сплетение стальных распорок и балок, теряющихся в темноте, в водах ревущей реки. Эти балки служили опорой грациозно изогнутой арки моста, проходящего над пустотой.

Он представил себе, что могут сделать со сталью вода и время в своем убийственном союзе. Сколько осталось действительно прочных опор? Мало? Всего ничего? Считанные единицы или, может, вообще ни одной? Перед его мысленным взором вдруг возникло лицо той мумии, и ему вспомнилось, как плоть, казавшаяся с виду прочной, рассыпалась в пыль, едва он прикоснулся к ней пальцем.

– Пойдем пешком, – сказал он, внутренне приготовившись к тому, что мальчик опять заупрямится, но тот первым ступил на пути и уверенно зашагал по стальным плитам моста, поверх которых были положены рельсы. Стрелок двинулся следом, стараясь держаться поближе к парнишке, чтобы успеть подхватить его, если Джейк вдруг оступится.

Стрелок чувствовал, как его кожа покрывается липкой испариной. Эстакада давно прогнила. Настил моста бренчал у него под ногами, легонько покачивался на невидимых тросах, сотрясаемый бурным потоком, что гремел внизу. «Мы – акробаты, – подумал он. – Смотри, мама, тут нету сетки. Смотри, я лечу».

Один раз он даже встал на колени и внимательно осмотрел шпалы, по которым они шагали. Шпалы прогнили, а рельсы были изъедены ржавчиной (и по вполне очевидной причине: теперь стрелок чувствовал на лице токи свежего воздуха, который, как известно, друг всякой порчи. Значит, поверхность уже совсем близко). Стрелок ударил по ним кулаком, и проржавелый металл затрясся. В какой-то момент у него под ногами раздался предостерегающий скрежет. Ощущение было такое, что стальное покрытие вот-вот проломится. Но стрелок уже миновал опасное место.

Мальчик, само собой, весил на добрую сотню фунтов меньше стрелка, и для него переход должен быть относительно безопасным – если дальше не будет хуже.

Брошенная дрезина уже растаяла во мраке. Каменный пирс – тот, что слева – протянулся еще футов на двадцать вдоль рельсов: дальше, чем правый. Но и он тоже быстро закончился, и теперь они шли над пропастью безо всяких боковых ограждений.

Сперва им казалось, что крошечная точка дневного света на той стороне нисколько не приближается, а остается все такой же дразняще далекой (если вообще не отступает прочь с той же скоростью, с какой они продвигаются к ней – это было бы настоящее волшебство), но постепенно стрелок осознал, что пятно света становится шире и ярче. Пока оно еще было вверху, но рельсы неуклонно шли на подъем.

А потом вдруг мальчик вскрикнул и отпрянул в сторону, взмахнув руками. Какой-то миг он балансировал на самом краю, но этот миг показался стрелку невообразимо долгим, а потом снова шагнул вперед.

– Она едва подо мной не обвалилась, – сказал он тихо и совершенно безучастно. – Там дырка. Вы переступите, если не хотите грохнуться вниз. Саймон говорит: сделать гигантский шаг.

Стрелок знал эту игру, только у них она называлась «Матушка говорит». В детстве они часто в нее играли: он, Катберт, Джейми и Алан. Но он не стал ничего говорить, а просто переступил через опасное место.

– Возвращайтесь назад, – сказал Джейк без улыбки. – Вы забыли сказать: «А можно мне?»

– Прошу прощения, я не подумал.

Шпала, на которой оступился мальчик, почти полностью отлетела и раскачивалась теперь над пропастью на проржавелой заклепке.

Вверх. По-прежнему – вверх. Эта дорога была как кошмарный сон: она казалась намного длиннее, чем была на самом деле. Даже воздух как будто сгустился и стал как патока; у стрелка было странное ощущение, словно он не идет, а плывет. Снова и снова его преследовала безумная, навязчивая мысль о жуткой пустоте между прогнившим мостом и рекой внизу. Ему представлялись яркие живые картины, как это будет: скрежет металла, уходящего из-под ног, тело клонится в сторону, руки пытаются ухватиться за несуществующие перила, подошвы со скрипом скользят на предательской проржавелой стали, а потом он срывается вниз и летит, переворачиваясь на лету. Теплая струя заливает пах – это подвел мочевой пузырь. Ветер хлещет в лицо, треплет волосы, оттягивает веки, так что даже глаза не закроешь. Он мчится навстречу темной воде… быстрее, еще быстрее… опережая свой собственный крик…

Металл под ногами заскрежетал, но стрелок решительно шагнул вперед, он не ускорил шага и старался не думать о пропасти внизу, о том, сколько они уже прошли и сколько еще осталось пройти. Он старался не думать о том, что парнишкой придется пожертвовать и что теперь наконец цена его чести почти что определена. Договоренность почти достигнута, и скорее бы уж все разрешилось!

– Тут не хватает трех шпал, – спокойно сообщил мальчик. – Я буду прыгать. Давай, Джеронимо! Вперед!

В солнечном свете, пробивавшемся с той стороны, стрелок увидел его силуэт, на мгновение словно зависший в воздухе в неуклюжей, распластанной позе, с раскинутыми в стороны руками. Как будто мальчик готовился полететь, если он вдруг не сможет допрыгнуть. Он приземлился, и вся конструкция покачнулась. Металл протестующе заскрежетал, и что-то упало далеко-далеко внизу: сперва раздался грохот, а потом – всплеск.

– Ну что, перепрыгнул? – спросил стрелок.

– Да, – сказал мальчик. – Но тут все насквозь прогнило. Как мысли некоторых людей. Меня еще, может быть, выдержит, но вас – уже вряд ли. Возвращайтесь. Возвращайтесь назад и оставьте меня.

Голос мальчика был холодным, и все же в нем слышались истеричные нотки. Они колотились, как бешеный пульс; точно так же билось сердце парнишки, когда он спрыгнул на дрезину с платформы, и стрелок подхватил его на лету.

Стрелок легко перешагнул через пролом. Просто сделал шаг пошире, и все. Гигантский шаг. Матушка, можно мне? Да-да, можно.

Мальчика била дрожь.

– Возвращайтесь. Я не хочу, чтобы вы меня убили.

– Ради любви Человека Иисуса, не стой, – рявкнул стрелок. – Иди. Эта штука точно обвалится, если мы будем стоять тут и препираться.

Теперь мальчик шел, пошатываясь, как пьяный, выставив перед собой дрожащие руки и растопырив пальцы.

Они поднимались.

Да, здесь все проржавело еще сильнее. Проломы шириной в одну, две, а то и три шпалы попадались все чаще, и стрелок начал уже опасаться, что в конце концов там будет такой широкий провал, что им придется либо повернуть назад, либо идти по самим рельсам, балансируя на головокружительной высоте над пропастью.

Стрелок смотрел прямо вперед, не отрывая глаз от пятна света.

Теперь сияние обрело цвет – голубой, – и по мере того как они приближались к источнику света, он становился все мягче, и свечение из-купаемых на камнях постепенно бледнело. Сколько еще им идти? Пятьдесят ярдов? Сто? Понять было сложно.

Они шли вперед. Теперь стрелок смотрел себе под ноги, переступая со шпалы на шпалу, а когда снова поднял глаза, сияющее пятно превратилось в дыру: это был уже не просто круг света, а выход. Они дошли. Почти дошли.

Тридцать ярдов, не больше. Девяносто коротких шагов. Значит, не все потеряно. Может быть, они еще догонят человека в черном. Может быть, под ярким солнечным светом цветы зла у него в мыслях завянут и все станет возможным.

Что-то заслонило собой свет.

Стрелок вздрогнул, поднял глаза к свету – так слепой крот выглядывает из норы – и увидел темный силуэт, перекрывающий свет, поглощающий свет: остались только дразнящие голубые полоски по контуру плеч и в разрезе между ногами.

– Привет, ребята!

Голос человека в черном прокатился грохочущим эхом по этой гулкой каменной глотке, придавшей звучавшему в нем сарказму дополнительную силу. Стрелок слепо пошарил рукой в кармане в поисках челюсти-кости. Но ее не было. Где-то она потерялась. Сгинула, исчерпав всю свою силу.

Человек в черном смеялся, и этот смех обрушивался на них сверху, бился, точно прибой о камни, заполняя собой пещеру. Мальчик вскрикнул и вдруг пошатнулся, взмахнув руками.

Металл под ними дрожал и гнулся. Медленно, как во сне, рельсы перевернулись. Мальчик сорвался. Рука взметнулась в воздухе, точно чайка во тьме, – выше, еще выше. А потом он повис над пропастью, и в его темных глазах, что буквально впились в стрелка, было знание – слепое, последнее, безысходное.

– Помогите мне.

И раскатистое, гремящее:

– Все, шутки в сторону. Поиграли и хватит. Ну иди же, стрелок. Иначе тебе никогда меня не поймать!

Все фишки уже на столе. Все карты открыты. Все, кроме одной. Мальчик висел над пропастью, как ожившая карта Таро: Повешенный, финикийский моряк, невинная жертва, потерянная душа в мрачных водах адского моря. Он еще держится на волнах, но уже скоро пойдет ко дну.