скачать книгу бесплатно
Получив компенсацию в связи со смертью родителей, я договорился первый год во Франции оплачивать некоторые ее счета, но ни за что ей об этом не скажу. Для Дельфины это станет поводом уйти в загул, а она в последнее время пыталась держаться трезвой – во всяком случае, ведет себя чуть разумнее и уже меньше вспоминает о пагубных привычках.
– Ты справишься до конца месяца? – В третий раз складываю футболку.
С ним все будет хорошо. С ним все будет хорошо.
С досадой снова разворачиваю и начинаю заново, чувствуя на себе ее взгляд.
– Что?
– Даже если бы не справлялась, все равно не хочу ни цента из этих паршивых денег. Да я лучше помру от голода.
– Да, но меня это не устраивает. Не позволяй моему брату страдать из-за твоих предрассудков, – предупреждаю ее я. – Он достаточно настрадался.
– Зачем вам идти в поход?
– Нужно многое обсудить.
Она прикусывает губу, заходит в комнату и закрывает дверь.
– Ты уверен, что хочешь этого?
– Мы же уже все решили.
– И сообщаешь им только сейчас? Думаешь, они когда-нибудь поймут?
– Они присутствовали на нескольких собраниях. Я должен рискнуть. Им нужно начать уделять этому внимание. Они либо останутся в игре, либо выступят, но готов поставить на последнее. Дом гениален, но пока он еще просто ребенок.
Дельфина смеется.
– Как и ты.
Она не двигается с места, и это раздражает. Разворачиваю футболку, не в силах сосредоточиться на счете, пока за мной наблюдают. На висках скапливается пот, и меня жутко возмущает, что Дельфина стоит тут и следит за каждым моим движением. Чувствую, как начинает стучать в виске, когда подступает тревога.
– Что?
– Ваши родители бы гордились. – Я смотрю ей в глаза, в которых стоят слезы. За годы Дельфина стала мягче, скорее чувствительной алкоголичкой, чем злобной. – Я опозорила их тем, как справилась с их смертью.
Она редко признает свою вину. Что-то тут неладно.
Я подхожу к ней. Тетя – одна из самых красивых женщин, что я видел, но ее красота потускнела из-за жизни, которая лишила ее многих прекрасных черт. Она никогда не выстоит перед невзгодами, да и брата я никогда ей полностью не доверю из-за того, как она с собой обращается. Потому буду приезжать домой через каждые шесть недель и проводить все праздники и лето в Трипл-Фоллс. Ни за что не позволю Дельфине слепить из Дома свое подобие.
– Хочешь загладить вину?
– Я уже не жду искупления, племянник, – признается она, не смотря мне в глаза.
– Возможно, – соглашаюсь я. – Но, если ты говоришь искренне, – я понижаю голос, – traite-le bien[16 - Хорошо с ним обращайся (фр.)].
– Я пыталась с ним поговорить. – В ее голосе звучит надежда, и моя тревога немного стихает.
– Ему не нужен еще один друг. Сейчас ему как никогда нужен авторитет. Но ты должна заслужить его уважение, чтобы он к тебе прислушивался. Расскажи ему свои истории. Расскажи то, что рассказывала мне. Расскажи о своем прошлом. Это хороший способ заслужить его уважение. Sois ferme. Mais traite-le bien. Il te rеsiste maintenant. Les choses ne changeront pas du jour au lendemain, mais si tu restes ferme, il s’y fera. Fais cela et tu auras gagnе ma confiance[17 - Стой на своем. Но хорошо к нему относись. Сейчас он тебя не уважает. За одну ночь его отношение не изменится, но, если останешься прежней, он прислушается. Сделай это, и я стану тебе доверять (фр.)].
– Ты стал намного лучше говорить по-французски, – замечает она.
– Знаю. – На какое-то время я подзабыл французский и подвел Доминика, не упражняясь с ним в родном языке.
– Самоуверенный засранец, – бормочет Дельфина, а потом с беспокойством на меня смотрит. Я перегнал ее по росту еще несколько лет назад. – Ты в этом уверен? Ты знаешь, с кем там связаться?
– Знаю. Знал уже давным-давно.
– Ладно. – Она забирает у меня футболку и вместо того, чтобы сложить ее, сворачивает и засовывает в мою сумку. – Так не помнется. Тебе все равно, но… – Дельфина пожимает плечами.
Перевожу взгляд с футболки на тетю, а потом вынимаю все вещи и скатываю их, как она показала.
– Мистер Всезнайка еще не все знает, – смеется она. – Это уважит твоего папу. Он много говорил…
– Разговоры. – Я раздраженно качаю головой. – Довольно разговоров. Я устал от разговоров, и если парни станут частью этого, – киваю в сторону комнаты Доминика, – то они должны узнать, что происходит. Он думает, я уезжаю подальше от этого места, от него. – Мне больно даже от этих слов.
– Я думала, ты уезжаешь подальше от меня, – ее самоуничижительный смешок говорит сам за себя. Это отдаленно напоминает извинение, но на большее рассчитывать не стоит.
– Мы долго продержались. – А это самые приятные слова, что я могу сказать по этому поводу. После жаркой ссоры между нами Дельфина стала стабильнее и начала снова проводить встречи. Сколь бы ни претили некоторые ее привычки, я немного восхищаюсь тем, как она себя ведет, насколько незыблемы ее убеждения, насколько бескомпромиссно звучит ее речь.
– Остальных ты не уведомишь? – Она имеет в виду основных членов собрания.
– Пока нет.
– Считаешь это разумным?
– Думаю, что, если провалю эту попытку, станет только хуже, если они будут об этом знать.
– Просто будь осторожен. Лучше не шути с теми людьми, которых ищешь, Иезекиль. Людьми вроде твоего отца…
– Дельфина, осторожнее, а то в твоем голосе прорежутся материнские нотки.
– Боже упаси, – шутит она, но в ее голосе и выражении лица есть искреннее беспокойство.
Дельфина не из тех, кто склонен к сентиментальщине, и потому уходит, но перед тем, как закрыть дверь, просовывает голову.
– Тобиас, у тебя все получится. Я знаю.
– Да, у меня получится. И у них тоже, – киваю на комнату Доминика. – Помяни мои слова. Они для этого рождены.
* * *
Сидя перед камином в кресле с высокой спинкой и занеся пальцы над клавиатурой, блуждаю по воспоминаниям о той ночи у костра, когда раскрыл намерения. Спустя почти неделю я крепко прижимал к себе младшего брата, едва сдерживая слезы, пока он пытался вырваться из моих объятий. Расчувствовавшись, я смутил его у всех на виду. Вспоминая тот день, стискиваю бархатные подлокотники кресла. Прихожу в себя, когда лежащий у моих ног Бо оживляется, навострив уши, а потом снова кладет морду на лапы. Когда пес снова приподнимается, слышу доносящийся из спальни слабый всхлип. В груди сжимается сердце, закрываю глаза и чертыхаюсь, когда ее отчаянный стон становится громче. Закрываю ноутбук и вскакиваю на ноги. Бо крадется следом, и мы быстро направляемся в спальню. Войдя в комнату, включаю лампу и смотрю на ее перекошенное от боли лицо, лоб, покрытый испариной, и подергивающуюся руку. Ночной кошмар? В любом случае я не в силах вынести эту картину. Когда мы были вместе, Сесилия будила меня легкими касаниями или тихим смехом, а я наблюдал за ней, гадая, что же ей снится, и ждал утра, чтобы об этом услышать. Сейчас совершенно иная ситуация, да и сны отличаются.
Когда с ее губ срывается всхлип, сжимаю кулаки, твердо вознамерившись снять это бремя.
В этом виноват я. Я же все и исправлю.
Сев на край кровати, наклоняюсь и целую Сесилию в висок, и она просыпается, но потом снова проваливается в сон.
– Dis-moi contre qui me battre, et je me battrai jusqu’? ce qu’ils disparaissent[18 - Скажи, с кем мне сразиться. Я буду сражаться, пока они не исчезнут (фр.)].
Когда по ее щекам текут слезы, осторожно приподнимаю ее и прижимаю к своей груди, а ее руки безвольно висят по бокам.
– Dis-moi comment rеparer cela. Dis-moi, mon amour. Je ferai n’importe quoi[19 - Скажи, как мне все исправить. Скажи, любовь моя. Я пойду на все (фр.)].
У нее вырывается еще один всхлип, и она шевелится, а я крепко прижимаю ее к себе, пытаясь помочь.
– Ce n’est qu’un r?ve, trеsor. Je suis l?. Je suis l?[20 - Это просто сон, сокровище. Я здесь. Я рядом (фр.)].
Сесилия истошно кричит во сне мое имя, и сердце сжимается, когда она начинает рыдать. Ее трясет, а по щекам текут слезы. Сцеловываю каждую из них, пока Сесилия пытается заговорить, но вместо того кричит и цепляется за меня.
– Все хорошо, Сесилия. Все хорошо. – От беззвучного крика ее тело дрожит, она царапает мне спину, а я целую ее лицо, губы, нос, висок, после чего шепчу ей на ухо.
– Я здесь. – Я не могу пообещать ей, что не случится ничего дурного, что в темноте не рыскают монстры, потому что это не так. Могу только попытаться защитить ее от них и от вреда, что может нанести дремлющее во мне чудовище. Наконец, придя в себя, Сесилия напрягается и всхлипывает, я отпускаю ее, и она смотрит на меня опухшими глазами.
– Расскажи мне.
– Не сейчас, – отвечает она хриплым голосом и отводит взгляд. – Видимо, я тебя разбудила?
– Нет, я работал за компьютером в гостиной.
– Не можешь уснуть?
– Отхожу от смены часовых поясов. Уверена, что не хочешь мне рассказать?
– Это просто сон. – Ее слова и поза лишают это мгновение интимности. Сесилия снова отгородилась от меня стеной. Пытаюсь прижать ее к себе, надеясь услышать признание, но отпускаю, когда она отстраняется, ерзает и встает. – Я в порядке.
Хватаю ее за руку, пока она не успела уйти.
– Не лги мне.
Сесилия напрягается и смотрит на меня через плечо. Возмущение. Оно ощущается так явственно, и она говорит холодным тоном.
– Как нагло просить меня о таком.
– Я в курсе.
– Хочешь честный ответ? – Она выдергивает руку. – На протяжении нескольких лет я переживала эти сны без тебя.
Ее заявление, дополненное резким хлопком двери, ведущей в ванную, дает мне понять мое место.
Я ей не нужен, но это я и так знал. Она стала независимой, самостоятельной, очень упорной и чертовски сильной. Она во мне не нуждается. С этим фактом придется жить и уважать ее за это.
Просто нужно снова заставить ее желать меня.
Когда несколько минут спустя она выходит из ванной, глаза ее сухие, а поза решительная, она смотрит на меня.
С вызовом.
Моя воительница.
Сесилия подзадоривает меня надавить на нее, но сегодня я этого делать не стану. Стягиваю через голову футболку и бросаю на пол. Сесилия смотрит, как я снимаю штаны и перешагиваю через них. Между нами несколько месяцев – по правде, лет – не было интимной связи, потому что я никогда не смогу себя простить за то, что от подпитанной джином ярости взял ее на столе. Больше всего на свете хочу стереть из памяти, как брал ее в последний раз, забыть это воспоминание, заменить ее протяжные мучительные крики стонами удовольствия. Но даже если бы Сесилия сняла закрытую фланелевую пижаму, я бы не стал с ней спать. Не когда вижу в ее глазах страх, настороженность, нерешительность. Но все равно в ней нуждаюсь и возбуждаюсь при виде чудесно сложенной и равной мне женщины, которой она стала. Сесилия подбирается, когда я подхожу к ней, сердитой, запутавшейся в чувствах, мучимой прошлым, которое не могу изменить, и ошибками, которые не могу исправить.
– Я тоже не знаю, что будет дальше, – шепчу я. – Не знаю, сколько понадобится времени, какие слова нужно говорить, какие поступки совершать. Сесилия, у меня нет планов, ни одного. – Хватаю ее за руку и веду обратно в постель. Сесилия молча ложится ко мне спиной, и я притягиваю ее к своей груди, обхватив руками.
Ее аромат, утешение от осознания того, что она в безопасности, немного затмевают боль от ее криков. Жду, надеясь получить объяснение, надеясь, что не стал причиной ее слез, но она молчит.
Время. Мой треклятый враг, невидимая сила, которую мне никак не сразить. Секунды для спасения брата, а теперь годы между мной и любимой женщиной из-за моих выводов и ошибок. Даже сейчас время показывает свою неприглядную сущность, издевается надо мной. Оно – главная причина возникшего между нами отчуждения.
Сесилия прожила без меня целую жизнь.
И что смешнее всего? Придется примириться со своим заклятым врагом, потому что время – единственное, что может нас исцелить.
– Ce r?ve dans lequel nous sommes tous les deux. Emm?ne-moi avec toi[21 - Давай окунемся в этот сон вместе. Забери меня с собой (фр.)].
Сесилия берет меня за руку – ту, что лежит у нее на животе, и вскоре засыпает, взяв меня с собой. Просыпаюсь я в одиночестве.
Глава 9
Тобиас
Восемнадцать лет
Слышу громкий стук в дверь, а за ним:
– Открывай, Кинг, я знаю, что ты там.
Застонав, закрываю книгу. Только одному человеку известен адрес хостела, где я снимаю комнату.
Приоткрыв дверь на пару сантиметров, вижу ослепительную улыбку. Престон как обычно одет с иголочки, словно только что сошел с обложки журнала. И все же ему абсолютно неведом реальный мир, и из-за этого я ему завидую.
– Ну-ну, так я и думал: сегодня наш последний вечер, а ты собираешься его потратить – дай угадаю – на чтение? Ты был бы для меня бесполезен, если бы каждая школьница не хотела тобой полакомиться. Так уж вышло, что сегодня мне нужен мой сводник. – Это ложь. Престон знаменит среди студенток своей репутацией, вызывая интерес индивидуальностью и похождениями. Даже я сразу проникся к нему симпатией вопреки намерениям держаться ото всех подальше. В отличие от меня он ищет внимания. Престон достает из дорогого на вид пальто небольшую бутылку джина и показывает мне. – Хотя бы разок хочу стереть хмурое выражение с твоего лица. Одевайся, а остальное дело за мной.
– Я занят.
– Чушь собачья, тебе так же скучно, как мне. У тебя есть одна минута, пока я не начал петь сопрано святочный гимн, а если и это не поможет, то придумаю что-нибудь поизощреннее.
Знаю, что он подкрепит свою угрозу действием, и потому с раздражением отхожу от двери, не обращая внимания на его самодовольную торжествующую ухмылку. Подойдя к вешалке, стоящей посреди комнаты, перебираю одежду и снимаю лучшую рубашку. Я крайне ограничен в средствах из-за того, что предпочел одноместную комнату, и сейчас практически питаюсь воздухом. Новая одежда – роскошь, которую в ближайшем будущем не смогу себе позволить, а когда в последний раз менял ценники на понравившемся свитере, меня чуть не поймали. Париж – город, полный отменных воров, и с самого первого дня я внимательно наблюдал за теми, кто попадался на моем пути. Мое просвещение выходило за рамки обучения в колледже и распространялось на тренировку ловкости рук.
Престон оглядывает комнату, а потом смотрит на меня, и я благодарен, что в его взгляде нет ни капли жалости. Я бы его за это возненавидел.
– Уныло. – Прямота – одно из качеств, которые ценю в нем больше всего, и я согласен с ним.
В моей комнате нет ничего, кроме одноместной кровати, напольной вешалки и небольшого стола со встроенной лампой, который купил на уличном базаре и протащил десять кварталов.
– Непритязательный ты парень. Мне нравится.
