Тайна корабля

– Надеюсь, что запомню, – сказал Кэртью. – Ужасная путаница.

– Самая гнилая снасть, – согласился капитан, – все какие-то носовые платки! И ни одного моряка на палубе! Ах, будь бы это хоть бригантина! Хорошо еще, что проход простой; не придется маневрировать. Мы тронемся в путь перед ветром и пойдем прямо, пока не подойдем к концу острова; а там возьмем круто к ветру и будем держать на юго-восток, пока не выйдем на ту линию; там повернем на другой галс и пойдем влево. Схватили идею?

– Да, схватил, – отвечал Кэртью не совсем охотно, и оба некомпетентных моряка долго молча изучали сложную сеть снастей над их головами.

Наступило, однако, время выполнить на практике этот план. Паруса были убраны, и матросы подняли якорь. Вельбот бросили на произвол судьбы, перерезав веревку. Верхние топселя и контр-бизань были поставлены, реи обрасоплены, контр-бизань приведена к правому борту.

– Поднимите ваш якорь, мистер Кэртью.

– Якорь поднят, сэр.

– Поставьте кливера.

Это было сделано, но бриг продолжал стоять как заколдованный. Уикс, думая о гроте шхуны, обратился к контр-бизани. Он привел парус в одну сторону, потом в другую, без всякого результата.

– Возьмите эту чертову штуку на гитовы! – рявкнул он наконец, побагровев. – В ней нет ни капли смысла.

Немало изумился бедный капитан, когда, лишь только контр-бизань была взята на гитовы, корабль двинулся. Законы природы, показалось ему, прекратили свое действие; он чувствовал себя в мире фокусов; причина каждого действия и вероятное действие каждой причины были одинаково скрыты от него. Но тем более он старался не расстроить нервы своих помощников. Он стоял с пылавшим как факел лицом, но отдавал приказания с апломбом и надеялся, что теперь, когда корабль тронулся в путь, его затруднения кончились.

Были поставлены нижние топселя и паруса, и бриг начал рассекать волны как живое существо. Мало-помалу проход начал расширяться, и голубое море показалось между бурунами рифа; постепенно низменный островок начал приближаться к правому борту. Реи были обрасоплены, контр-бизань снова приведена к корме; бриг был приведен круто к ветру, принялся за дело, как будто всерьез, и вскоре приблизился к тому пункту, где мог повернуть оверштаг и выйти из лагуны одним галсом.

Уикс сам взялся за штурвал, в восторге от успеха. Он держал бриг ближе к ветру, и, овладевая его ходом, начал выкрикивать приказания: «По местам. Держи круче. Галсы и шкоты. Подтяни грот». И, наконец, роковые слова: «Отдай грот; перенеси передние реи».

Повернуть оверштаг корабль с четырехугольными парусами – дело знания и быстрого глазомера, и человек, привыкший ходить на шхуне, всегда будет склонен чересчур торопиться с бригом. Так случилось и теперь. Приказание было отдано слишком рано; топселя заполоскали; корабль задрейфовал. Даже теперь, если бы повернуть руль, они могли бы спастись. Но подумать о заднем ходе, а тем более воспользоваться им, не могло прийти в голову моряку, привыкшему к шхуне. Уикс поторопился вести корабль через фордевинд, – маневр, для которого не хватало места, – и бриг сел на песчаную и коралловую мель в пять часов без двадцати минут.

Уикс был не мастер управлять бригом и показал это. Но он был моряк и прирожденный капитан для всех простых вещей, для которых не требуется ума, а достаточно иметь глаза во лбу и сердце под курткой. Прежде чем остальные успели понять, что случилось, он отдал новые приказания, взял паруса на гитовы и велел сделать промеры вокруг корабля.

– Он лежит хорошо, – заметил он и приказал спустить шлюпку с правым якорем.

– Это зачем! – воскликнул Томми. – Неужели вы хотите заставить нас стянуть его с мели?

– Именно, – отвечал Уикс.

– Я пальцем не пошевелю ради такой глупости! – возразил Томми. – Я смертельно устал. – Он сердито уселся на главном люке.

– Вы посадили на мель, вы и снимайте, – прибавил он.

Кэртью и Уикс взглянули друг на друга.

– Вы, может быть, не представляете себе, как мы устали? – сказал Кэртью.

– Прилив надвигается! – воскликнул капитан. – Неужели вы заставите меня упустить прилив?

– О, пустяки! Прилив будет и завтра! – возразил Томми.

– А я вам вот что скажу, – прибавил Кэртью, – ветер почти упал, а солнце скоро сядет. Мы можем попасть в новую беду в темноте и почти без ветра.

– Я не отрицаю этого, – ответил Уикс и задумался. – Но вот чего я не могу понять, – начал он снова с волнением, – не понимаю, что вы за люди! У меня сил нет оставаться в этом месте. Вот опять заходит кровавое солнце – и у меня нет сил оставаться здесь!

Остальные взглянули на него с испуганным удивлением. Это падение их главного столпа – эта безумная выходка практичного человека, внезапно выбитого из своей настоящей сферы – сферы действия – поразила и смутила их. Но это доставило другому и невидимому слушателю случай, которого он дожидался. Мак, почувствовав толчок брига, выбрался на палубу и вмешался в разговор.

– Капитан Уикс, – сказал он, – это я накликал на вас беду. Я жалею об этом, прошу у вас всех прощения, и если кто-нибудь может сказать: «Я прощаю вас», у меня станет легче на душе.

Уикс с изумлением взглянул на него; но самообладание тотчас вернулось к нему.

– Все мы грешны, – сказал он, – и не станем бросаться каменьями. Я прощаю вас и желаю вам всего хорошего!

Другие высказались в том же смысле.

– Благодарю вас, вы поступили как джентльмены, – сказал Мак. – Но у меня есть еще другое на уме. Ведь вы все протестанты?

Так оно и было, по-видимому; и вряд ли тут было что-нибудь лестное для протестантской религии.

– Ну да, так я и думал, – продолжал Мак. – Почему бы нам не прочесть молитву Господню? От этого не будет вреда.

Он говорил таким же кротким, умоляющим, детским тоном, как утром; остальные приняли его предложение и опустились на колени.

– Становитесь на колени, если хотите! – сказал он. – Я буду стоять.

Он прикрыл глаза рукой.

Молитва была произнесена под аккомпанемент бурунов и морских птиц, и все встали освеженные и облегченные. До тех пор они думали о своем преступлении каждый про себя, и если случайно упоминали о нем в пылу разговора, то тотчас умолкали. Теперь они сообща покаялись в нем, и, казалось, худшее миновало. Но это не все. Прошение «остави нам долги наши», после того как они сами простили непосредственному виновнику своих бедствий, звучало как разрешение.

На закате солнца напились чаю на палубе, а вскоре затем пятеро потерпевших крушение – вторично потерпевших крушение – улеглись спать.

День занялся безветренный и жаркий. Их сон был слишком глубоким, чтобы освежить, и, проснувшись, они уселись и уставились друг на друга тусклыми глазами. Только Уикс, предвидя тяжелую дневную работу, был бодрее. Он подошел к велю, сделал промер, потом другой, и остановился с сердитым лицом, так что все заметили, что он недоволен. Потом он встряхнулся, разделся донага, взобрался на борт, выпрямился и поднял руки, собираясь кинуться в воду. Однако не кинулся. Он так и застыл в своей позе, всматриваясь в горизонт.

– Дайте мне бинокль, – сказал он.

В одно мгновение все очутились на борту; капитан всматривался в бинокль.

На северной стороне горизонта виднелась полоска дыма, стоявшая вертикально, как восклицательный знак.

– Пока ничего толком не разберешь, – ответил он. – Но, кажется, дым направляется прямехонько сюда.

– Что это может быть?

– Может быть китайский пакетбот, – отвечал Уикс, – а может быть и военный корабль, посланный отыскивать потерпевших крушения. Однако теперь не время стоять и смотреть. На палубу, ребята!

Он первый очутился на палубе и первый взобрался на мачту, спустил флаг, прикрепил его снова к сигнальному фалу и поднял его приспущенным.

– Теперь слушайте меня, – сказал он, натягивая штаны, – и зарубите себе на носу все, что я скажу. Если это военный корабль, он отчаянно спешит; все эти корабли страшно заняты ничегонеделанием и всегда торопятся. Это наше счастье, потому что мы отправимся с ними, а им некогда будет осматривать и расспрашивать. Я капитан Трент; вы, Кэртью, Годдедааль, вы, Томми, – Гэрди, Мак – Браун; Амалу – черт побери! мы не можем превратить его в китайца! Ну, вот что: Чинг сбежал; Амалу спрятался на судне, чтобы переехать даром; я сделал его поваром и не счел нужным заносить в списки. Схватили идею? Скажите ваши имена?

Бледные товарищи серьезно повторили урок.

– Как звали остальных двух? – спросил он. – Того, которого Кэртью застрелил на лестнице, и того, которого я ранил на марсе?

– Гольдорсен и Уоллен, – сказал кто-то.

– Ну, они утонули, – продолжал Уикс, – свалились за борт, когда пытались спустить шлюпку. На нас налетел шквал прошлой ночью и бросил нас на берег. – Он подбежал к компасу и взглянул на него. – Шквал с норд-норд-вест-веста; очень сильный; налетел внезапно, Гольдорсен и Уоллен снесены с корабля. Ну? Запомнили?

Теперь он был в куртке и говорил с лихорадочным нетерпением и резкостью, точно сердился.

– Но безопасно ли это? – спросил Томми.

– Безопасно ли? – зарычал капитан. – Да ведь у нас петля на шее, теленок! Если этот корабль идет в Китай (кажется, нет, не похоже на то), то мы пропали, как только будем на месте; если он идет в другое место, то идет из Китая, не так ли? Окажись на нем человек, видавший Трента или кого-нибудь из команды этого брига, мы через два часа будем в кандалах. Безопасно! Нет, это небезопасно; это единственный жалкий шанс улизнуть от виселицы, – вот что это такое.

Эта убедительная картина заставила всех вздрогнуть.

– Не лучше ли во сто раз остаться на бриге? – воскликнул Кэртью. – Они помогут нам снять его с мели.

– Вы заставите меня потратить целый день на болтовню! – крикнул Уикс. – Когда я промерял сегодня утром, в трюме оказалось два фута воды вместо вчерашних восьми дюймов. В чем тут дело? Почем я знаю; может быть, пустяки, а может быть, опаснейшая пробоина. А если пробоина, то улыбается ли вам проплыть тысячу миль в шлюпке?

– Но, может быть, ничего серьезного нет; а если есть, то их плотники обязаны помочь нам починить изъян, – настаивал Кэртью.

– Еще что выдумаете! – воскликнул капитан. – Если плотники явятся сюда, куда они направятся первым делом? В носовую часть трюма, я полагаю! Что же они скажут, увидев всю эту кровь между снастями? Вы, кажется, считаете себя группой членов парламента, обсуждающих дело Плимсоля; а вы попросту шайка убийц с петлей на шее. Еще какой-нибудь осел желает тратить время на разговоры? Нет? Слава Богу. Ну, слушайте же! Я пойду вниз и оставлю вас на палубе. Спустите шлюпки и отведите подальше вельбот, чтобы его не было видно. Затем возвращайтесь и откройте сундук с казной. Нас пятеро; разделите ее на пять частей и удожите в пять сундуков на самое дно, и стерегите их как тигры. Переложите одеялами, парусиной, одеждой, чтобы деньги не гремели. Сундуки будут тяжеленьки, но тут уж ничего не поделаешь. Вы, Кэртью… тьфу!.. мистер Годдедааль, ступайте за мной. Нам нужно заняться делом.

Он еще раз взглянул на столб дыма и поспешил с Кэртью в каюту.

Журналы оказались в главной каюте, за клеткой канарейки; их было два: Трента и Годдедааля. Уикс заглянул сначала в один, потом в другой и оттопырил губу.

– Умеете вы подделывать чужой почерк? – спросил он.

– Нет, – сказал Кэртью.

– Я тоже не умею! – воскликнул капитан. – А тут вот штука похуже; этот Годдедааль довел журнал до конца; должно быть, записал перед ужином. Смотрите сами: «Замечен дым. Капитан Киркоп и пятеро матросов шхуны „Почтенная Поселянка“». А, ну тут получше, – прибавил он, просматривая другой журнал. – Старик-то ничего не записывал целых две недели. Мы обойдемся без вашего журнала, мистер Годдедааль, и дополним журнал старика, то есть мой; только я не стану писать по особым резонам. Пишите вы. Садитесь и записывайте, что я вам буду диктовать.

– Как же объясним потерю моего журнала? – спросил Кэртью.

– Вы вовсе не вели его, – отвечал капитан. – Важное упущение. Вам влетит за него.

– А перемена почерка? – продолжал Кэртью. – Вы начали; почему вы перестали писать, а продолжал я? И во всяком случае вам придется подписать.

– О, я не могу писать из-за несчастного случая, – возразил Уикс.

– Несчастного случая? – повторил Кэртью. – Это звучит неправдоподобно. Какого случая?

Уикс положил руку на стол и проткнул ладонь ножом.

– Вот вам и случай, – сказал он. – Таким способом можно отделаться от многих затруднений, если иметь голову на плечах.

Он начал перевязывать руку носовым платком, продолжая просматривать журнал Годдедааля.

– Ну, – сказал он, – это нам не подойдет, это невозможный вздор. Тут, во-первых, этот капитан Трент держит какой-то фантастический курс, при котором он должен быть по крайней мере за тысячу миль к югу от большого круга. А здесь он, по-видимому, у самого острова шестого числа, затем продолжает плавание несколько дней, и опять у самого острова одиннадцатого.

– Годдедааль говорил, что им чертовски не везло, – заметил Кэртью.

– Ну, это не похоже на реальность, – вот все, что я могу сказать, – возразил Уикс.

– Однако же это было, – настаивал Кэртью.

– Так-то так; да и можем ли мы сообщить что-нибудь лучшее, если оно не похоже на правду? – воскликнул капитан, погружаясь в непривычные для него глу-бины критики. – Послушайте, попытайтесь стянуть эту повязку; кровь из меня хлещет, как из борова.

Когда Кэртью принялся затягивать повязку, его пациент, по-видимому, погрузился в глубокое размышление, глаза его затуманились, рот слегка открылся. Едва перевязка была кончена, он вскочил со стула.

– Нашел! – крикнул он и бросился на палубу. – Слушайте, ребята, – закричал он команде, – мы пришли сюда не одиннадцатого; мы пришли сюда шестого вечером и тут заштилили. Когда вы управитесь с сундуками, – прибавил он, – выкатите на палубу несколько бочонков с мясом и водой; это будет больше похоже на кораблекрушение – как будто мы готовились к плаванию в шлюпке.

Он немедленно вернулся в каюту и состряпал новый журнал. Годдедаалевский был тщательно уничтожен, затем начались поиски корабельных бумаг. Из всех волнений этого тревожного утра эта была, пожалуй, самая мучительная. Двое людей шарили всюду, ругаясь, сталкиваясь, обливаясь потом, замирая от страха. Им сообщили сверху, что судно действительно оказалось военным кораблем, что оно подошло к острову, что оно спускает шлюпку, а их поиски все еще оставались тщетными. Как они пропустили окованный железом ящик с деньгами и счетами, трудно себе представить; но пропустили. Наконец главные документы нашлись в кармане пальто Трента, где он оставил их, вернувшись в последний раз с берега.

Уикс улыбнулся в первый раз за это утро.

– Наконец-то! – сказал он. – Пора! Возьмите от меня те, другие, а то я, пожалуй, перепутаю их с этими.

– Какие другие? – спросил Кэртью.

– Да Киркопа и «Почтенной Поселянки». Дай Бог, чтобы они понадобились нам еще раз.

– Шлюпка вошла в лагуну, сэр! – крикнул вниз Мак, который сторожил у люка, пока другие работали.

– Ну, стало быть, пора нам на палубу, мистер Годдедааль, – сказал Уикс.

Когда они собирались оставить каюту, канарейка резко затрещала.

– Боже мой! – воскликнул Кэртью. – Не оставлять же нам тут эту несчастную птицу на голодную смерть. Она принадлежала бедняге Годдедаалю.

– Возьмите эту крикунью с собой! – сказал капитан.

Они вышли на палубу.

Безобразное чудовище, современный военный корабль, стояло вне рифа то совершенно неподвижно, то делая один-два удара своим винтом. Ближе, в лагуне, большая белая шлюпка приближалась на нескольких парах весел, с флагом на корме.

– Еще слово, – сказал Уикс. – Мак, вы бывали в китайских портах? Отлично; значит, вы можете говорить сами за себя. Остальных я не спускал с судна все время, пока мы стояли в Гонконге, рассчитывая, что вы дезертируете; но вы надули меня и остались на бриге. Этак вам легче будет врать.

Шлюпка подошла теперь вплотную, на ней был только один офицер, юный и, очевидно, неопытный, так как гребцы, не стесняясь, разговаривали.

– Слава Богу, они прислали какого-то мичманенка! – воскликнул Уикс.

Шлюпка ловко причалила к борту, и юный офицер появился на палубе, где Уикс почтительно приветствовал его.

– Вы командир этого судна? – спросил офицер.

– Да, сэр, – сказал Уикс. – Мое имя Трент, а это «Летучее Облачко» из Гулля.

– Вы, кажется, попали в беду? – спросил офицер.

– Если угодно, я расскажу вам всю историю, – сказал Уикс.

– Что это, как вы дрожите? – воскликнул офицер.

– И вы бы, пожалуй, задрожали, попав в такую передрягу, – возразил Уикс и рассказал целую историю о загнившей воде, о продолжительном штиле, о шквале, об утонувших матросах, гладко и с жаром, толкуя с головой в пасти льва, точно беседовал в порту. Я слышал тот же рассказ из уст того же рассказчика в Сан-Франциско; даже тогда его манеры возбудили мое подозрение. Но офицер был ненаблюдателен.

– Ну, капитан страшно торопится, – сказал он, – но мне поручено оказать вам всю помощь, какую я в состоянии оказать, и в случае надобности вызвать сигналом другую шлюпку. Что я могу сделать для вас?

– О, мы не отнимем у вас много времени, – весело ответил Уикс. – Мы совсем готовы – сундуки, хронометр, документы, все.

– Но разве вы хотите оставить судно? – воскликнул офицер. – Кажется, оно сидит некрепко; не можем ли мы стянуть его с мели?

– Без сомнения, можем; но сможем ли мы заставить его плыть, – это другой вопрос. У него пробоина в носовой части, – возразил Уикс.

Офицер покраснел до ушей. Он был неопытен и сознавал это; подумал, что уже выдал себя, и не хотел еще больше оскандалиться. Ему и в голову не приходило, что капитан может обманывать его.

– Очень хорошо, – сказал он. – Велите же вашим людям снести багаж в шлюпку.

– Мистер Годдедааль, прикажите матросам сносить багаж, – распорядился Уикс.

Команда все это время была как на иголках. Это желанное распоряжение явилось для нее солнцем в полночь; Гадден залился слезами, громко всхлипывая. Тем не менее дело было окончено быстро: люди, сундуки и узлы живо очутились за бортом; шлюпка отчалила и вскоре вышла из длинной тени «Летучего Облачка».

Дело, таким образом, наладилось. Постыдное крушение превратилось в образцовое; они разделались с судном, они благополучно уехали; расстояние между ними и уликами росло. С другой стороны, они приближались к военному кораблю, который мог оказаться для них тюрьмой и привезти их на виселицу; о котором они не знали, куда и откуда он идет; и сомнение давило их как жернов.

Уикс вел разговор. Голос его чуть слышно звучал в ушах Кэртью, точно голос человека, говорящего где-то вдали, но значение каждого слова поражало его, как пуля.

– Как назвали ваш корабль? – спросил Уикс.

– «Буря», разве вы не знаете? – отвечал офицер.

«Разве вы не знаете? Что бы могло это значить? Может быть, ничего; может быть, то, что корабли уже встречались». Уикс собрал все свое мужество.

– Куда вы идете? – спросил он.

– О, мы осматриваем эти несчастные островишки, – сказал офицер. – Затем пойдем в Сан-Франциско.

– А, значит, вы идете из Китая, как и мы? – продолжал Уикс.

– Из Гонконга, – сказал офицер и плюнул в море.

Из Гонконга. Значит, все пропало; как только они будут на корабле, их арестуют: судно будет осмотрено, кровь найдена, лагуна, быть может, обследована, и тела убитых явятся засвидетельствовать убийство. Кэртью почувствовал почти непреодолимое побуждение встать, громко крикнуть и броситься за борт; казалось совершенно бесполезным притворяться, увертываться от неизбежного, стараться выиграть несколько сотен секунд мучительного ожидания, когда позор и смерть так очевидно приближались. Но неукротимый Уикс упорствовал. Лицо его было как у трупа, голос едва можно было узнать; самый тупой из матросов и офицеров должен бы был, по-видимому, заметить эту перемену и прерывающийся голос. Но он упорствовал, он хотел убедиться.

– Славный город Гонконг! – сказал он.

– Право, не знаю, – сказал офицер. – Мы простояли там только полтора дня; получили приказ и отправились прямехонько сюда. Чертовски скучное плавание.

Он принялся описывать злоключения «Бури» и жаловаться на них.

Но Уикс и Кэртью уже не слушали его. Они переводили дух, чувствуя оцепенение во всем теле, но внутренне ликуя, измеряя миновавшую опасность, определяя шансы спасения. Плавание на военном корабле они могли теперь предпринять безопасно; еще несколько дней опасности, деятельности и присутствия духа в Сан-Франциско, – и вся страшная история забыта; Уикс снова превратится в Киркопа, а Годдедааль в Кэртью – людей вне всякого подозрения, людей, которые слыхом не слыхали о «Летучем Облачке» и видом не видали Мидуэйского рифа.

И вот они причалили к борту под торчавшими пушками, поднялись как лунатики на корабль и тупо смотрели на высокие мачты, белые деки и многочисленную команду, слышали вопросы, как будто издалека, и отвечали наудачу.

Вдруг чья-то рука дружески опустилась на плечо Кэртью.

– Ба, Норри, старина, куда это вы запропастились? Вас искали по всему свету. Разве вы не знаете, что теперь вы вступили во владение своим королевством?

Кэртью повернулся, узнал своего школьного товарища Сибрайта и упал без чувств к его ногам.

Когда немного спустя он очнулся в каюте Сибрайта, при нем находился доктор. Кэртью открыл глаза, пристально посмотрел на незнакомое лицо и сказал с какой-то торжественной силой:

– Броун должен отправиться вслед за остальными, теперь или никогда.

Он остановился; затем, опомнившись, снова заговорил:

– Что я сказал? Где я? Кто вы такой?

– Я доктор на «Буре», – был ответ. – Вы в каюте лейтенанта Сибрайта и можете забыть все свои тревоги. Ваши злоключения кончились, мистер Кэртью.

– Зачем вы называете меня так? – спросил тот. – А, помню – Сибрайт узнал меня! О! – он застонал и вздрогнул. – Пошлите ко мне Уикса, я должен немедленно видеть Уикса! – воскликнул он и с бессознательной силой стиснул руку доктора.

– Очень хорошо, – сказал доктор. – Заключим условие. Вы проглотите это питье, а я пойду и позову Уикса.

Он дал бедняге порцию опиума, который усыпил его в несколько минут и, вероятно, спас его рассудок от помешательства.

Доктор осмотрел рану Мака и при этом сумел заставить его повторить имена спасенной команды. Теперь наступила очередь капитана, который несомненно был уже не тот, каким мы его видели: внезапная помощь, сознание безопасности, хороший обед и добрый стакан грога ослабили, его бдительность и понизили его энергию.

– Когда это случилось? – спросил доктор, указывая на рану.

– Неделю с лишним тому назад, – отвечал Уикс, думая только о журнале.

– Да? – воскликнул доктор и, подняв голову, взглянул в глаза капитану.

– Точно не помню, – пробормотал Уикс.

При этой странной лжи подозрения доктора учетверились.

– Между прочим, кто из вас Уикс? – спросил он равнодушно.

– Что такое? – пролепетал капитан, побелев как бумага.

– Уикс, – повторил доктор, – кто из вас Уикс? Кажется, простой вопрос.

Уикс молча смотрел на него.

– Ну, кто Броун? – продолжал доктор.

– Что вы говорите? Что вы хотите сказать? – воскликнул Уикс, вырвав полуперевязанную руку, так что кровь брызнула в лицо доктору.

Он не потрудился отереть его; пристально глядя на свою жертву, он продолжал допрос:

– Почему Броун должен последовать за остальными? – спросил он.

Уикс дрожа опустился на ящик.

– Кэртью рассказал вам? – воскликнул он.

– Нет, – возразил доктор, – он мне не рассказывал. Но он и вы навели меня на подозрения, и мне сдается, что тут что-то неладно.

– Дайте мне грогу, – сказал Уикс. – Лучше я сам расскажу вам, чем дожидаться, пока вы все разведаете. Будь я проклят, если дело наполовину так скверно, как может показаться.

И с помощью двух стаканов крепкого грога трагедия «Летучего Облачка» была рассказана в первый раз.

Счастливый для них ряд случайностей открыл их историю доктору. Он понял положение этих злополучных людей и пожалел их, великодушно пришел к ним на помощь. Он, Уикс и Кэртью (когда тот оправился) сто раз совещались, как действовать в Сан-Франциско. Он удостоверил, что «Годдедааль» не может двинуться вследствие болезни, и контрабандой переправил Кэртью на берег под покровом ночи; он поддерживал открытой рану Уикса, чтобы тот мог расписаться левой рукой; он взял все их чилийское серебро (в первый же день) и заменил его более удобным для перевозки золотом. Он воспользовался своим влиянием в кают-компании, чтобы удержать на привязи языки молодых офицеров, так что имя Кэртью не попало в судовые документы. Он оказал и еще более важную услугу. В Сан-Франциско у него был друг миллионер; этому человеку он рекомендовал Кэртью, как молодого джентльмена, вступающего во владение огромным состоянием, но преследуемого кредиторами, которых ему нужно угомонить. Миллионер охотно явился на помощь, и на его деньги решено было купить разбившееся судно. Кто же был этот миллионер? Дуглас Лонггерст.