Скандал в Чайна-тауне

– Ваша «всякая» воняет, а «всячина» смердит. – Я напялил безнадежно испорченный котелок на голову. Он тер обожженную кожу, но я готов был потерпеть, лишь бы не так воняло. – Как я выгляжу?

– Отлично, – заверил Чань.

– Как дурак, – заявил Густав.

Я вздохнул.

– Правда… мне очень жаль, – повторил доктор.

Пришлось примирительно махнуть рукой.

– Ладно, это же была случайность. Хватит уже извиняться.

– Хотелось бы, однако, узнать причину, – добавил Старый.

Чань, кажется, впервые заметил окружающих нас со всех сторон зрителей. Он оглянулся на высыпавших на улицу китайцев, которые вылупились на нас, как дети на парад в цирке.

– Да. Непременно. Пожалуй, мы могли бы обсудить дело за столом. Я как раз собирался обедать, и для меня будет честью, если вы присоединитесь ко мне. Как гости, конечно. В качестве извинения за случившееся.

– Ладно, – кивнул Густав. – Спасибо.

– Идет, док, – вставил я. – Да что там, за бесплатный обед можете стрелять в меня, когда пожелаете.

Чань виновато улыбнулся и пошел закрывать свою лавку. То, что я успел разглядеть через открытую дверь, никак не походило на врачебные кабинеты, которые мне случалось видеть. Вдоль стен тянулись ящики и корзины, полные, судя по всему, орехов, ягод и кореньев. Поскольку Чань именовал себя доктором, я предположил, что это аптека… однако, похоже, беличья.

Заперев дверь, док отвел нас за угол в тихий, тускло освещенный ресторанчик, где нам подали вкуснейшую еду.

Конечно, китайская кухня нам с братом давно не в новинку. Здесь, на Западе, в каждом городе, вне зависимости от размеров, есть китайские забегаловки, и мы со Старым никогда их не пропускаем, поскольку у тамошней еды есть два достоинства, пренебрегать которыми люди с нашим заработком не могут себе позволить: она горячая и дешевая.

Однако заведение, куда привел нас Чань, ничуть не походило на продуваемые сквозняками хижины, в которых мы привыкли уплетать чау миен с курятиной. Начнем с того, что здесь было чисто, а вдобавок еще и нарядно: на стенах висели яркие шпалеры, каждый дюйм резных деревянных панелей покрывал причудливый орнамент. Остальные посетители выглядели состоятельными: тучные, болтливые и веселые. Некоторые даже были одеты по-американски, как Чань.

Как только мы сели за столик, все они откровенно уставились на нас.

Чань сделал заказ на родном языке и говорил с официантом так долго, что, наверное, мог бы не трудиться, а просто сказать: «Несите все, что есть в меню». И действительно, когда на столе начали появляться тарелки, можно было подумать, что так док и поступил. Нам подали суп, рис, дамплинги, булочки и такой потрясающий ассортимент овощей и мяса, что я вскоре запутался, где что.

Пока на столе одни блюда сменяли другие, Чань болтал не переставая: о том, как готовится то или иное кушанье, какие ингредиенты местные, а какие привозные, как правильно держать палочки, которыми едят китайцы, а также об особых целебных свойствах горячего чая. Казалось, он готов был говорить обо всем, кроме одного: почему за полчаса до этого едва не пробил мне дырку в черепушке.

Я, конечно, был слишком занят накоплением жирка на зиму и не приставал к Чаню с расспросами, однако Густав, в отличие от меня, и вполовину не столь прожорлив, зато вчетверо любопытнее. Так что он, само собой, закончил трапезу первым и сразу же вгрызся в Чаня:

– Спасибо, доктор. Все было очень вкусно. Хорошо, что мой брат смог разделить с нами трапезу. Ну, понимаете… ведь ему чуть не прострелили голову, и вообще.

Плечи у Чаня поникли; казалось, только невидимая туго натянутая струна внутри не дает ему упасть лицом в горку вареного риса.

– Да. Крайне прискорбный случай. – Легкий акцент доктора усилился, и он заговорил натянутым голосом, с трудом, будто слова липли к языку, как ореховая паста. – Думаю, я… стал немного нервным после того, что пришлось пережить в «Тихоокеанском экспрессе».

– Полностью вас понимаю, док. Встреча со смертью – ужасное потрясение, тут кто хочешь разнервничается. – Я указал на последнюю паровую булочку со свининой: – Кто‑нибудь хочет?

Китаец покачал головой, а Старый закатил глаза, так что я схватил шарик нежного белого теста и впился в него зубами.

– А мне кажется, что вы не просто нервничаете, док, – продолжил брат. – Вы подготовились к обороне. Я о том, что в экспрессе у вас ведь не было пистолета, а? И либо вы поднабрали вес за последний месяц, либо под костюмом у вас какая‑то подкладка или броня.

Чань нервно заерзал на стуле, и только тут я заметил странные бугры и складки у него на одежде. Под рубашкой и правда было надето нечто тяжелое и жесткое.

– Как я вижу, вы все так же наблюдательны, – вздохнул доктор. – Да, я купил пистолет. И кольчужный жилет. Для защиты. В стране наступают тяжелые времена, а это значит, что для нас, китайцев, они будут очень тяжелыми. После недавней Паники две тысячи членов Антикулийской лиги устроили марш в Чайна-тауне и попытались сжечь его дотла. Конечно, у лиги для этого недостаточно сил… пока. Но шпана с Норт-Бич и Барбари-Кост каждый день избивает моих соотечественников до потери сознания. Я не хочу стать одной из жертв.

– Вот и правильно, док, – одобрил я, дожевывая булочку. – Половина этого сброда сама разбежится, если увидит, что им готовы сопротивляться.

– А вторая половина перережет тебе горло, – оборвал меня Густав. Затем он снова повернулся к Чаню и заговорил уже помягче: – И все же не могу не спросить: почему вы думаете, что шпана нападет именно на вас?

– Ну, не только на меня, конечно: они готовы отмутузить любого китайца, который…

Старый покачал головой, и доктор замолк.

– Перед тем, как вы выстрелили в моего брата, он вас узнал, – напомнил Густав. – Несколько раз назвал по имени. И все же вы выхватили пистолет. А значит, боитесь вовсе не случайного нападения. Вы думаете, что кто‑то преследует именно вас.

Взгляд Чаня уперся в стол. В остальном он не пошевелился – и ничего не ответил.

– У вас денежные затруднения, док? – спросил брат. Мы сидели за угловым столиком, вдалеке от остальных посетителей, но Густав тем не менее перешел на шепот. – Может, задолжали кому‑то? Какому‑нибудь опасному человеку.

Чань сидел так неподвижно, словно играл в гляделки с тарелкой жареной свинины.

– Слушайте. Мы с Отто знаем, откуда вы взялись на «Тихоокеанском экспрессе», – продолжал Густав. – Еще до того, как поезд сошел с рельсов, мы выяснили, что вам надо вернуть те штуки из китайского павильона на Всемирной выставке в Чикаго. Говорят, вы одолжили их у кого‑то под залог собственных денег. А когда экспресс сверзился в пропасть… то и вы, поди, угодили в яму. Но если так и есть, вдруг мы хоть чем‑то поможем?

Конечно, у нас на Западе совать нос в чужие денежные дела – все равно что тыкать пальцем в глаз. Так что за такие слова Чань вполне мог надеть Старому на голову миску с китайской лапшой.

– Спасибо, – пробормотал он вместо этого и, наконец оторвавшись от стола, невесело взглянул на брата: – Вы очень добры.

Лицо китайца внезапно переменилось: губы изогнулись в улыбке, вокруг носа и глаз собрались морщинки.

Выражение глаз, однако, осталось прежним.

– Но не стоит обо мне беспокоиться, – снова заговорил Чань. – Никакой катастрофы не произошло. Так, небольшая заминка. Как говорится, стал беднее, но мудрее. Пожалуй, больше потерял, чем приобрел, но есть еще время это поправить. Все в порядке. Правда. – Он взял палочки и выудил из соуса кусочек свинины. – А вы как поживаете? Вас даже не упомянули ни в одной из газетных статей о происшествии с поездом. Так и работаете на железной дороге?

Брат взглянул на меня, чуть приподняв бровь.

«У Чаня все в порядке? – читалось в его глазах. – Это вряд ли».

– В газетах про нас неспроста ничего не было, док, – вступил в разговор я. – Эти статейки – полная туфта от ЮТ. А на самом‑то деле…

Чань изо всех сил старался быть благодарным слушателем, пока я рассказывал обо всем, что он упустил после падения с «Тихоокеанского экспресса». Док пучил глаза, охал, ахал и потрясенно качал головой во всех подобающих местах. Однако чувствовалась в нем какая‑то неискренность – та нарочитая заинтересованность, которую замечаешь слишком поздно, когда собеседник уже умирает от скуки.

Не думаю, впрочем, что Чаню было неинтересно. Просто мой рассказ не мог соперничать с тревогой, грызшей его изнутри.

– Потрясающе, – сказал китаец, когда я закончил. – Вам нужно послать эту историю в газету или в журнал. Будет сенсация.

– Совершенно с вами согласен, док, – кивнул я, намереваясь сообщить, что творческий процесс не просто запущен, но летит вперед на всех парах: повесть уже закончена и отослана в «Смит и партнеры», которые издают «Библиотеку Джесси Джеймса» и «Юного сыщика Билли Стила», а возможно, однажды начнут печатать еженедельные выпуски «Приключений Верзилы Рыжего (и Старого Рыжего)». Если «Харперс» не примет мою первую книгу, авось мистер Смит и его партнеры откроют двери своего заведения – пусть и довольно убогого – для второй.

Однако я не успел поведать Чаню о своих писательских упражнениях в стиле Ватсона, потому что его отвлек шум у входа в ресторан. А потом продолжать смысла уже не было, поскольку наш знакомец буквально окаменел: запихай ему пару петард в штаны, он и то вряд ли обратил бы внимание.

В заведение вошли пятеро китайцев. Но не всей гурьбой, как обычно бывает, или, допустим, двое, а потом еще трое. Нет, они шагали, выстроившись ромбом: один впереди, один сзади, двое по бокам и один в середине.

Парни по бокам и сзади, в черной одежде, массивные и рослые, судя по суровому выражению широких лиц, были бойцами. А тот, что шел первым, напротив, худощавым жилистым телосложением напоминал моего брата и обшаривал зал глазами с такой же всевидящей проницательностью. Он задержал взгляд на нас со Старым – а потом, чуть дольше, на докторе Чане.

Тот, однако, смотрел не на него: доктор уставился на видного ясноглазого китайца лет тридцати в центре ромба. Яркие узорчатые шелковые одеяния, облекавшие его худощавую фигуру, с тем же успехом могли бы быть сшиты из десятидолларовых купюр – настолько они притягивали взгляд. Царственная манера вполне соответствовала роскошному облачению: незнакомец выступал горделиво, выпрямив спину и выставив подбородок вперед, как человек состоятельный, который хочет, чтобы все вокруг знали о его состоятельности.

Владелец ресторана его явно знал. Он расплылся в улыбке, согнул спину и поклонился так низко, что мог бы поцеловать угодливо раскатываемый, пусть и воображаемый, красный ковер. Хозяин провел новых гостей к самому большому столу на восемь человек в середине зала, но низенький остроглазый телохранитель – а это несомненно был телохранитель – отверг предложение, коротко дернув головой.

Для новых гостей быстро освободили два столика в углу напротив нас, причем сидевшие там едоки забрали тарелки без единой жалобы и поспешили удалиться.

– А это еще кто такой? – спросил я шепотом, когда важная птица уселась за стол, а охрана рассредоточилась вокруг. – Насколько мне известно, после Нортона Первого [12] во Фриско нет императора.

– В Сан-Франциско, может, и нет, но в Чайна-тауне есть, – шепнул в ответ Чань. – Это Фун Цзин Той.

Он помолчал в ожидании какого‑нибудь намека, что до нас дошел смысл его слов. Ничего не дождавшись, Чань снова заговорил, на этот раз таким тихим шепотом, что я, пожалуй, не столько расслышал слова, сколько уловил ответ по движению губ и испугу на лице дока.

– Малютка Пит.

– Вот же дьявол, – сказал я. – Без вил и рогов сразу и не узнаешь.

Густав лишь пробормотал:

– Ну-ну.

В течение последнего месяца мы только и слышали о Малютке Пите: городские газеты писали о нем, считай, каждый день. Игорные притоны, опиумные курильни, бордели, белые рабыни, махинации на боях и скачках – глава тонга Сомйоп так глубоко запустил руки в порок и коррупцию, что того и гляди мог бы составить конкуренцию городским властям.

И все же встреча с самым настоящим Наполеоном преступного мира оказалась не столь удивительной, как взгляд, которым Фун Цзин Той одарил Чаня.

Он повернулся к нашему другу-доктору и… улыбнулся.

Но не так, как приветствуют старого знакомого. Так улыбается курице лиса, крадущаяся с фермы с еще живым окровавленным цыпленком в зубах. Эта улыбка говорила: «А тобой я еще займусь», причем не просто говорила, а обещала.

Судя по всему, самый опасный человек Сан-Франциско не просто знал доктора Гэ Ву Чаня, но имел к нему вопросы.

Глава пятая

До свидания – и привет, или Густав проигрывает пари, которое хотел выиграть, но выигрывает другое, которое хотел бы проиграть

Не прошло и двух минут после появления Малютки Пита и компании, как наша троица засобиралась на выход. Нельзя было назвать наш уход паническим бегством, но и неторопливым гордым отбытием тоже. Доктор Чань бросил на стол несколько мятых банкнот, даже не спросив счет, вскочил и объявил, что ему пора обратно в аптеку.

Малютка Пит, погруженный в разговор с жилистым китайцем, возглавлявшим его процессию, как будто и не заметил нашего ухода. Его прихвостень, однако, кивая, улыбаясь и излучая подобострастие, как и подобает лакеям, даже не смотрел в сторону босса. Очевидно, не удовлетворившись первым осмотром зала, он обшаривал его глазами уже в восьмой или девятый раз. Нас с Густавом он на прощание смерил подозрительным и в то же время чванливо-презрительным взглядом, как будто поначалу увидел в нас потенциальных конкурентов, но пришел к выводу, что мы не стоим беспокойства.

На улице Чань, не дав Старому продолжить расспросы, быстро зашагал вперед, на ходу торопливо рассказывая о местных достопримечательностях. Вон там – буддийский храм. А там – пресвитерианская миссия. Здесь рынок, где торгуют наисвежайшей, еще живой рыбой. Тут можно купить ритуальные деньги, которые сжигают на могилах предков.

А вот и аптека самого нашего провожатого. До свидания.

Пока доктор наскоро пожимал нам с братом руки, сгорбившийся перед аптекой седобородый старец приблизился и прохрипел что‑то по-китайски. Голос старика царапал уши, как наждак одно место, и Чань, мигом обернувшись, грубо бросил в ответ несколько слов.

Во время нашего совместного путешествия на поезде я не раз видел, как Чань сносил оскорбления от белых, не теряя достоинства и внешней доброжелательности. Поэтому его презрительная мина и резкий тон меня удивили. Мне приходилось читать, что китайцы почтительно относятся к старикам, но здесь не было и тени почтения – одна неприязнь.

Они перекинулись еще несколькими фразами: хриплый старикашка говорил обиженно и подобострастно, а доктор – сердито и надменно. Чань уже собирался пройти мимо старика к себе в аптеку, но последняя фраза заставила доктора замереть, и презрение у него на лице сменилось удивлением. Поговорив еще немного со стариком, Чань повернулся к нам с братом и произнес в своей обычной вежливой манере:

– Увы, долг зовет. До свидания, Верзила и Старый. Надеюсь, скоро увидимся.

– Конечно, док. – Я приподнял шляпу, обнажив все еще зудящий пороховой ожог на лбу. – Надеюсь только, в следующий раз прием будет не столь горячим.

Чань попытался изобразить улыбку, но вышло неубедительно. Вежливость ему пока еще удавалась, а веселье – уже нет.

– Удачи, док, – проронил мой брат.

Наш друг напряженно кивнул, а потом повернулся к старику и гаркнул что‑то приказным тоном. И они быстрым шагом зашагали бок о бок по улице, не глядя друг на друга и не разговаривая, насколько мы могли видеть.

– Странная парочка, – заметил Густав.

– Да мало ли таких. – Я кивнул на юго-восток, где в нескольких кварталах нас ожидал Паромный вокзал: – Итак… не пора ли возвращаться в наш оклендский шато?

Старый посмотрел на меня, как я это называю, Страдальческим взглядом № 4: брови сдвинуты, тонкие губы сжаты, а выпяченный подбородок прозрачно намекает на сдерживаемый гнев.

– Разве тебе не хочется узнать, что грызет Чаня?

– Аж умираю от любопытства. – пожал плечами я. – Но, по-моему, док ясно дал понять, что это не наше собачье дело. Да, прямо он такого не сказал, но смысл прекрасно читался между строк. А также вокруг, сверху и поперек строк. Он мог бы попросить нас о помощи – но не попросил. Вот и все. Пора домой.

– И что, просто забыть о нем?

– Эй, хочешь разгадать загадку? Вот тебе загадка: где Диана Корвус?

Страдальческий взгляд № 4 сменился Раздраженным взглядом № 1.

– Как так? Я же выиграл пари, – возмутился Густав.

– Вот уж нет. Все, что ты сказал, увидев Чаня, мы уже и так знали. А потом ты за целый час смог нахолмсить только одно: там еще дедуцировать и дедуцировать. Я не впечатлен. Если хочешь попробовать еще раз – пожалуйста. Начнем снова с того же места, где встретили Чаня. Я бы сказал, у тебя осталось еще секунд пятнадцать, чтобы найти себе объект. – Широко расставив руки, я повернулся в одну сторону, потом в другую: – Давай, приступай. Выбирай кого хочешь.

Старый лишь буркнул что‑то неразборчивое – и, несомненно, непечатное, – после чего зашагал прочь.

– Так ты сдаешься, брат? – выкрикнул я и ринулся за ним. – Ха! Жди, Диана, мы идем тебя искать!

Сложно было сказать, согласился Густав или нет, поскольку по дороге к Паромному вокзалу он не произнес ни слова. Но даже если бы Старый попытался спорить, вряд ли я услышал бы. Мы шли через грязный лабиринт питейных заведений, дансингов, притонов и домов терпимости под названием Барбари-Кост, Варварский берег, где стоял оглушительный гам. Если сквозь безумную какофонию музыки из салунов и одновременный ор тысячи разнузданных пьяниц иногда удавалось разобрать какие‑то слова, то почти всегда одни и те же: выкрикиваемые при нашем приближении призывы и несущиеся вслед оскорбления проституток, демонстрирующих свой бледный товар сквозь зарешеченные окна борделей.

Эти призывные песни сирен нас с братом ничуть не соблазняли. Хотел бы я сказать, что моя высокая нравственность не позволяет опускаться до столь низменных сделок, но, увы, это была бы ложь. В большинстве вопросов у меня очень жесткие моральные принципы, однако, когда дело доходит до женщин, мои убеждения обычно становятся мягкими, как пудинг из тапиоки.

Нет, простая и нелицеприятная правда заключалась вот в чем: Густав отбил мне вкус к продажной любви много лет назад.

– Знаешь, о чем я иногда думаю? – сказал он мне как‑то раз, когда мы сидели в салуне в Эль-Пасо.

Я весь вечер засматривался на темноволосую девицу и только что объявил о своем намерении воспользоваться ее услугами – что стало бы моим первым визитом в львиное логово порока.

– О чем же? – пробормотал я, не в силах оторвать глаз от прекрасной и соблазнительной – на самом деле, конечно, пьяной и потасканной – красавицы, покорившей мое сердце… или, во всяком случае, те части тела, что пониже.

– А если бы из нашей семьи вместо нас с тобой выжили бы только сестры? – продолжил Старый. – Вполне могло так получиться. Скажем, в том наводнении спасся бы не ты, а Ильзе и Грета. А я на треклятых ранчо уже тысячу раз едва не убился. Представь, что меня не было бы в живых, чтобы забрать сестер, как я забрал тебя. Фермы нет, родных нет. Что делать двум девушкам? Кто о них позаботится? Где они в итоге окажутся?

Когда Густав договорил, я уже не пожирал похотливым взглядом порочную голубицу, а смотрел на брата – с укоризной.

– Не можешь дать мне даже немного повеселиться, а?

– Да кто тебе не дает? – Старый вытащил из кармана серебряный доллар и бросил на стол. – Вот. Я даже сам заплачу́. Ни в чем себе не отказывай… брат.

– Вот и отлично. Не буду.

Я сгреб со стола монету и повернулся к объекту моей вовсе не братской любви – который неожиданно приобрел невероятное сходство с моими сестрами, погибшими чуть меньше года назад.

– Вот зараза. Твоя взяла, – проворчал я. – Но хрен ты получишь назад свой доллар.

Впоследствии, если мне случалось поддаться чарам какой‑нибудь продажной красавицы, брату достаточно было сказать: «Знаешь, о чем я иногда думаю?» На что я ворчливо отвечал: «Еще бы. А теперь по твоей милости и я тоже об этом думаю».

На чем мои порывы и заканчивались.

Возможно, именно из-за того, что меня лишили обычного для ковбоя способа утолять романтические импульсы, я и взял обыкновение влюбляться в совершенно неподходящих женщин. Жена скотного барона, дочь мэра, даже английская аристократка – вечно я вздыхаю о леди настолько выше себя по рождению, что им и не разглядеть меня сквозь облака, плывущие в небе где‑то между нами.

Так было и с Дианой Корвус, хоть я понятия не имел, чем занимается ее отец, каким образом она стала филершей на Южно-Тихоокеанской железной дороге и значится ли ее настоящее имя в светском справочнике. Однако стиль и изящество мисс Корвус недвусмысленно предупреждали: «Слишком хороша для тебя, Отто Амлингмайер», даже если сама она и не имела этого в виду. Недосягаемость дамы моего сердца бросала вызов, который я готов был принять… при условии, что когда‑нибудь увижу ее снова.

По пути на пароме в Окленд мы с Густавом коротали время в обществе нашего друга Шерлока Холмса, читая «Скандал в Богемии» дока Ватсона. Это было лучшее известное нам средство от морской болезни Старого. Но едва мы ступили на твердую землю, я вернулся к Диане Корвус.

– А вдруг она хочет, но не может нас отыскать, – предположил я, когда мы пошли по Бродвею к нашему задрипанному отелю.

– Чушь.

– А вдруг она в беде, – высказал я еще одну теорию, когда мы вошли в обшарпанный, тускло освещенный вестибюль «Космополитен-хаус».

– Бред.

– А вдруг она проверяет нас, – выдвинул я очередной аргумент, когда мы затопали по просевшим ступенькам на второй этаж.

– Полное дерьмо.

– А вдруг она…

– Ох, да ради всего святого! – заорал брат, когда мы наконец подошли к своему номеру. – Может, хватит уже талдычить про эту треклятую Диану Корвус? Мы никогда больше не увидимся с ней, понимаешь? – Он воткнул ключ в скважину и злобно задергал им. – Мы ей никто, и она нам… ба! Приве-ет.

– Что?

– Дверь не заперта.

Густав вытащил ключ из замка и сунул его обратно в карман, а потом повернул ручку и слегка толкнул створку. Ржавые петли издали истошный визг, и дверь медленно распахнулась.

– Надеюсь, я не помешала, – произнесла женщина, которая ждала нас в номере.

Это была треклятая Диана Корвус.

Глава шестая

Дружеское убеждение, или Диана приносит плохие новости… и убеждает нас отправиться на поиски новых

Конечно, леди появилась слегка невовремя.

Мало того что она не могла не услышать тираду брата в свой адрес, а тут еще я в пробитой пулей шляпе и с измазанным бальзамом от ожогов лбом, пахнущим хуже исподнего хорька.

С другой стороны, я был рад видеть Диану когда угодно. Если бы мне даже на смертном одре дали взглянуть на эти живые карие глаза, дивные темные кудри, полные, лукаво изогнутые губы и длинную нежную шею – клянусь, моему сердцу достало бы сил пропустить удар, прежде чем перестать биться навеки.

Диана чинно сидела на единственном в крохотном номере стуле, а когда я вбежал внутрь, чтобы поприветствовать ее, улыбнулась и встала мне навстречу.

– Мисс Корвус, какой приятный сюрприз! – возликовал я. – А мы‑то голову ломали, как вас найти.

– Правда? – Она взглянула на Густава, тихо скользнувшего в номер вслед за мной, и ее улыбка стала менее лучезарной. Нет-нет, не холодной, но в лампе словно прикрутили фитилек. – Как удачно, что я избавила вас от хлопот.

– Мисс. – Старый приветствовал гостью сухим кивком, сняв шляпу. Как обычно в присутствии дам, он уставился в пол футах в двух перед ней.

– Прошу, мисс Корвус, сядьте и расскажите, как вы оказались здесь, – пригласил я, сдернул с головы свой снабженный вентиляцией котелок и указал им на стул. Однако, уловив аромат зловонной мази Чаня, немедленно вернул шляпу на прежнее место.

– Благодарю. – Диана села, бросив на котелок веселый взгляд, в котором читалось: «Если сам не хочешь говорить, спрашивать не буду». Вслух же она произнесла: – Надеюсь, вы не в обиде за мое вторжение. Я решила, что будет лучше подождать вас здесь.

– И все же как вы попали в номер? – спросил Старый.

– О, просто открыла дверь и вошла, – ответила Диана без дальнейших объяснений.

Итак, леди умеет орудовать отмычкой. Теперь я точно знал, что влюблен.

– Вот и хорошо, что сами вошли. Блуждание по вестибюлю грозит лишь неприятностями, – поспешил заверить я. – Наши соседи здесь, в «Космо», – сущее дно. Зато на оплате номера мы экономим кучу денег, что очень кстати, поскольку этой кучи у нас нет.

Диана кивнула:

– Понимаю. Слышала, вас уволили из Южно-Тихоокеанской железной дороги.

– Мы сами уволились, – поправил Густав, и ему даже почти удалось посмотреть гостье в глаза. Его взгляд поднялся до ключиц, заметался и снова упал на пол.