скачать книгу бесплатно
«Я буду мстить, и мстя моя страшна».
– Что-нибудь добавишь? – спросила у меня, протянув ручку.
Я приписал: «Будешь плохо учиться, тебя тоже похитят инопланетяне». Ника хихикнула и добавила ниже: «Встретимся на Плутоне», достала булавку и приколола записку к джинсам.
Варя
Следы «Дота два»
Разбирательство шло почти два часа. Конечно же, вызвали в школу родителей. Мама перепугалась не на шутку. Отец выглядел спокойно, постукивая костяшками пальцев по столу директрисы.
– Я так и не понял, в чем вы обвиняете мою дочь?
– Ну как же! Вот! – Камбала трясла тетрадкой у родителя перед носом и вдруг разревелась. – Это что же, мне из-за этих блогеров из школы теперь увольняться?
Тоскливо звякнула крышечка на графине, из которого директриса налила полный стакан воды, воду передали русичке. Та, всхлипнув еще пару раз, жадно отхлебнула и, вскрикнув, выдала:
– Гнать! Гнать таких надо! Наснимают в блоги свои поганые. А мне теперь что же делать?
Я сидела на стуле, боясь поднять глаза и еле сдерживая слезы. Казалось, что они хлынут, как только я посмотрю на кого-нибудь. Я сидела сгорбившись, разглядывая узор линолеума, который причудливо сливался в неясные очертания из-за стоявших в глазах слез.
– Да-да, куда деваться нам, педагогам? – включилась директриса. – Учительницу, слышали, уволили за то, что дети увидели, как она выбирала себе белье? А другую за фото в купальнике. А тут такой скандал!
– Так, а дочь-то моя причем? – не выдержал отец.
– Вот! Выложили в Инстаграме обыск сумки учительницы и обнаружили там презервативы…
– Так это же хорошо! – воскликнул отец, – Хороший пример подаете подрастающему поколению!
– Это не мои! – взвизгнула Камбала, – Подкинули!
– Ой, да что ж вы так убиваетесь?
– Дискредитировать педагога легко, а как мне потом репутацию свою восстанавливать?
– Дочь-то моя тут причем? – теряя терпение, бухнул по столу отец.
– Вот, читайте, – Камбала швырнула на стол тетрадь. – «Кем я хочу быть, когда вырасту»: «известным и знаменитым блогером», «снимать пранки и вирусные сторис, писать прикольные посты…»
Все взгляды обратились ко мне. Мама охнула:
– Варь, это правда?
– Нет! В смысле, да. Я уже совсем запуталась.
Ком подкатил к горлу так быстро, что я разревелась. Я же думала, что получу пятерку за то, что выбираю сама, чем хочу заниматься, а не иду на поводу у взрослых.
Директриса заговорила мягко, но твердо, будто уговаривая.
– Мы просмотрели записи с камер наблюдения, отпираться не стоит. Да, камеры у нас стоят только в коридоре, но там все записано: кто входил в кабинет, кто выходил. Последними в кабинет входили вы с Донской. Что вы там делали? Похабщину эту снимали?
– А что, там разве не видно, кто снимал? – тихо спросила мама.
– Нет, не видно: профиль незаполненный, видео только одно, на видео только руки, сумка преподавателя и кабинет. Варя, полиция все равно найдет тех, кто это сделал. Если это вы с Вероникой, лучше сразу сознаться.
Я не могла ничего сказать. Меня возмущала сама постановка вопроса. А еще что все вышло вот так позорно. Что весь класс теперь обо мне подумает? Что Никита обо мне подумает? Что родители сейчас обо мне думают?
Я рассказала, что мы с Никой сочинение писали, а потом приходили его в стопку подложить. Идея о блогерстве возникла спонтанно, и никакого отношения к ролику не имеет, и все это сложилось случайно, хоть в это и сложно поверить. Где Ника сегодня, я не знаю, она трубку не берет.
Директриса грозилась поставить на учет в детской комнате полиции за такие глупые шутки, я рыдала и клялась, что не имею отношения к этому розыгрышу, что он не логичный и я бы не стала писать сочинение про блогера и тут же снимать ролик.
Домой мы с родителями ушли в совершенно разрозненных чувствах. Я звонила Нике несколько раз, но она так и не взяла трубку. Я написала смску: «Позвони, как только сможешь».
Родители шли притихшими. Я думала, что будет скандал, но мама обняла меня перед сном и сказала: «Не важно, кем ты станешь, когда вырастешь: врачом, космонавтом, водителем троллейбуса или даже… дворником. Главное, чтобы ты стала хорошим человеком».
Ник
Как быстро я предал все свои принципы, которые каждый день прописывал в блокноте:
«Никогда ни с кем не сближаться. Никогда ни с кем не дружить».
Прошла пара дней, а я думаю, как там Ника? Ищу ее в толпе. Она так и не пошла на уроки. Мы решили разделиться, чтобы не вваливаться на литературу вместе, а потом как закрутилось все, завертелось. Я оторопело глядел, как на моих глазах разворачивается самый нелепейший спектакль из всех, когда-либо виденных в жизни. Русичка утирала слезы, директриса поджимала губы, обсуждали какой-то нелепый ролик и двадцать упаковок презервативов. У Никиной подружки, забыл, как ее зовут, от слез лицо распухло. Сама Ника как сквозь землю провалилась, а то бы тоже стояла тут зареванная и красная. И чего к ним прицепились? В тот день в кабинете кого только не было после уроков. Я же помню! И девчонки наши там крутились, и кто-то пиццу приносил, и физрук, рассеянно оглядывающийся по сторонам, заглядывал. Ну ясно, что на физрука никто бы не подумал. После уроков за мной все-таки увязался Карпов. Мы шли от школы вроде как вместе и вроде как по отдельности. Он то отставал чуток, то догонял. Мы шли, оставляя следы на тонком снежном покрове. Мело, зима никак не хотела уходить, уступить время весне. Ветер свистел в ушах, а я, как назло, не надел шапку. Карпов что-то говорил, но я не слышал, что именно. Вырвался из своих мыслей где-то на середине карповского потока сознания.
– Я всегда мечтал о собаке, но родители ни за что не соглашались. Тут маму осенило: давай-ка, говорит, свозим нашего парня на жизнь настоящую поглядеть.
– Ну? – без всякого энтузиазма поддержал разговор я.
– Что ну? Вот и свозили. А в приюте знаешь сколько собак?
Я не знал, но и спрашивать не хотел. Видел, что Серега выжидает, и не хотел поддерживать его треп, может, он поймет, что мне неинтересно, и заткнется наконец?
– Ну, сколько? Как ты думаешь?
– Я вообще не думаю!
Серега не ожидал такой бурной реакции.
– Ладно, чего орать-то. Ну неинтересно тебе, так и скажи.
Он развернулся и пошел в обратную сторону. К школе. А я вдруг подумал, что он мог бы мне помочь. Зачем я его так грубо заткнул? Все равно мне не с кем больше посоветоваться: мама вечно на работе, отца у меня сроду не бывало. К бабушке с дедом с таким вопросом не пристанешь, да и живут они в другом городе, не звонить же из-за таких пустяков?
– Эй!
Он не обернулся.
– Серег! Забыл спросить у тебя кое-что!
Я догнал Карпова, нерешительно хлопнув по плечу.
– Че тебе?
Карпов смотрел сердито. Я даже на миг решил, что не скажу ему ничего, что зря я его позвал. Шел бы лучше домой да погуглил свой вопрос. Я готов был развернуться и убежать сломя голову, но Карпов ждал. Не трогался с места, ничего не говорил. Он стоял, сняв с плеча рюкзак, и просто ждал.
– Я не очень общительный человек. Все дело в… старой школе. Мне иногда кажется, что я никогда уже не смогу никому доверять… – Я вздохнул. – Если бы ты хотел подружиться с одним человеком… то… – Мне духу не хватало закончить предложение.
– То я бы подружился, – закончил за меня Серега.
– Как?
Карпов смотрел на меня недоверчиво. Зря я его остановил. Нет от него никакого толку.
– Ну не знаю, сходил бы вместе с этим человеком куда-нибудь. Туда, где было бы обоим интересно.
– А как понять, где ей интересно?
Я понял, что проговорился, слишком поздно. Серега широко улыбнулся и, заговорщицки подмигнув, ответил:
– Спросить. Если у нее боишься, то у ее подружки спроси. Путь к сердцу девчонки лежит через ее подружку.
Вечером я долго сидел на кухне один, мама сегодня на дежурстве в больнице, поэтому никто не мог меня загнать спать пораньше. Соседи сверху снова орали, выясняли отношения. Какая-то женщина визжала, слышались звуки сдвигания мебели, мужской бас.
Про подружку Карпов прав, но если я к самой Нике не представляю, как с расспросами подойти, то к ее подружке и подавно. Да и вообще дурацкая это идея! Дурацкая. Мне бежать от нее надо без оглядки, я же сам решил: «Никогда ни с кем не дружить, никогда ни с кем не сближаться». Я взял несколько альбомных листов и уселся писать: «Никогда ни с кем не дружить». Я исписал штук двадцать, пока не устал. Руку ломило. Весь пол вокруг был усеян скомканными исписанными листами. Я собрал бумагу, разодрал в клочки и засунул в пакет, вспомнил про выброшенный вчера салат и бутерброды: если они там еще немного полежат, будут вонять. Заскочил на кухню и собрал под раковиной мусор, сунул ноги в старые разношенные кроссы и вышел на площадку. Двери наверху открылись. Женский голос орал:
– Не нужен он мне, поняла?!
Мимо меня пронеслась девчонка, чуть не сбив с ног. А сверху ей вдогонку пролетел джинсовый рюкзак со значками.
– И вещи свои вонючие забери! Чтоб ноги твоей здесь больше не было!
Хлопнула входная дверь подъезда. Я поднял рюкзак. До боли знакомый джинсовый рюкзак, увешанный значками.
Я припустил быстрее, вдруг удастся догнать, если девчонка недалеко ушла. На крыльце стояла Ника и плакала.
– Эй, – я протянул ей рюкзак. Девчонка шмыгнула пару раз носом и замолчала. Рыдать при посторонних – такое себе дело. Дурацкое. Это я понимал.
– Плохой день? – спросил, даже не ожидая ответа. Ответ и не последовал. Ника разрыдалась снова, и я не знал, как и чем ей помочь. Только стоял как дурак, с двумя пакетами мусора и девчачьим рюкзаком.
За спиной хлопнула дверь подъезда, вышел грузный мужик в синих трениках и белой майке. Что-то в его взгляде и сдвинутых кустистых бровях мне не понравилось. За ним выскочила в разноцветном халате девчонка, ее я узнал, одноклассница. То ли Настя, то ли Лена. Лапшова, что ли?
– Пап, не надо! Пойдем! – тянула она его за руку.
– А еще раз придешь сюда, ноги вырву…
В сердце вспыхнуло пламя. Я развернулся и, бросив все, что занимало руки, подошел к мужику. Я был ниже его на голову и меньше в четыре раза, но не боялся совсем. Таким нельзя показывать страх.
– Только попробуйте… вырвать.
В моем голосе звучала максимальная злоба и агрессия, какую только можно вложить в голос. Внутри я дрожал, как тогда, давно, как в тот день, который хотел забыть. Я не знаю, что заставило мужика отступить. Он сплюнул, злобно зыркая глазами. Его лицо пылало бешенством. Девчонка, то ли Настя, то ли Лена, схватила его за руку и потащила в подъезд.
Они ушли. Меня трясло, и только поэтому я молчал, голова кружилась, и казалось, что меня вот-вот вырвет. Я наклонился подобрать пакеты, а Ника вдруг обняла меня. Неловко, нелепо, порывисто. Я выпрямился. Ее руки на плечах, мокрые щеки, дыхание. Все это так странно, меня никто никогда еще не обнимал так, кроме мамы.
Варя
Dava «Ранила»
Я завела блог. Не тот, где публиковала иногда селфи и фотки с одноклассниками, а другой. «Этот блог посвящается всем одиноким сердечкам, собравшимся здесь», – написала в шапке профиля. С родителями состоялся длинный разговор после разборок с Камбалой. Я поклялась, что не имела отношение к истории с видеоразоблачением, и они мне поверили, особенно когда я снова пустила слезу. Папа не любил девчачьих слез. Мама сообщила, что блогер – это почти журналист (намекая на продолжение семейных традиций) и на Восьмое марта подарила книжку «Ты можешь стать блогером», где на первых же страницах рассказывалось, что у каждого блога должна быть идея. Я бы хотела обсудить идею блога с Никой, но она или не отвечала на звонки, или говорила односложно. Мне так и не удалось ее разговорить. Что у нее случилось такого, что не осталось времени на лучшую подругу?
Папа был не в духе, с кухни слышались его раздраженное бормотание и звяканье ложки о край чашки. Когда он злился, добавлял в кофе сахар, а потом яростно его размешивал. Пил кофе, морщился и половину чашки выливал в раковину. А оставшуюся половину доливал кипятком.
– Нет, ну ты представляешь? Где у них были глаза в этот момент? А главное, я же тоже читал этот макет перед печатью! И не заметил…
– А что стряслось-то? – спросила я, входя на кухню. Обвела сонным взглядом родителей и зевнула.
Папа, уже одетый в офисный костюм, сидел на стуле у окна и гладил рукой галстук, задумчиво глядя в газету. «Да-да, большинство нормальных людей не читает по утрам газеты, только не мой отец. Он работает главвредом и всегда читает то, что совсем недавно и так читал, перед тем как поставить материал в печать».
– Да вот! – он протянул мне листок и ткнул в поздравление с Восьмым марта от администрации города.
Я бегло прочитала и не нашла там ничего страшного. Вернула газету и пожала плечами.
– Тоже не заметила?
– Не-а.
– Ну вот же, описка: «админисрации города», мне уже звонили из департамента образования и из этой самой «админисрации»… Ну как такое можно пропустить?
Мама хихикнула и получила от отца гневный взгляд из-под бровей. «Понятно. Не только у меня проблемы с начальством…»
В школе Никиту я старательно игнорировала и смотрела в его сторону только тайно, когда никто не видел. Ника не пришла.
– Не занято?
Я подняла глаза. Возле парты стояла Настя Лапшинова, мальчишки из компании, в которой она тусовалась, называли ее Лапша. Я покачала головой.
– Сяду тогда с тобой, ок?
– Ок.
Лапшинова болтала без остановки: про какие-то брюки, которые на ней не застегнулись, про футболку с «Оно», про то, что Воробьева Ленка совсем ее достала своим тупым подражанием. Зачем одевается так же, как она? И стрелки такие же нарисовала. Должен же быть у нее свой собственный стиль, зачем слизывать у других?
Ясно, поссорились, теперь Лапшинова ищет себе новую подружку на время, пока не помирятся. Я задумалась о том, что мы с Никой никогда не ссорились по таким пустякам. Нам, наоборот, нравилось быть похожими. Иногда нас называли сестренками. Пожалуй, я бы хотела, чтоб у меня была такая сестра. В прошлом году мы покрасились в фиолетовый, вот смеху-то было!
Я тогда влюбилась в Рому из одиннадцатого «Б» и хотела выглядеть так, чтобы он сразу обратил на меня внимание. Рома перевелся к нам из другой школы, как поговаривали, ради Кати, танцевальной звезды, которая долго мотала нервы завучихе розовыми волосами. Тогда-то Ника и предложила:
– Давай тебя тоже покрасим! В фиолетовый!
– Да ну, что-то мне страшно.
– Ну хочешь, я с тобой?
