скачать книгу бесплатно
Зазвенел звонок прямо у нас над головами, разрывая мозги на части. Я дернула ее за руку и, сердито, развернувшись, потащила подругу в другую от столовой сторону и зашипела, как змея из «Гарри Поттера»:
– Не надо при чужих людях обо мне так говорить…
– Как?
– Не знаю, вот так… – Я передразнила, сильно коверкая слова, язвительным тоном: – «Варька у нас тот еще блохер».
Сердце колотилось так сильно в груди. Похоже, разволновалось не на шутку. Я осторожно оглянулась, Никита ушел. «Боюсь даже предположить, что он обо мне подумал».
– Ой, покраснела вся!
– Мало ли кто тут покраснел, – проворчала я. – Будешь помогать писать или нет?
– Ну, конечно, буду! А ты обещай, что будешь самым лучшим и расторопным помощником шеф-повара на кулинарном поединке!
– Торжественно клянусь.
Ника обняла меня за плечи и потащила в столовую.
– Ну что! Кем ты у нас там станешь, когда вырастешь? Литератором?
– Блогером, – буркнула я.
Мы писали минут сорок, не меньше, я уж хотела поставить точку, но подруга все продолжала и продолжала вещать, выдавая все новые и новые перлы. Моя любимая ручка в виде кошачьей лапки скрипела под рукой, старательно выводя буквы, я радовалась, следя за мыслью Ники, красной нитью, протянутой через все повествование. Как же здорово у нее получалось! Я вот так не могу, мысли мои путаются, и если я начну писать про какого-нибудь Чингачгука, то закончу обязательно рецептом морковно-яблочного пирога.
Ник
Мы все носим маски, носили до этого и будем носить после. И я сейчас не о масках от ковида. Я о других… Тех, которые мы надеваем для чужих людей. Невидимых, к которым я долго не мог привыкнуть.
Я много наблюдал за людьми. Вот, например, соседи. Ночью, лежа в кровати, я долго слушал, как сосед этажом выше орал на жену, обзывал ее последними словами, слышал звуки потасовки и звон разбитой посуды. Утром же он, чисто выбритый, аккуратно одетый и застегнутый на все пуговицы, излучал спокойствие и уверенность. В глазах читалось: «Вижу цель, не вижу препятствий». Кто он для других людей? Уважаемый коллега, приятный собеседник, верный друг, чей-то строгий, но справедливый начальник. А бабулька из первого подъезда? Брови мохнатые вразлет, на голове «блин» (мама так называет берет), в глазах вселенское зло, губы изогнуты в брезгливой мине. А сама гладит котиков и корм им выносит. И каждую собаку во дворе приветливо встречает, птиц кормит, ну не бабка, а ангел.
Размышляя, я готовил любимый мамин салат. Она часто хвасталась, что в ее рецепте есть секретный ингредиент, от которого обычная «Мимоза» становилась изысканнейшим блюдом. Никто из друзей семьи не мог угадать, отчего мамин салат такой нежный, а все дело в масле. Мама замораживала кусок сливочного масла в морозилке, а потом терла его на ошпаренный и остуженный лук.
Уложив салат слоями в глубокую миску, я поставил его на окно. Темно уже, в доме напротив свет в окошках, у кого-то мелькали картинки в телевизоре, кто-то до сих пор не разрядил елку, ничего, что март на улице, а кто-то явно развел огород на окне, о чем свидетельствовала насыщенно-розовая подсветка. Взгляд скользнул с окон дома напротив к подъездам, а от них к парковке, там возле фонаря стояли двое. Ветер развевал волосы женщины, и белая юбка ее колыхалась на ветру, как будто эта женщина не на земле стояла, а плыла на корабле. И все вокруг нее колыхалось и волновалось. «Как будто в бурях есть покой…»[1 - М.Ю. Лермонтов «Парус»] – вспомнилась строчка из школьного стихотворения.
Я вернулся к холодильнику. Мама рассказывала, что в детстве очень любила бутерброды-кораблики. Причем они не выглядели как-то особенно, просто хлеб, масло, сыр. Почему они назывались корабликами? Я достал масло, медленно намазал его на хлеб. А потом вытащил квадратики сыра в индивидуальной упаковке, снял ее с одного кусочка, нанизал его на зубочистку, расправил и поставил этот парус на хлеб с маслом. Маслиной украсил. Будет толстенький моряк.
Скрипнул ключ в замочной скважине, а потом завозился, заскрежетал радостно. Я бросился встречать маму, наверняка ведь устала с работы.
Она пришла не одна. Пряча глаза, за ее спиной стоял мужик, он снял обувь и поставил ее возле обувницы, деликатно кашлянув. От неожиданности я попятился и врезался в дверной косяк. Мужик как мужик. Одет опрятно: из-под синего свитера виднелся светло-голубой воротник рубашки, на ногах джинсы и черные носки. На руке часы. И кольцо.
– Никитка, ты чего не спишь? – весело спросила мама.
– Так я… э-э-э, тебя ждал.
– Так вот ты какой, – сказал мужик и протянул руку. Пожал крепко, по-мужски. Похлопал меня по плечу, замялся, не зная, куда девать руки.
– Иди ложись, а мы на кухне посидим, нам есть о чем поговорить. – Мама потащила мужика на кухню, даже не объяснив, кто это и как его зовут.
Я демонстративно взял ведро под раковиной, решительно подошел к столу и сгреб все бутерброды и салат в мусорку.
– Ничего себе восстание пупсиков, – отметила мама, а потом, как бы извиняясь, сказала мужику: – Не обращай внимания, небольшой бунт на корабле.
Я хлопнул дверью своей комнаты и упал на кровать. Не покидало чувство, что я веду себя как истеричная девчонка, но что мне делать? Устраивать скандал еще более не по-мужски.
Я лежал один в темноте и долго не мог сомкнуть глаз. Во-первых, не верилось, что мать так легко забыла все, что с ней было совсем еще недавно: ревность, побои и совершенно дикие условия жизни в полной зависимости от другого человека; во-вторых, не верилось, что я ничего не сказал сейчас. Снова ничего не сказал и ничего не сделал. Как тогда. Но имею ли я право приказывать ей? Устроить скандал, выгнать этого человека, поставить ее перед выбором: или он, или я?
Черной дырой разрасталась в груди тревога. В нашем доме снова не пойми кто.
Варя
Пошлая Молли «Контракт»
Из кухни слышались голоса и доносился запах кофе с молоком. Родители говорили громко, мама, волнуясь, перебивала отца. Я прислушалась, пытаясь понять, о чем такой оживленный спор.
– Почему они слушают песни группы «Пошлая Молли»?
– А что там за песни?
– Ну… всякие пошлые…
– А почему мы в их возрасте слушали «Красную плесень»?
– В их возрасте?
– Ну… плюс-минус. И ведь выросли хорошими людьми.
– Плюс-минус.
Понятно. Родители решили послушать мой плей-лист[2 - Плей-лист Вари в конце книги]. Я медленно сползла с кровати и просочилась в ванную комнату, включила воду потихоньку, чтобы родители не сразу заметили мое присутствие. Но дослушать разговор не удалось, он, видимо, сам собой сошел на нет. После чистки зубов и умывания я снова перетекла в свою комнату и долго копалась в шкафу, пытаясь найти хоть что-нибудь нормальное в своих шмотках, но все, что там находилось, жутко не нравилось. Все было старое и сто раз уже ношеное, и если раньше меня это ничуть не смущало, то теперь все изменилось. Как идти в школу в обносках, когда там он?
Раньше я бы сразу позвонила Нике, и она бы уж точно посоветовала что-нибудь или притащила что-то свое. Но сейчас звонить нельзя. Засмеет. Да и, похоже, он ей тоже очень понравился. Хотя… Она не раз говорила: «У нас вкусы разные». Конкурировать с Никой мне казалось глупым и совершенно бесполезным делом, оставалась надежда, что ее симпатия мне только показалась. Я восхищалась ее тонкими чертами лица, длинными густыми ресницами, словно наращенными. Восхищалась ее густыми русыми волосами. Хотя у меня самой были не менее густые светло-русые волосы до лопаток.
Толстовку с надписью Gamer отмела в сторону. Помню, Ника вроде бы говорила, что, если не знаешь, что надеть, выбери рубашку, топ и джинсы. Или платье? Нет! Только не платье, тогда точно все догадаются.
Однако же я плелась на уроки в черном платье в мелкий белый цветок и черных колготках. Правда, к нему отлично подходил чокер с буквой В, красиво и плотно прилегающий к шее. Хрустя сапогами по снегу, я предвкушала пятерку по литературе и тайно надеялась, что наряд сочтут уместным для такого случая, ведь мы с Никой вчера отлично потрудились.
На улице бушевала метель. Это только из окна выглядит загадочно и красиво, когда ты лежишь под одеялом и любуешься буйством природы в тепле и сухости. А когда пробираешься сквозь пургу в школу, то красота не так очевидна. С неба неслись огромные пушистые снежинки, забиваясь в нос, рот, слепя глаза. Лишь бы тушь не потекла. Зима, похоже, забыла, что она весна. По календарю уже второе марта, и совсем недавно все таяло и текло ручьями, сегодня же все изменилось.
До школы можно было дойти пешком или доехать одну остановку на общественном транспорте. Я промокла и продрогла уже настолько, что готова была идти обратно домой и опоздать на первый урок, а то и вовсе не пойти ни на один, но тут очень вовремя подъехал автобус. В теплом его нутре чувства мои оттаяли, и доехала до школы я уже бодрее, чем могла бы.
Десятки голосов шумели, орали, говорили одновременно. Началка бегала и путалась под ногами, закидывая шапки друг друга на люстры. Ника не отвечала на телефон, бесконечное количество длинных гудков оставалось без ответа.
– Что у тебя с лицом? – спросила Настя Лапшинова, когда я почти уже разделась, оставалось только ботинок снять.
Я, стараясь не смотреть ни на кого вокруг, пробралась к зеркалу. Тушь, конечно же, поплыла, и я была похожа на капитана Джека-Воробья. Жалкое зрелище. Кое-как вытерев глаза влажной салфеткой, я поспешила вместе с толпой на урок, под рев звонка и гул десятков голосов.
Камбала Ивановна была не в духе. Ее заплаканное лицо, красное, с белыми прозрачными бровями и выпученными глазами, тревожно оглядывало класс. Все уже успели выложить учебники по литературе и встать возле парт. Остановив взор на мне, учительница произнесла:
– Сейчас родители не сильно занимаются воспитанием, решив, что достаточно родить ребенка и выпустить его в приличное общество. Пусть оно как-то само занимается. Да, Ершова? А потом жалуются на рост преступности и безработицу.
Я замерла, глядя непонимающе на учительницу. Весь класс тоже молчал. Раздался стук в дверь.
– Да-да, – сказала Камбала и, повернувшись к двери, добавила: – Войдите.
Ник
Я увидел ее на подходе к школе. В черной кожанке и голубых джинсах, она не шла, летела сквозь вальс белых хлопьев, спускающихся с небес. Волосы прятались под кепкой, а глаза были похожи на небо после шторма. Неужели плакала? Наверняка кто-то обидел. Вот бы взгреть того, кто ее расстроил.
Пока я размышлял, девчонка скрылась в дверях школы, а из-за угла вырулил Карпов. Он шел, глядя в телефон, и никого не замечал вокруг, запнулся, чуть не врезался в такую же поглощенную телефоном женщину, чуть не выронил свой, поймав его в воздухе за пару секунд до падения на асфальт. Надо сваливать, пока он меня не заметил. До урока еще двадцать минут, пережду на третьем этаже, вряд ли Серега вздумает меня там искать.
На третьем этаже я уверенно двинулся в сторону туалета. Где еще провести оставшиеся минуты, как не там? Кто-то схватил меня за руку и больно дернул к окну. Заслонив нас газетой, Ника делала вид что читает, рядом с ней лежали кожанка, кепка и джинсовый рюкзак, весь увешанный значками. Девчонка жевала жвачку и болтала ногами. Краснота вокруг глаз еще не прошла.
– Газета «Мой город – Кострома»? – только и сумел удивленно проговорить я.
– Тише, – не поднимая глаз, ответила девчонка. – Если не хочешь, чтоб нас запалили однокласснички, молчи.
Я не хотел.
От нее пахло клубничной жвачкой. Волосы спадали на лицо, закрывая ее от слоняющихся школьников. Ну и пресса отлично выполняла роль щита. Мне не очень удобно было стоять столбом за газетой, поэтому я положил рюкзак на подоконник и залез к однокласснице на окно.
– Как… э-э, дела, Вероника?
Отличное начало, чтоб ни с кем не подружиться.
Ника проткнула меня взглядом и ничего не ответила. Только газетой зашуршала громче, перелистывая страницы. Здесь были только я и она, отгороженные от других людей огромными шуршащими листами, пахнущими типографской краской.
– Мы за кем-то следим? – спросил я, выглядывая из-за газетных полос. – Чувствую себя детективом из советских фильмов.
– Нет, мы ищем путешественников во времени.
Фраза была сказана с сарказмом. Ника не отрывала взгляд от объявлений. Я даже заподозрил, что где-то там, на страницах, проделана дырка, в которую она за кем-то следит. Не читает же она в самом деле?
– А ты чего на урок не идешь?
– А ты?
– А ты?
– А тебя затыкали коты.
– А тебя собаки!
– Ой, все, иди куда шел.
Ника сложила газету. В глазах блеснуло разочарование. Что-то с ней было не так. Я самым проникновенным голосом спросил:
– Вера…ника, домашку, что ли, не сделала? Хочешь, дам списать?
Ника фыркнула и закатила глаза:
– Еще раз назовешь меня так, я тебе руку сломаю.
– Упс. Это будет эпично.
Прозвенел звонок, ошалелые школьники ломанулись в кабинеты. Коридор опустел, мы остались вдвоем. Сердце отстукивало ритм в ушах.
– Если захочешь рассказать, что случилось, я… Не уверен, что смогу помочь, но хотя бы… может…
Мой голос звучал громко в тишине, и я постарался снизить его к концу невнятного предложения. Уголки губ у Ники дрогнули и опустились в трогательно-обиженной мине. Чуть выдержав паузу, Ника сказала:
– Я тут в туалете занятный разговор подслушала. У Камбалы Ивановны резинки вчера в сумке нашли и засняли. Ролик видел?
Я понимал, что она нарочно переменила тему, но не чувствовал, что могу и хочу настаивать на душевном разговоре. Я бы лучше провалился на второй этаж сразу (желательно) в кабинет литературы.
– Нет. Не видел. Резинки… Для волос?
– Ой, ну конечно для волос, у преподши в сумке! Для чего ж еще. И на этом дело не кончится, уж поверь мне. Следующая физичка. Она из тех, кто орет на каждом углу: «У меня два высших образования, а вы еще в жизни ничего не добились!», зато перед родителями сама лебедь. – Ника сложила руки на груди и сделала умиленное личико. – «Ваши детки такие умненькие!» Слышал бы ты, как она орала, когда ей в прошлом году эти умненькие подложили резиновую какашку на стул. Как сирена.
Мы рассмеялись.
– Может, на урок все-таки пойдем? – спросил я и спрыгнул с окна. Подал ей руку. Ника схватила протянутую ладонь крепко, подалась вперед, дернулась, но прыгнуть не смогла. Я держал ее крепко обеими руками, тянул на себя, девчонка сидела словно приклеенная.
– Черт, все хуже, чем я думала, все-таки вляпалась.
– Что ж ты сразу не сказала?
– И что бы ты сделал?
– А ты?
Ника оглядела коридор.
– Уж явно не это, подержи-ка газету. – Всучив мне прессу, Ника поинтересовалась: – Смотреть будешь или отвернешься?
Я из вежливости повернулся к ней спиной. Трещала материя. Вжикнула молния. Ника долго кряхтела, пыхтела и возилась на подоконнике. Спрыгнула.
– Что ж, иногда физкультура очень кстати, – сказала она. – Поворачивайся уже.
На подоконнике сиротливо лежали свисающие вниз джинсы. Ника стояла в голубой блузке и черных шортах. Если не приглядываться, можно было даже подумать, что так и задумано.
– Еле дождалась, блин. Ну точно, суперклей.
– Ну и как тебя угораздило?
– Да так, есть одни, дебилоиды гиперболоида. Осталось последнее, подожди-ка.
Ника достала из рюкзака тетрадку, вырвала листок и написала:
