скачать книгу бесплатно
Мы ехали по городу. Ребёнок уснул. Во сне его лицо расслабилось и стало симпатичным. Я смотрела на него и думала, что нам всем нужно продержаться ещё немного. Дорога казалась мне бесконечной.
–Несите осторожно. Нужно, чтобы не проснулся пока.
Почему-то спящие и мёртвые всегда тяжелее, чем бодрые и живые. Женщина тащила младенца с трудом. Я помогала ей держать его ноги.
Фельдшер в приёмном отделении долго заполняла бумаги.
–Поставьте ребёнку градусник, – она сунула мне термометр. Мать присела на кушетку, и ребёнок спал у неё на коленях
–У него нормальная температура. Нельзя, чтобы он сейчас закричал, – сказала я.
–Я должна записать.
–Слушайте, у меня в поликлинике полный коридор больных. Скорее вызовите сюда дежурного врача, я передам ему больного с рук на руки и уеду…
Она даже не подумала куда-то идти. Подошла и сама впихнула под мышку мальцу градусник, уселась опять и невозмутимо стала записывать что-то в журнале.
Я вдруг почувствовала такое бессилие, такую злость, что готова была закричать. Ведь я права, я тысячу раз права, что не стала рисковать, а вы все… Почему вы смотрите на меня, как на неумеху?
Тут фельдшер встала и куда-то ушла. И будто исчезли в этой больнице все вокруг. В самом дальнем конце коридора был слышен чей-то разговор, плеск и звук отжимаемой тряпки. Там, видимо, мыли пол. Я села на кушетку рядом с мамашей и закрыла глаза.
И вдруг ребёнок проснулся. Он поперхнулся сначала, как будто не сильно, а потом вдруг закашлялся. У него запрокинулась голова, он стал давиться, махать руками, ловить ртом воздух. Этот его вдох: «И-и-и-к!» я слышу и сейчас. Я поняла – сейчас ЭТО произойдёт. Беспомощно оглянулась на дверь – по-прежнему никого. А он стал кашлять. Кашлял и кашлял, давился то ли слюной, то ли слизью, сильно вдыхал… Может, хотел закричать, но не мог, судорожно делал такие движения, что сейчас его будет рвать… И действительно его вырвало слизью и кровью.
–Помогите же! – отчаянно завопила мать. -Он задыхается!
Я схватила ребёнка, перевернула вверх ногами. Рот у него был открыт, из него ползла на пол вязкая, розовая слюна, а по полу расползалась рвотная лужица.
Мать что-то кричала, я не слышала что. Я вытащила из кармана ложку Хечинашвили, она оказалась совершенно бесполезной. Я бросила ложку. Пацан снова закашлялся, судорожно вдыхая.
Я приподняла его, болтающегося вниз головой, и сильно тряхнула. Его опять стало рвать. Я сунула его в руки матери и плюхнулась перед ним на колени. Моя прекрасная, дефицитная, дорогая, замшевая тёмно-серая югославская туфля слетела с ноги и отскочила в сторону. Я этого не заметила. Я схватила одной рукой его голову и прижала к себе, а пальцы другой руки просто сунула ему в рот. Непроизвольно он меня куснул, и в этот момент среди остатков рвотной массы и среди носоглоточной слизи я нащупала что-то скользкое, но твёрдое. Вслепую я захватила этот предмет и вытащила наружу.
Это была пуговица. Оранжевая пуговица с его кофты. Она бочком своим просвечивала сквозь слизь, в которой пряталась, как ягода облепихи под серебристыми листьями. Я машинально взглянула на кофту мальчишки. Там, где пуговица оторвалась, ещё и нитки торчали. А остальные пуговки были красные.
Пацан, наконец, заревел во всю глотку, вздохнул, задышал. Мать стала вытирать ему лицо своей юбкой. Я встала с колен и попрыгала на одной ноге за свалившейся туфлей.
В этот момент вошёл врач. Лицо у него было скучное и усталое.
–Что тут у вас?
–Инородное тело вам привезла. Вот оно.
Я показала врачу оранжевую пуговицу и пошла к раковине смыть слюни, рвоту и слизь. -Край один отломлен. Но достаточно острый, – я потрогала край пуговицы пальцем. -Он-то и вызвал кровотечение по задней стенке глотки.
–А-а… – Доктор не выказал ни радости, ни огорчения. Он повернулся к матери.
–Умойте ребёнка и пойдёмте, я его осмотрю.
Они ушли. Мальчишка то ли икал, то ли всхлипывал по дороге. Через некоторое время он опять заорал. Видно врач стал осматривать его.
Я вытерла вафельным полотенцем руки и тупо смотрела на себя в зеркало над раковиной, прислушиваясь к звукам.
Пришла фельдшерица. Недовольно посмотрела на меня, на раковину, на лужу на полу.
–Передайте им это, – я протянула пуговку фельдшерице. -Может, захотят сохранить.
–Ничего я не буду передавать. Стол ещё пачкать…
Перевозку «Скорая» мне прислать отказалась. Пришлось ехать назад на троллейбусе без билета. В запале я не взяла с собой ни сумку, ни деньги.
Насколько я знаю, в любом ЛОР-отделении есть специальный стенд, на котором на всеобщее обозрение выставлены предметы, которые извлекают врачи из ушей, горла, носа и даже пищевода своих пациентов. У нас такой тоже есть. Среди экспонатов рыбные, птичьи и мясные кости, зубные протезы, орехи, булавки, бусинки, пуговки, а иногда и пули, и осколки снарядов. Однажды я вытащила из глоточной миндалины рыболовный крючок.
Интересно, куда теперь денут наш стенд? Выбросят? Ту, самую первую, мной извлечённую оранжевую пуговку, я так и оставила в приёмном. Зря, наверное. А что бы я с ней делала? Бросила бы куда-нибудь в ящик? Даже странно сейчас об этом думать.
–Ложку Хечинашвили простерилизуйте, – сказала я Фаине Фёдоровне, уже под вечер, когда вернулась из стационара – потная, измученная, голодная. Больных в коридоре осталось немного. -И дайте марлю, туфли оттереть. Испортила их. Жалко.
–Достали?
–Сама проскочила.
–Что это было?
–Пуговица. Я расшевелила её во время осмотра, она и поползла. В приёмном чудом поймала.
–Где он взял-то эту пуговицу? – Фаина Фёдоровна уже наливала мне чаю.
–С кофты оторвал, наверное. – Я стала пить, будто в первый раз отелившаяся тёлка.
–Ой, эти шалопаи всегда всё в рот тащат. Бутерброд вот съешьте. – Она поднесла мне на тарелке два бутерброда. Краковская колбаса на хлебе аппетитно блестела свежим жирком.
–Откуда вы взяли? Клянчили у Достигаевой? – Я куснула бутерброд.
Фаина Фёдоровна победно зарделась розовыми щёчками.
–Сама она принесла. Ничего я не клянчила. Все ведь понимают… Особенно, если врач хороший. Я больничный её вам оставила. Чтобы вы сами закрыли. Она уже выздоровела, завтра на работу выходит.
Я проглотила бутерброды, причесалась и села на своё место. В дверь колотили.
Мы принимали больных до ночи. Приняли всех. Причём под конец возникло впечатление, что сарафанное радио каким-то образом разнесло по округе, что в поликлинике происходит халява – ЛОР принимает без записи и талонов. Почему я так думаю? Потому что последние больные были уже совсем не больные, а так:
–Вы не можете посмотреть, что у меня в носу?
–Я пришла ухо проверить…
Когда наш коридор совершенно опустел, Фаина Фёдоровна сказала:
–А в холодильнике ещё масло, кусок сыра и две банки рижских шпрот.
–Кормилица вы моя.
Потом мы шли с ней из поликлиники пешком. Была уже ясная, звонкая осенняя ночь. Дошли до угла. Я остановились.
–Спасибо, Фаина Фёдоровна, что не ушли домой. Помогли мне с приёмом.
–Как бы я ушла?
–Ну, ведь рабочий день у вас уже закончился. Имели полное право уйти. Я бы и не обиделась…
–Знаете, Ольга Леонардовна, я думаю, на нас с вами напишут жалобу. А может и не одну. И знаете, как они все будут начинаться?
–Как?
–«Возмущены обслуживанием врача О.Л. Григорьевой и медицинской сестры Лопаткиной Ф.Ф.»
–Да ладно!
Но у Фаины Фёдоровны был большой опыт работы в нашей поликлинике. «Возмущена бездушным поведением и грубостью лор-врача Григорьевой.…» – читала я на следующий день в кабинете у заведующей нашей поликлиники жалобу мамаши. «…Она трясла моего больного сына так, будто хотела его убить…» «Таким врачам не место в нашей медицине!»
–Вот ты уехала, бросила больных в коридоре, – сказала мне заведующая, пока я читала жалобу. -А если бы в это время из них кто-нибудь умер?
–А что я должна была сделать? – спросила я. -Бросить тех двоих? Чтобы ребёнок в машине задохнулся?
–Не попадать в такие истории. – Сказала заведующая.
–А как не попадать?
Она промолчала, поджав губы.
Докладную на меня написала и регистратура.
«Из-за того, что ЛОР-врач Григорьева О.Л. вёла приём больных в неустановленное время ( до 23 часов) мы не могли вовремя закрыть отделение регистратуры и опечатать сейф с бланками листов нетрудоспособности. Весь день мы вынуждены были отвечать на возмущение и жалобы больных, которые не сумели попасть в этот день на приём».
Мы шли с Фаиной Фёдоровной по пустынной ночной улице, нам в макушки светила луна. Я задрала голову в небо и долго смотрела на неё. Луна мне улыбалась. Я сделала «карусель» в воздухе своей сумкой и стала хохотать.
Вообще-то у меня есть учёная степень. Без учёной степени теперь как-то неприлично. Иногда я даю больным свои визитки, там написано: «Кандидат медицинских наук». Я даже горжусь своей кандидатской. По насыщенности она не хуже, чем многие докторские, выполненные особенно в годы перестройки. Но теперь одной кандидатской мало. Многие любят, чтобы их консультировал доктор наук, профессор. Доктору наук как-то больше верят. Мне это немного смешно. И ещё теперь каждый уважающий себя врач должен иметь свой сайт. Большинство врачей на этих сайтах сами себе же хвалебные отзывы и пишут. Или просят написать больных, и это всегда видно. У меня сайта нет. Мне звонят по сарафанному радио.
Я никогда не занимала никакой административной должности. Как-то мне предлагали, но я отказалась. Не потому, что боялась не справиться, мне нравиться быть только врачом. Я люблю лечить, и не хочу устанавливать новые правила, вводить какие-то «монетизации». За много лет я убедилась, что больным от всех этих новшеств лучше не становится. Я просто хочу, чтобы мне не мешали. Мне нравится, когда у меня звонит телефон.
Только что я сейчас могу сказать больным? Извините, меня отсюда могут выгнать?
Я вытираю мокрые щёки и отхожу от окна.
Звонит телефон.
–Ольга Леонардовна, вы ещё не уехали?
–А кто это?
–Олег Сергеевич.
Я не сразу соображаю, что «Олег Сергеевич» это и есть Олег, мой коллега, с которым я недавно разговаривала в буфете. Раньше он мне никогда не звонил.
–Нет. Не уехала.
–А вам, случайно, не в сторону пятой больницы?
–Мне дальше. Но мимо.
–А не подбросите меня?
Я колеблюсь.
–Я ещё должна одеться…
–Если вы не против, я подожду вас у выхода.
Я одеваюсь и выхожу. Закрываю своим ключом нашу комнату. В коридоре перед дверью стоит Бочкарёва. Тот же красный велюровый костюм, та же тельняшка.
–А Дарья Михайловна уже ушла?
–Да.
–Вы не знаете, она завтра будет?
–Должна. А почему бы ей не быть?
–Ну, говорят же, что больницу расформировывают. А как же со мной?
–Я не знаю. – На меня вдруг наваливается усталость. – Завтра Дарья Михайловна всё вам расскажет.
Я ухожу, а Бочкарёва всё ещё стоит, будто не веря, что в нашей комнате уже никого нет. Как же я забыла взглянуть, болтается ли всё ещё тампон на её тапке? Мне жаль Бочкарёву. Зря Даша не зашла к ней. Весь вечер и ночь Бочкарёва будет мучиться, проигрывая варианты своей дальнейшей судьбы.
На парковке уже много свободных мест. Дождь не такой сильный. Я натягиваю на голову капюшон и оборачиваюсь, смотрю на больничное здание. Серый бетон. Между блоками щели, на пандусе асфальт весь в ямах. Это «скорые» бесконечно въезжая и выезжая, годами раздавливали асфальт. Въездные ворота – толстенные бетонные столбы, образуют прямоугольную арку. Ещё один портал. На столбах граффити. Надеюсь, с благодарностями врачам. Всё это, мягко сказано, обветшало. Но всё это можно отремонтировать, подновить. Заделать, покрасить. И больница останется жить. «Скорые» будут приезжать, больные будут поступать и будут выписываться.
Как выразилась сегодня наша заведующая?
«Мы столько лет ели деньги из бюджета».
Неужели мы не принесли никому пользы?
Вот подходит Олег. Он в плаще, с непокрытой головой. Я даже не замечала, что он, оказывается, светловолос. Сейчас под дождём волосы у него намокли и выглядят темно-русыми. В отделении мы все в колпаках, в пижамах. Роботы-муравьи. Выходим на улицу – друг друга не узнаем. И кожа у него светлая, как у природных блондинов. У Фаины Фёдоровны была такая же. У неё на щеках часто горел румянец – от малейшего волнения подкожные капилляры напитывались кровью, и разливались гипертоническими червячками. Я хочу посадить Олега сзади, но он, как многие мужчины, садится вперёд. Я выезжаю с парковки, стараясь не обращать на него внимание. Я не привыкла, что в моей машине ещё кто-то есть, кроме меня, и поэтому немного нервничаю. Включаю радио. Автоматически убавляю звук. Он спрашивает, будто мальчик, случайно попавший к кому-то в гости.
–А что, здесь переключатель громкости на руле?
–Да.
–Круто.
Я взглядываю на Олега.