Опасная приманка

С покупками разобрался в первой половине дня, как раз до обеденного перерыва. После разговора с приятелем сразу собирался ехать обратно на дачу, но…

«Что за Ляля? Откуда она знает отца? Или это ловушка? Но почему она слово в слово написала его поговорку? Папа не делился ею абы с кем».

Раскрыть тайну исчезновения отца стало для меня чем-то вроде навязчивой идеи. Да, я на девяносто девять процентов уверен в его смерти, но ведь надежда – леди очень живучая и умирает, как правило, последней. Тем более сейчас у меня в кармане лежал клочок бумаги с номером телефона, который мог стать ключом к разгадке.

«Звонить или не звонить – вот в чем вопрос. А чем я, собственно говоря, рискую? Даже если на другом конце отследят таксофон, тут два шага до метро, а там найти человека труднее, чем иголку в стогу сена».

Я набрал номер.

– Але?

– Могу я переговорить с Лялей?

– Семен? – уточнили хриплым голосом.

Едва сдержал возникшее желание немедленно положить трубку.

– Да.

– Семь лет назад я встречалась с твоим отцом и, наверное, последняя видела его живым.

– Последним был убийца.

– Может, я его и убила? Он тогда просил тебе кое-что передать.

– И вы только сейчас…

– Если тебе это нужно, приезжай скорее, – перебила она. – А то можешь меня и не застать… живой.

Судя по интонации, не похоже, что женщина шутила.

– Где вас найти?

Она продиктовала адрес.

– Постараюсь приехать через пару часов.

Ляля жила в Химках. Не ближний свет, но дорогу туда я знал хорошо. Пару раз ездил в командировку на НПО им. Лавочкина. Главное, на станции «Речной вокзал» никого из сослуживцев не встретить, иначе может конфуз получиться, ведь по легенде Семен Зайцев отдыхает в Италии.

«Семен, что ты забыл на северо-западе Москвы? Срочно свяжись со мной! А то буду беспокоиться».

Волновать нашего командира не стоило. На последнем заседании группы уникумов мы решили: если от девушки приходит запрос, отвечать нужно быстро. Пятнадцатиминутное молчание влечет за собой всеобщую тревогу, после чего по наводке Маргариты на место слетаются все члены нашего маленького отряда – ее дар каким-то невероятным образом отслеживал местонахождение каждого из нас.

Пришлось доставать сотовый.

– Еду в Химки. Там в одном магазинчике есть то, что мне позарез нужно, – доложил я.

– Когда вернешься?

– Постараюсь к семи вечера прибыть на «Теплый Стан».

– Степаныч подъедет туда к девяти, у него полезный контакт наклевывается.

– Хорошо, тогда спешить не буду.

– Осторожней. – Она выключила связь.

После удачного эксперимента с Ильей я повторил те же опыты с остальными, и в итоге все приобрели стойкость к ментальному воздействию, а Славка вдобавок справился с аллергией. Правда, выстроить заслон на пути телепатического вмешательства сумел лишь Володька. Романтик не переставал удивлять своими успехами, однако при этом не мог избавиться от подросткового комплекса стесняться по любому поводу. Особенно когда оказывался рядом с Маргаритой. Мне даже временами становилось неловко заигрывать с ней в его присутствии.

Автобус доставил до остановки «Бутаково». Где-то неподалеку должна быть улица Московская.

Дверь открыла еще не старая, но явно опустившаяся женщина в домашнем халате. Ее трясущиеся руки производили отталкивающее впечатление, потому что сразу было понятно – это не последствия инсульта. Хозяйка осмотрела меня с головы до ног:

– Ты, что ли, Семен?

– Я.

– Проходи на кухню.

Тяжелый запах в квартире почти физически ударил по обонянию. Я прошел в крохотную кухню, где из всей мебели умещался лишь стол, две табуретки, газовая плита и обшарпанный холодильник, из которого хозяйка вытащила бутылку трехзвездочного коньяка, что меня невольно удивило. Логично было ожидать дешевую бормотуху или, в крайнем случае, паленую водку.

– Пить будешь?

– Нет. Вы хотели мне что-то передать?

– Садись, хоть посмотрю на тебя.

– Можно окно открыть? Душновато здесь.

– Валяй.

Подоконник был заставлен грязной посудой и банками с водой, в которых пускали перо луковицы. Чтобы открыть створку, пришлось передвинуть все в один угол. Прямо под окном на клумбе цвел куст шиповника, и его ветки, как любопытная соседка, сразу просунулись внутрь. Свежий воздух и мягкий аромат поздней весны несколько развеяли гнетущее настроение.

– Решетки не собираетесь ставить? Все-таки первый этаж.

– У меня красть нечего, – махнула она рукой.

Я присел на край табурета. На клеенке валялись остатки предыдущих трапез, а сбоку стояли два глиняных горшка с землей. Обитавшие в них растения, по-видимому, давно высохли, и кашпо теперь использовались в качестве пепельниц.

– Похож на Женьку. Те же глаза и нос. – Хозяйка, оказывается, пристально разглядывала меня в то время, когда я искал чистое место в этом свинарнике.

– Вы сказали, что видели его…

– Да, встречались. Семь лет назад я еще видной телкой была, не то, что теперь. Мы с девчонками тогда на Ленинградке таких клиентов снимали, пальчики оближешь.

– Так сколько же вам… – Никогда не задаю этот дурацкий вопрос женщине, а тут вырвалось. Ну не могла она за семь лет превратиться…

– Да, не тушуйся. Малость за сорок перевалило. А в тридцать пять я многим двадцатилетним фору давала. Если бы не наркота, может, и сейчас еще была бы в силе.

Женщина сдвинула в сторону очистки сушеной рыбы, взяла с подоконника грязный стакан и плеснула туда горячительного. Выпила залпом.

– Мой отец, – напомнил я.

– Не дрейфь, он не был моим клиентом. Наоборот, хотел одну подружку, из малолеток, на путь истинный наставить. Знал бы он, сколько с ней мужиков к тому времени переспало, понял бы, что да-а-авно опоздал! Они, кобели, как увидят деваху с детским личиком, так чуть сразу из штанов не выпрыгивают. А у Раиски мордашка как у куколки была. Ты сам-то каких барышень предпочитаешь?

– Мы не обо мне сейчас говорим, женщина.

– Ляля меня зовут! – громко напомнила она.

– Хорошо, Ляля, – с ударением на кукольном имени произнес я, уже теряя терпение, – вы хотели рассказать мне о Евгении Зайцеве.

– Склерозом не страдаю! – злобно зыркнула она в мою сторону. – Так вот, к той дурехе два крутых мужичка подъехали. Им Женька где-то дорогу перебежал. Вот и решили они его в обществе голых девиц заснять, компромат состряпать. Пообещали ей хорошие деньги, если порошок в его стакан положит и сообщит потом о выполненной работе. Даже аванс в три штуки баксов отстегнули – денежки по тем временам немалые.

– И она вам все это рассказала?

– Я же говорю – дуреха. Прибежала с пачкой зеленых, а сама вся в слезах. Сначала деньги взяла, а потом испугалась.

– Значит, не совсем дура, – произнес я.

– Была бы умной, не словила бы пулю. Говорила ей: «Беги из города, пока не поздно». А она: «Конкуренции боишься».

– Так что же все-таки произошло? Она ему подсыпала порошок?

– Нет. Я тогда в деньгах шибко нуждалась и на встречу пошла вместо нее. Кстати, формы у нас с Раиской почти одинаковые были. – Дама явно зациклилась на своей былой, но теперь давно пропитой внешности. Ляля снова налила полстакана. – Семен, ты бы хоть для приличия воды себе налил, а то пью одна, как последний алкоголик.

– Меня жажда не мучает.

– Я ведь могу ничего и не рассказывать, парень, – пригрозила собеседница.

– Ладно. Где у вас чистая посуда?

– Глянь в ванной. Может, отыщешь чего.

Среди груды разномастных чашек мне удалось найти одну целую и более-менее чистую. На всякий случай еще ополоснул ее под краном. Когда вернулся, на столе уже стояла бутылка минеральной воды.

– Давай за встречу. – Она подняла стакан.

У меня почему-то сразу пересохло в горле, но пить минералку все равно не стал, лишь пригубил для виду. Пожалуй, впервые за свою недолгую жизнь в обществе женщины я чувствовал себя не в своей тарелке.

– Твоего папашку я нашла в фойе гостиницы. Неподалеку от здания фонда, в котором он работал.

– Вы знали его место работы?

– Конечно, у меня тогда с ним был долгий разговор о жизни. – Она повернулась к подоконнику, чтобы отщипнуть перо от проросшей луковицы, а я в это время из предосторожности вылил воду в цветочный горшок – мало ли какие бациллы остались на этой чашке, а если хозяйка увидит, что не пью, снова начнет вредничать.

– Может, в магазин сбегать колбаски купить?

– Сиди. Или ты жрать сюда пришел?

– Нет.

– Тогда наливай свою воду и слушай.

Мы опять выпили (я условно).

– Так вот, мы с Женькой поднялись в номер. Поболтали с часик, а когда он мне надоел, вспомнила о порошке. Деньги ведь отрабатывать нужно было.

– А потом?

– Как я и думала, это оказалось не снотворное.

– Неужели яд?

– Точно! Женька, кстати, тоже начал догадываться. Минут за пять до того, как сознание потерял.

– А почему вы «скорую» не вызвали?

– Зачем? Ведь тогда пришлось бы слишком много объяснять. Мне из-за твоего папаши идти за решетку? Вот еще!

Переполнившая меня ярость буквально рвалась наружу. В очередной раз, когда хозяйка повернулась к окну, я с трудом сдержался, чтобы не схватить бутылку и не разбить ее о голову старой проститутки.

– Зато человек был бы жив! – буквально рявкнул я.

– Не думаю. – Убийца моего отца не обратила никакого внимания на всплеск эмоций. Видимо, ей, как и всякому алкоголику, хватило двух возлияний, чтобы достичь равнодушно-тупого состояния. – Если его решили свести в могилу, значит, дело тем и закончится. А чуть раньше или позже не суть важно. Мне тогда еще самой нужно было из гостиницы выбираться. Пришлось постараться уйти не через парадный выход. Серьезные мужики в таких делах быстро за собой подчищают. Я вообще сообщила Раиске о выполнении работы, когда уже в такси домой ехала. Дуреха должна была заказчикам эсэмэской отчитаться.

– Но ведь о его смерти ничего не сообщалось. – Постарался взять себя в руки, чтобы дослушать до конца. – Исчез, и все.

– Обычное дело. Значит, большим людям это было невыгодно. Дождались, когда совсем стемнело, труп через окно спустили и увезли куда подальше. Давай, что ли, помянем раба божьего…

– Он никогда не был рабом, – вскипел я.

– А вот тут ты крупно ошибаешься, сынок. Именно рабом он всю жизнь и был. Уж я-то лучше знаю! – Хмель еще сильнее ударил ей в голову.

– Откуда вы могли его знать? За час беседы составилось компетентное мнение? – Руки чесались ее придушить.

– Если бы час… Твой отец мне всю жизнь испоганил! Ему подобных еще в детстве топить нужно. С виду – мужик как мужик. И силой его природа одарила, и умом… При таких данных любую женщину мог счастливой сделать. А он?! Подобных идиотов еще поискать.

– Да как вы смеете?! – Я вскочил.

– Еще как смею. Я ведь за кого замуж выходила? За пер…спективного банковского служащего. – Ляля начала запинаться на длинных словах. – За полгода до регистрации специально навела справки. Его тогда собирались директором филиала назначить, после чего прямая дорога в столицу. А он, дурак, возьми и откажись! Большие деньги, говорит, портят человека. Чистоплюй, чтоб ему и на том свете икалось. Ну разве он не раб после этого? И в итоге вместо столичной жизни, загранпоездок и курортов я получила двухкомнатную халупу в захудалом городишке и работу медсестры в местной больнице за три копейки. Да при моих тогдашних данных я могла за кого угодно замуж пойти! Три года его уговаривала, половину посуды в доме перебила, а он все твердил про удовольствие делать людям добро. Другим людям! Чужим!!! А мне?! Сволочь! Ненавижу!

– Вы… – Я не смог произнести слово «мама», обращаясь к этой женщине. От такого виража я снова присел, опасаясь рухнуть.

– Да, именно я по глупости дала тебе жизнь. Хотя… это тоже была воля Женьки. Я не хотела портить фигуру, возиться с пеленками и не спать ночами ради продолжения его рода, поэтому собиралась сделать аборт, но муженек пообещал, что, став отцом, обязательно поднимется по служебной лестнице. Как же он меня надул! Представляешь, согласился на должность замдиректора. Вот тогда уже я не выдержала. Вначале рога ему наставила, а потом с одним из любовников умотала в Грецию. Вот там-то душу и отвела. То с одним в роскошном отеле, то с другим на белоснежной яхте… Эх, молодость! Сказка была, а не жизнь. Тебе такая и не снилась.

Она опять окунулась в воспоминания.

– Ляля Тарасовна, у меня описания ваших приключений вызывают рвотный рефлекс. – Любое самообладание имеет предел. Мое закончилось еще на аборте.

На самом деле мою мать звали Елизаветой Тарасовной. Видимо, для работы женщина решила упростить имя до двух букв: чтобы самой проще произносить и клиентов не затруднять.

– Что, не нравится? Вырос таким же занудой, как твой папаша. Как же я его ненавижу, даже мертвого. Кстати, когда Раиска назвала фамилию клиента, я даже обрадовалась, что судьба мне вдруг преподнесла подарок. Женька всегда был слишком правильным. Представляю, каким ударом для него стали бы фотки с голыми бабами в желтой прессе. Так что смерть твоего отца меня даже расстроила немного – обломалась фотосессия.

Ярость клокотала до тех пор, пока не понял, что она специально старается довести меня до бешенства. Одно было непонятно – зачем? Хочет, чтобы сын набросился на мать… свою?

«Ну уж нет, с женщинами я никогда не дрался. Тем более…»

– Я полагаю, что и моя смерть вас не особо так огорчила бы?

– А чем ты лучше его?

– Я хуже. Гораздо хуже. Не такой честный, не такой порядочный, люблю женские ласки – наверное, в детстве недополучил. Разгильдяй, добрых дел на счету раз-два – и обчелся. Но отца всегда любил. Он настоящим человеком был, а не дешевкой вроде вас.

– Что ты знаешь о настоящих людях, сосунок? Ты их и не видел никогда.

– Зато уж вы явно повстречали всяких немало. И результат, что называется, на лице, если эту маску можно так назвать.

– У меня в жизни было все, мальчик. Есть что вспомнить.

– Здесь главное слово – «было». И это в сорок два года! Но если вы так ненавидели моего отца, почему не разделались с ним раньше? Знали ведь, где он живет.

– Да если бы он не всплыл тогда на горизонте, да еще в качестве директора благотворительного фонда, я бы до сих пор и не вспоминала о существовании некоего Зайцева. Я вычеркнула его вместе с пятью годами из своей жизни. Значит, со мной он в Москву ни ногой, а теперь – будьте любезны? И директорская должность вполне устроила! Разве такое можно простить? А тут все одно к одному – и месть, и выгода. Две тысячи баксов на дороге не валяются. Мне еще и Раискина тысяча перепала после того, как бандиты прямо на Ленинградском ее пристрелили, – мертвым деньги без надобности.

– Значит, все из-за денег?

– Конечно. Я ведь и тебя сюда выманила не просто так. Думаешь, мне Женька действительно что-то для тебя оставил? Наивный.

– Что было в газировке? – Я снова поднялся.

– Думаю, что на этот раз действительно снотворное. Тем мужикам ты, видать, шибко нужен живым.

– А не боитесь, что они сразу уберут свидетельницу? Подчистят, так сказать, за собой.

– Я надеялась, что это сделаешь ты. Жизнь мне уже давно не в радость… Но ты такой же, как папаша, чистоплюй. Ладно, не получилось – тоже не страшно. За тебя обещали сразу три дозы дури принести.

– Ну вы и стерва – мать моя!

– Какая есть, сынок. – Она допила остатки коньяка. По-видимому, он тоже являлся частью ее гонорара. – Слушай, а ты чего до сих пор на ногах? Мне сказали, что через десять минут снадобье подействует. А ну спать!

– Двадцать лет назад меня надо было спать укладывать, а сейчас уже поздно. И вас опять обманули. Думаю, и наркотик не принесут.

– Уже принесли, – раздался мужской голос, и я сразу почувствовал тяжелую руку на своем плече.

В кухню вошли двое. Один сразу перекрыл доступ к окну, второй встал рядом. Оба носили знакомые мне очки с зеркальными стеклами.

– Видишь, сынок, мир не без добрых людей. Обещали за тобой прийти и пришли.

– Молодой человек, – обратился второй, – предлагаю выпить водички на дорожку. И тебе будет хорошо, и нам спокойнее.

Во рту к этому времени пересохло до такой степени, что не узнавал собственного голоса:

– Всякую синтетическую гадость не употребляю. У меня от нее изжога.

– Тогда придется прибегнуть к менее приятной процедуре.

Я не успел сообразить, что именно он собирался сделать, как раздался негромкий хлопок, затем другой. Мужик, что стоял у окна, начал медленно оседать на пол, второй свалился прямо к моим ногам. В его ладони я успел разглядеть шприц.

Не ожидая третьего хлопка, кинулся из кухни. Скорее прочь отсюда. Однако на пороге остановился. Где гарантия, что снаружи меня не ждут?

«Она им еще и ключи от квартиры дала? Совсем баба с головой не дружит!»

Вытащил из замочной скважины ключи и закрыл входную дверь. Выскакивать из подъезда желания не было, как, впрочем, и оставаться здесь. Вспомнил недавние слова Ильи о чердаке. Через него можно было перейти в другой подъезд.

– Эй, Семен! Ты где? – раздалось из кухни. – Чего спрятался? Нет тут никого.

Я осторожно вернулся назад.

– Дохляков бояться не стоит. А вот то, что они «лекарство» мне приволокли, это хорошо. Даже в таблетках.

У трупов были вывернуты карманы.

– Уже обыскали?

– Конечно. Просто не успела заметить, когда он «колеса» на подоконник выложил.

Женщина наполнила стакан газировкой и запила «лекарство».

– С ума сошли?! Оно же убьет вас.

– Хочешь вызвать «скорую»? Попробуй. Они все равно не успеют. А просыпаться в мои планы не входит. Устала я от этой жизни.

Я уже потянулся к трубке телефона, как вдруг увидел, что с хозяйкой начали происходить неожиданные перемены. Морщины разгладились, руки перестали трястись. Минуты не прошло, – на месте опустившейся старухи стояла молодая красивая женщина. Такой она была на фотографии домашнего альбома.

– Чего уставился?

Даже голос преобразился, и она сразу заподозрила нечто странное. Ляля посмотрела на свои руки, коснулась ими лица. Затем с испугом взглянула на меня:

– Зеркало есть? Я здесь давно все поразбивала, чтобы морду свою не видеть.

Я достал подарок Ильи.

– Ну как я тебе? – Она приосанилась и, несмотря на ветхую одежду, стала похожа на кинозвезду.

Мельком взглянув в зеркальце, чуть не ахнул. Ее цветок распускался. Скрученные лепестки разворачивались во всей красе и увеличивались в размерах. А диск! Вначале он мне показался черным, присмотревшись, заметил небольшие полупрозрачные зоны. Центральную часть цветка плотным слоем покрывала грязь. Такого запущенного случая я еще ни разу не встречал. Незначительные потемнения хрустальных дисков попадались, но у Ляли… Кто-то очень постарался, покрывая некогда прозрачный кружок липкой жижей.

«Что за таблетки? Из-за чего такие метаморфозы?!» – На время я забыл и о трупах, и о стрельбе в кухне.

– Теперь понял, чего твой отец по собственной глупости лишился?

Я, не отрываясь, смотрел в зеркало. Лепестки вдруг засияли до рези в глазах, покрытие диска пошло трещинами и начало осыпаться, очистив прозрачное тело диска. В этот миг казалось, что убогая кухня стала огромным светлым залом, исчезли дурные запахи, появилось ощущение легкости, будто за спиной выросли крылья…

Неожиданно прозвучавшие слова Ляли заставили меня вздрогнуть:

– Семка, извини меня за ту боль, которую я причинила и отцу, и тебе. На, держи. – Она протянула свой паспорт. – Наследников у меня нет, так что квартира твоя. Прости за все.

На ее красивом лице появились слезы, и в этот миг по ушам ударил звон лопнувшей струны. Сияющее обрамление ее цветка взорвалось, а сама женщина повисла у меня на шее.

– Мама?

Она не дышала. Так и осталась красивой, но это была не та красота, которой приятно любоваться. У меня внутри все похолодело, закружилась голова, а в коленях появилась мелкая дрожь. С трудом дотащил мать до комнаты и уложил на диван. Никто и ничем ей уже помочь не мог.

– Прощай, Елизавета Тарасовна.

Из ступора меня вывели непонятные звуки, которые доносились из кухни. Я побежал туда.

«Да чтоб вам всем не болеть до самой смерти! – Кухня полыхала огнем. Теперь в квартире было просто невозможно оставаться. – Будь что будет!»

Я выскочил на улицу и быстро-быстро пошел, почти побежал к автобусной остановке. Время перевалило за шесть вечера. До приезда Степаныча оставалось еще три часа. Казалось, у меня уже дрожали не только коленки, к груди словно кто-то лед приложил, а в голове… Это трудно описать. Комок из тысячи мыслей метался по сознанию, как косяк рыб, вспугнутых акулой.

Отец, мать, которая, по ее словам, отравила мужа, ее странное преображение и смерть, убийство очкариков, пожар… Мне казалось, что мозги вот-вот разорвутся, как те лепестки в зеркале.

«Куда я несусь? Времени у меня более чем достаточно. Только успокоиться нужно. Ведь кто-то же стрелял, устроил поджог. Надо убедиться, что за мной не следят. Опять же… – я вспомнил о «жучках», – тот тип со шприцем мог успеть прицепить какую-нибудь пакость».

Сменил маршрут, не дойдя до Ленинградского шоссе всего пару сотен шагов. В ближайшем магазине купил футболку и расческу. Там же в примерочной полностью сменил гардероб. Брюки от шикарного костюма, рубашку и туфли подарил сидевшей возле магазина таджичке. Вдруг ей подойдет?

Расческу специально выбрал с частыми мелкими зубьями. Если «жучок» поставили на шевелюру… В общем, не знаю, что из посторонних предметов могло остаться на голове, но волос после экзекуции там явно поубавилось. От инструмента по их выдергиванию избавился, как только заметил урну.

«Шпиономания и мать ее подозрительность! Эдак скоро от каждого человека в темных очках шарахаться начну!»

Пока добирался к остановке, посчитал, сколько людей летом носят солнцезащитные окуляры. Семь из десяти. Если в каждом видеть врага… А ведь среди них есть и девушки. Весьма и весьма симпатичные. Вон одна пошла – принцесса, да и только.

По-моему, я начал приходить в себя.

Глава 8

Полезный контакт

О том, что произошло в Химках, решил не рассказывать никому. Это было слишком личным и абсолютно невероятным. Услышь я нечто подобное от кого-то другого, не поверил бы. Мне и самому эта встреча казалась чем-то вроде кошмарного сна. Хотя после первого столкновения с очкариком возле Настиного подъезда теперь каждый следующий прожитый день преподносил такие неожиданности, что и во сне не приснится. И все же вчерашние события меня потрясли сильнее всего.

Некогда довольно красивая женщина, благодаря которой я появился на свет, послужила инструментом убийства своего бывшего мужа, моего отца. Причем сделала это не без удовольствия, да еще и с финансовой выгодой. Как же нужно ненавидеть человека, чтобы пойти на такое?! А ведь он ни разу словом плохим о ней не обмолвился. И матери своей запрещал гадости говорить, хотя моя бабка частенько шипела, когда я приходил после очередных разборок с местными. До сих пор помню ее слова: «И мамка у тебя гулящая, и сам ты разгульным вырос!» Не знаю, какой смысл в это слово вкладывала она, но в словаре Ожегова (специально посмотрел) оно толкуется, как «предавшийся буйному веселью». С такой оценкой своего поведения я не согласен: драка ни разу не доставляла мне радости, а синяки в качестве последствий и подавно.

На исходе того дня, когда я стал круглым сиротой, долго не мог заснуть. Пытался осмыслить произошедшее и понять женщину, которая сначала хотела сдать меня очкарикам, а потом вдруг принялась просить прощения… С чего бы? Ведь во время разговора она не проявляла ни капли раскаяния в своих поступках. И вдруг под воздействием наркотика… Кстати, о таблетках. Не помню, чтобы стоявший у окна тип что-то клал на подоконник, смотрел я за ним очень внимательно, ведь мужик перекрыл мне путь к побегу.

А ее цветок, который невероятным образом начал оживать и распускаться? Неужели очкарики получили средство… И почему Ляля вдруг стала такой совестливой? Не могла же она за минуту пересмотреть свои взгляды на жизнь? Или могла? Ведь внешне она изменилась до неузнаваемости. А вдруг моя версия о лепестках души действительно имеет под собой основания? Как там говорится: «В здоровом теле – здоровый дух»? Если яркие неповрежденные лепестки – признак здоровья души, то…

Мысли, как волны разбушевавшегося моря, накатывали одна на другую, не успев до конца сформироваться, и мешали сосредоточиться.

«Еще один важный вопрос: кто и почему убил очкариков? Не Ляля – точно. Тогда кто? Они сами? А из-за чего? Не передрались же за добычу?! Будь это так, хоть кто-то бы остался вне дома, и я бы с ним вряд ли разминулся. Ничего у меня не сходится! Прямо хоть начинай верить в ангела-хранителя. Опять происки синего камня? Может, эта посылочка превратилась в человека-невидимку, который теперь постоянно находится рядом и присматривает за Семеном Зайцевым, чтобы тот, не приведи Господи, о камешек не споткнулся, в луже не утонул? Так, не впадать в крайности. Стоит на миг поверить в собственную неуязвимость, и не заметишь, как увезут на кладбище. А у меня на ближайшие лет… десять совершенно иные планы».