Стрелы и черепахи

Расположившись на веранде, с которой открывался вид на позолоченный клонящимся к закату солнцем океан, они взяли по пиву «Король-рыбак»: Бихари пояснил, что это самая главная марка в Индии, как в России «Жигули».

– Так что, мой дорогой русский брат, – проникновенно улыбаясь, завёл речь Бихари, а Кирилл, избегая глядеть в глаза, рассматривал красный шёлковый шнур, украшавший шею собеседника и ниспадавший на волосатую грудь, видневшуюся сквозь вольно расстёгнутый ворот рубашки, – почему ты решил, что тебе не обойтись без помощи богини?

Кирилл объяснил, и чем дальше он говорил, тем серьёзнее становилось лицо Бихари, тем дальше улетучивалась его улыбка.

– Да, – сказал он, когда Кирилл замолчал, и сделал большой глоток рыбацкого (или королевского) пива, – вижу, что ситуация твоя и правда нешуточная. Серьёзней некуда! Вот на что ты замахнулся! Впрочем, – индус пристально взглянул Кириллу прямо в глаза, и теперь тот не стал переключаться на шнур, встретив взгляд собеседника своим прямым взглядом, – я и сам такой.

Кирилл понимающе хмыкнул, внимательно смотря на Бихари в ожидании продолжения.

– Всего два слова, – тот выдержал паузу и, понизив голос, почти прошептал:– проблема Гольдбаха.

– О-о-о-о-о, – протянул с восхищением и сочувствием Кирилл. – Вот это ты даёшь.

Бихари развёл руками.

– А что тот грек, как его бишь там?

– Петрос Папахристос, – подсказал Бихари.

– Да, точно. Он, кажется, перед самой смертью решил её? Но умер, так и не успев записать.

– Думаю, что не решил, – не согласился Бихари. – Скорее всего, ему показалось. И знаешь, мой дорогой русский брат, я часто думаю об этой истории. Понял ли он свою ошибку перед смертью?

– Ты имеешь в виду, что…

– Да! Если он не понял, то умер торжествуя. Это отличная смерть, одна из самых лучших возможных. Тогда в следующей жизни он родился в каком-то из высших миров. А если понял, то умер в отчаянии, беспредельном и бескрайнем отчаянии полного и окончательного поражения – и это чудовищная смерть, которую никому не пожелаешь.

Они помолчали, прихлёбывая пиво, вдыхая свежий солёный бриз и глядя на безбрежность океанских волн.

– Но почему именно проблема Гольдбаха?

– Потому что она про числа и потому что она прекрасна. Любое чётное число есть сумма двух простых чисел: каково! Числа – это исток математики, это то, с чего она началась. Помнишь, кто отец математики?

– Пифагор.

– Вот именно. Он, как никто иной, видел магию чисел, он знал, что числа – это ключи к пониманию тонкой нематериальной структуры мира, той самой структуры, которая является фундаментом всего мироздания. Ты знал, что Пифагор вдохновлялся индийской нумерологией? Её арабским вариантом, но всё же.

Кирилл отрицательно мотнул головой.

– Числа – это одна из наших национальных индийских идей. Рамануджан был без ума от чисел! Для него каждое число было товарищем и другом. Вот ты, дорогой мой белый брат, что можешь сказать про число 1729?

– Год, когда сражались казахи с джунгарами на реке Или?

Бихари только рукой на него махнул:

– А вот Рамануджан сразу понял, что это наименьшее натуральное число, представимое в виде суммы кубов двумя различными способами! Один с двенадцатью и девять с десятью.

– Ну, один в кубе это всё равно один…

– Да, это трюк, но трюк честный! – Бихари резко поставил бокал на стол.

– Да, честный, – согласился Кирилл. – Ладно, Бихари, я тебя понял. Да я и сам такой: наука со времён Зенона ушла в неведомые дали, люди ломают голову над теорией относительности, бьются над разработкой математического аппарата квантовой механики, а я до сих пор пытаюсь залатать дыру в самой основе всей науки. Дыру в понимании того, как вообще возможно движение.

– Да, брат, да, – покивал Бихари.

Официант принёс ещё по бокалу «Короля-рыбака» и заказанной еды. Какое-то время они молча утоляли голод своих тел, что, увы, не могло потушить голод их сердец.

– Что же, – робко произнёс наконец Кирилл. – Как думаешь, поможет ли нам богиня?

Индус вздохнул:

– О, мой дорогой русский товарищ по несчастью, если ты про Сарасвати, то не стану тебя обманывать: надежды на её помощь нет никакой. С задачками попроще она помогала за день-два, неделя самое большее. А тут я уже целый год взываю к ней, но у растения дхак всё так же три листа! – Бихари горестно вздохнул.

– Охо-хо, – протянул Кирилл, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног от того, что окрылявшая его последние недели надежда растворяется, как утренняя дымка над рекой.

– Но не спеши отчаиваться! – вдруг воспрял Бихари. – Есть и другие богини.

– Какие же?

– Кали.

– Кали?

– Да, Кали.

– Но, – Кирилл недоуменно нахмурился, – разве она не богиня разрушения? Разве не украшает её ожерелье из отрубленных голов, а пояс не сделан из отрубленных рук?

– Всё так, дорогой брат, всё так. Но я говорю не столько про эту Кали. Я говорю про… – Бихари подался далеко вперёд и совсем тихо прошептал: – Кали на орбите.

– Что? – не понял Кирилл, а потом как понял:– Что-о-о-о-о-о-о?!

– Только не кричи, ради Вселенной, друг мой! – Бихари умоляюще поднял руки.

– Квантовая Кали? – шёпотом прокричал ему в ответ Кирилл, оглядываясь по сторонам, но, конечно же, никому не было дело до того, что обсуждают два человека летним владивостокским вечером за бокалом пива. Никто и не догадывался, что говорят они про последнюю разумную термоядерную ракету Великой войны.

– Да-да, – энергично закивал Бихари. – Она самая.

– Но ведь она в квантовом стазисе, в суперпозиции разных состояний небытия, её не может отыскать ни один радар.

– Однако может пробудить зов. Такова её программа.

– Никто не знает, как это сделать, – возразил Кирилл.

– Не стану от тебя скрывать, друг мой, – вкрадчиво произнёс Бихари, – что я из варны брахманов, из рода цифровых брахманов. В нашем роду бережно хранят и передают из поколения в поколение древние алгоритмы, разработанные нашими великими предками.

– Та-а-а-ак?

– Когда Корпорация разрабатывала программное обеспечение ракет, то его сотрудники взяли на себя самую интересную часть: математику, а вот программную реализацию отдали индусам на аутсорс.

– И среди них были твои предки?

– Бинго, мой дорогой русский брат! – Бихари щёлкнул пальцами. – Там был мой прадед. Знаешь, я его даже помню. Когда я был маленьким, то он частенько говорил мне: «я твой прадед», – он сам неловко хохотнул своей шутке, но тут же резко посерьёзнел, в очередной раз наклонился к Кириллу совсем близко и прошептал:– Я могу пробудить Квантовую Кали, – а затем, словно ничего такого и не сказал, откинулся на спинку стула и потянулся за бокалом.

Кирилл молчал, ощущая, как колотится его сердце, и пытаясь в полной мере осознать смысл сказанного. Перед ним сидит человек, который способен вернуть к жизни последнюю оставшуюся с Великой войны квантовую навигационную систему. Систему, основанную на математическом аппарате Корпорации, созданном для описания пространств, которые и дискретны, и непрерывны одновременно. Систему, работающую на давно утерянных технологиях. Систему, которая наверняка поможет Кириллу в разрешении великих апорий Зенона. Понятно, что во времена Войны никому и в голову не приходило использовать бортовые компьютеры разумных ракет для таких проблем, но сейчас, во времена мира, когда есть он, одержимый Задачей Кирилл, то сам Бог велел применить эти разработки для разгадки величайших тайн Вселенной.

– Почему ты до сих пор этого не сделал? – произнёс наконец Кирилл пересохшими губами и тут же оросил их глотком пива.

– Древние алгоритмы могут сгенерировать сигнал, но его нужно доставить на орбиту на определённой частоте с определённой модуляцией. Это способна сделать только радиоаппаратура Корпорации, а у меня нет допуска.

– Ты, – осенило Кирилла, – для этого пришёл к нам на работу?

– Да, – Бихари не стал отпираться. – Два-три года добросовестного труда, и я наверняка получу допуск.

– Почему ты мне об этом рассказываешь? Ведь я могу… – Кирилл постеснялся доканчивать фразу.

– Сдать меня, имеешь в виду? – Бихари улыбнулся. – И потерять последнюю надежду решить свою задачу? Я же не просто так заговорил с тобой на эту тему: ведь у тебя допуск есть уже сейчас.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что мы можем разрубить обоих наших зайцев одним мечом богини Кали, – Бихари твёрдо сжал губы, просто и спокойно глядя на Кирилла.

– Ох, – Кирилл вздохнул. – Нас же сразу накроют.

– Совсем нет!

И Бихари объяснил, что на орбиту запросы шлют постоянно, радиоаппаратура Корпорации работает днями и ночами непрерывно, никто и не заметит, что примешан какой-то ещё сигнал. Да и не собирается Бихари пробуждать саму ракету, он лишь отправит запросы на её бортовой квантовый компьютер, тот их обработает и ответит.

Звучало всё вполне гладко, но Кирилл менжевался, и они сошлись на том, что он ещё подумает. На том и разошлись. Бихари хотел подвезти, но Кирилл решительно отказался: отчасти из-за опыта прошлой поездки, отчасти оттого, что направился в другое заведение на Новороссийской улице, в ночной клуб «Задворье», завсегдатаем которого являлся.

4

Мысли о предложении Бихари крутили его мозг, вызывая физически ощутимое недомогание. Это было слишком хорошо, чтоб отказаться, но слишком страшно, чтобы взять. Страх явственно перевешивал, и Кирилл испытывал острую потребность куда-то сбежать от мучительных размышлений. В нём возникло не вполне осознаваемое желание напиться, лишь бы не принимать никакого решения. «Задворье» как раз отлично подходило для этого. Оно располагалось в обшарпанном здании, щерившем заколоченные деревянными досками глазницы окон на океан. Лишь полыхавшие ярко-красным светом огромные буквы вывески с названием заведения говорили о том, что это не просто заброшка, а ночной клуб. Внутренний антураж был под стать внешнему: стены бугрились старыми, местами покрытыми трещинами, кирпичами, а потолок терялся где-то в темноте далеко вверху, за пределами освещения идущих по периметру фонарей.

Разгорячённое нутро «Задворья» радушно приняло Кирилла, мгновенно поглотив его в расплескавшемся от стены к стене людском море, омывающем островок сцены с музыкантами. Концерт уже начался, и Кирилл, взяв пива «Жигули», с наслаждением растворился в потоках музыки, забывая себя, свои горести и печали. На сцене выступала  команда «Те же и Астер». Астер – бритая налысо миниатюрная девушка, чья покрытая капельками пота обсидиановая кожа мистически отблескивала в неровном свете, играла на контрабасе, который едва ли уступал ей по размеру, и, разумеется, пела. О, как же она пела! Это было что-то из Серебряного века, видимо, Сергей Есенин:

На цыганский романс, полупьяный и ломкийиз-под крышки рояля наступают басы.Завсегдатай глядит в городские потёмкиИ в недопитой кружке мочит усы.Надоедливый холод из двери сочится,точит дождь переплёты расшатанных рам.Снова старая пуля завозилась в ключицеИ заныл под будёновкой сабельный шрам.

Кирилл внимательнее прислушался к тексту:

Ты валялся в крови на вонючей соломеТы водил эскадроны сквозь вьюги и зной,А теперь оступился на трудном подъёмеИ отдал якоря у порога пивной.

Кирилл похолодел и с отвращением посмотрел на бутылку в руке. Нет, не дождётесь, мысленно сказал он себе и, оставив по пути пиво на барной стойке, начал пробираться сквозь толпу к выходу, пока Астер продолжала петь:

Для того ли тебя под знамёнами заревЗлые кони-текинцы носили в степи?Разве память утопишь в ячменном отвареРазве совесть солдата вином усыпишь?

Кирилл почти в панике выскочил наружу на строках:

На могилах друзей шелестит чернобыльник,что ж ты ненависть бросил, как сломанный нож?

– а продолжение песни от него отсекла дверь.

Перебежав улицу на сторону океана, Кирилл пошёл вдоль берега, пытаясь справиться с переполнявшим его душевным волнением. Постепенно усиливаясь, стал моросить дождь. Это его обрадовало: вода крадёт градус, а ему было необходимо срочно протрезветь. Он перебирал в памяти события сегодняшнего дня, надеясь за что-то зацепиться. Он вспомнил утреннюю встречу с Бихари, и его осенило, что без простирания в офисе перед Сарасвати не состоялось бы и разговора в баре про Квантовую Кали. Да это же, понял он, и есть ответ богини! Своей практикой он сумел послать ей запрос на решение Задачи – и вот богиня ему ответила. Не так, как он этого ожидал, но тем не менее показала ему путь. И что же, может ли он теперь пойти на попятный? Или ему нужно отдаться полностью, довериться без остатка силе, которая больше его самого и которую он попросил о помощи?

Между тем дождь хлынул как из ведра. Со стороны океана налетели шквалы холодного ветра. Да это же буря, сообразил Кирилл и побежал по случившемуся недалеко пирсу навстречу стихии. В нём вспыхнуло неудержимое стремление вкусить единения со сверхчеловеческой мощью разбушевавшегося океана, ощутить, каково это: раствориться в том, что больше, чем ты сам. Он остановился на самом краю пирса, раскинув руки в стороны, и закричал:

– Возьми меня, шторм!

Словно в ответ океан ударил волной, которая сбила Кирилла с ног и, обдирая ему до крови колени, локти, плечи и всё остальное, потащила по шершавому выщербленному бетону пирса. Не чувствуя боли, он хохотал, а потом поднялся и, ощущая в голове какую-то запредельную ясность, побежал к сияющим сквозь водную пелену огням и вывескам Новороссийской улицы. Пробежав несколько сот метров, он попал на место, где вода стояла по щиколотку. Мимо проносились одинокие ночные машины, одна из которых застряла, и её безуспешно толкали злые промокшие пассажиры. Кирилл, не раздумывая, бросился к ним на помощь, и совместными усилиями удалось вытолкать небольшой автобус.

Кирилл сообразил, что добрёл до квартала, в котором обитала знакомая ему жрица продажной любви, индонезийка Нурма, этакая созданная самой жизнью отсылка на Путу Виджайя с его телеграммой. Ни на что особо не рассчитывая (среди череды её гостей обязательно надо было бронировать время заранее), он написал ей, и тем не менее та ответила: «приходи». Встретив его насквозь промокшим, она ничего не сказала, кроме того, чтобы он закинул вещи в сушку. Она даже не спросила, где он так долго пропадал. Да и сам Кирилл не стал спрашивать, почему она оказалась свободна сегодня вечером и отчего так сильно изменилась её квартира: вместо залитого приглушённым светом помещения в тёмно-красных тонах с прочерченными интерьером плавными линиями его встретила ярко освещенная комната в белых, оранжевых и синих тонах со строгими формами мебели.

Нурма залила его ссадины антисептиком, смазала маслом чайного дерева и замотала их бинтами. Затем они поцеловались (привилегия, доступная далеко не каждому её гостю), и всё пошло как обычно, за исключением разве что мыслей Кирилла. Взбираясь вместе с Нурмой по склону чувственного наслаждения, он думал про Квантовую Кали и про Задачу. Пробудить, вернуть из небытия последнее оставшееся от Великой войны оружие массового уничтожения ради того, чтобы разрешить апории Зенона? Это как вообще? Не будет ли это за гранью добра и зла? Разумеется, будет. Но, чем ближе они с Нурмой приближали кульминацию их совокупления, тем яснее становилось Кириллу, что иначе и быть не могло: великое Торжество требует великих свершений, без выхода за пределы мыслимого нечего и думать о том, чтобы вкусить такого сладостного плода. А в пиковый момент эта ясность обрела максимальную концентрацию, взорвавшись в его уме окончательным озарением неизбежности предстоящего выбора.

Потом они отдыхали. Но не так, как обычно. Кирилл чувствовал себя как перед долгой неминуемой разлукой. Нурма посмотрела на него:

– Я ушла из профессии.

– Вот это да! – восхитился Кирилл. – Но как же… сейчас…

– Я так захотела.

– Ясно, – он ощутил приятное тепло в сердце от этих её слов. – И где же ты теперь работаешь?

– Пока официанткой, а дальше – не знаю.

– Но ведь ты говорила, что там не сможешь столько зарабатывать.

– Скажу и сейчас! Но что поделать.

Кирилл помолчал, переваривая услышанное.

– Как ты решилась?

– Я давно хотела.

– Помню. Хотела – и не могла.

– Да, – согласилась Нурма и после паузы продолжила:– Ты знаешь, как я люблю русскую классику.

Он знал, ведь они провели немало времени, обсуждая творчество того же Фёдора Достоевского. Она хоть и не говорила об этом прямо, но из её слов Кирилл делал вывод, что среди всех персонажей великого автора особенно мила ей Соня Мармеладова: видно, Нурме нравилось примерять на себя возвышенную трагедию этой девушки.

– Недавно прочитала один старинный роман, он про учёных. Ты ведь тоже учёный.

– В каком-то смысле, – Кирилл после университета серьёзно собирался поступать в аспирантуру, но отказался от этой идеи, когда ни один из его потенциальных научных руководителей не одобрил разрешение апорий Зенона в качестве темы диссертации. Кто-то из них считал эту задачу недостойной трат времени и сил «софистикой», а кто-то и вовсе упорствовал в заблуждении, высказанном ещё Львом Толстым в «Войне и мире», будто невозможность движения опровергнута средствами математического анализа.

– Этот роман про то, что едва учёный оказывается на пороге по-настоящему великого открытия, открытия, которое может перевести человечество на новый уровень знания, то сама Вселенная начинает мешать довести дело до конца. Она создаёт вокруг цепь изматывающих и рассеивающих внимание обстоятельств, масштаб и опасность которых постепенно нарастает, если человек не отступает и продолжает заниматься своим открытием. И вот, понимаешь, герои оказываются перед выбором: идти вперёд, навстречу тяготам и опасностям или отступиться, сохранив привычную удобную жизнь.

– Знаю этот роман.

– Отличный, правда?

– Правда. Это он на тебя так повлиял?

– Помнишь, там есть стихотворение ближе к финалу?

Кирилл не помнил. Тогда Нурма закрыла глаза, мило наморщила носик, вспоминая, и наизусть прочитала:

Сказали мне, что эта дорогаменя приведёт к океану смерти,и я с полпути повернула вспять.С тех пор всё тянутся передо мноюкривые, глухие окольные тропы.

Кирилл шумно вдохнул, с внутренним содроганием примеряя историю из стихотворения на себя.

– Тебе не нравится? – спросила Нурма.

– Наоборот. Очень нравится.

– Вот и мне понравилось. Тоже очень. Решила, что хватит с меня глухих окольных троп.

– С меня тоже, – кивнул Кирилл. – Я знаю, куда они приведут, – прямиком в дом для душевнобольных, добавил он про себя.

– Я тоже знаю, – ответила Нурма. – Все знают.

Уходя, Кирилл всё же попытался дать ей денег, но она отказалась, сделав вид, что не придала значения этому неловкому жесту. Так что на прощание они обнялись, Кирилл пожелал ей счастья и благополучия, а уходя во влажную, напитанную моросящим дождём ночь, уже точно знал, какой ответ даст Бихари. Он шёл по улице, бесконечно повторяя про себя строки об океане смерти и глухих окольных тропах, чувствуя, как выдавливаются из него последние капли страха.

С утра же, придя на работу после едва ли трёх часов сна, Кирилл чувствовал кристальную ясность сложившейся в его голове картины мира. Встретившись взглядом с Бихари, он едва заметно кивнул, а тот в ответ одними губами бесшумно произнёс: «вечером».

5

Когда дверь офиса закрылась за последним из их припозднившихся коллег, они переглянулись, но ещё на всякий случай выждали минут двадцать, делая вид, будто трудятся, усердно давя по клавишам своих рабочих машин. Во всяком случае, Кирилл точно делал вид, ибо не мог думать ни о чём, кроме предстоящей авантюры. Бихари же всё это время выглядел вполне безмятежно, хотя и на его лице можно было увидеть напряжённую тень волнения, когда он встал из кресла и время «Ч» настало.

Они уселись за компьютер Кирилла, к которому Бихари подсоединил пластмассовую коробочку ключа памяти со своими древними алгоритмами, пояснив, что туда встроен миниатюрный квантовый компьютер на пару сотен кубитов, использующий, само собой, давно утерянные технологии и передающийся в их семье по наследству. Кирилл вошёл под своей учётной записью в приложение связи с орбитальными спутниками, которое он частенько использовал по долгу службы для тестирования новейших разработок в области радиолокации и радионавигации.

По экрану сверху вниз побежали зелёными каплями букв столбцы запросов, суть которых Кириллу (да наверняка и Бихари) была неясна, но вот ответы интерпретировались вполне однозначно: ничего. Квантовая Кали молчала. На лбу Бихари от волнения выступили капли пота.

– О, нет-нет-нет, великая богиня, – еле слышно бормотал он. – Отпусти мне грехи первым взмахом крыла, отпусти мне грехи – ну почему ты молчишь?

Так прошло около десятка томительных минут.

– Ох, – Бихари откинулся на спинку стула, вытер пот со лба рукавом рубашки и посмотрел на напарника:– видит Всевышний, я надеялся, что до этого не дойдёт.

– До чего? – голос Кирилла дрожал от волнения.

– У меня есть ещё один алгоритм, главная реликвия моей семьи, но… – Бихари не договорил, взгляд его устремился в окно, где расстилалась такая спокойная после вчерашней бури гладь океана.

– Не тяни!

– Этот алгоритм не использовали более двух сотен лет. Там чуть ли не тысяча кубитов. Один неверный запрос – и существование всей инфосферы будет поставлено под угрозу.

– Почему ты с него не начал? – Кирилл даже не пытался скрывать раздражение. – Неужели Квантовая Кали может откликнуться на что-то меньшее? Чем ты только думал?

– Смею ли я… – задумчиво промолвил Бихари.

– Конечно, смеешь! Давай быстрее, у нас мало времени.

– Хорошо, – вздохнул тот и достал из своего портфеля ещё один носитель информации в покрытом патиной бронзовом корпусе и подсоединил его к компьютеру.

– Итак, – Бихари с мрачным торжеством выбил возвышенный ритм на клавиатуре, – пусть те безумцы, что противостоят нам, будут уничтожены нашей с тобой единой силой! – и нажал «ввод».

Течение столбцов зелёных символов по экрану терминала изменилось. По характеру и содержанию ответа Кирилл сразу понял: Кали пробудилась – и не смог сдержать восторженного возгласа. Не смог его сдержать и Бихари, который тут же принялся стучать по клавишам с удвоенной силой.

– Так, – быстро произнёс он, – сейчас главное – перенастроить системы Квантовой Кали на отзывы к другим частотам и модуляциям, чтобы получить к ней доступ откуда угодно.

– Постой, – Кирилл не успевал одновременно слушать и следить за происходящим на экране, – что ты…

– Нет времени! – отрезал Бихари и стукнул по клавише ввода с такой силой, будто хотел разнести её вдребезги.

Затем одним движением он выхватил свои ключи памяти из портов компьютера и чуть ли не прыжком поднялся из кресла, оказываясь за спиной Кирилла. Тот, почувствовав некоторое замешательство, начал разворачиваться вслед за напарником, но не успел: сперва он ощутил, что дышать стало очень трудно, а спустя пару секунд, что и вовсе невозможно. Что-то врезалось ему в шею, и, схватившись руками, он нащупал глубоко впившийся в кожу тонкий шнур. Это же тот самый шнур из красного шёлка, сообразил он, что украшал до этого волосатую грудь Бихари.

– Глупый фиранги! До сих пор не могу поверить, что ты настолько туп! – услышал Кирилл перемежающиеся зловещим хохотом обидные слова. – Неужели ты и правда думал, будто я хочу пробудить Квантовую Кали ради решения какой-то тупой задачки? А ведь я в самом деле готов был работать в этой клоаке годы ради получения допуска, но Всевышний был столь милостив, что подкинул мне такого сказочного бледнолицего идиота, как ты. Неужто ты в самом деле считал, будто никто не заметит наших запросов?! Да служба безопасности Корпорации уже мчится сюда на всех парах. Но найдут они лишь твоё бездыханное тело.

К концу этой язвительной тирады у Кирилла уже порядочно гудело в ушах, а на глаза начала стремительно опускаться тьма, и маячившая ранее где-то на периферии восприятия за левым плечом гостья стала ощущаться совсем рядом. Но и разгорячённый адреналином мозг к этому моменту закончил наконец анализ незавидного положения хозяина, извергнув из недр ума рекомендацию к действию. Кирилл прекратил бесполезные попытки ухватиться руками за шнур, а вместо этого переместил их в район паха Бихари и, пошарив там несколько мгновений, в течение которых окутывающая его сознание тьма всё сгущалась и сгущалась, нащупал там два мягких упругих шарика и сдавил их изо всех сил. Приём сработал безупречно: Бихари заверещал, куда-то отпрыгивая, чтобы вырвать из тисков свои органы, а Кирилл получил обратно возможность дышать, которую мало кто способен оценить по достоинству, не столкнувшись с угрозой полной её потери.