Превратности Фортуны

– Затем, используя силу талисманов, Калмашапада вернулся в своё царство, захватил обратно дворец, возле которого мы с тобой и встретились, а всех бывших подданных, кто не успел бежать, сожрал. А из родственников сделал верных себе веталов, которые напали на тебя в деревне. С тех пор и живёт царь в своём дворце, время от времени вылетая на охоту. Да держит при себе мозги моих сыновей. Самое ужасное, что сыновья мои живы, сознают себя, но не могут ничего поделать: они претерпевают чудовищные страдания, лишённые тел и вынужденные выполнять приказы Калмашапады.

На этих словах Васиштха печально вздохнул и замолчал, прикрыв глаза. Трагический его рассказ был окончен. Из соображений приличия я выждал несколько минут, чтобы аскет побыл наедине со своим горем, и поинтересовался: при чём же здесь я, почему именно меня он ждал долгие годы?

– Здесь всё просто, – ответил подвижник. – Ты пришёл извне и можешь вернуться обратно.

– Но ведь я не первый пришедший извне.

– Истинно так. Однако ты отличаешься от других пришедших тем, что в твоём кармическом потоке уравновешиваются последствия благих и неблагих деяний.

И он поведал, что, как правило, у пришедших есть перекос либо в сторону неблагого, тогда они обращаются в ракшасов, подобно Корнелиусу, либо для них характерно преобладание благого, и тогда их ждёт судьба, подобная судьбе Аделаиды. И в том, и другом случае они оказываются столь же плотно вплетены в ткань местного бытия, как и местные обитатели, потому вернуться не могут. Во мне же благое и неблагое оказались идеально сбалансированы, поэтому я не проваливаюсь в поток событий, омывающих Зелёное нутро Ефросиньи.

– Выглядит так, – Васиштха посмотрел мне в глаза таким пронзительным взглядом, что я ощутил, как с моей души сорвало все защитные покровы, – словно ты немало времени посвятил изучению вед и пуран, но одновременно постоянно преступал Вечный закон. Хотя в это сложно поверить: как можно прилежно изучать Вечный закон и одновременно идти против него?

– Этого не скажу, – ответил я, – ибо почти не помню, что было до того, как я пришёл сюда.

– Тем не менее, ты можешь вернуться, – Васиштха опустил глаза и совершенно неожиданно распростёрся передо мной ниц:– и я смиренно прошу тебя это сделать.

Несколько минут я потратил на то, чтобы уговорить его встать, и когда мне это удалось, продолжил выспрашивать подробности.

Оказалось, что в процессе глубокого самосозерцания Васиштха постиг, что если просто убить его сыновей, то из-за накопленных последствий неблагих деяний, свершённых по приказу одержимого ракшасом Калмашапады, они немедленно переродятся в ужасном мире, где будут пребывать на протяжении сотен тысяч лет. Для того, чтобы они смогли обрести благополучное следующее рождение, необходимо непременно их освободить. Тогда сыновья Васиштхи, будучи подвижниками-аскетами, смогут привести свои умы в такое состояние, которое позволит им отряхнуть последствия неблагих дел, как собака отряхивает воду и, следовательно, избежать многих лет ужасных мучений в следующей жизни.

Освободить же их можно только во внешнем мире. Когда я спросил, почему, то речь Васиштхи стала неясной, он начал говорить метафорами с ускользающим смыслом, но кое-как я разобрался, в чём дело. По-видимому, Васиштха говорил, что Калмашапада в нынешнем виде – это киборг (однако понятия такого старый аскет не знал, вот и объяснял как мог), а сделанные из мозгов его сыновей талисманы – некоторые высокотехнологичные устройства. И отключить их, даровав ту самую свободу, можно лишь в мире, где правят технологии.

В том же состоянии глубокого самосозерцания Васиштха постиг, что однажды сюда явится подобный мне человек, а затем разработал план по вызволению сыновей из дворца Калмашапады и отправке их во внешний мир.

Нетрудно было догадаться, что талисманы, сделанные из мозгов святых отшельников, – это ровно то, за чем я был сюда послан. Так что я положил браться за исполнение плана Васиштхи как можно скорее. Радости старого аскета не было предела.

Остаток дня я посвятил изучению плана, претворение которого в жизнь было намечено на завтрашнее утро, когда Калмашапада в поисках очередной жертвы покинет свой дворец (Васиштха изучил его повадки и отлично знал распорядок дней людоеда).

На следующий день в урочный час я и Васиштха верхом на прекрасной Нандини отправились к дворцу Калмашапады, который уже покинул своё обиталище ради трапезы. Исполняющая желания корова высадила меня перед этим мрачным строением, и я простился с ней и подвижником, ибо мне предстояло отправиться внутрь, а им – отвлекать веталов. Хоть те и не смели заходить во дворец людоеда, ибо тот ценил одиночество и предназначал огромное здание лишь самому себе, но их было необходимо отвадить подальше, чтобы я потом беспрепятственно прошёл сквозь деревню со своей ценной ношей. После же Васиштха с Нандини должны были отправиться подальше от деревни, чтобы отвлечь уже Калмашападу: несомненно, обнаружив после возвращения пропажу талисманов, он первым делом заподозрит отца съеденных им аскетов и, пользуясь чутьём на род Васиштхи, отправится за ним, что даст мне время, необходимое для обратного путешествия. К счастью, мозги внутри талисманов ему определить не так-то просто: использованные при изготовлении травы перебивают запах.

Охваченный необыкновенным волнением, я ступил под своды дворца людоеда. Внутри царил смутный сумрак, едва разгоняемый светом коптящих лампад, и тошнотворная вонь, а на полу тут и там были разбросаны кости, когда-то, очевидно, принадлежавшие людям. К счастью, Васиштха подробно поведал мне маршрут к помещению, где хранились его сыновья, и мне оставалось лишь следовать указаниям.

Пройдя где-то половину пути, я, то ли от чрезмерного нервного напряжения, то ли от вчерашней обильной трапезы, ощутил в животе изрядное волнение и вынужден был пристроиться в каком-то закутке, чтобы облегчиться. Содержимое моих кишок просилось наружу, и сдержать этот телесный порыв не было никакой возможности. Поистине, то было самое тревожное справление большой нужды в моей жизни, ибо каждая минута промедления увеличивала угрозу не успеть до возвращения хозяина дворца. Порождаемое же дрожанием пламени лампад шевеление теней, окутывающих разбросанные тут и там нагромождения человеческих костей, делало и без того гнетущую обстановку ещё более зловещей. Так что я постарался осуществить всё как можно скорее, затем подтёрся валявшимся неподалёку на полу куском ткани, оставшимся, видимо, от какой-то из жертв Калмашапады, и поспешил дальше.

Оказавшись в нужном покое, я не смог, да и не пытался, сдержать радостный возглас. То, что я искал, стояло возле одной из стен: стеллаж из четырёх полок, на каждой из которых в углублениях были закреплены чёрные шары-талисманы, сделанные из человеческих мозгов, мозгов сыновей Васиштхи. Я достал сотворённый ещё вчера ударом павлиньего хвоста Нандини волшебный предмет: тонкое, словно сотканное из воздуха, покрывало узорчатой материи. Расстелив его на полу рядом со стеллажом, я щёлкнул пальцами – покрывало зашевелилось, заползло под стеллаж и поднялось вместе с ним над полом на несколько сантиметров. Взяв в руки прикреплённые к летающему покрывалу ремни, я потянул их на себя: покрывало послушно двинулось следом. Я направился тем же путём, что и пришёл, обратно к выходу из дворца, ведя за собой на поводьях летающее покрывало с чёрными шарами, в которых томились сыновья Васиштхи.

Без приключений я выбрался из дворца и услышал доносящиеся с другого конца деревни звуки битвы: то Нандини с Васиштхой отвлекали веталов. Тогда я, как и наставлял меня старый аскет, сориентировал летающее покрывало в нужную сторону, затем взобрался на него рядом со стеллажом и, тряхнув поводьями, добавил зачем-то “н-но!”.

Покрывало принялось постепенно разгоняться, летя в том направлении, которое я указал. Сначала скорость была невелика, но чем дальше, тем выше она становилась, и вскоре ветер засвистел в моих ушах. За каких-то полчаса я добрался до реки, которая отделяла равнину от леса пастуха-владыки, и я поднял покрывало повыше, чтобы оно могло пролететь, не задев верхушки деревьев. О, как мне хотелось задержаться здесь хоть на несколько минут, увидеть Хари, Аделаиду!

Но это было никак нельзя: со слов Васиштхи я знал, что он и Нандини не смогут надолго отвлечь Калмашападу, и тот, вне всяких вопросов, погонится за мной. Вдобавок не было никакой уверенности, что людоед не сможет последовать за мной во внешний мир. Как я понял из объяснений Васиштхи, сила Калмашапады, обретённая за счёт поедания святых подвижников, настолько велика, что вполне вероятно позволит ему одолеть стражей на выходе и выбраться за пределы Зелёного нутра Ефросиньи, а также пребывать там несколько часов, прежде чем растворится его колдовская сущность под давлением рациональности законов мира вовне.

Так что я миновал лес и направил покрывало вниз, туда, где был проход, через который мы с Аделаидой вошли в диш Уттар, спасаясь от Корнелиуса. Я благополучно миновал тоннель в камне и парк с озером. Точно так же я пролетел на покрывале мимо роботов-стражников, которые в этот раз не обратили на меня никакого внимания, видимо, благодаря покровительству Васиштхи.

И вот я уже рядом с крохой-вездеходом, покорно дожидавшимся моего возвращения. Тогда-то я и обнаружил, что летающее покрывало обратилось транспортной платформой, которая перемещалась с помощью несметного количества механических суставчатых ног, приделанных снизу.

Не будучи уверенным в том, что Калмашапада не сможет выйти за пределы Зелёного нутра Ефросиньи, я поторопился загрузить стеллаж в багажник вездехода, сам разместился в кабине и дал команду автопилоту следовать обратно.

Спустя час с небольшим я уже сидел в навигационной рубке планетолёта вместе с пилотами, которые оказались изрядно удивлены моим возвращением. Я различал в их глазах уважение ко мне, которое проявилось и в том, что после погрузки вездехода они сами привели меня в рубку для скорейших и подробнейших расспросов. Я ни в коем случае не хотел отвлекать их от столь ответственного занятия, как вывод корабля в открытый космос, и ограничился лишь словами о том, что Корнелиус и Аделаида живы, но обратно не полетят. Пилоты встретили это известие спокойно, я бы даже сказал равнодушно, но отметили, что и один вернувшийся являет собой результат маловероятного, почти невозможного, стечения обстоятельств. Я согласился и принялся всеми доступными способами торопить их, чтобы приблизить момент старта.

Наконец, планетолёт тронулся с места, это стало ясно по прошедшему через его корпус короткому дрожащему импульсу. А спустя несколько секунд по рубке разнеслось тревожное гудение зуммера, сопровождавшееся миганием красного света. Пилоты переглянулись.

– Что такое? – взволнованно спросил один второго.

– Тревога, – дрожащим голосом ответил тот.

Он понажимал что-то на панели управления и вывел на экран изображение с одной из внешних камер.

– Калмашапада! – вскричал я в ужасе, едва лишь осознал смысл увиденного на экране.

То и правда был царь-людоед. Я немедля узнал его, несмотря на то, что он не был похож на образ, виденный мною во время рассказа Васиштхи. Сейчас он выглядел как соединённые полимерными жилами бугристые металлические части, образующие солидных размеров человекоподобную машину, вцепившуюся в противоположный жилым отсекам торец корабля и руками разрывающую металл корпуса как бумагу.

– Что? – произнёс побледневшими губами первый пилот.

– Скорее, скорее взлетаем! – вместо ответа закричал я.

– Ускорить никак нельзя, – в отчаянии бросил второй пилот.

– Что ему от нас надо? – возопил первый пилот.

– Он нас сожрёт, – ответил я.

Нам ничего не оставалось, кроме как смотреть на крушащее планетолёт металлическое чудище, пока корабль скользил вдоль причальной шахты к внешней поверхности Ефросиньи. Конечно же, молча наблюдать подобное было невозможно, так что пилоты заговаривали свой страх бранью, которая по большей части сводилась к вопросу, а что это, собственно, на нас напало и что ему от нас надо. Я объяснял, что это людоед, бывший когда-то царём, и отмечал, что нам ещё повезло: Калмашапада, очевидно, не знал внутреннего устройства корабля, иначе первым делом принялся бы за отсек, в котором размещались мы, и в таком случае мы сейчас вместо рассуждений о нашей возможной участи вовсю этой участи подвергались, служа лакомством робочудищу. Говорил я это, разумеется, не так складно, как здесь пишу, а короткими фразами, плавающими в море грубой брани, призванной затмить объявший меня ужас.

Но всё однажды заканчивается, закончились и томительные минуты ожидания момента, когда планетолёт покинет причальную шахту астероида. К тому времени, как наш корабль оказался в открытом космосе, Калмашапада разметал покрытие на довольно приличной уже области корпуса и закопался достаточно глубоко внутрь.

– Кажется, двигатель повреждён, – слабым голосом произнёс второй пилот. – Рискованно запускать.

– Запускай скорее! – возопил я и на всякий случай прокричал ещё раз исходный свой тезис:– Он нас сожрёт!

Это подействовало. Первый пилот пробежался пальцами по панели управления, и я успел заметить, как изображение на экране монитора залил яркий свет, в котором растворился металлический монстр. Меня на секунду вдавило в кресло с такой силой, что, казалось, внутренности мои вот-вот разъединятся с телом. В следующую секунду воцарилась невесомость, свет с экрана монитора ушёл, и там, где раньше было рвущее корпус корабля роботизированное создание, я увидел заметно укороченную цилиндрическую часть планетолёта, оканчивающуюся теперь неровным покорёженным краем, словно навершие было отгрызено исполинским космическим зверем. Никакого Калмашапады, к счастью, не наблюдалось.

Оказалось, что двигатель взорвался, и с ним сгинул и несчастный, мучимый ракшасом царь. В том, что часть корабля вместе с тремя участниками экипажа осталась невредима, была определённая доля везения, но не запредельная: термоядерные движки специально конструируют так, чтобы в случае аварийных событий, приводящих ко взрывам, разрушительная мощь этих взрывов направлялась в сторону, противоположную жилым отсекам.

Так что всё в итоге пришло к достаточно благополучному итогу. Мастерство пилотов оказалось настолько велико, что они сумели организовать обратный полёт к Ефросинье с помощью вспомогательных ядерных движков, предназначенных для создания искусственной гравитации посредством раскрутки жилых отсеков вокруг оси планетолёта.

На этом, думаю, вполне можно и закончить мою историю, разве что размещу здесь кое-какие добавления технического характера.

Разбираясь во время обратного пути с добытыми на Ефросинье шарами, я обнаружил, что их не сто, а девяносто девять. Куда делся один – не представляю. Быть может, упал с летающего покрывала во время моего пути обратно? Или его не было на стеллажах изначально? Потому, например, что Калмашапада взял его с собой, когда покидал дворец. Это мне неведомо.

Также стоит отметить, что мне удалось разобраться в общих принципах работы шаров. Надо всего лишь…»

Этим заканчивался текст на последней странице распечатки, и больше страниц не было.

9

Я легла переварить прочитанное. У меня не получалось понять, как же мне ко всему этому относиться. Выходит, психосферы – это человеческие мозги в банках, мозги сыновей того деда с коровой, Васиштхи. Это ж сколько времени они так томятся в неволе без тела? Когда там произошла катастрофа на Ефросинье, полвека назад? И они всё это время в таком плачевном состоянии или не всё? В любом случае, долго. Вот уж незавидная участь. Может, поэтому Сурентий вечно такой угрюмый? Васиштха ведь просил его помочь освободить сыновей, а по итогу они лишь сменили положение своей тюрьмы. Этот седой парень с коровой – явно неплохой человек. Я так поняла, он просто жил себе в обители, никого не трогал, пока не случился там этот Вишвамитра. Разве бедолага Васиштха слишком многого хотел от жизни?

Совсем как я, подумалось мне. Разве я многого прошу? Всего лишь обрести нормальную профессию и заработать денег, чтобы свалить из этой дыры. Но почему это так сложно? Почему меня уже два раза пытались убить, и каждый встречный норовит затянуть в свои какие-то мутные игрища? А Перфидий и вовсе подозревает в чём-то, что я совершенно точно не делала, ведь я вообще не делала ничего плохого. Хотя, может, Перфидий уже и не подозревает? Может, он просто за мной ухаживает? Вообще, с ним интересно проводить время: он меня развивает, рассказывая пусть и не очень понятные, но увлекательные штуки, а ещё развлекает. Собственно, может, именно великий сыщик – это единственная часть моей жизни, с которой всё в порядке?

Под аккомпанемент этих мыслей я не заметила, как уснула, а утром меня разбудил звонок от шефа.

– Доброго утра, – Август улыбался.

– Доброго, – пробормотала я, не сразу сообразив, что звонок, вообще-то, идёт по видео, а я тут в таком неприглядном, не до конца проснувшемся, виде.

– У меня хорошие новости. Перфидий – больше не проблема.

– А? Что? Как? – от упоминания имени сыщика я почти окончательно проснулась.

– Позже расскажу, но завтра он от тебя уже отстанет. Звоню сообщить тебе, чтобы ты смело слала его куда подальше, если будет зазывать на беседу. Поняла?

– Ага, – кивнула я. – То есть я могу отказаться с ним говорить?

– Не просто можешь, а обязательно так и сделай. Это слишком опасно.

– Эм, но ведь ты и раньше говорил, что опасно.

– Да, но раньше не было возможности этого избежать. Теперь есть.

– Но как так получилось?

– Мне удалось отстранить его от расследования. Точнее, он будет отстранён завтра. Подробнее расскажу позже. Главное, чтобы ты с ним не виделась. Поняла?

– Поняла.

– Что именно? Повтори, – Август уже не улыбался, его взгляд стал предельно серьёзным.

– Я могу не видеться с Перфидием, если не захочу.

– Нет, – он мотнул головой. – Не так. Я запрещаю тебе с ним видеться. Ясно?

– Эм, – только и протянула я.

– Ясно? – настойчиво повторил Август. – Это для твоей же безопасности.

– Ясно, да.

– Вот и молодец. Ладно, потом поговорим, у меня сегодня завал по делам.

Он дал отбой, а я, дождавшись, когда изображение исчезнет, возмущённо фыркнула. Август мне запрещает? Да кем он себя возомнил? Он даже не мой парень. А хоть бы и был им! Своим парням я такого не позволяла: запрещать мне что-то. Вот ещё! Август что, думает, раз он настолько хорош собой, богат и успешен, то я должна с трепетом ловить каждое его слово и указание? Вот уж нет.

А ещё вот это его: «для твоей безопасности». Как бы не так. Перфидий копает под Августа, а не под меня. И ещё большой вопрос, насколько мне надо беспокоиться о безопасности моего шефа. Ведь он мне никто, польза от него непонятно, то ли будет, то ли нет. Да, он взял меня к себе на неплохую работу, но я не забывала, насколько вся связанная с этим история мутная, и что роль Августа в ней до конца неясна.

Завтракая, я, вопреки обыкновению, не потребляла контент из Сети, а переживала своё возмущение по поводу запрета Августа и думала: а не написать ли мне самой Перфидию, предложить встретиться, обсудить распечатку, тем более что вопросы по ней были.

Пока я так размышляла, Перфидий написал сам.

«Дочитала?» – спросил он.

«Дочитала», – ответила я.

«Обсудим?» – спросил он.

«Давай», – ответила я.

«Как насчёт заглянуть ко мне в гости?» – и добавление эмодзи с раскрасневшимися щёчками.

Ого, с улыбкой подумала я, а великий сыщик перевёл свои действия в активную фазу. Первой моей мыслью было отказаться, предложить встречу где-то ещё, но потом решила: а почему бы и нет? Можно даже с ним перепихнуться, если обстановка и развитие событий будут благоволить. Вот Август будет в ярости! Представив это, я злорадно ухмыльнулась: ну и отлично, сам виноват, будет знать, как пытаться мне указывать.

«Можно», – написала я в ответ.

Авто за мной приехало так скоро, что я едва успела собраться и как следует прихорошиться: всё-таки сегодняшняя встреча могла оказаться особенной. Может, даже судьбоносной?

В этот раз Перфидий ждал меня в салоне автомобиля, выйдя оттуда при моём появлении, чтобы галантно открыть дверь. Сегодня он выглядел каким-то потухшим и даже, пожалуй, постаревшим: видимо, расследование изымало из него жизненные силы. Несмотря на это, он приветливо улыбался и всячески старался показать, как рад меня видеть.

Я начала беседу с истории о брахмане Арктасене, про которую вчера говорил Сурентий.

– Что за мритью-сома? – спросила я.

– Я говорил об этом с Сурентием, – ответил Перфидий. – Он считает, что это амрита.

– Что за амрита?

– Напиток богов, который делает их бессмертными. Для людей он не предназначен. Поэтому действует на простых смертных таким образом, что, с одной стороны, разгоняет мыслительные способности, а с другой – постепенно уничтожает мозг, отчего происходит утрата когнитивных функций, начинаются регулярные галлюцинации и бояки, словом, совершается полная деградация личности.

– Но богам нормально?

– Они же боги, – развёл руками Перфидий. – Странно, что ты обратила внимание на эту историю. Я думал, тебя зацепит рассказ про небесную деву и Вишвамитру.

– Это когда она соблазнила того аскета, чтобы сбить его с пути?

– Да-да. Тут, кстати, есть интересная параллель с Ветхим Заветом, с изгнанием человека из рая после того, как человек вкусил с дерева познания и отчасти уподобился Богу. Поэтому Бог изгнал человека, чтобы тот не вкусил ещё и с дерева жизни, отчего подобие между ними стало бы ещё больше. Вступление же на путь подвижничества – это ведь как вкушение с древа познания, а достижение вершины духовных подвигов – суть обретение бессмертия, то есть вкушение с древа жизни. Царь индийских богов, точно так же как ветхозаветный Бог, не хочет этого допустить. И подсылает ту небесную деву.

– История как история, – пожала я плечами, чувствуя, что рассуждения на религиозные темы начинают меня утомлять. – Почему бы она меня зацепила?

– Разве ты не заметила, что сама, как небесная дева, сбиваешь людей с пути? – Перфидий широко улыбнулся.

– Это кого?

– Меня, например, – он подмигнул. – Я, знаешь ли, важным расследованием сейчас должен заниматься, а не обсуждать индийскую мифологию.

– Я свою историю по-другому вижу, – возразила я, но внутренне с удовлетворением отметила этот комплимент. Ведь комплимент, пусть даже глупый и неловкий (а другими комплименты попросту не бывают) – всегда добрый знак. Главное, чтоб не был сомнительным.

– Как же?

– Есть ли у древних индусов какая-то история, в которой за героем все бегают и всем чего-то от него надо?

– Зачем же тебе древнеиндийская история, – Перфидий хмыкнул. – Есть вполне себе русская: про колобка.

– Ох, – как мне это самой не пришло в голову? – Точно.

А что, очень похоже. Колобка вечно пытаются съесть, но он умудряется уйти от бабушки с дедушкой, от зайца, от волка… А я сначала ушла от одного парня, потом сумела уйти от пытавшегося меня убить другого, затем были эти двое на космокатере, с которыми у меня тоже получилось совладать.

– Только не нравится мне это сравнение, – сказала я, подумав. – Там лиса в конце.

– Это уж как водится, – вздохнул Перфидий. – Рано или поздно каждый, в конце концов, встретит свою лису, так или иначе, никого не минует чаша сия.

Мы ещё немного пообсуждали распечатку с записками Сурентия, пока за окном авто проплывало сначала спиральное межуровневое шоссе, а потом межрайонная трасса. Когда я спросила, почему мозги в банке способны контролировать чужой разум, Перфидий ответил:

– Да ведь они святые подвижники, посвятившие духовным практикам всю жизнь. А потому обрели сверхъестественные способности, про которые немало написано в древних индийских текстах, да и в текстах поновее тоже. Одна из таких способностей заключается в умении видеть состояние ума других и, соответственно, менять это состояние.

Пока Перфидий это объяснял, автомобиль свернул с дороги в открывшиеся при его приближении высоченные ворота, увитые плющом, и оказался в жилом квартале, об элитности которого кричал весь его утопающий в зелени облик: если бы не обычная сила гравитации, могло показаться, что мы едем по одному из общественных парков Зелёного нутра.

– Контроль разума, – продолжал Перфидий, – не единственное, на что способен преуспевший в освоении духовных практик. Есть ещё, например, ясновидящее око: умение предсказывать возможные последствия поступков людей, да и сами эти поступки тоже, иными словами, предвидеть контур ближайшего будущего. Только у психосфер, я так понял, сильно эти способности урезаны, так как это не собственно мозги живого человека, но исковерканные кибернетической перестройкой.