Журнал «Рассказы». Твой иллюзорный мир

Я оглядела дом еще раз. Строение выглядело очень старым, заброшенным, и большая его часть была отгорожена от улицы высоким деревянным забором. Я зашагала вдоль постройки и вскоре обнаружила дверь, запертую на огромный замок. Проходом давно не пользовались, все железные детали успели как следует проржаветь, а крашеные – потускнеть и облупиться. Картину довершал сугроб, по-свойски прильнувший к почерневшим доскам. Я двинулась дальше.

Дойдя до угла дома, я вернулась и посмотрела с противоположной стороны. Та же кирпичная стена, забор и занесенный снегом оконный проем. Другого входа в подвальное помещение не было.

– Холадна, вельми холадна…

Опять этот голос! Теперь он был чуть громче, отчетливее, и я перестала сомневаться. На помощь звал ребенок.

– Малыш, ты здесь?

Я подбежала к двери и дернула замок. Несмотря на слой ржавчины, он крепко держался на своем месте и не думал поддаваться. Тогда я шагнула в сугроб, взялась за железную скобу и попыталась расшатать дверь, чтобы образовалась хотя бы небольшая щель. Но дверь даже не дрогнула.

– Малыш, не молчи! Я обязательно доберусь до тебя. Слышишь?

– Забярыце мяне адсюль. Хутка раніца. Я баюся раніцы. Забярыце мяне адсюль, цетачка!

– Ну конечно, обязательно заберу… – Теперь я смогла разобрать, что ребенок говорит на белорусской мове, которую немного знала.

Я навалилась на дверь. Никакого результата. Малыш снова позвал меня, но на этот раз его голос был слабее, тише. Он замерзал.

Жгучий приступ ярости вдруг накатил на меня. Я, высшее творение природы, сложнейший организм с миллиардом нейронов, мозгом и… сердцем, наконец, сейчас ничего не стоил по сравнению с простым куском дерева. Я не могла звать на помощь, не могла пытаться сбить замок, не могла расколотить окно под снегом. Если бы меня вдруг заметили, то приняли бы за сумасшедшую или преступницу. И малыш погиб бы.

Прижав голову к холодной древесине, я закрыла глаза и застонала от беспомощности.

8

Вначале была оторопь. Я лежала на твердой поверхности и чувствовала, как немеет от холода правая щека. Такое положение моего тела было просто невозможно, ведь еще мгновение назад я стояла на улице под сильным снегопадом и таранила лбом запертую дверь. Сейчас же снега не было и в помине, зато было обмороженное лицо, боль в голове и полное отсутствие понимания, что произошло.

Рядом что-то зашуршало. Через мгновение звук повторился, но уже ближе.

– Пошла отсюда… – выдавила я через силу.

– Цетачка.

Я вздрогнула. Нет, это было не животное. Ребенок, который звал меня все время, вдруг оказался на расстоянии вытянутой руки. Это его скрывала темнота, шорох его тельца показался мне похожим на шуршание крысы. Выходит, я находилась в подвале, куда так стремилась?!

– Малыш, где ты? Як я сюды попала?

– Не бачыю… – пролепетал мальчонка после паузы. – Совсим не бачыю, цетачка.

– Иди ко мне…

Снова послышалось шуршание. Я протянула руку и нащупала хрупкое тельце. Мальчик напрягся, но тут же обмяк и тихо заплакал.

В дальнейшем я не раз замечала, что эти дети старались все делать тихо. Тихо двигались, тихо говорили, и даже плакали почти бесшумно. Они боялись привлечь к себе внимание и когда вокруг никого не было. Это текло по их венам. Инстинкт самосохранения.

И вот мы сидели в обнимку и плакали. Он чуть слышно, я громче, всхлипывая и вытирая нос рукавом пальто. Нам обоим требовалось хорошо выплакаться, чтобы эта чертова соленая вода не пролилась внутрь и не разъела и без того израненные сердца. Я спросила, как его зовут, и он прошептал «Зосим», а затем добавил, что мамку «уже убили». После этих слов я решила больше не докучать бедняге вопросами.

Я гладила ребенка по бритой головке и думала: «Сначала раненая девочка за шкафом, теперь мальчик на полу запертого подвала… Какие еще сюрпризы приготовила мне жизнь?!»

Впрочем, на долгие размышления не оставалось времени. Выход из подвала до сих пор найден не был, а внутренний голос все настойчивее твердил, что отпущенные ребенку часы истекают. Тогда я заставила себя встряхнуться, нахлобучила на малыша свою шапку и сказала, что собираюсь вытащить нас отсюда. Паренек еще раз всхлипнул и затих.

Я огляделась. Глаза привыкли к темноте, и стало ясно, что мы находимся в просторной, но практически пустой комнате. Сваленные возле стены ящики, каменные ступени, уходящие куда-то вверх, да крохотное пятно света в месте, где должен был находиться оконный проем, – вот и все, что составляло нам компанию. Первым делом я проверила, куда ведет лестница, и быстро убедилась, что это обратная сторона того самого входа, через который мне так и не удалось пробиться. Тогда я обошла комнату по периметру и даже посмотрела за ящиками. Выхода из подвала не было.

Я вернулась к Зосиму и снова прижала мальчика к себе. Так было теплее. Так я меньше ощущала абсурдность происходящего.

– Цетачка… – тихо позвал ребенок. – Чуеце, што я гавару? Калі хочаш збегчы, то праз акно заўседы дакладней!

– Коли хочешь сбежать, окном всегда вернее… – повторила я задумчиво. – Да, малыш, мы в детдоме тоже так делали.

Я встрепенулась и повернула голову.

«А что, если… С улицы ниша перед окном выглядела слишком узкой, чтобы в нее мог протиснуться взрослый человек. Но другого варианта все равно не осталось!»

Я подошла к месту, где заметила свет.

«Выходит, снегопад закончился, раз стекло не занесло», – подумала я, нащупала раму и попробовала ее открыть. После нескольких безуспешных попыток мне пришлось отломить от ящика деревяшку покрепче, надеть на нее варежку и слегка стукнуть по стеклу. Раздался глухой звук.

Несколько минут я вслушивалась в тишину. Дом безмолвствовал. Я ударила сильнее. Никакого результата. Больше не в состоянии сдерживаться, я размахнулась и двинула со всей силы. Послышался треск, и на меня хлынула лавина из снега и осколков.

– Мне страшна, цетачка … – прошептал мальчик.

– Не бойся, малыш! Скоро ты будешь в безопасности… – Я дождалась, когда поток иссякнет, и очистила проем от остатков стекла. Отверстие получилось большим, девушка моей комплекции должна была пролезть в него без труда, но оставалась еще ниша между окном и тротуаром. Смогу ли я там развернуться, вот в чем был вопрос…

9

– Кстати, дом, в котором вы «нашли» второго ребенка, недавно снесли. Теперь на его месте строят современный многоэтажный квартал.

– Что? – Я вздрогнула от неожиданности. – Дом… откуда ты знаешь?!

– Варвара Сергеевна, давайте все-таки на «вы». Я ваш лечащий врач, а не… – Молодой человек поджал тонкие губы. – А не кавалер!

– Странно, – отозвалась я. – Но еще совсем недавно ты не брезговал меня целовать.

– Хватит! – Молодой человек слегка стукнул ладонью по столу. – Хватит, Варвара Сергеевна. Я запрещаю произносить эту глупость. Понятно?

– Ты опять кричишь на меня?

– Я не спал всю ночь! Думал…

– Так откуда известно про дом? – перебила я. – За все это время вы ни разу не упоминали, что знаете, где он расположен!

– Разве? Странно, я уверен, что мы уже беседовали на эту тему! Даже не сомневаюсь!

– То есть вы хотите сказать, что у меня провалы в памяти? Так?

Он не ответил и снова закрутил свой «глобус».

– Как сказать… – после паузы заговорил молодой человек. – Мне очень не хотелось бы произносить эти слова, но боюсь, что период ремиссии закончился. Я думал об этом всю ночь после вашего рассказа о вчерашних приключениях. Нам необходимо сконцентрироваться на лечении! Поэтому я так строг. Понимаете?

Я усмехнулась.

– Вы все время уходите от ответа.

Доктор с деланым удивлением посмотрел на меня.

– Что? От какого ответа… о господи! Я говорю о важных вещах, а вы продолжаете думать про этот несчастный дом. Хорошо, повторю. Я был там. Через неделю после нашего первого разговора я нашел ту несчастную развалюху. Вы очень хорошо ее описали. Дверь, подвал, разбитое стекло – все было на месте. Я даже навел кое-какие справки. Этот дом построили еще в девятнадцатом веке, и долгое время в подвале размещался кабачок. Затем магазин скобяных изделий… и, наконец, склад просроченных противогазов. А вчера днем я увидел репортаж о большой стройке в том районе. Вот и вся разгадка моей осведомленности, Варвара Сергеевна!

– Но зачем?! Вы же уверяли, что полностью доверяете моим словам?!

– Вы опять все искажаете, Варвара Сергеевна. Я говорил, что не сомневаюсь в вашей искренности! Говорил, что галлюцинации так сильно переплелись с реальностью, что вы уже не в состоянии отличить одно от другого. И задача врачей – помочь вам справится с этой проблемой. Очистить сияние разума от грязи, так сказать!

– Вам бы, Андрей Васильевич, стихи писать, а не людей лечить. Ах да, я совсем запамятовала! Вы же читали кое-что из своего: «Из пепла роз вы заварите чаю…».

– А это действительно лучше забыть, Варвара Сергеевна! – вскипел молодой человек. – Вы хотели услышать про дом. Так вот, слушайте! Я все внимательно осмотрел и пришел к выводу, что попали вы в подвал и выбрались обратно одним и тем же путем – через окно. Но из-за стресса, полученного в результате борьбы с насильником, произошел рецидив болезни, отсюда и галлюцинации, и провалы в памяти. Большая удача, что вы не замерзли там насмерть! Игры разума – очень коварная штука, знаете ли!

– Разве для того, чтобы сделать подобный вывод, необходимо было осматривать дом? – задумчиво проговорила я. – Или все-таки вас интересовало нечто иное?

– И что же? – Он повернулся слишком быстро для напускного безразличия, с которым пытался говорить.

– Каких размеров на самом деле была та ниша…

10

Они хотели знать только одно.

Как я оказалась в их супер-пупер секретном ангаре.

Впрочем, что он секретный и защищен от проникновения посторонних сложнейшей системой охраны, стало известно мне намного позже. В первые же часы ареста я была настолько шокирована произошедшим, что даже не могла толком понять, о чем идет речь. Я все время думала о судьбе несчастных детей. Это была моя первая потеря.

Допрашивали меня двое. Мужчина средних лет, коротко стриженный, с пронзительно голубыми глазами, и молодой человек, очень интеллигентный, я бы даже сказала, весь какой-то утонченный.

Мужчина постарше напоминал мне отца. Он всегда носил идеально выглаженные рубашки и брюки, имел отличную выправку и часто курил. «Интеллигент» предпочитал костюмы и сострадательную улыбку. В принципе, они были очень симпатичные люди. Когда не угрожали расстрелом.

Впрочем, угрожал только мужчина постарше. «Интеллигент» же был вежлив, порой даже ласков со мной. Они были уверены, что я крупная рыба и скоро их ждет повышение. Только надо заставить меня говорить. Но это было делом времени.

А времени у них было мало. Если в ангар смог проникнуть один шпион, сможет и другой. И до тех пор, пока неясно, где в системе охраны брешь, Родина будет в опасности. Поэтому они не могли спать спокойно. И не давали мне.

Они допрашивали по очереди. Когда один отдыхал, другой работал. Мужчина с глазами небесного цвета кричал на меня, оскорблял маму и папу, показывал, каким пальцем нажмет на курок, когда прострелит мою несчастную голову. «Интеллигент» вкрадчиво объяснял, что сам он против насилия, но если я и дальше буду утверждать, что никто меня не вербовал, а в секретном ангаре оказалась «не помню как», то некто применит такие методы, что я сначала все расскажу, а потом сойду с ума. И никак не наоборот.

Но что я могла им сказать?

Только правду. Я поняла это, когда за трое суток мне дали поспать всего несколько часов. Немного придя в себя, я вдруг осознала, что прежней жизни уже не будет, что никогда отсюда не выберусь и либо умру, либо стану сотрудничать. Ведь мне «повезло» оказаться там, где ни в коем случае не стоило оказываться. Увидеть нечто такое, о чем даже дознаватели не имели представления. И я стала сотрудничать.

«Я просто шла из кино», – сказала я.

«Меня позвали дети», – промямлила я.

«Я не могла их найти и очень разнервничалась», – выдавила я и отключилась.

11

Меня привели в сознание хорошей порцией кипятка. Я вскрикнула, дернулась всем телом и схватилась за лицо.

– Не спать! – услышала я гулкий возглас. – Врагам не положено!

Я скосила глаза на источник звука. Хозяином тенора был молоденький солдат с жестяной кружкой в руках и по-детски строгим взглядом. Я сделала попытку подняться, но голова закружилась, и меня стошнило прямо на его идеально начищенные сапоги. Тогда солдат одной рукой посадил меня на матрац и прислонил к стене. Я закрыла глаза и снова получила порцию воды в лицо.

– Не положено…

Я с трудом подняла веки.

«Нет, не кипяток… Просто очень холодная вода. И хорошо, что я не враг, значит, можно снова лечь. – Я стала заваливаться набок и в этот момент пришла в себя. – Это же меня они считают врагом!»

Солдат заметил мое состояние и удовлетворенно кивнул.

– Через пятнадцать минут проверю… – сказал он и вышел.

На меня обрушилась волна паники. Больше не в силах выносить мучения, я стала биться головой о стену и причитать:

– Нет, нет, нет… Только не еще один допрос!

12

Как всегда, я так и не поняла, что произошло.

– О господи! Это кто еще?!

Я потерла ушибленный лоб и подняла голову. Надо мной нависал высокий мужчина лет сорока в старомодных очках, мятой одежде и рыбьим хвостом в руках.

– Как у вас это интересно получилось… – пробормотал он. – Вы вертухай? Следили за мной, да? Здесь есть отверстие?

Он подошел к стене и постучал костяшками пальцев по кирпичной кладке.

– Надо же, до чего хорошо замаскировано. Просто фантастика!

– Вы кто?! – Я в изумлении вытаращилась на мужчину. – Как оказались в моей камере? Я заснула?

Мужчина демонстративно поклонился.

– Снимаю шляпу, мадам. Вы так быстро сориентировались в ситуации! В КГБ умеют готовить кадры!

– Каком КГБ?! – взвыла я. – Я не шпион и не вертухай! Меня позвали дети. Я стала их искать и вдруг провалилась под землю! А когда открыла глаза, уже была в этом проклятом ангаре. Вот и все!

Мужчина приподнял очки и внимательно посмотрел на меня.

– Да бог с вами! – произнес он после паузы, выкинул хвост в ведро и лег на матрац. – Провалились так провалились. Я бы давно сошел с ума, если бы слушал все, что говорится в этом заведении!

Незнакомец закрыл глаза и сложил руки на груди. Наступила тишина. Я огляделась и поняла, что нахожусь в чужой камере, просто очень схожей с моей. Та же синяя краска на стенах, такая же массивная решетка вместо окна. Сделаешь два шага в ширину – упрешься в железные нары с матрацем. Решишь прогуляться к «окну» – налетишь на столик и стул. Бросишься обратно – споткнешься о ведро. Рядом железная дверь. Лязгающая, как мясорубка…

Только у меня ведро было черное, а у мужчины белое. Вот и все отличия.

Не это было главное. Я снова умудрилась пройти сквозь стену. Правда, в этот раз меня никто не звал.

13

– Так как вас величать, мадам?

Мужчина повернулся набок и зевнул.

– Варвара… – Я не удержалась и тоже зевнула. – А вас?

– Карл. А вы, значит, волшебница?

– Нет, я химик-технолог, – пролепетала я, снова начиная засыпать. – Вы немец?

– Отец был американский инженер и социалист, – сухо ответил мужчина. – Я родился незадолго до революции, поэтому всегда считал себя истинным советским гражданином!

Наступила пауза. Я почувствовала, что еще мгновение, и свалюсь прямо здесь, посреди камеры.

– Послушайте, Карл. Можно я лягу под койку и немного посплю? Сил больше нет терпеть.

Мужчина чуть не выронил очки. Наверное, он всегда брался за них, когда был очень удивлен.

– Хм… а вы не храпите? – растерянно пробормотал он.

– Нет, – ответила я и заползла под нары. – Не храплю.

14

– Эй, Варвара! Вы живы?

Я открыла глаза. Перед нарами на коленях стоял Карл и с тревогой смотрел на меня.

– Вы спите уже целых двенадцать часов! Я стал волноваться. Не хочу, чтобы мне приписали еще и убийство! – Он тихо засмеялся.

– Надо же… – Я с трудом ворочала языком. – Не спала трое суток, вот и вырубилась.

Мужчина протянул руку, чтобы помочь мне выбраться.

– Это ужасно! Кстати, вы даже не представляете, какой начался переполох, когда обнаружили, что соседняя камера пуста! Они и сюда заглядывали. Но никому и в голову не пришло посмотреть под нарами. У вас животные инстинкты!

Я улыбнулась, но тут же испугалась. Побег явно не предвещал мне ничего хорошего. С другой стороны, исчезновение из запертого помещения служило весомым доказательством моей честности! Я могла проходить сквозь любые преграды, в этом больше не было сомнения… только вот как?! Схватившись за ладонь мужчины, я выбралась наружу.

– Простите. Это было глупо! Надо вызвать охрану. Вам самому надо вызвать охрану и сказать, что только что обнаружили в камере постороннего! А я как-нибудь выпутаюсь!

– Ну уж нет! Не каждый день встречаешь человека, который может проходить сквозь кирпичи! Пока вы спали, я чуть дыру не протер, пытаясь найти лазейку. Но там действительно ничего нет. Это поразительно!

– Вам не простят сокрытие…

Карл снял очки, тщательно отполировал стекла носовым платком.

– Да и леший с ними. Что будет, то будет. Надоело всего бояться!

Я замялась.

– Не могли бы вы тогда отвернуться?

– Ах да, конечно! – Мужчина отошел к дальней стене и стал рассматривать решетку. – Кстати, я глух на оба уха, так что можете не обращать на меня внимания! Только не исчезайте, пожалуйста!

– Хорошо!

Я подошла к отхожему ведру и сняла крышку. От ударившего в ноздри запаха меня чуть не вывернуло наизнанку. Прикрыв нос рукой, я принялась за дело. Затем привела себя в порядок и подошла к Карлу.

– Извините, нет ли у вас воды? – спросила я и прыснула от смеха.

– Что такое?

– Вспомнила одну дурацкую присказку: «Не дадите попить, а то так есть хочется, что переночевать негде!».

Карл грустно улыбнулся.

– Чего нет, того нет. Зато есть селедка. Правда, сомневаюсь, что она до сих пор съедобна.

Услышав про селедку, я поняла, что за жуткий запах чуть не убил меня. В камерах было жарко, и еда быстро портилась.

– А я все думаю…

– Что это от меня так воняет? – перебил мужчина с усмешкой. – Впрочем, скоро я действительно превращусь в протухший кусок мяса!

– А почему у вас нечего пить?!

Карл сел за стол и вздохнул.

– Меня специально кормят одной соленой рыбой. Чтобы я сошел с ума от жажды и стал послушен, как овечка. Пока я нахожу силы не есть эту дрянь. Но я не герой. Рано или поздно я признаю все, что они хотят! Вот где истинное триединство. Я пророк, бог и иуда в одном флаконе!

Услышав такие слова, я озадаченно спросила:

– А вы… кто по специальности? И за что арестованы?

Карл усмехнулся.

– Я физик-ядерщик. А сижу здесь потому, что считаю главным ветер, а не флюгеры. Даже если их очень много.

15

Карл повернулся в мою сторону.

– Поясню коротко. На последнем съезде физиков большая группа так называемых ученых-материалистов выступила с предложением признать теорию относительности Эйнштейна ложной. – Лицо мужчины покрылось красными пятнами. – Какая чушь! Естественно, я выступил против. Наговорил много лишнего, чего уж там скрывать. Мне разом припомнили, что было и чего не было. И вот я здесь.

Карл с минуту молча вышагивал по камере, затем уже более спокойным тоном произнес:

– Бросив все силы на ваши поиски, охрана забыла принести очередную порцию рыбы. Но скоро утро, и в этот раз они точно появятся. Так что стоит поторопиться. Но не говорите ничего, что может нанести вам вред. Не доверяйте мне полностью. Понимаете?

Я кивнула.

– Думаю, да. Но мне нечего утаивать. Последнее время я только об этом всем и твержу!

И я поведала о том, что случилось со мной за последнее время.

Когда рассказ был закончен, Карл покачал головой.

– О странный, дивный мир… – пробормотал он. – Если бы я собственными глазами не наблюдал ваши способности, то сказал бы, что эти «дети» – банальная шизофрения, отягощенная навязчивыми галлюцинациями! Но я видел необъяснимые вещи прямо здесь, всего несколько часов назад, поэтому либо придется признать, что сейчас в камере находятся сразу два сумасшедших, либо что ни одного. Вам какой вариант больше нравится?

Я пожала плечами.

– Второй, наверное…

– И мне. – Карл некоторое время тер виски, после задумчиво произнес: – Так вы говорите, часть детей была в полосатых робах, с треугольными нашивками и ужасно измучена?

– Таких было двое. Мальчик в подвале и девочка в зоопарке.

– А остальные?

– С виду вполне нормальные. Хорошо одеты, не истощены. Но всегда напуганы или ранены. Как малышка в красном пальто. У нее кровоточила шея.

В камере наступила тишина. Только огромная муха гудела над ведром с отходами.

– Знаете, Варвара… – Карл говорил медленно, словно вынимая слова из потайного кармана. – У меня есть вполне научное объяснение тому, что с вами происходит. Но, бога ради, расскажите, как вы договорились с животными?!

Я усмехнулась.

– Вы хотели спросить, как я договорилась с людьми?

16

В ту ночь я спала очень крепко. У меня было много работы, и отвлекаться на всякие пустяки не имело смысла. Сначала я родила себя. Затем произвела на свет папу и маму. Сама отрезала пуповины, перевязала их льняными нитями и аккуратно вытерла нежную кожу младенцев. Мои родители были такими славными бутузами, почти не плакали и забавно сучили бледно-розовыми ножками. Я дала им имена и с первой же минуты стала тщательно оберегать, ведь теперь от них зависела моя жизнь!

Нет, они не были брат и сестра. Раз я сама сотворила их, значит, сама же и решала тонкости родства. Я нарекла папу и маму близкими людьми, которым следует идти по жизни вместе. Но не дала им права быть родней по крови.

Была ли я хорошей матерью? Понятия не имею. Неужели вообще есть на свете человек, который может ручаться, что был хорошим родителем?! Возьму лишь смелость утверждать, что оказалась неплохим создателем! Прекраснее существ, чем мои детки, сложно было себе представить.

Сначала все шло просто замечательно. Малыши росли смышлеными и здоровыми, но чем старше они становились, тем чаще мучил меня один вопрос. Как долго я имею право опекать их? Эта мысль изводила меня до тех пор, пока папа и мама не подошли ко мне и сказали: «Послушай, Варя, мы, конечно, благодарны тебе за такие прекрасные ручки и ножки, да и за все остальное, но дальше как-нибудь сами, а то ты так и не родишься. А сейчас отправляйся в зоопарк. Тебя уже ждут…».

И я убила себя. Тем самым ножом, которым когда-то перерезала их пуповины. А затем проснулась.

Короткая летняя ночь подходила к концу. Ошеломленная, я сидела на кровати и хватала ртом душный влажный воздух. Обещанный еще неделю назад дождь наконец-то добрался до Москвы, и теперь что-то неторопливо отстукивал на жестяном откосе. Кажется, он сообщал синоптикам, что прибыл надолго.

Я приходила в себя минут пять. Затем встала, умылась и заварила чай. Соседка по комнате с недоумением посмотрела на часы и покрутила пальцем у виска.

– Слушай, Машка… – пробормотала я. – Скажи на работе, что я сегодня плохо себя чувствую, а завтра выйду и напишу заявление за свой счет.

Девушка кивнула и повернулась на другой бок. До подъема оставался еще час, и тратить время на разговоры у нее не было никого желания.

Позже, когда опрашивали всех, кто так или иначе имел со мной дело, милая Маша вспомнила то утро во всех подробностях. Даже как я ходила по комнате голая, а на завтрак ела исключительно сыр «Голландский», а чай пила индийский. И что ушла ровно в 5.45. Даже не расчесав головы.

«Интеллигент» на допросе спросил, подтверждаю ли я слова соседки. Я сказала, что да, все правильно, но следует учесть, что у меня была тяжелая ночь. «Родить двух малышей – это вам не семечек нащелкать!» – уточнила я. «Интеллигент» долго смотрел в одну точку, затем поморщился, составил протокол и дал мне ознакомиться.

О родах там не было ни слова. Зато подробно описывались сыр и голая грудь. Это был еще один документ в копилку доказательств моей шпионской деятельности, но я его подписала, ведь следователь ничего не соврал. Только попросила добавить, что утром я кинулась спасать очередного ребенка. «Интеллигент» тогда чуть не сорвался.

Сон очень заинтересовал второго следователя. Он некоторое время размышлял над его содержанием, затем потребовал выдать религиозную секту, меня завербовавшую. Я заплакала от ужаса и уверила, что всегда была атеисткой, мальчика и девочку родила исключительно сама и что вообще мне это лишь привиделось. А за настоящим малышом я отправилась только после пробуждения. После чего следователь пообещал упрятать меня на всю жизнь в психушку.

17

Я же, как всегда, говорила исключительно правду. В 6.00 я села в автобус № 39, доехала до метро «Октябрьская», спустилась под землю и отправилась в направлении станции «Краснопресненская». Здесь снова поднялась на поверхность и вскоре была у входа в зоопарк. До открытия оставалось три минуты.